Хроники Финского спецпереселенца

После столовой надо отдохнуть. По приходу в общежитие, соседи по койкам давай спрашивать меня: «Ну как работалось, не страшно тебе было?» – «Нет, – говорю, – не страшно, даже горный мастер тов. Савченко похвалил меня за хорошую работу и обещал мне завтра выписать стахановский талон №1». Эти ребята были бывалые и на себе испытывали не раз почем фунт лиха – заулыбались, глядя друг на друга. Я у них спрашиваю: «Вы чего улыбаетесь?» – «А так, просто. Слушай, ты никогда не радуйся, когда тебя хвалят, с таким же успехом на второй день могут отругать на чем свет стоит». Я стал возражать: «За что меня ругать, как это понять? Если я буду стараться работать честно и хорошо» – «Потом узнаешь, когда это случится, но в общем дай Бог, чтобы тебя каждый день хвалили – это разве плохо?», на этом разговор наш про шахту был окончен. Целый вечер меня не покинуло хорошее настроение, я мысленно думал, как мне вручают стахановский талон №1. На второй день на наряде разбирали итоги работы за прошедшие сутки, что меня мало интересовало. Только я заметил на лице начальника озабоченность, вид у него был не особенно веселый. Он рассказывал забойной группе, что ваша смена работала вчера нормально, а после вас была авария. Поэтому верхнюю часть лавы не удалось добрать. Ремонтная смена сделала разворот лавного конвейера. Вскоре пришла к нам на наряд девушка с чемоданчиком, которая раздавала стахановские талоны по участкам, выкликали по фамилиям, скоро и меня позвали, расписался в списке, и она мне выдала талон. Сколько радости было, вот ведь. как резко всё изменилось, сразу заметили, что работаю честно, мечтал я. Талон спрятал во внутренний карман, чтобы не дай Бог не потерять его. После работы выкуплю в буфете.

По приходу до Северного уклона на устье её немного отдохнули, покурили перед спуском и пошли до места работы. Бригадир подошел ко мне и говорит: «Ты, сынок, пойдёшь на ту же работу, где работал вчера» – «Хорошо», – ответил я. На этот раз я не мог узнать вчерашнюю лаву, где вчера возле рештачного става была мощность 0.9м, то сегодня здесь было не более нож 0.6м. Решеточный став местами был под самой кровлей. Пока уголь ещё не качали, я и представить не мог всей этой беды. Забойщики полезли под самый верх лавы, а бригадир поставил меня в среднюю часть её. После разворота лавного транспортера нормального обрушения кровли не получилось, давление передалось на забой. Вся крепь возле рештаков была поломана и уголь, который шёл по рештакам с верхней части лавы, весь сыпался на забой, в этом месте был кривун. Рештачный став дёргался взад-вперёд, как старая колхозная веялка, мне приходилось грузить как забойщику в одной рубашке. С меня валил пар, как с паровоза, грузить приходилось на боку, местами было так низко, что лопату с углем не просунешь. Чем больше я грузил, тем больше меня заваливало углем. Я был бессилен что-нибудь сделать, это был кромешный ад, если бы знал, как отсюда выбраться на поверхность, я бы все бросил и ушел. Я этот уголь сюда не закладывал и разбирать его не собираюсь.

Горный мастер Савченко, проходя мимо меня, кричал дурным матом: «Мать, перемать, три бога мать! Спишь у меня, совсем руки отнялись? Если есть на белом свете справедливость, то где же она. Так умели материться только Донбассовцы. Он совсем сумасшедший, как бешеная собака с цепи сорвался, они все были без практики, без какого-либо образования, их только из-за горла держали. После несправедливой морали у человека остаются вкус полыни в душе, которая порой не покидает его до конца жизни.

Савченко отвёл душу на мне, быстро полез вверх по лаве. Какой там разговор у него был с бригадиром, но через некоторое время два забойщика спустились мне на помощь. Пивень и Бухтояров. Как глянули – аж охнули, как тут братик у тебя? Говоришь, засыпало тебя. Как видите. Вот, черт побери, ведь привод совсем не принимает уголь – весь сыпется на забой, а под конец смены вся бригада чистила лаву. Я был настолько расстроен, что белый свет был не мил. Когда бригадир подошел ко мне и спросил: «Но как ты тут, сынок?» Я ему ответил: «Сынок больше сюда ни разу не спустится за что мастер меня отлаял, как собака» – «Не обращай на него внимания, такое у него временами бывает, не разберётся и обидит человека. Завтра чтобы обязательно пришёл, забудь всё это». Опять по выходу на поверхность все курили самосад, и горный мастер тоже, разговоров про работу никаких не было.

По приходу в общежитие, соседи мои опять давай меня спрашивать: «Ну как сегодня работалось?» – «Даже рассказывать ничего не хочется, вы как будто в зеркало смотрели вчера. Такой нагоняй получил от горного мастера, что до глубокой старости не забуду». Они со смеха закатывались, и так продолжительное время не могли успокоиться. Я был сильно взволнован, не находил себе места весь вечер, у меня в ушах всё гудел голос тов. Савченко – Спишь! Всякие думы лезли в голову, хотелось даже сбежать в Осинников, пусть поймают и посадят, хуже не будет. Как только соседи мои успокоились, смех утих, один из них и говорит: «Вам чего не работать, у вас начальник участка умный, вот попробовали бы с нашим поработать. Я работаю на пятом участке у Ивана Михайловича Сологубова, что не наряд, так прямо концерт настоящий. Он дурак из дураков – как начнёт орать на всё горло и кулаком бить по столу, тут же со слабыми нервами можно в психиатрическую больницу попасть. А грамоты у него нет никакой, однако, он всегда пишет, кто бы чего не попросил. Обычно он пишет те буквы, которые знает, а которые не знает, те пропускает».

На шахте был такой порядок – чтобы получить в строй группе топорище, черенок для лопаты, надо требование от начальника. Однажды забойщик Серищев Е.П. попросил Ивана Михайловича выписать топорище, он выписал, но по этому требованию не выдали, сказали, что здесь нет нужных слов. Серищев вернулся и попросил выписать новое требование, Иван Михайлович заругался: «Вечно они придираются». Но по новому требованию топорище так же не дали, сказали: «Что вы над нами смеётесь, по два раза ходите с одной и той же бумажкой?»

А вот еще другой характерный случай был недавно. Посадчик Миша Филонов несколько дней подряд не выходил на работу, прогуливал. В годы войны суд заседал непосредственно в комбинате шахты, за прогулы отдельно судили, а за более крупные преступления судил военный трибунал. Так что стоило этим парням поднести только материал, они его быстро до ума доводили.

Иван Михайлович на наряде кричит до хрипоты: Я не я буду, если не посажу сукинова сына и весь стал разбил своим кулаком, все доказывал свою власть и могущество. Ребята рассказали Филонову: Миша, достань какой-нибудь оправдательный документ, а то у него ума хватит отдать тебя под суд. В это время на участках выдавали талоны на спец. Мыло, заверенные печатью. Подобного вида освобождения от работы на несколько дней в здрав. пункте выдавали справки, также заверенные печатью. Филонов взял в руки талон на мыло и прижался в углу кабинета. В этом талоне слово «мыло» как раз захватила печать. Как только Иван Михайлович заметил его, так сразу страшным голосом заорал на Ивана на весь комбинат «Посажу, я не я буду!» Миша Филонов был парень такой, что в карман за словом не полезет: «А скажи, пожалуйста, Иван Михайлович, если бы я помер, тогда, наверное, твой участок закрыли бы?» – «Если бы ты помер, то заменили бы тебя, мне другого человека дали бы, а раз ты не помер, так должен иметь оправдательный документ» – «А Вы у меня не изволили спросить, а уже кричите, у меня он есть и протянул ему талон на мыло». Он глянул на эту бумажку, увидел печать и говорит: «Вот как получается, я тут нервничал, а он имеет освобождение». Рядом с Иваном Михайловичем за столом сидел механик участка Петр Петрович Дик, немец по национальности, парень умный и грамотный. Как глянул на этот талон, который был на руках у Ивана Михайловича, так еле-еле удержался от смеха, но не подал виду. Так всё мирно и обошлось, только Иван Михайлович всё удивлялся: «Скажи пожалуйста, как это я так мог ошибиться, как это я мог подумать, что ты прогуливаешь, а ты оказывается честный парень. Но, не обижайся на меня, с кем не бывает ошибок».

Соседи мои успокаивали меня: «Все мы на первых порах расстраивались за всякие незначительные неприятности, потом поняли и тебе тоже советуем – меньше обращай внимания. Есть один жизненный девиз: «Если хвалят, не радуйся, ругают, не расстраивайся». Это твои первые шаги в самостоятельную жизнь, ты получаешь боевое крещение в огромную армию Шахтерский гвардии, здесь остаются только те, кто не падает духом и выдерживает этот испытательный срок. На эту тему мы ещё когда-нибудь поговорим и тебе будет понятно, как она жизнь сложна». После таких задушевных товарищеских бесед, мои личные обиды показались совсем незначительными, потому-что вокруг творились дела гораздо похлеще.

В эти голодные годы многие из шахтеров одиночек целыми днями не спали после ночной смены. Рылись вокруг столовой на помойках – искали гнилую картошку или ещё чего-нибудь съедобного. Одни рылись в помойных ямах, а другие нервничали – а вдруг найдут жемчужное зерно. Конечно этого не случилось, набрав гнили в мешочек, чего-то мурлыкая себе под нос, шагал в общежитие. Теперь только и начиналась основная работа – отправляется на кухню, гнилье высыпает в тазик, где сортирует, то есть делает настоящую ревизию, съедобное кладёт в горшок, отходы на мусор. Мыли с большой осторожностью, чтобы сохранить крахмал – это всё пойдёт на оладьи. После мытья толкли в горшке, превращая в тестообразную массу, из неё лепили лепешки. Если кто-то тайком со стороны наблюдал – сколько радости доставили эти лепёшки великомученику. Глаза его блестели, как у кота ночью, на усталом лице появилась улыбка. Затем пекли их на горячей плите, когда вся эта работа была окончена, счастливчик уже настолько усталый и измученный, что ел их, засыпая, сидя за столом. Время подходило к ночной смене, об отдыхе и думать нечего было, с трудом передвигая ноги, он шёл на ночной наряд. Один из близких знакомых был земляк мой Паукку. Он эту помойку возле столовой перелопатил бессчётное количество раз. Он был один из самых заядлых, которые всё своё свободное время, которое было отведено для отдыха, рылся там. Работал он в лаве навальщиком. Труд в забойной группе был распределён так – забойщик отбивал уголь от забоя и отгребал в сторону, а навальщик грузил готовый уголь на лавный транспортер. Придя в ночную смену, он постоянно засыпал на ходу – сунет лопату в кучу угля и уснёт, забойщик смотрит – уголь нисколько не убавляется, а наоборот куча всё выше и выше становится. Прекращает разборку с забоя, подходит к нему, а он, сидя на почве, издает громкий храп. Паук, ты опять спишь? Нет, нет, я гружу. Что мне делать с тобой, чем ты дома занимаешься? Как будто у тебя семья большая и скота полный двор, что отдыхать некогда. Этот напарник Паукку не знал, чем он дома занимался, это надо было видеть своими глазами. Характерная закономерность в те времена наблюдалось – кто постоянно находил себе питание сверх того, что давали в столовой, как правило помирали в первую очередь. Казалось бы, они получают дополнительные калории, но отдых дороже того, что они находили в помойке. Я этим не занимался, лучше лишний час поспать, организм человеческий при покое требует питательных калорий намного меньше, это и спасало нас в те суровые голодные годы. Хотя питание в столовой было скудное, но на работе мы чувствовали себя свежее.

На следующий день на наряде никакого разговора не было, никто никого не обвинял за то, что лава была завалена углём. Я всё ожидал, что горный мастер Савченко чего-нибудь скажет, но он тоже молчал, как будто ничего не случилось, очевидно до него дошло, хотя с некоторым некоторым опозданием. Однако, за свои поступки не принято было раскаиваться. Как говорится: «Не тот прав, кто прав, а тот прав, у кого больше прав»

Александр Николаевич сообщил нам, что северная лава через два цикла будет остановлена, т.к. она дошла до охранного целика. Взамен нам дают две лавы, по тому же пласту: Пу №8 и №16. Они полностью будут находиться под землей, не то, что северная лава. Только одна из этих лав №16 будет иметь выход на поверхность через шурф, откуда будет подаваться крепежный лес. В лаве №8 будут качающие привода, а №16 будет крутопадающая, откуда уголь по мертвым рештакам, под силой своего собственного веса будет попадать прямо в вагон – вот такие новости на сегодняшний день. Если нет никаких вопросов ко мне, то можно отправляться на работу. Все поднялись и молча покинули раскомандировку участка. Оставшиеся два дня проработали без особых приключений. Мастер не кидался ни на кого, может быть у них был особый разговор с бригадиром, но в целом всё шло нормально. С понедельника будет укомплектован участок людьми на обе лавы. Бригада тов. Спиридонова осталась без изменений, весь основной костяк забойной группы. Кроме того, еще дали пополнение – 15 казахов. Из них 13 человек на уголь и два на доставку леса. Единственная новость, которая произошла в нашей смене – это другой горный мастер Семен Смирнов. Он из местных переселенцев, родом из Саратовской области. В 30е годы попал под раскулачивание, во время коллективизации сельского хозяйства.

Казахи ходили в шахту в длинных шубах, носили бороды. Шубы были подпоясаны кушаками и у каждого в руках была палка – вот таких орлов нам дали на пополнение, с них страна ждала уголь, который в данный момент был нужен, как воздух. Система работы в лаве была такова – каждый брал себе пай по желанию. Кто сколько может тонн добыть угля. Оплата соответствовала количеству тонн, каждому в отдельности, так что заработная плата у забойщиков была разная. Паи распределял бригадир, на второй день на наряде объявлял кому сколько тонн записано по рапорту для оплаты. Паи распределяли по порядку снизу-вверх среди основной забойной группы, а 13 казахов каждый день занимали паи под самым верхом. Это делалось с таким расчетом, если не доберут ее полностью, то ремонтная смена брала их на буксир, т.е. помогала разваливать недобранный уголь. Основная забойная группа брала себе паи 7 – 8м по длине лавы, а казахам всего по одному метру на бабая, т.е. на 13 казахов 13 погонных метров. Это в 8 раз меньше обычного. Работали они в шубах – это надо своими глазами хоть один раз видеть, тогда только можно иметь полное представление. Мощность пласта колебалась в пределах 0.8-0.9м, если в тонкой брезентовой спецуре местами было трудно пролезть, то можно представить какие из них забойщики в шубах. Если, когда им и удавалось выгрузить уголь полностью, то крепить они совсем не могли, как правило сидели по 12 часов подряд в лаве ежедневно. Долго смотрел со стороны однажды Александр Николаевич на своих горе-работников, потом у него очевидно нервы сдали, он сказал мастеру: «Семен, пошли казах раздевать». Подошли снизу к первому – «Давай сними, бабай, шубу». Тот никак не хочет. Они сами расстегивают пуговицы и стаскивают шубу с плеч, казах чуть не плачет, чего-то по-своему лопочет. Первого раздели, шубу закинули за рештаки, на контрольную дорожку, подошли ко второму и т.д. Когда тринадцатого раздели, то первый уже достал свою шубу и снова надел. Так с ними мучились несколько месяцев подряд, и ничего не добились. Не мало их в шахте задавило, они лезли куда попало как бараны. Расстояние до движущегося состава шахтовых вагонеток было менее 0.7м, то казаха зацепило за шубу, и он оказался под вагонами, или он споткнулся, идя по тротуару в ботинках на деревянной подошве. Как правило, у каждого казаха на шее висел кисет с деньгами, который носили с собой повсюду, даже в шахту. Не зря говорится: «Рожденный ползать, летать не может». Они всю свою жизнь в степи прожили, ели баранину и пели песни, пасли отары овец и никакого горя не знали, а от них хотели дождаться угля для страны. Чуда не произошло.

На доставке леса, как я уже упомянул, работали два казаха: Наруз-бай, Аким-бай. Каждый день на наряде шел крупный разговор. Они вдвоем не успевали обеспечить смену крепежным лесом. Начальник послал меня к ним на подмогу. Теперь мои напарники были казахи. Аким-бай был постарше, а Наруз-бай был здоровый молодой парень. Начальник все хотел сделать с него забойщика, но он всеми силами отказывался от этой роскоши. С начала смены, как правило, давали лес на временное крепление – стойки и затяжки. После этого казахи закуривали, у них были в кармане маленькие бутылочки из-под каплей, в них они носили в шахту нюхательный табак. Стряхивали с них табак на ладонь, брали щепотку и клали под язык, это называется курить насвай. Когда порция табака находилась под языком, они чмокали, как бы сося этот табак и вместе со слюной глотали содержимое, получая удовольствие. Они все время хотели угостить меня, но я отказывался.

Однажды нашу бригаду послали работать на одну смену в крутую лаву, в нашей лаве вышел из строя электромотор вруб.машины. Учитывая то, что угол падения пласта здесь был в пределах 40-45 градусов. Доставлять лес сверху вниз надо было соблюдать максимальную осторожность.Для этого нами были сделаны перекрыши через определенные промежутки в лаве, чтобы на них задерживать и складировать лес.

У Александра Николаевича была привычка, как только спуститься в лаву, где остановится, тут же уснет. Мы подавали стойки, бросали их от одной перекрыши, до другой. Вдруг одна стойка сорвалась с перекрыши и с шумом полетела вниз. В этот момент метров на 30 ниже нас дремал начальник, стойка с ходу ударила его по спине. Нет сомнения, удар был довольно сильный, он только охнул. Мы потушили свет и затаили дыхание, напугались сильно, что теперь будет? Но сорванцы, я вам дам за это, теперь мы совсем перестали подавать лес, т.к. боялись спуститься вниз по лаве, пока он не уйдет. После смены выехали на-гора и чего-то надо было срочно обратиться к нему. Зашли в кабинет, а сами боимся. Он даже виду не подавал, что мы его стойкой травмировали, вот так удивительный человек он был.

Работая уже целую неделю с казахами, я ни раз собирался попросить у них, что за песня у вас такая длинная? Они мне и говорят: Мы ее сами сочиняем, поем то, чего думаем в данный момент. Теперь мы поем о том, что скоро кончим работу и поедем домой, зайдем в столовую и съедим за раз все, что на день положено, а хлеб продадим возле комбината, у нас будут деньги и нам больше ничего не надо.

Каждый день возле административного комбината шахты был базар, местные жители носили продавать лепешки из картошки, соленую капусту, сушеный картофельные очистки, редьку, а также жиденький суп по 10 рублей за маленький черпачок. Казахи продавали свою последнюю пайку хлеба, они до невозможности были жадные на деньги. Когда у них спрашивали: «Зачем свой хлеб продаете?» Они говорили: «Мой курсак (кто сильно голоден) такой, хлеб не кушает». Как только казах утром откроет глаза, так первым долгом прощупывает свою рубашку на груди, удостоверяется, что деньги на ночь никуда не уплыли, кисет на месте. И начинается молитва. Вспоминает Аллаха и всех святых, попросит Аллаха, чтоб тот помог ему в жизни и богатством не обидел, всю родню от разных неприятностей и от сюда, от этих нехристей быстрее освободил его. Аллах кончено помог многим из них, покончил с этими муками. Скоро они похудели, ели ноги свои таскали до работы и обратно. Настал тот день, когда казахов на наряде с каждым днем стало все меньше и меньше. Вчера отдали Богу душу два наших забойщика, которых еще недавно Александр Николаевич и Семен Смирнов раздевали в лаве, снимали с них шубы. Хотели их в люди вывести, а те избрали себе другой путь – хлеб не ели, продали весь, кисеты набили свои полны денег, а сами покинули этот грешный мир. В последствии выяснилось, что у бабаев кисеты кто-то прибрал, на их шеях висели только пустые шнурки. Вот так большинство из них помогли стране угольком.

Сегодня суббота, я отдыхаю и мои соседи тоже. Я уже соскучился про них, давно не беседовали. Работали в разные смены – придешь домой, они спят, и наоборот. Вот теперь, после долгого перерыва, мы опять проведем вечер вместе. Эти встречи для меня особенно полезны, т.к. у них жизненный опыт богатый, чего так мне не достает. Я еще не представил их – одного звать Володя, другого Андрей. Как они меня увидели, так оба засмеялись сразу. «Мы думали, что ты уже сбежал с Осинников, но выходит ошиблись», – теперь нам всем стало смешно, – «Хватит вам, это все прошло». Они как будто сговорились, в раз сказали: «Ну как у тебя дела, ну как у тебя успехи?» – «У меня за последнее время большие перемены произошли», – в сжатой форме изложил все по порядку. Андрей мне и говорит: «Тебе на хороших людей везет, ведь Семен Смирной, это душа человек, мне приходилось у него работать. Теперь ты не сбежишь, я в этом твердо убежден».

Так началась наша задушевная беседа. Раз уж зашел разговор про горного мастера, то так и быть расскажу одну историю, которую держал в тайне многие годы. Теперь подошло время, когда можно об этом вспомнить в узком кругу друзей, т.к. данного человека уже нет в живых. И начал Андрей рассказывать свои похождения. Работал я тогда на участке №1, моим горным мастером тов. Калиниченко, он совсем не мог писать, а нужно было ежедневно выводить людям заработанную плату. Здесь его выручала жена. Она сама закрывала рапорта. Как сядут на пару за стол и начинают рассуждать кому сколько тонн записать, всегда ее слово было последнее. Узнал я это дело случайно. Однажды после получки, предложил тов. Калиниченко выпить со мной: «Здесь нельзя, кругом народ, разговоров будет больше, чем этой водки, если хочешь, пойдем ко мне, возьми выпить и на закуску чего-нибудь». Так и сделали. Пришли к нему, он мне и говорит: «Познакомься – жена моя Люся». Я назвался тоже. Через считанные минуты, бутылки мои и консервы, стояли на столе. Пили все поровну, она от нас нисколько не отставала. Я хотел выйти на улицу и покурить, а она и говорит: Курите здесь, я сама этим делом занимаюсь». Раньше всех опьянел хозяин, она говорит: «Говно, а не мужик, у него всегда так». Однако он еще сидел за столом, но уже плохо соображал. Мы еще налили по очередной, она подсунула ему самый большой стакан. Я молчал, ведь дело хозяйское, как хотят, пусть та и делают. Мы беседовали на разные темы, и вдруг он как грохнется с табуретки прямо под стол. Я встал и давай его поднимать, она мне тоже помогала, уложили его на диван. Мне как-то не хорошо стало, хозяин спит, а меня как на зло, водка не берет, я совсем трезво мыслю, начал собираться домой, она на меня: «Ты, Андрюша, куда?» Как схватит меня обеими руками за шею и давай целовать. Несмотря на то, что я сам курю, мне как-то противно стало, «целовать курящую женщину – все равно, что облизывать пепельницу». И никак не отпускает меня, так и тянет к себе в спальную. Как я не хотел, но все вышло иначе. После этого, я в этом доме был своим человеком, он сам меня приводил, возможно по ее указанию. Она без ума была рада видеть меня и ждала своего счастья, так привязалась, что просто сверх нахально. У меня заработок сразу стал на много больше, чем у других, может быть кто и догадывался, но прямо в глаза, ничего не говорил.

Однажды надумал он поехать он в отпуск в санаторию, так я этот месяц оттуда не вылазил, старался не попадать никому на глаза, одна отрицательная черты у нее была- если ты перепил, то все карманы твои вывернет.

Однажды Калиниченко был избран депутатом горисполкома, тут он под собой ног не чувствовал, но потом попух на грязном деле, получил срок и отдал конца в местах не столь отдаленных. А было это так. Жили они в бараке, где раньше был лагерь заключенных Сиблаг. Там один из шахтеров накопил себе денег и решил купить свой собственный дом, т.к. в сберкассе большую сумму денег не всегда возьмешь, он снял их заранее и принёс домой жене, а сам отправился на работу. На другой день, прямо утром, хотел сделать покупку. Каким-то Калиниченко узнал это и двух друзей подговорил. Дело было летом, время было уже 11 вечера, жена этого товарища стирала белье, двери были открыты. Они подошли с зада, схватили ее и засунули в рот большой мокрое полотенце, давай допрашивать ее, где деньги, они не сказала. Перевернули все комнату вверх тормашками и не нашли. В это время она потеряла сознание и упала. Они подумали, что она задохнулась и ушли. Муж ее, сидя на наряде, почувствовал чего-то неважно и отпросился с работы. Пришел домой, двери открыты, в комнате все перевернуто, и она лежит на полу без всяких признаков жизни. Вытащил полотенце со рта, стал ее шевелить, позвал соседей, делали искусственное дыхание, вызвали скорую помощь. Через некоторое время дыхание ее стало восстанавливаться, и она очнулась. В последствии, она рассказал, что было их трое, а один из них был сосед Калиниченко. Вот с какими был людишками я был близко знаком, даже стыдно становится, когда вспомнишь. Глядя прямо мне в глаза и, как бы доказывая эту истину, говорит мне: «Ну как иметь таких друзей и после этого остаться человеком? Ни каждому суждено. Молодец, Андрей, есть у тебя сила воли, а все остальное ерунда». После того, как его посадили, она мне опротивела. И больше в те края, моя нога не ступала. Однажды она встретила меня и давай крокодиловы слезы пускать: «Почему ты не ходишь до меня?» – «Некогда мне, собираюсь жениться, побаловались и довольно», – придумал я для нее, чтобы отстала от меня. Так разошлись наши пути дорожки.