Оправдания Евы

И тут с нашей ученой подругой что-то случилось. Она медленно подошла к длинной скамейке, на которой тесно расположилось несколько местных игуан. Во всяком случае, их бессмысленные глаза напоминали глаза рептилий. Направив указательный палец в грудь соседки, Екатерина четко произнесла:

– Если ты, гнусное чудовище, еще раз осмелишься хоть слово сказать моему ребенку, хоть взглянуть на него косо, пожалеешь. Маразматичка и дебилка. Я тебя предупредила.

Она успела заметить, как растерялась старуха, как все приятельницы отвели от нее взгляды и многие скривили губы в усмешках. Домой Екатерина ворвалась, чуть не плача. Она ненавидела и презирала себя. Опуститься до разговора с пожилым человеком на «ты» после этого самого разговора вновь казалось немыслимым. Об оскорблениях лучше было вообще не думать. «У женщины наверняка была тяжелая жизнь, и она не виновата, что превратилась в то, во что превратилась», – стенала Екатерина. Мы с Наташкой утешали ее, как могли:

– Тебя провоцировали больше года. Пытали муками сына. Что с того, что она старая? Разве возраст дает право измываться над беззащитными детьми? Разве не долг матери защищать своего ребенка всеми возможными средствами? Что тебе оставалось? Писать заявление в полицию? Веришь, что его приняли бы? Пусть эта тварь радуется, что ты ограничилась выговором. А могла бы и пристрелить. Оплакивать ее жизненные тяготы вообще не смей. Тетке лет семьдесят, она войну только по телевизору видела. Кстати, живет с тобой в одном доме. Сколько в нем квадратный метр жилплощади стоит?

– Господи, девочки, только бы сын и муж не узнали, что я натворила, – не поддавалась внушению Екатерина. – Какой стыд, я никогда больше не смогу себя уважать. Понимаете, я была уверена, что не способна так обращаться с людьми, потому что во мне нет материала, из которого эта способность лепится.

– Во всех людях такого материала навалом. Здоровая психика и богатый словарный запас называется, – сказала Наташка.

– Ты давно не учитываешь свои инстинкты? – поинтересовалась я. – Инстинкт самосохранения – тетка доводила тебя до нервного срыва. А от нервов все болезни и разводы, это я на собственной шкуре проверила. Материнский инстинкт защиты потомства: не все ли равно, физическую или психическую травму наносят детенышу, мать должна бросаться на врага и рвать его в клочья. Старая, то есть законченная, неисправимая уже дрянь понижает доброму талантливому мальчишке самооценку, гробит будущее. Он ведь не может понять, за что его ненавидит человек, которому он зла не делал, боли не причинял. Но усваивает, что на дух не переносить и гадить могут любому просто так. А его мамочка реверансами отделывается. Блюдет культуру общения. Ты свою цивилизованность, конечно, береги, но не обожествляй. А то сожрут живьем и тебя, и сына. Да еще и мужа слопают на десерт.

Екатерина продолжала себя терзать. Она была готова извиниться перед соседкой. Но от стыда не получалось выдавить из горла даже «здравствуйте». Проходила мимо, глядя в сторону. И не сразу заметила, что нападки на ребенка прекратились. Месяц, второй, третий он был беспечен и радовался жизни. На ее вопрос, не третируют ли его больше во дворе, рассмеялся:

– Нет, мамочка. Жаба переключилась на Юрку из третьего подъезда. Вчера его мать кричала ей с балкона: «За собой следи…» Дальше длинно и нецензурно.

Екатерина хотела потребовать, чтобы он не называл старушку жабой и не вздумал материться. Но почему-то не осуществила свое желание.

Меня не удивила профессорская дочка. Рано или поздно все жертвы хамов бывают вынуждены сопротивляться единственно понятным тем образом – тоже хамить. И обязательно перехамить, иначе только напрасно испачкаются. Многие, заткнув противника, входят во вкус. Эстеты. Их больше смущает не то, что пришлось отбиваться, а то, как неуклюже они это делали. Первый раз говорят о своей победе конфузливо, второй раз философски, мол, так устроена жизнь, а третий уже с гордостью: «Виртуозно я отбрила мерзавку». Потренируются на бабах, а потом и мерзавцам спуску не дают. Наша же Катька отнесла свой вынужденный триумф к постыдным деяниям, которые нельзя повторять. Хороший она человек. Потому и дружим.

А вот Наташка потрясла. Вывод, что унижать в ответ на унижение при всем честном народе надо быстро, в присутствии этого самого народа, и желательно с фейерверком, она сделала правильно. Но сознательно запустить фейерверк через десять минут после того, как тебя выставили скучной любовницей и дурой по жизни, дано не каждой. Не только я тогда оценила ее способности. Через пару дней после безобразного, в общем-то, инцидента Коростылеву вызвал начальник.

– Наталия Эдуардовна, успокоились?

– Если вы о разговоре с коллегой, то еще позавчера, как только закрыла за собой дверь третьего отдела.

– Не слишком жестко разговаривали?

– Противодействие должно равняться действию, иначе гармония мира нарушается. Меня оскорбили. Я ответила быстро, доходчиво и адекватно. Чтобы другим неповадно было. Мебель не ломала, мониторы не била. Финансового ущерба не нанесла.

– А как вы оцениваете другой ущерб? Допустим ли служебный роман? – сурово допытывался лысый шестидесятилетний мужчина.

– Ущерб морали и нравственности половозрелого коллектива? Я верю в его стойкость. В нашем холдинге подбор кадров осуществляется качественно, – позволила себе обаятельную улыбку Наташка. И посерьезнела: – Мы с моим бывшим теперь уже парнем работаем в разных сферах мелкими клерками. Вели себя корректно. В рабочее время не контактировали. Никто и не догадывался о наших отношениях, пока он не выступил с сольным номером в холле около лифта. И последнее. В моем контракте нет запрета на романы с холостыми сослуживцами. За что именно вы собрались меня увольнять?

– Я вас повысить собираюсь. Мне тут понадобился человек… Свой, уже зарекомендовавший себя… Бойкий… Кстати, на этом уровне соответствующий запрет в контрактах прописан.

– Полагаете, он меня, такую бойкую, испугает?

– Ну, если нет, то давайте обсудим перспективы…

С тех пор Наташкина карьера задалась. «Начало было комедийным, середина выдержана в духе мелодрамы, конец может быть либо трагическим, либо анекдотическим», – шутит она. Но если серьезно, холдинг такой крупный, такой частно-государственный, с таким небольшим, но солидным иностранным участием, что зарплатам высшего менеджмента люто завидуют все. И Коростылевой до нижней границы этой зарплаты осталось полшага. А до верхней – уйма времени, нам всего-то по тридцать пять лет. Справедливо, Наташка умеет по заповеди Стива Джобса «работать не двадцать четыре часа в сутки, а головой». Более того, все двадцать четыре только головой может. Не исключено, что где-то в людских недрах есть и более умные, но им не довелось хлопнуть пачкой бумаги из принтера неверного бойфренда по голове в тот момент, когда начальству понадобился решительный и умеющий вмиг остановиться человек не со стороны.

Все это прокручивалось во мне, пока я бежала к ней. Представить себе молодую женщину с очень крепкими нервами, усомнившуюся в собственной вменяемости, у меня не получалось. Кто угодно, только не Коростылева. Что могло случиться за ночь, если она пребывает одна в уютной трехкомнатной квартире в родном городе? Я в номере бывшего мужа за границей неудачно переночевала и то разума не лишилась. Взбежав по лестнице на четвертый этаж, отдышалась и достала из сумки ключи. Уже много лет мы поливаем друг у друга цветы, когда одна из нас уезжает. Заскакиваем за чем-то нужным, если приспичило в хозяйкино рабочее время. Да мало ли почему лучшие подруги обмениваются дубликатами ключей. Есть великая своей загадочностью формула – на всякий случай. Но я не могла даже вообразить ситуацию, при которой буду отпирать дверь живой и здоровой Наташки, находящейся в субботу утром дома. А здоровой она была точно. Сумасшедшие ведь о своей ненормальности не догадываются. Вот позвони мне Коростылева в неурочное время и ни с того ни с сего заяви, что чокнулась я, можно было бы проникать в ее квартиру только вместе с психиатром и санитарами.

Я вошла в большую прихожую. Тихо, чисто и пусто. Не повышая голоса, осторожно спросила:

– Наташа, ты здесь?

И вынуждена была пожалеть о торопливом анализе симптомов душевной болезни и признаков здравия. Дверь в гостиную приоткрылась, и в щель скользнула взлохмаченная Наташка с искусанными губами и крупно дрожащими руками. Когда однажды я вызывала ей неотложку, потому что температура подскочила выше тридцати девяти и ничем не сбивалась, Коростылева выглядела гораздо лучше. Тряслась, губы пересохли, но румянец ей шел. А нынешняя бледность нет. Она совсем не вязалась с милым круглым лицом и пугала сильнее всего остального.

– Что с тобой? Тебя били, грабили? В полицию позвонить? Может, врача? Может, за лекарствами сбегать? Ну, не молчи, пожалуйста, хоть кивай, – умоляла я, будучи не в силах подойти ближе – ноги не слушались. Прислонилась к настенной вешалке и снова забормотала: – Ты только не беспокойся, что бы ни случилось, я теперь здесь, одна не останешься.

Наташка тоже не устремилась ко мне. Вцепилась в дверь и, казалось, бдительно сохраняла одну и ту же ширину щели, в которую протиснулась. И еще напряженно прислушивалась к чему-то у себя за спиной. Потом сбивчиво зашептала:

– Тсс. Ариша, почему ты так долго не шла? Ты мне очень нужна. Сейчас ты решишь мою судьбу. Ничему не удивляйся. Просто идем в комнату. Я знаю, ты храбрая. И скажешь мне правду. Да?

– Да, – сказала я довольно противным тонким голосом, чувствуя острое нежелание отходить от вешалки. Потому что висящий на ней дождевик представлялся хоть каким-то оружием. Его ведь можно бросить в маньяка и, пока тот будет выпутываться, убежать, как в кино? Или нет?

У меня было два пути решения проблемы – лишиться сознания или шевелиться. Первый был слишком опасен, второй слишком труден. Последним, надо думать, усилием воли я сделала три широких шага к невменяемой подруге и рванула на себя дверь. Она легко распахнулась, Наташка скорее держалась за нее, чем держала. Войти в гостиную уже тянуло. Даже пара окровавленных трупов на ковре была приемлемей, чем вид застывшей и съежившейся Коростылевой. Я, надо полагать, стремилась к тому, чтобы она осталась за моей спиной и не рвала душу полумертвым видом. Это было правильно. В комнате обрывки души мгновенно срослись, и я удивленно поинтересовалась:

– Здравствуйте. Кто вы? Почему моя подруга в таком состоянии?

Он равнодушно глядел на меня и явно не собирался отвечать.

– Ариша, – пискнула Наташка откуда-то сбоку и снизу, – ты тоже его видишь?

Либо со мной, либо с ней все было гораздо хуже, чем я осмелилась предположить вначале. Что значит «тоже видишь»? В кресле у открытого балкона на фоне красиво дышащей прозрачной голубоватой шторы расположился симпатичный молодой человек лет тридцати. Хотя, может, и наш ровесник. К сожалению, в тридцать пять мужчины выглядят юнее, чем мы без косметики. Нет, правда, в тридцать четыре еще не заметно, а через год уже и приглядываться специально не надо. И дальше этот разрыв только увеличивается. Обидно. Но тогда мне было не до пространных рассуждений о моложавости. Наташкин гость был похож на нее темно-русыми волосами, карими глазами, высоким лбом и мягкостью черт. Только худоба, отдающая скудостью рациона, а не его правильностью, не давала заподозрить их в родственных связях. Не может же быть, чтобы сестра ела чуть больше, чем нужно, а брат гораздо меньше. Мне пришлось заставить себя сосредоточиться: у Наташки не было брата ни родного, ни двоюродного.

Я пошарила руками справа от себя, ухватила ее за какую-то часть джемпера и втащила в комнату. От неожиданности она не сопротивлялась.

– Так, перед нами парень в кресле. На нем черные джинсы, черная футболка, белые кроссовки. Не дешевые, не дорогие, средние. Ведет себя расслабленно и смирно, даже улыбнулся только что. Смотрит на нас, как на дур, будто это мы вломились к нему в дом, – описала картину я. – Правильно?

Коростылева охнула и больше не издала ни звука. Я встревожилась по-настоящему и спросила уже довольно истерично:

– А тебе что мерещится? Обсыпанный перхотью старик во фраке и с кинжалом в руке? Говори, черт возьми, не томи. Кто он? С дерьмовыми любовниками ты легко расправляешься и на чужой территории, не то что на своей. Еще раз, кто? Как сюда попал? Что тут забыл?

– Мой родственник. Дальний. Кажется. Он так считает. И наверное, привидение. Не знаю, – наконец членораздельно произнесла Наташка.

Уф, я облегченно выдохнула. Аферист. Мошенник. Не исключено, что владеет гипнозом, но не очень хорошо. Усыпить жертву не получилось, но какую-то чушь ей внушил. Как Наташке удается делать блестящую карьеру и влюбляться в проходимцев? А потом один такой заходит на чашечку кофе и сворачивает мозг в трубочку. Надо было поскорее избавиться от него, а потом откачивать подругу.

– Принеси-ка молоток, – сказала я. – Разумно приближаться к нему вооруженными.

Я буду контролировать его телодвижения, а ты вызовешь полицию.

– Молоток?

– Не тормози. Его, родимый. Он тяжелый. Или у тебя есть топор?

– Нет. Только дрель.

– Иди, Наташа.

– Я тебя с ним одну не оставлю.

И тут я смекнула, что сама не останусь. Дело в том, что мимика у этого типа была слабая, но живая. А в остальном он выглядел искусственным: за пять минут моего присутствия ни разу не шевельнулся. И молчал так, что в голову не приходило, будто зомби способен открыть рот. Несмотря на страх, дико хотелось пнуть его ногой и выяснить – дернется или нет. Я начала догадываться, почему Коростылева заподозрила себя в умопомешательстве. «Надо дать ему возможность сбежать, – осенило меня. – Инструменты в кухонном шкафчике. В кухню ведет узкий коридор. Справа двери в ванную и туалет. Слева – в спальню и третью комнату. Они закрыты. В противоположном конце коридора и прихожей – гостиная. Она просматривается из кухни насквозь, но видно глухую стену, а не окно. Если он выскочит, мы его увидим. Ломанется во входную дверь – черт с ним. Ринется к нам – в узком проеме легче будет отбиться молотком. Главное – держать инструмент обеими руками и махать поэнергичнее».

– Идем, – сказала я и выпихнула Наташку из опасной зоны. Отойдя на пару шагов, зашипела: – Если придется драться, стой за мной, но не близко. А то я до него могу не дотянуться, а тебя точно порешу.

– Ты меня ненавидишь, Ариша?

Бесполезно. Сначала реанимация, потом поговорим.

Я установила Коростылеву лицом к выходу, быстро нашла молоток, задвинула ее к кухонному окну и стала ждать. Минута, две, три… Эта сволочь разгадала мой замысел. Он не собирался ни бежать, ни нарываться на увесистый предмет. Просто сидел, зная, что мы вернемся. Я перехитрила саму себя. Надо было вынуть из сумки айфон перед броском по коридору. Но страшно было провоцировать его раньше времени. Если у психа нож или электрошокер, он в три скачка очутился бы рядом с нами. Позвонить я не успела бы. Поэтому и мечтала сначала найти что-то, чем можно угрожать издали.

Нервы сдавали, я чуть не рассмеялась. Стратегия, тактика, дальние подступы, ближний бой! Этот тощий жилистый парень сильнее нас обеих, вместе взятых. А если еще и ловкий, то разоружит в два счета и забьет насмерть тем, что я по собственной инициативе ему притащила. Вдруг он замер у стены рядом с проемом гостиной, чтобы наброситься из-за угла первым? Мы-то его заметим, когда уже поздно будет.

– Наташа, слушай внимательно. Молоток от греха подальше кладем обратно. Тихонечко идем в прихожую. Я делаю вид, что направляюсь в комнату. Ты изо всех сил бросаешься к входной двери, распахиваешь, выпрыгиваешь в подъезд и орешь благим матом: «Помогите!» Тебе все ясно?

– А ты?

– Я за тобой и тоже ору.

– Да.

Так мы и поступили. Только Коростылева неожиданно оказалась слишком резвой. Я еще в гостиную толком не заглянула, а она уже голосила на лестнице. Пришлось втаскивать ее обратно, прикрыв рот рукой, чтобы заткнулась. Это у меня получилось красиво, как в боевике. Только предупреждать надо, что человек, которого вы хватаете сзади и шлепаете ладонью по губам, инстинктивно находит ваши пальцы и впивается в них зубами. И отпинывается больно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.