Война в немецком тылу. Оккупационные власти против советских партизан. 1941—1944

Согласно указу Гитлера от 31 марта 1941 года, 2 апреля того же года Альфреду Розенбергу поручалось создание «Центрального политического бюро по проведению работ на Востоке». 20 же апреля 1941 года Гитлер расширил круг задач, решаемых Розенбергом, и назначил его «уполномоченным по центральной обработке вопросов на восточноевропейских территориях». Затем из штаба Розенберга было образовано министерство по делам оккупированных восточных областей (PS 1019/1020. Докладная записка № 3 от 25 апреля 1941 года).

В соответствии с указаниями «Инструкции об особых областях к директиве № 21 (План „Барбаросса“)» от 13 марта 1941 года по достижению у районов действия армии достаточной оперативной глубины ее тыловая территория, где действовали военные власти, ограничивалась, а остальная часть передавалась под политическое управление. В частности, в ней говорилось: «Как только район боевых действий достигнет достаточной глубины, он должен быть ограничен с тыла. На оккупированной территории, находящейся за районом боевых действий, будет организовано собственное политическое управление. Эта территория с учетом национальности ее народонаселения и в приблизительном соответствии с границами групп армий будет разделена вначале на области: Северную (Прибалтика), Центральную (Белоруссия) и Южную (Украина).

В этих областях политическое управление будет передано рейхскомиссарам, которые получают соответствующие инструкции от фюрера».

Наряду с этими комиссарами, а практически под их руководством для учета всех нужд армии на территориях, находившихся под политическим управлением, предусматривались и властные полномочия командующих вермахта, которые находились в непосредственном подчинении начальника Верховного командования. Так, в данной инструкции обговаривалось следующее: «Для проведения всех военных мероприятий в областях, находящихся вне района боевых действий, будут назначены командующие вооруженными силами, подчиняющиеся непосредственно начальнику штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил. Командующий вооруженными силами является высшим представителем вермахта в соответствующей области и осуществляет верховную военную власть. Перед ним стоят задачи командующего войсками территориального военного округа, и он пользуется правами командующего армией или командира корпуса».

К числу особых функций этих командующих относилась, с одной стороны, поддержка рейхскомиссаров в выполнении их политических задач, а с другой – обеспечение сохранности экономических ценностей оккупированных областей в интересах их использования для нужд действующей армии и германской экономики.

В «Инструкции об особых областях к директиве № 21 (План „Барбаросса“)» эти задачи обозначались так:

«а) тесное сотрудничество с рейхскомиссаром, оказание последнему поддержки в решении его политических задач; б) использование и охрана хозяйственных ресурсов страны для нужд немецкого хозяйства; в) использование ресурсов страны для снабжения германских войск по требованию Главного командования сухопутных сил; г) вооруженная охрана всей территории, и прежде всего аэродромов, коммуникаций и складов, на случай восстания, саботажа или действий парашютных десантов противника…»

Для решения этих задач командующим вермахта предусматривалось придавать особые охранные части, тогда как все полицейские силы должны были оставаться в распоряжении рейхскомиссаров.

Однако в вышеназванной «Инструкции об особых областях к директиве № 21 (План „Барбаросса“)» от 13 марта 1941 года, нарушавшей все основы прав народов, настораживало не только указание о создании еще во время непосредственных боевых действий с враждебным государством политического управления этими областями. Еще более пугающим и несущим с собой большие беды для местного населения, а следовательно, влиявшем на весь характер ведения Германией войны на Востоке, являлся ее пункт «б», в котором значилось: «Для подготовки политического управления в районе боевых действий сухопутных войск рейхсфюрер СС получает специальное задание, которое вытекает из идеи борьбы двух диаметрально противоположных политических систем. В рамках этого задания рейхсфюрер действует самостоятельно и на свою ответственность. В остальном исполнительная власть главнокомандующего сухопутными войсками и подчиненных ему инстанций затронута не будет. Рейхсфюрер СС отвечает за то, чтобы выполнение его задач не нарушало хода боевых операций. Дальнейшие детали Главное командование сухопутных войск должно согласовать непосредственно с рейхсфюрером СС».

Из положений данной инструкции вытекало, что вооруженные силы, по сути, превращались в инструмент воинствующей политической организации – службы безопасности (СД). Тем самым СС, с ее особыми политическими задачами и полномочиями, получила возможность проникнуть в армейские тыловые районы вплоть до оперативной зоны непосредственных боевых действий. Ведь наряду с командующими вермахта в областях, находившихся вне района боев, хозяйничали уполномоченные высших чинов СС и полиции, в отношении которых армейские командующие обладали лишь правом издавать распоряжения для предотвращения срывов задач, выполнявшихся армией.

Во всех же судебных и дисциплинарных вопросах эсэсовские и полицейские подразделения подчинялись только собственному начальству. (Здесь следует заметить, что речь идет не о боевых частях ваффен-СС[23].) Их же включение в область решения армейских задач хорошо показывает, насколько сильно стремились высшие чины внедрить принцип разделения полномочий и децентрализованного порядка отдачи приказов. Делалось это для того, чтобы ограничить властные полномочия армии в подконтрольных ей областях и создать в России такую же раздвоенность компетенций и ответственности, как это имело место в других оккупированных областях. Поэтому в районах, находившихся под управлением вооруженных сил, полицейские части состояли из подразделений военной полиции, которые за исключением девяти моторизованных полицейских батальонов, подчиненных в тактическом отношении командирам охранных дивизий, получали задания и приказы от рейхсфюрера СС.

К этим подразделениям военной полиции подключались эйнзацгруппы[24] и входившие в них более мелкие эйнзацкоманды службы безопасности (СД) как полиция безопасности в оккупированных областях. Данные, по сути дела, политические войска состояли из четырех эйнзацгрупп (каждая из них насчитывала от 800 до 1200 человек), в задачу которых входило создание условий для преобразования оккупированных восточных областей в духе национал-социалистических представлений.

Здесь стоит пояснить, что служба безопасности (СД) была создана в 1932 году как защитное средство партии. Ее начальник Рейнхард Гейдрих добился включения СД в состав СС и присвоения ее служащим эсэсовских званий. Однако СД в принципе оставалась организацией партии. По данным под присягой 24 апреля 1947 года показаниям Отто Олендорфа[25], в задачу групп СД входило политическое обеспечение безопасности в прифронтовых областях, чем обычно занималась армия. Тайной полевой полиции же поручалось поддержание безопасности в войсках. Соглашение об этом с Главным командованием сухопутных войск вступило в силу за три недели до начала русского военного похода.

Начальник полиции безопасности и СД создал специальные моторизованные и воинственные подразделения в виде эйнзацгрупп, которые прошли обучение в городе Претч на Эльбе. При этом эйнзацгруппы делились на эйнзацкоманды и зондеркоманды и придавались армейским группам или армиям. Начальник эйнзацгруппы являлся уполномоченным начальника полиции безопасности и СД.

Каждой армейской группе и 11-й армии, ставшей основой при более позднем формировании кавказской группы армий, было придано по одной эйнзацгруппе СД. Таким образом во время военной кампании против России было четыре такие группы – «A», «B», «C» и «D». При этом эйнзацгруппы действовали непосредственно в районах боевых действий, а зондеркоманды – в тыловых областях, которые им выделяли армейские группы. Так, эйнзацгруппа «A» под командованием бригаденфюрера СС Шталекера оперировала в Прибалтике с общим направлением на север, южнее ее эйнзацгруппа «B» под руководством оберфюрера СС Наумана нацеливалась на Москву, эйнзацгруппа «C» под командованием доктора Брауне и доктора Томаса работала на Украине, за исключением области, находившейся в ведении эйнзацгруппы «D», которой командовали бригаденфюрер СС Олендорф и штандартенфюрер СС Блобель.

Позднее, когда эйнзацгруппа «D» выдвинулась в сторону Кавказа, эйнзацгруппа «C» стала оперировать на территории всей Украины, но гражданским органам управления она не подчинялась. В то время эйнзацгруппа «D» находилась южнее линии Черновцы – Ямполь – Николаев – Мелитополь – Таганрог – Ростов, причем в зону ее ответственности входил и Крым. Позднее она передислоцировалась в сторону Кавказа.

Командиры и младший командный состав эйнзацгрупп были из числа командиров государственной и криминальной полиции, а также СД. Рядовой же состав состоял из призванных солдат ваффен СС и военной полиции. Круг решаемых ими задач охватывал все вопросы обеспечения политической безопасности на территории порученной им области, а также в тыловых районах армейских групп. Но главным их предназначением являлось искоренение евреев и коммунистов, а также уничтожение всех расово и политически неполноценных представителей местного населения. Кроме того, они проводили разведку, допросы и карательные мероприятия в отношении партизан. Им поручалось также осуществление расстрелов политических комиссаров. Причем о своей деятельности они были обязаны еженедельно докладывать командованию армейских групп, армий и начальнику полиции безопасности и СД. Ежемесячные же отчеты направлялись в адрес высшего руководства Германии (NO 2890).

Разграничение задач между эйнзацгруппами и армией было определено инструкцией Главного командования сухопутных войск от 28 апреля 1941 года «О взаимодействии войск с охранной полицией и СД» (NOKW 2080). В ней подчеркивалось, что осуществление выполнения охранной полицией специальных задач, не связанных с войсками, вызывало необходимость использования в районе боевых действий отрядов особого назначения охранной полиции (СД).

В вопросах, касавшихся предотвращения вражеского шпионажа и диверсий, эти отряды должны были действовать при тесном взаимодействии со старшими офицерами службы разведки воинских частей, абвера, а также тайной полевой полиции. При этом отмечалось, что в рамках поставленных перед ними задач эйнзацгруппы были «наделены полномочиями применять принудительные меры в отношении гражданского населения, за которые они сами несут ответственность… Меры, которые могли бы отразиться на военных операциях, должны предварительно получить одобрение командующего армией». Одновременно командиры эйнзацкоманд обязывались своевременно докладывать военным командующим о полученных указаниях.

В то же время армейские инстанции должны были воздерживаться от перекладывания на эйнзацкоманды полицейских задач по обеспечению безопасности, находившихся в непосредственной компетенции вооруженных сил. Это делалось для того, чтобы существенно ограничить возможности армии в оказании влияния на эти особые подразделения. При этом обращает на себя внимание стремление армейского командования уклониться от проведения политических мероприятий.

Гнусные деяния этих охранных войск и нечеловеческая жестокость, с которой они выполняли приказы на уничтожение, всем известны. Однако стоит разобраться, решение каких главных вопросов предусматривалось для них еще на стадии планирования предстоящих военных операций.

Первоначально они были призваны искоренять и в течение длительного времени подавлять коммунистические организации и их сторонников, выявлять эмигрантов и врагов национал-социалистического немецкого государства, обнаруживать все враждебные немцам устремления и противодействовать им. В общем, перед этими охранными войсками ставилась задача по уничтожению всех потенциальных противников национал-социализма. Причем последняя группа задач подводила основу под убийство еврейской части населения Советского Союза, что хорошо просматривается из письма руководителя Украинского центрального комитета профессора Владимира Кубийовича[26] от 25 февраля 1943 года генерал-губернатору доктору Гансу Франку (PS 1526).

Деятельность этих эйнзацгрупп с самого начала носила определенную раздвоенность, выражавшуюся в том, что они, с одной стороны, выполняли полицейские функции по обеспечению безопасности тыловых районов воинских формирований в части предотвращения там шпионажа и актов диверсий, а с другой стороны, занимались противоречащими любому закону и человеческой морали убийствами, являвшимися экстремальной формой идеологической войны.

Военнослужащие вооруженных сил, согласно соответствующим распоряжениям Главного командования сухопутных войск, непосредственного участия в подобных акциях не принимали. Этому после начала боевых действий категорически противились отдельные воинские командиры, заявляя, что такое противоречит солдатскому образу мыслей. Так, 24 сентября 1941 года командование армейской группы «Юг» специальным распоряжением запретило солдатам участвовать в совершаемых преступлениях и в эксцессах против евреев. Запрещалось также смотреть на работу зондеркоманд[27] и фотографировать это (NOKW 541).

Запрещалось привлечение военнослужащих вермахта к экзекуциям и приказом № 5889/42 командующего тыловым районом той же армейской группы от 20 марта 1942 года (NOKW 2909). А в донесении старшего офицера службы разведки 65-го пехотного полка от 11 октября 1941 года содержится доклад о возмущении солдат 3-й роты по поводу экзекуции в украинском городе Геническ, учиненной эйнзацкомандой СД 10а под руководством унтерштурмфюрера СС Шпикермана, который организовал расстрелы в непосредственной близости от улицы. В результате, как отмечалось в донесении, «стоны умиравших были слышны даже в канцелярии батальона» (NOKW 641).

Можно посмотреть также материалы по скандалу, разразившемуся между Олендорфом и полковником Волером относительно проведенных службой СД расстрелов после взятия района, прилегавшего к Черновцам (NOKW 645). Хорошо подтверждают вышесказанное и показания начальника штаба 4-й армии Ганса Реттигера от 8 декабря 1945 года, который отметил: «Фельдмаршал Клюге[28] попросил отвести подразделения СС из прифронтовой полосы, поскольку своими бесчинствами и расстрелами евреев они довели население до такого состояния, что оно стало представлять собой настоящую угрозу для армии» (PS 3713).

В целом необходимо отметить, что мероприятия по уничтожению отдельных групп населения там, где они становились известны войскам, вызывали среди солдат только отвращение и испуг. Поэтому многие войсковые начальники и командиры были даже вынуждены оправдывать такое различными идеологическими изречениями.

Вопросы, связанные с отношением немецких войск к враждебно настроенному населению еще до начала войны с СССР, явились предметом обмена мнениями между войсковыми судьями и армейскими офицерами абвера на совещании, которое состоялось 11 июня 1941 года в Варшаве. На нем генерал по особым вопросам при главнокомандующем сухопутными войсками Мюллер обратил внимание присутствовавших на непреклонную волю Гитлера в том, чтобы в предстоящем военном походе «правосознание следовало за военной необходимостью». Он привел слова фюрера о том, что права народов взяться за оружие не существует и в предстоящей войне признаваться не будет.

Подробному обсуждению на том совещании в Варшаве подверглись также вопросы применения одиночных и коллективных наказаний в случае нападений на войска. При этом рассматривались все варианты – от телесных наказаний до испепеления населенных пунктов. В то же время на нем настоятельно была подчеркнута недопустимость доведения психологического состояния войск до такой степени, когда солдаты начинают действовать исходя только из чувства ненависти.

Тем не менее для оправдания уже изданных распоряжений относительно карательных мероприятий было указано на русский приказ времен Первой мировой войны, изданный в 1914 году в Гумбиннене[29], согласно которому всем жителям немецкой национальности вдоль железнодорожной линии Тильзит – Инстербург грозил немедленный расстрел в случае выведения железной дороги из строя. (Из донесения разведотдела 3-й танковой группы за январь – июль 1941 года (NOKW 1904).)

Тогда русским командующим не пришлось прибегать к таким крайним мерам, и они избежали необходимости приобретения подобного опыта в борьбе с населением противника. Лишь «идеологическое» наполнение ведения боевых действий во Второй мировой войне принесло понимание, что ставка на одну только грубую силу и военную мощь меньше всего способствует усмирению народа на завоеванной территории на длительное время.

Глава 3

Возникновение и формирование гражданского сопротивления в оккупированных областях Советского Союза

Во время Второй мировой войны активное сопротивление населения военной оккупации и политическому давлению со стороны немецких войск нарастало во всех оккупированных странах. Оно отражало национальный характер каждого народа и в зависимости от территориальных особенностей каждого государства было весьма различным, что проявлялось не только в интенсивности противодействия, но и в его организации и, в особенности, в методах проведения протестных акций.

В северных и западных странах Европы причины возникновения движения Сопротивления, возможно, следует искать в мероприятиях самопомощи отдельных лиц, подвергнувшихся преследованию, или небольших групп, оказавшихся особо притесненными в условиях германского господства. Затем к их протестным действиям, продиктованным чисто инстинктом самосохранения, стали все больше примешиваться патриотические требования, тогда как мировоззренческие мотивы отходили на второй план. И хотя здесь единичные акции Сопротивления вполне естественно направлялись на то, чтобы помешать Германии в ведении войны, и на поддержание в оккупационных войсках чувства опасности, они все же никогда не приобретали размаха серьезной «партизанской войны», с каким она велась в юго-восточных и восточных областях.

Отсюда напрашивается вывод, что для придания повстанческой борьбе поистине широкого размаха, наряду со всеми патриотическими мотивами, необходима еще и идеалистическая основа мировоззренческого характера. Таким образом, для развертывания всенародного движения Сопротивления кроме патриотического сознания у его борцов необходимо разбудить еще и абсолютную готовность к самопожертвованию во имя политической идеи. При этом такая готовность к борьбе и сотрудничество все еще стоящей в стороне части населения достигается путем соответствующей агитации и, если это необходимо, террором и принуждением. Образцом же подобного развертывания сопротивления служит советское партизанское движение в годы Второй мировой войны.

Население западных областей Советского Союза в первые месяцы войны оказалось полностью ошеломленным столь скорым немецким продвижением вперед и настолько быстрым занятием вермахтом обширных территорий. В своей вере в силу и боеспособность Красной армии оно чувствовало себя обманутым, ведь к выполнению задач по защите государства ни войска, ни руководство страны оказались неготовыми.

Вначале советский народ с непониманием и недоумением воспринимал внезапную враждебность Германии, не понимая ни смысла, ни целей начатой немцами войны. И если жители Прибалтики вторжение германских воинских частей в большинстве своем воспринимали как освобождение от навязанного им советского господства, то люди на Украине и в Белоруссии взирали на новых хозяев выжидающе и изучающе, в готовности взвесить, что лучше – старое или новое.

Так, в донесении старшего офицера службы разведки 7-й танковой дивизии от 24 июня 1941 года отмечается, что при взятии Вильно[30] их встретили с цветами (NOKW 2246). По достоверным сведениям, такая же картина наблюдалась и в других районах, занятых германскими войсками. Однако историки восточного блока[31] это умышленно замалчивали, а факты искажали. Примером здесь могут служить утверждения А. А. Курносова и Е. С. Лагутина в многотомном труде «Партизанское движение во время Великой Отечественной войны и буржуазная историография».

На самом же деле у населения ощущалась готовность остаться в стороне от противоборства двух политических систем, а не стремление немедленно и решительно броситься на защиту пошатнувшегося советского строя. Внезапное исчезновение государственного контроля с его в высшей степени жесткими карательными возможностями, политической регламентации жизни и идеологических установок, направленных на формирование образа мыслей в установленных Советским государством формах, привело к образованию в умах советских граждан своеобразного вакуума и появлению чувства растерянности. В результате готовность народа к самопожертвованию во имя коммунистических идеалов проявилась в гораздо меньшей степени, чем это ожидалось немецкой стороной. При этом в памяти людей все еще жили воспоминания о советской власти с ее жестким партийным руководством и постоянно висевшей над каждым человеком возможности беспощадной расправы, что негативно сказывалось на оценках прошлой жизни.

Растерянность и отсутствие ясности относительно целей начатой Германией войны в первые военные недели являлись характерными и для широких кругов советской армии. Кроме того, в ней было немало командиров, которые хотя и отделяли террор, осуществлявшийся во время «чистки» 1937 года, от большевистского государства, все же надеялись на то, что у России появился новый путь ее развития. Здесь будет уместно пояснить, что «чистка» Советского государства была организована Сталиным после убийства в 1934 году секретаря партийной организации Ленинграда Кирова. В ходе нее массово уничтожались все нежелательные и оппозиционно настроенные члены партии и граждане. Репрессии носили волнообразный характер и проводились с 1936 по 1938 год.

Поэтому они противостояли наступавшему неприятелю скорее с изумлением, чем с убеждением в такой необходимости, надеясь получить с немецкой стороны какие-нибудь разъясняющие случившееся слова, какой-нибудь жест взаимопонимания или призыв к построению нового русского государства. Подобное утверждение содержалось, в частности, в докладе СС об обстановке в СССР от 8 июля 1841 года, где отмечалась существенная разница в настроениях населения на оккупированных территориях по сравнению с настроем жителей в остальной части Советского Союза. Однако эти ожидания не оправдались. Более того, истинные цели нацистов в развязанной ими войне скоро проявились со всей своей очевидностью, что привело к заметному укреплению у советских людей чувства патриотизма и вызвало нарастающее стремление к сопротивлению.

На первой же фазе войны, характеризовавшейся для советских вооруженных сил катастрофическим развитием, появилось пугающе огромное число перебежчиков. Их настроения, как и у большинства пленных, захваченных в невиданных до той поры масштабах, отчетливо показали, насколько мало они оказались проникнутыми коммунистической идеологией. Это, в частности, отмечалось в обобщенных донесениях, а также в журналах боевых действий различных воинских частей.

Такое положение дел, несмотря на чрезвычайно сложные условия, заставило советское правительство в срочном порядке заняться, с одной стороны, политическим укреплением вооруженных сил, а с другой – восстановлением и поддержанием народных симпатий к режиму.

Для немецкого же руководства выгодно использовать сложившееся положение на этой начальной фазе войны для решения поставленных задач большого труда не составило. Однако каждое проведенное при этом разумное политическое действие противоречило основополагающим установкам Гитлера, зато заложенные им еще при предварительном планировании импульсы начали немедленно претворяться в жизнь практически на всех оккупированных территориях.

Кроме исходившей из примитивного стремления к власти цели установления колониального господства на основе считавшегося нерушимым военного, политического и культурного превосходства никакая другая мысль о необходимости политического убеждения и привлечения на свою сторону народов Советской России не допускалась. В то же время в листовке, подготовленной Розенбергом в самом начале войны на Востоке и направленной в адрес народов Советского Союза, уверялось, что национал-социализм приветствует всех, кто присоединяется к его борьбе. Эта листовка была даже опубликована 29 июня 1941 года в печатном органе НСДАП – фашистской газете «Фёлькишер беобахтер» («Народный обозреватель»).

Это были слова, не имевшие никакой связи с последовавшими позже заявлениями и установками. Хотя за несколько недель до начала войны всем, отвечавшим за пропаганду на Востоке, было поручено разъяснить народам Советского Союза, что боевые действия, ведущиеся Германией, направлены исключительно против Советского государства и его политических вождей и что целью германской армии является лишь освобождение народов Востока от страха перед большевистским террором.