Дежавю

Евгения Бурдина

Дежавю

Яблоко

…На седьмой день от начала сотворения Он оглядел со всех сторон очаровательную юную планету. Получалось очень хорошо. Промолвил, повернувшись к своей женщине: «Это самый дерзкий подарок, который я когда-либо дарил тебе. Что скажешь?».

Её глаза улыбались, хотя ответа пришлось ждать долго. Она молчала, взирая на величие дара. Ночь и день, живое и неживое, находящееся в движение и замершее навечно – всё это предназначалось ей одной.

В ответ она предлагала всё могущество, которым обладала.

…Заглянув ей в глаза, он почему-то подумал, что от яблока, впрочем, нельзя ждать беды. Настороже всегда необходимо быть с собственной женщиной. Поэтому плод, который она протянула ему, показался весьма безобидным. Что может произойти, в конце концов, от одного яблока?

Может стать больно.

…Потирая ушибленный затылок, мужчина улыбался, глядя на вспыхнувшие женские щёки. В маленькой ладошке покоилось красное яблоко, точная копия того, что только что ударило по его затылку. «Это всего лишь притяжение», – стал успокаивать он, пускаясь в пространные объяснения. От его слов дама покраснела еще сильней. «В земном притяжении нет ничего предосудительного», – начал было он и осёкся.

Она это знала и без его слов. Она знала всё.

…Поэтому он растягивал свои губы, стараясь сделать улыбку искренней. Он был уверен, что улыбка с черно-белой страницы местечковой газеты заставит поверить любимую женщину в его возвращение. Казалось, он слышал, как, глядя в небеса, она вторит чуть слышно его словам: «Поехали!». Гордость страны? Первый в космосе? Все его регалии, медали, громкие слова были посвящены её улыбке. Он радостно махал миллионам, чтобы быть уверенным в спокойном сне одной-единственной женщины.

Он готов был на гораздо большее.

…Она же была в ужасе. Время от времени представляя перспективу во всей красе, прежде чем встретиться с внимательными глазами напротив, всячески отгоняла любую дурную мысль. Ласково улыбалась ему уголками губ, дабы поделиться крошечной надеждой, так бережно хранимой в сердце. Через пару дней злосчастный декабрь останется позади. Впереди их ждала уже Сибирь, известная ей лишь обрывками теоретических знаний… Если быть честной с самой собой, неизвестная совсем. Что будет в этом далёком, промёрзлом насквозь краю? Зачем она решилась пуститься вслед за любимым? Но как оставаться здесь, зная, что отправляют его туда надолго, на года? Навсегда, быть может?

На вечность.

…Почему она всегда притягивала его, объяснить не смог бы. На самом деле, он не мог даже задуматься. «Дурак дураку рознь», – этой фразой он объяснить мог очень многое, если не всё. Только не её – она была чуть выше других женщин, она была другой… Она просто была. Иногда неожиданно рядом и близко, иногда – где-то. Но всегда в уголке сознания таился её образ. Он шел, потому что она шла впереди, он молчал, если она говорила, он слушал, так как пела – она. Он готов был ждать её и ждал. Он бежал, ибо однажды она крикнула ему: «Беги, Форрест!».

…Ах, если бы были силы крикнуть так раньше!

Громко, сварливо, истошно завопить на его нахальные упреки! Она же лишь сжимала и разжимала кулаки. Меньше чем за год ее рот стал извергать совершенно иные звуки, а душу за это время будто вывернули наизнанку и долго полоскали в горячей мыльной воде, подобно телу и одежде. От нее прежней – от души, от женщины, от головы – не осталось ровным счётом ничего, даже шляпки. Он научил её говорить, думать, жить иначе. Современный Пигмалион, он действительно вылепил её новую из прежней, вложив непривычные слова в уста, а мысли – в голову.

Она же выучилась молчать… и смотреть ему в глаза.

Он – глядеть в ответ.

Им казалось, что они вместе уже тысячи лет.

Глава 1. Старик

Старик открыл глаза. Семь утра. Он проснулся и сразу понял, что лежать дальше бессмысленно: не уснуть уже. Спал он без снов, как всегда. Он давно уже не видит снов. Кажется, что и не видел никогда. Давно встает без будильника, всегда в одно и то же самое время…

Старик резко оборвал бессмысленные рассуждения.

Приподнялся, кряхтя, посидел некоторое время, не желая торопиться. С каждым новым утром в сутках прибавляются часы, дни становятся слишком длинными, чтобы торопиться. Когда-то они казались чересчур короткими.

Он подошел к телевизору, включил его. Пошел умываться. Долго и тщательно брился: некоторые привычки имеют обыкновение оставаться с вами гораздо дольше, чем друзья, молодость и крепкий сон по утрам. Старик не мог не бриться утром и не допускал мысли, что ритуал этот можно сделать более редким. Зашел в уборную. Долго курил на балконе. Приятно, что солнце встает по другую сторону дома. До балкона оно добирается только к полудню, поэтому утром здесь приятно. Даже прохладно, а вечером будет долгое время тепло.

Пришла пора завтракать, но супруга почему-то не вставала. Старик перелил воду из термоса в графин, наполнил чайник и поставил на огонь. Привычные действия не утомляли и не отвлекали от размышлений. Хотя старик и не смог сказать бы, попроси его кто-нибудь в этот момент сформулировать мысли, что его сейчас заботит. Ответить не смог бы, но взгляд его не был сосредоточен сейчас ни на графине, ни на чайнике. И уж точно не на кастрюльке, в которую он выкладывал пару яиц, заливая водой, чтобы поставить на плиту. Он даже не задумался, всмятку они сегодня будут приготовлены или вкрутую. Так мысли блуждают иногда, не утруждая себя связью со своим обладателем. Все действия отточены, внимание можно им не уделять.

«Нет, что-то Нюра долго спит. Завтракать пора», – подумал старик, немного неожиданно для самого себя. Он будто очнулся, вынырнул из омута размышлений ни о чём и обнаружил себя сидящим у окна в собственной кухне.

– Нюрочек, что-то ты разлежалась сегодня. Пора уж вставать, – громко и отчетливо произнес он. Посмотрел на чайник, который начинал шуметь.

Уперев руку в подоконник, старик встал. Комната Нюры была между кухней и его комнатой. Было слышно, как работает включенный телевизор.

– Анют! – громко сказал он. Впервые в жизни постучал в её дверь, сам не зная зачем. Он никогда прежде не стучал, заходя к жене. Они и спали-то редко по отдельности. Только в последние полгода, когда жена стала ночами просыпаться от любого шума.

Он отворил дверь.

Ничего не произошло, мир не перевернулся, телевизор не перестал что-то бормотать, а Нюра не ответила на его оклик.

Знал?

Она лежала на кровати, руки покоились поверх одеяла на ее груди. На спокойном лице застыла легкая улыбка.

Старик подошел к жене, положил руку на плечо, желая убедиться. Он положил руку, но не стал трясти и повторять её имя. Смотрел в спокойное лицо и не мог сосредоточиться. Потом вышел в коридор, подошел к телефону, набрал номер больницы.

Ответили. Старик продиктовал адрес, сообщил, как добраться. Уточнил, что домофон не работает. Дверь будет открыта, не звонить. Посидел на табурете рядом с телефонным аппаратом и вышел на лестничную площадку.

Скорая приехала удивительно быстро. Ниночка, их участковый врач, зашла в квартиру, поводила ладонью перед лицом, отгоняя табачный дым. Старик встал, открыл окно.

– Здравствуйте, Ниночка. Да, что-то тут у нас дымно. – Резюмировал он, – проходите сюда, – он проводил медсестру в комнату.

Через некоторое время женщина вернулась на кухню, подошла к старику, внимательно поглядела в лицо.

– Юрий Геннадьевич, вы как себя чувствуете? – Вопрос эхом откликнулся в голове старика. Только доктора могут быть настойчивыми и ненавязчивыми одновременно.

– Что? – переспросил старик, – ах, это. Нет, не стоит, Ниночка. Зачем? Не переживайте, обо мне заботиться не надо. – Старик задумался, пытаясь найти продолжение разговора, – давайте, я вас провожу.

– Да, конечно, – Ниночка по-прежнему внимательно глядела ему в лицо, – вы уж, Юрий Николаевич, будьте добры, позвоните завтра мне, если вам не сложно?

Старик скривил губы, изображая улыбку, и неожиданно подумал, что сейчас придётся звонить детям. Детям.

– Всё в порядке будет. Обещаю вам, Ниночка.

Окно

Я подхожу к этому окну в тысячный раз. В прошлом столетии рама была только, кажется, другого цвета. Или ее не было вовсе, не припомню. Не скажешь?

За окном осень. Ветер треплет цыганское кружево деревьев. Листопад то усиливается, то утихает. На фоне серого неба, тяжко сгорбившегося над землёй, красные и жёлтые всполохи деревьев еще сильней радуют глаз. Хотя уже зябко проглядывают сквозь листву местами их обнажённые ветви.

Обнимаю себя за плечи, чувствуя холод осени даже сквозь стекло. Он властно проникает в сознание. Оборачиваюсь к тебе, чтобы задать вопрос…

Мир останавливается на мгновение в невесомой льдистой полудрёме.

…Ты лежишь точно так же, как десятилетие назад, как сто лет назад, как тогда… Никак не могу сообразить, когда? Невольно щурюсь, напрягая память, пытаясь сообразить, но не в силах этого сделать. Всё из-за того, что ты своим взглядом отвлекаешь от летучих воспоминаний. Гляжу в ответ, не отрываясь. Знаю наперёд, как ты повернешь голову через сотую долю секунды – повернул! – знаю, куда сейчас передвинется твоя нога…

Я предвижу, как ты совершаешь множество вещей, но мне по-прежнему любопытно видеть, как ты проделываешь это наяву снова и снова..

Глава 2. Важный день

Будильник зазвонил тревожно и слишком рано.

– Ну, зачем, куда в такую рань? – Юра повернулся на другой бок. – Можно было и не ложиться вовсе, – пробурчал он уже в подушку, закрывая глаза.

Супруга пару секунд не отвечала. Аня открыла глаза; глядя в потолок, она вдруг вспомнила одновременно сотни и тысячи пробуждений, когда видела этот потолок. Тысячи раз она смотрела в этот потолок перед тем, как закрыть глаза, чтобы уснуть. Бессонные ночи, когда этот потолок был единственным её спутником.

– Через полчаса разбужу, поспи ещё, позавтракаем и поедем.

Сама она встала тут же, отправившись будить дочь в этот важный день. Смешное определение! «Важный день» – да в этой фразе нет и сотой доли того, что она подразумевает под собой.

– Важный день…

– Ма, ты со мной?

– О, ты уже встала! – вздрогнула от неожиданности Анютка.

– Ты что-то говорила, сама с собой?

Когда дочь внимательно глядела на собеседника, как сейчас она ждала ответ от Ани, то удивительно походила на Юру. Генетика творит невероятные вещи всё-таки.

– Видимо, сама не заметила, – улыбнулась женщина. Улыбка вышла немного ненатуральной. Она повернулась к холодильнику. – Так, говори, что хочешь, но завтрак будет нормальным. И Дашке своей скажи. Давай, отправляйся одеваться, каша почти готова.

– Мамуль, давай без фанатизма только! – Маруся послала матери самый жалостливый взгляд, на который вообще способна человеческая природа, – или ты хочешь, чтобы на свадебных фотографиях любимого зятя из-за дочки видно не было? А после двойной порции каши, которую ты сейчас мне положишь… Мамуль, учти, я серьезно! Не накладывай много, а то реально в кадр не влезу! Я и не голодная совсем! – Конец фразы дочь прокричала уже из ванной комнаты.

– Да я чуть-чуть же, – пожала плечами Аня, добавляя ещё ложку.

– Мамуль, я не знаю, что надеть!

– Дочь, на кровати всё лежит.

Встревоженный взгляд Марины заставил маму улыбнуться.

– Мамуль, а это не сон?

– Кажется, нет. – Нюра улыбнулась и покачала головой.

– Правда-правда?

Женщина только кивнула, не чувствуя особенной веры в свой ответ. Дочь вдруг стала собой маленькой, будто впервые шла в школу, крепко сжимая мамину руку. Не на первое сентября, а много раньше – подавать заявление, увидеть свою учительницу. Вот тогда-то было страшно.

И эту мысль Нюра не могла выкинуть из головы весь день.

– Мама…

И вот уже она взрослая и очень красивая. Всё, как полагается: с причёской, в красивом платье, рядом с любимым мальчиком… То есть мужчиной. Боже, они же совсем дети, почему они называются взрослыми? Нюра обняла счастливую дочь. Позже, когда молодёжь вовсю будет отплясывать, она утянет мужа на веранду.

– Ты думал, что когда-нибудь наша дочь станет вот такой красавицей?

– Я это всегда знал, она же должна была походить на тебя, – ответил тихо муж, прижимая Нюру к себе.

– Юрик! – женщина улыбнулась, но слова задрожали, она положила подбородок на плечо супруга. Вдох и судорожный выдох.

– Нуууу… Пойдём танцевать.

Но мир уже стал радужным, из-за слёз расплываясь яркими кляксами.

– Ну зачем? – вдруг совсем по-мальчишески вопрошает самый любимый голос.

– Ах, Юр! Ты только вчера спросил меня, мальчик будет или девочка! Как это может происходить так быстро? Слишком быстро? Ты понимаешь хоть что-нибудь?

– Нет, не понимаю. И вчера я у тебя спрашивал совсем о другом – о том, не передумаешь ли ты выходить за меня замуж, пока я буду в армии, – он нежно дотронулся до её щеки, – хорошо, что дождалась.

– Хорошо, что спросил тогда, – Нюра улыбнулась, загадывая про себя счастливой жизни своей дочери. Как у них, хотя, конечно, совсем другую.

– Эй, ну перестань уже, тушь потечёт ведь!

Ощущение

Ты знаешь, что это уже происходило с нами миллионы раз.

Именно так! Это всё-всё уже случалось.

Я знаю, какого цвета твои глаза. Где в твоей кухне лежит кофе, знает моя рука. Она сама открыла нужный шкаф. Без раздумий потянулась, угадав дверцу. Ноги в нужный момент встали на цыпочки, будто давно ждали случая. Словно по привычке.

Хотя я, без сомнений, здесь впервые. Мы же с тобой только-только познакомились!

Глава 3. Ночные подсчёты

Аня открыла глаза. Что же ей такое приснилось? Посмотрела в окно. Даже светать ещё не начало. Она пожала плечами и уже придвинулась было к мужу…

Звук, почти не слышимый, резко проник в сознание. Анютка вскочила молниеносно, не надевая тапочек, бросилась в детскую. Действительность оказалась отголоском сна. Это был худший кошмар любой матери: плакала дочь.

– Лапуль, что случилось? – женщина склонилась над взлохмаченной детской головкой.

– Мама!

В голосе слышится облегчение. Наверное, сон был ужасен. Детские руки протянулись к самому надёжному человеку в мире. Одеяло свалилось на пол, Маринка вцепилась в маму.

Обнимая одной рукой дочь, Аня попыталась поднять с пола упавшее одеяло. Не получилось.

– Пойдём, чайку попьем? – шепотом предложила она, осторожно гладя прижавшуюся к ней Маринку.

Девочка только кивнула головой, глотая слёзы и шмыгая носом. Аня взяла её на руки. Выходя, она кинула взгляд на сына. Тот честь по чести сопел, уверенно путешествуя в царстве Морфея.

– Вот и чайник вскипел, – бодро прозвучали мамины слова, но дочь почему-то продолжает тревожно смотреть в лицо. Хотя слезы уже перестали катиться горошинками по щекам.

Маруся уже выпила полстакана воды с валерьяной. Больше не плачет, но и ничего не говорит. Анютка вздыхает, безуспешно пытаясь вспомнить, что же её саму могло напугать в 7 лет. Она налила две кружки чая. Достала ирис и отломила себе и дочери по целой полоске. Дочь глядит удивленно маме в глаза. Целых четыре квадратика ириса!

– Дочь, – мама дожидается, пока Маруся выпьет полкружки и слопает громадную порцию сладкого. Девочка вздыхает и поднимает глаза, – что тебе приснилось, родная?

– А я не спала. – Марина всегда последовательна. Если вопрос не учитывает реальных фактов – не ответит.

– Хорошо, держи ещё квадратик, – с этими словами отламывается ещё порция ириса. В голову почему-то некстати приходит, что это ни капли не квадрат, а параллелепипед. Анютка отмахивается от этой мысли, через пару лет Маруся скорее всего совершит и это открытие. Дочь берёт угощение, хотя видно, что удивление безмерно. Столько сладкого мама разрешает кушать только в праздник. Аня прячет улыбку: в такие моменты она чувствует себя и в самом деле взрослой мамой.

Дочь делает глоток чая.

– Мам, – девочка переходит на шепот. Мама понимает, что дочь сейчас снова расплачется.

В кухню заглядывает голова папы, но Аня резко качает головой: мол, мы тут сами. Папа кивает и исчезает за дверью. Анютка улыбается: теперь можно не бояться никаких страхов. Потому что потом она пойдёт и всё расскажет Юре. Её муж всех детских демонов победит. Она поцеловала дочь в лоб.

– Итак, о чём ты размышляла, дорогая?

– Я размышляла, – слово девочке понравилось и она его повторила, пробуя на вкус. Мама заметила недавно, что девочка повторяет длинные и не совсем понятные слова за взрослыми, а потом обязательно вворачивает в разговор.

– Я размышляла, – повторила совсем взрослая семилетняя Маруська, – и получилось, что… – Девочка прерывисто вздохнула, слезы не давали говорить, – мама, мне сейчас 7. А тебе 30.

– Да, правильно, – кивнула Аня, чувствуя, что они подбираются к разгадке.

– А когда умножить, – голос дочки становился из-за слез все тише, и Ане пришлось склониться совсем к ее личику, – получится, что когда мне будет 14, тебе уже будет 60.

– Так, – Аня никак не могла взять в толк, куда же клонит дочь.

– Получится, что когда мне замуж выходить, тебе уже больше 60 будет, – совсем шепотом закончила дочь. – Мамуль, я без тебя не буду выходить замуж. Ты уже… – дочь разрыдалась.

Вдруг всё встало на свои места. От облегчения Аня даже рассмеялась. Маруська икнула.

– Когда тебе будет 16, мне будут всего лишь 38. Дорогая моя, ты слишком рано начала умножать в уме. Здесь нужно складывать. Вот и всё.

– 38.

Шмыг носом.

– Да. А когда ты будешь выходить замуж, мне будет всего лишь 40.

– 40.

Шмыг носом. По лбу пробегает морщинка размышлений.

– 40 – это не так уж и много.

Аня кивнула.

– Ты ещё совсем молодая будешь? в 40?

– Да.

– Это хорошо, что молодая… – На личико Маринки опять набежала тень.

– Ну, что же ещё?

– Но ведь ты ещё не совсем скоро… Ну…– Голос дочери опять задрожал, а глаза довольно прозрачно дали понять, что готовы заплакать снова.

– Нет, – как можно тверже сказала Аня, – я не умру ещё очень долго. У тебя ещё родятся детки, и я буду с ними нянчиться.

– И у них детки?

– И у них, – кивнула Аня как можно серьезней. Глаза у дочери как по команде начали закрываться. Валерьянка наконец дала о себе знать. Дверь вдруг открылась, и Юрка взял дочь на руки, чтобы отнести на кровать.

– Пап, – сквозь сон попыталась сказать дочь.

– Да, Марусь?

– Пап… Давай с тобой на утро перенесем разговор, – кивнула Маринка сквозь дрёму. – А то я уже сплю.

– Хорошо. На утро, так на утро.

Положив дочь в кровать, папа поцеловал тёплую детскую щеку. Следом над девочкой склонилась мама.

– Добрых снов, дочь, – прошептала она.

– Добрых, – прошелестел сонный ответ.

***

– Юр…

– Я всё слышал. – Твёрдо сказал ей на ухо любимый голос. Муж без дальнейших объяснений прижал к себе. Стало очень тепло и надёжно, и разум решил не сопротивляться сну.

Во сне Аня улыбалась.

Время лечит,

но редкий больной может похвастаться терпением.

Глава 4. Любишь – не любишь

Катька забежала на работу в обед. Сделала таинственное лицо и, притянув двумя руками Аню к себе, шепнула в самое ухо:

– В пятницу идём за кольцами!

Анютка сделала большие глаза:

– О! Поздравляю!

– Будешь свидетельницей? Не смей отказываться! – Катя сделала умоляющее лицо.

Подруга кивнула, не представляя, что от неё может понадобиться в этом случае.

– Только я никогда не была… Хорошо, буду! А как, как он это сделал?

– Что?

– Предложение как сделал Ромка?

Катя, покачав головой, посмотрела на Аню.

– Дело было так. Я спросила: «Скажи, сколько я ещё платья стирать буду у себя, а гладить у тебя? И мне уже поднадоело тушь искать в двух квартирах». Он пожал плечами и предложил переехать к нему после свадьбы, – Катя улыбнулась, увидев вытянувшееся Анино лицо. – Да, именно так и прозвучало наше предложение. Аня, мы с ним встречаемся полтора года. Сколько можно? Это всё равно бы случилось. Только бы чуть позже. Что выжидать? И зачем платить за две квартиры, если живём мы в одной?

– Просто как-то… Я ожидала чуть большей романтики от вас, – призналась, сморщив носик, растерянная Аня.

– Романтики… – присвистнула Катя. – Может быть, ближе к свадьбе она как-то и проявится. К золотой. Сейчас не до этого. Час назад подали заявление. 12 августа распишемся. Гостей будет очень-очень мало. Ромка обещал, что забежит к твоему Серёге, но ты скажи лучше ему сама, хорошо? Когда мой ещё дойдёт до твоего, не ясно.

– Совсем всё взяла под свой контроль, – рассмеялась Анюта.

Катя помотала головой.

– Не-не. Только с тех сторон, где нужно подстраховать. Всё, обед скоро закончится, а я даже ничего не пожевала ещё. – Катя порывисто обняла свежеиспеченную свидетельницу, готовясь убегать. Аня вдруг её остановила:

– А ты его любишь, Кать?

Девушка замерла. Катюшка наклонила голову на бок.

– Ань, а ты знаешь, что это такое – «любить»? Вот ты своего Серёгу любишь? Ну? Я своему Ромке доверяю. И мне с ним по-настоящему легко. Может быть, этого достаточно? И вообще, я нервная невеста, не морочь мне голову глупыми вопросами! – Катя ещё раз чмокнула в щёку Аню и убежала.

– Я своего Юрку люблю безумно-пребезумно, – вслед прошептала ей Анечка. «А что значит это «люблю»?», – подумала она про себя. И пожала плечами.

Вечером она смотрела, как Юра ходил по комнате. Он искал что-то, Аня же, задумавшись, вдруг стала присматриваться к нему. Среднего роста. Обычный мужчина 26 лет. Определённо умён. Симпатичный? Нет, ну объективно красив. Как его можно не любить? Нет, не так. Как можно не понимать, любишь ты человека или нет? Анька, глядя на Юрика, знала свой ответ наверняка.

– Ты красивый. – Вдруг сказала она вслух. Юра глянул быстро на нее, улыбаясь. – Ты мне нравишься.

– Эээ… красивая у нас ты, и ты мне очень нравишься.

Анютка рассмеялась.

Вечер

…холодит поясницу. Шаль все время сползает с плеча.

Ужасно, совершенно невозможно так идти. Прижавшись к тебе, буквально слившись одним боком, нога к ноге. Но это придуманное, из пальца высосанное неудобство придает всему происходящему неповторимое очарование.

– Смотри.

Зажигаются фонари, по-настоящему начинается темнота. Слышу стук твоего сердца. Ты так близко, что слышу не нарочно, не прислушиваясь.

– Смотри.

Тьма мягко поглощает мир. Ещё немного – и останется только наша аллея. Деревья со стороны парка уже начали пропадать, прячась под покров ночи одно за другим.

– Смотри.

Во власти сильных рук гляжу, застыв. Иссиня-черное небо нависло, вглядываясь в нас. Пыль звезд начинает моргать сквозь крону деревьев.

– Смотри.

Падает звезда. Бесконечно долго! Непристойно мгновенно.

– Не успела!

Удивлена. Не успела! Всегда, хотя это иногда и не представляется возможным – пусть почти всегда! – успевала, торопилась, загадывала желание. Без размышлений долгих мозг выпаливал хоть какое-нибудь. Падающая звезда же!

А тут бархатно смеешься в затылок, и безразличие расползается по телу. Затихаю и в то же время ощущаю себя в эпицентре урагана. Впитываю тебя спиной, плечами, объятая со всех сторон. Смотрю беспечно на яркий хвост звезды. Не загадала! Но мне всё равно. Сегодня желание исполнилось, не дожидаясь, пока я соизволю его сформулировать.

– Смотри.

Весь мир во мраке.

– Смотри.

Поднимаю голову. Вижу только смешанный с окружающей ночью блеск твоих глаз. Страх накрывает липким колпаком. Глупый детский страх! Но вдруг ты и правда сейчас, на моих глазах возьмешь да и растворишься в темноте? Или она в тебе?

Спешу запутаться в тебе, охватить тебя со всех сторон собой, пока ты не взят в плен тьмой. Но объятия отрезвляют – или пьянят? – и уверенность в добром исходе струится по венам, согревая изнутри.

– Смотри.

Но я уже закрываю глаза, вдыхая твой запах.

Глава 5. Рекламная пауза

– Мам…

– М? – мама поднимает взгляд. В губах зажаты булавки, поэтому Аня только приподнимает брови, вопросительно глядит на дочь. Мама корпит над важным занятием: дошивается юбка для куклы. Подъюбник уже готов, осталось дело за малым. Дочь сопит. Мамуля улыбается и откладывает шитье: дочь пришла с чем-то важным. Маринка делает такое выражение лица только, когда собирается с мыслями. Либо кто-то обидел, либо…

– Что случилось?

– Ничего. Мам…

– Ну?

– А как ты поняла, что папа, ну… Ну, что вот он – наш папа? Ведь ты с кем-то ещё встречалась? Ну, вот ты его сразу увидела и поняла, что от него будем мы?