Полная версия
День конституции
Четверка вынужденно опоздавших неуклюже расселась по свободным местам. Все, кто не был занят в нарядах и карауле, получали порцию политического воспитания для осознания важности своих задач. Мисюк умел организовать процесс, это признавали даже его недоброжелатели. Тетради у его подопечных всегда были в идеальном порядке, все цитаты из трудов основоположников марксизма, а также решений партийных форумов точно соответствовали первоисточникам. Ленинская комната подразделения тоже была доведена до совершенства. Фотопортреты членов Политбюро и кандидатов в члены, для которых предыдущие «дембеля» изготовили специальное подобие иконостаса, четко и своевременно обновлялись.
– Так что, Тихомиров, входит Швеция в агрессивный блок НАТО или нет?
Экзекуция продолжилась. Ефрейтор Тихомиров, которому до увольнения в запас тоже оставалось менее двух месяцев, явно не был настроен отвечать. В душе он, как и его земляк, рядовой Фатеев из Калининграда, затаил лютую обиду на командира дивизиона. По убеждению обоих друзей-приятелей, они были незаслуженно отстранены от боевого дежурства. Поэтому Тихомиров уставился куда-то мимо замполита, будто внимательно исследовал лики партийных вождей.
– Ефрейтор Тихомиров, не слышу ответа…
Ответом было вызывающее молчание.
– Рядовой Фатеев!
– Да, – нехотя буркнул второй «дембель».
– Не «да», а «я». Отвечаем по уставу! – Мисюк повысил голос.
– Я…
Фатеев медленно поднялся и застыл рядом с Тихомировым.
– Помогай товарищу.
Тишина и здесь говорила красноречивее слов.
– Рядовой Гончаров!
Алексей в первый момент не понял, что капитан обращается к нему. Потом резко вскочил, задев бляхой крышку стола.
– Я!
– Ты что ответишь?
Гончаров покосился на старших. Фатеев безразлично глядел себе под ноги. А вот Тихомиров, наоборот, весьма недобро смотрел на Алексея, из чего следовало, что ни в коем случае нельзя позорить заслуженных людей. В дивизионе говорили, что в этом году порядки уже не те, что в прошлом или позапрошлом, «деды» и «дембеля» далеко не такие лютые. Однако проверять истинность этих суждений на себе, затевая на ровном месте конфронтацию, Алексей не пожелал.
– Не знаю, товарищ капитан.
– Эх, а еще в университете учился, – укоризненно сказал замполит. – Садитесь все трое.
Атмосфера в ленинской комнате как будто разрядилась.
– Внимание! Открываем тетради, – поставленным голосом скомандовал Мисюк. – Тема сегодняшнего занятия: «Октябрьский пленум ЦК КПСС: решения и выводы».
В течение следующего получаса личный состав записывал под диктовку.
– ЦК единогласно отверг попытку навязать ему авантюристический курс, перечеркнуть завоевания перестройки. Случай с Ельциным показал, что для руководства нашей партии нет зон, закрытых для критики. В этом залог настоящих и будущих побед, – наконец, подвел черту замполит.
– Товарищ капитан, разрешите один вопрос? – вдруг подал голос Фатеев.
Капитан вскинул брови.
– Разрешаю.
– Куда теперь Ельцина отправят? В ссылку? В Шушенское?
Кто-то из солдат фыркнул в кулак.
– Вопросов больше, чем один. Отвечаю, – невозмутимо сказал Мисюк. – Товарищ Ельцин выведен из состава ЦК, но остается членом партии. Подписан указ Президиума Верховного Совета СССР о его назначении послом в Замбии.
– А Замбия входит в НАТО? – невинно поинтересовался Тихомиров.
– После занятий останетесь оба, – ответил замполит.
Глава вторая
3 октября 2007 года, среда
Сегодня армия опять приснилась Алексею. Вроде бежали кросс на три километра, потом командир что-то покрикивал, сверкая золотым зубом… потом зазвонил будильник. Время подъема было рассчитано так, чтобы просто поваляться еще минут десять, глядя в потолок. Пребывая в таком положении, корреспондент «Правды» и вспомнил ту смешную сценку на политзанятиях. Фатеева и Тихомирова тогда в наказание услали чинить забор вместо молодых солдат.
Хотя шутки шутками, а в какой-то степени благодаря Ельцину будущий правдист в декабре девяносто девятого сошелся с Денисом Беляевым. Вся Москва тогда обсуждала эскападу опального экс-секретаря МГК КПСС и недавнего посла в Замбии. Пару месяцев назад тихо уволенный на пенсию, он неожиданно дал интервью «Голосу Америки». В нем, как выразился бы какой-нибудь подрастающий неформал, Борис Николаевич оторвался по полной программе.
Говорил он тяжеловато – видимо, двенадцать лет в Африке сказались на здоровье, но правду-матку рубил, как и прежде, с плеча. Пуще всех досталось, конечно, Горбачеву: по словам Ельцина, перестройка могла пойти совсем иначе, если бы Михаил Сергеевич не проявил трусость и не поддался консерваторам в Политбюро. «И сам не «ам», и другим не дам», – так он оценил позицию прежнего генерального секретаря и президента в одном лице. Для нынешней власти у новоявленного пенсионера также нашлось хлесткое определение: ее он обозвал второй «брежневщиной», а ситуацию в стране – полным застоем.
С какой стати Ельцин вдруг прервал обет молчания? На что рассчитывал или хотя бы смутно надеялся? Это была тема номер один в тот вечер в ресторане Центрального Дома журналистов на Никитском бульваре. Алексей теперь уже не мог припомнить, какое мероприятие отмечали. Он представлял «Комсомольскую правду» и случайно оказался за одним столиком с коллегой из «Известий». Третьим в их компании был корреспондент «Учительской газеты», который, судя по морщинам на лбу и редким волосам с проседью, давно разменял шестой десяток.
– Напоили в очередной раз, – поставил тот диагноз Борису Николаевичу.
– А что еще в Замбии делать? – дипломатично сказал Алексей.
– Он и до Замбии был хорош, – поведал старший товарищ, уплетая бутерброд с красной икрой.
– Давайте за советско-замбийскую дружбу, – абсолютно серьезно предложил Денис, подливая всем троим виски из бутылки с этикеткой White Horse.
Когда посланец «Учительской газеты», приметив кого-то из знакомых, извинился и покинул их, Беляев заметил:
– А вас я что-то в нашем тесном кругу раньше не видел.
Алексей вежливо представился и добавил:
– Я в Москве недавно.
– Дебютируете на сцене? Это нормально, быстро освоитесь. Я сам когда-то с одним чемоданчиком приехал, – Денис подлил ему и себе, потом тихонько пропел:
За столом никто у нас не лишний,
По заслугам каждый награждён…
Замолчал, выжидая. Алексей так же тихо допел:
…Золотыми буквами мы пишем
Всенародный сталинский закон.
– Браво! За это и выпьем, – предложил Денис и, не дожидаясь ответа, опрокинул в себя новую порцию.
– Я же историк всё-таки, – скромно сообщил Алексей, последовав его примеру.
– Историк? Отлично. Это я по верхам всего нахватался на журфаке, – Денис вилкой подцепил и перетащил к себе на тарелку ломоть нежнейшей ветчины. – Закусывайте хорошенько, не стесняйтесь. Будем жировать, пока не грянул народный бунт.
Бунт в диетические девяностые так и не грянул. Диетическими эти годы прозвал тоже Денис, острый на язык. Сам он никаких диет не придерживался, профессию свою искренне любил, хотя осознал уже, что вряд ли войдет в ее суперэлиту. Полудетская мечта сделаться обозревателем-международником натолкнулась на реальность. Царившие на голубом экране монстры вещания не спешили сдавать позиции. Да и у монстров, а также других ответственных товарищей подрастали свои наследники.
Впрочем, в «Известиях» Беляеву нравилось. Издание Верховного Совета СССР и в эпоху после перестройки было в большей степени государственным, нежели партийным. Там не возражали против некоего свободомыслия в рамках дозволенного, поэтому шутки-прибаутки Дениса не влекли за собой тяжких последствий. Чувство юмора и умение на лету схватывать суть проблемы – эти качества приятеля Алексей, кстати, ценил особенно. Если кто-то из журналистского сообщества мог претендовать на звание его друга, то им был только Денис.
Но понятие «друг» в представлении Алексея всё-таки предполагало чрезвычайно большую откровенность, а Денис порой явно замыкался в себе, не звонил, даже будучи не в командировке и не перегруженным работой. С видимой неохотой он касался и темы своей семейной жизни. Отдельные выводы о ней Алексей, впрочем, сделал путем собственных наблюдений и умозаключений…
– Ну что? – спросил он у Ирины, позвонив ей тотчас после приезда в редакцию.
– Ничего, – мрачно ответила она.
– И не звонил?
– Нет.
Пробормотав что-то вроде «Всё образуется, вот увидишь», Алексей распрощался и основательно задумался. По его мнению, Денис был способен на отчаянный поступок, но совершил бы таковой лишь при самой крайней необходимости. Несмотря на свой повседневный лексикон, далекий от образцов официальной пропаганды, спецкор всегда включал голову там, где это требовалось. Это же, как был уверен Алексей, касалось и личных дел Дениса.
– Вообще не понимаю, – признался он себе после тщетных попыток родить хоть какую-то правдоподобную версию.
Потом началась редакционная суета. На летучке заведующий отделом отметил его материал о пленуме в Костроме. По определению начальства, живость изложения удачно совпала с идеологической боевитостью текста. Все сотрудники выслушали это с такими лицами, будто присутствовали на похоронах у кремлевской стены. Каждый второй, как не без оснований подозревал Алексей, готов был расхохотаться. Впрочем, автор означенного опуса тоже.
Время обеда подкатило незаметно. Гончаров сохранил первый написанный абзац очередной заметки, перевел компьютер в режим экономии электроэнергии. Новости в сети Интернет он решил посмотреть чуть позже. Тем более, что доступа к сайтам политически вредного содержания не было даже у корреспондентов «Правды». Обычно их по старинке узнавали, слушая радио в КВ-диапазоне. Опыт блокирования информации был на самом деле скопирован у Китая. Кроме того, персональные компьютеры до сих пор оставались в Стране Советов предметами дорогими. Десятки миллионов граждан по-прежнему имели о них чисто умозрительное представление.
«Пойти в столовку или прогуляться до кооперативного кафе?» – подумал Алексей.
Телефон оборвал его раздумья.
«Внутренний», – определил он по звуку и неохотно взял трубку.
– Добрый день, – сказал приятный женский голос. – Это Алексей Николаевич?
– Добрый. Это я.
Голос был незнакомым.
– Можно узнать, вы получили письмо?
– Какое письмо?
– Заказное.
Алексей чуть не ругнулся вслух. Совмещая гадания о судьбе Дениса с попытками написать нечто условно читаемое, он забыл разобрать бумажную корреспонденцию. Каждый день, после регистрации в журнале входящих-исходящих, ее исправно разносила по кабинетам специальная сотрудница.
– Моя фамилия Трофимова, – подсказала собеседница.
Гончаров, прижимая трубку плечом к уху, уже шарил по столу. Писем притащили всего три, не считая извещения о заказном письме. Верно, отправитель – Трофимова Т.А., город Москва.
– Простите, закопался, – ответил он. – А тему не подскажете сразу?
Гражданка Трофимова замялась.
– Она личная. Во сколько лучше перезвонить?
«Жалобщица, и сама приперлась», – пришел к выводу Алексей. Прессу, тем более партийную, в Советском Союзе продолжали причислять к инстанциям, куда всегда можно обратиться со своими бедами. «Правда» работала с письмами трудящихся основательно, их обзоры регулярно подавались в ЦК, так что отвертеться от общения с человеком и не отчитаться затем об исполнении было абсолютно невозможно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Британская секретная разведывательная служба.
2
Один из самых дешевых сортов русской водки.
3
Центральный Дом журналиста на Никитском бульваре, 8а.
4
Громкие дела о коррупции, получившие известность во второй половине 80-х. В них были замешаны высокопоставленные партийные и советские чиновники.
5
7 октября 1977 г. была принята «брежневская конституция» СССР. Ее пропагандировали как «конституцию развитого социализма».
6
Государственная дача, построенная для Михаила Горбачева в 1988 г. около мыса Сарыч, в двух с половиной километрах от поселка Форос.
7
Владимир Крючков был назначен председателем КГБ СССР 1 октября 1988 г.
8
Николай Рыжков родился 28 сентября 1929 г.
9
Неофициальное прозвище Республиканской партии США.
10
Система противоракетной обороны.
11
Неформальное название кафе при ресторане «Москва» в Ленинграде, на Невском проспекте, 49. Любимое пристанище непризнанной творческой интеллигенции (так называемого андерграунда).