Сквозь город её страстей, ой!

– Что ты торчишь возле меня, иди уж к гостям. У Борьки, кстати, отец вдовец, симпатичный, обеспеченный, твой ровесник. Вот и займись им, может, что хорошее выйдет.

– Какая же ты хамка, – ледяным тоном сказала Марта.

Только сейчас Ирма заметила, как мать постарела. Она выглядела намного старше своих пятидесяти. Это была весьма пожилая дама приятной наружности, одетая скромно и со вкусом. «Да, на такую старушенцию Борькин отец, пожалуй, не среагирует», – подумала она. – «Хотя, всё бывает. Дело случая».

Неслись шестидесятые годы – хрущёвская оттепель, мини-юбочки, брючные костюмы, причёски с начёсом и под битла, танцы в молодёжных кафе и ресторанах, чтение запрещённых книжек (прочитывались за ночь), поэтические вечера, космические спутники и ракеты – наши, советские, взбудоражившие весь мир! Гагарин в космосе! Известие, что Хрущёв и Кеннеди спасли мир от ядерной войны в 1962 году на переговорах! Смешные анекдоты, которые теперь можно было рассказывать во всеуслышание, за это уже не сажали! Песни Высоцкого, ещё не знаменитого, известного лишь в узком кругу друзей, куда случайно попала Ирма – её привёл туда гитарист Витька. Ирма была в восторге! Потрясающий экспедиционный бум на якутское озеро Лабынкыр – там местные жители видели чудище необычное, чёрта. Ирма тоже туда рвалась, но не получилось. Жизнь фонтанировала событиями и впечатлениями. Так что на семейной жизни Ирма особо не зацикливалась.

А семью Константиниди лихорадило. Марта решила развести старшую дочь с мужем, этим музыкантишкой, пьянью, никчёмным существом. И когда Грима в очередной раз примчалась к матери с жалобой на запившего Виктора, она не разрешила ей возвращаться к мужу. Но Грима и Виктор любили друг дружку, и долго друг без друга не могли. Марта отключила телефон, заперла дверь, ключ спрятала. В конце концов уговорила Гриму подать на развод. Убедила дочку. Всё получилось. Виктор загоревал, запил ещё сильнее. А Грима постепенно успокоилась, заглушила в себе любовь. У неё был рациональный ум, как и у матери. Она была весьма рассудительная особа. Через год вышла замуж за сослуживца, красивого смуглого Карена. У них родилась девочка. Они были счастливы.

А Витька, гитарист, долго страдал, пытался вернуть Гриму, просил помощи у Ирмы. Она его жалела, но что уж теперь, так уж получилось.

– Фарш невозможно провернуть назад, – пела она в ответ на Витькино нытьё. Он плакал.

А у Ирмы жизнь кипела и искрилась. Ей казалось, что огнями прорастают её следы. Она прекрасно сдала выпускные экзамены, и получила распределение на работу, но оформляться не спешила. Она была заводная, компанейская, шебутная. Как-то Витька пригласил её на очередной музыкантский квартирник. Водка, шампанское, пиво, креветки, бутерброды, песни, танцы, анекдоты, смешные рассказы.

– А я в шестьдесят третьем самого Джона Стейнбека видел! – весело заговорил рослый блондин.

– Как?

– Да ты чего?

– Расскажи! – понеслось со всех сторон.

– А так. Просто, – сказал блондин. – Он с женой приехал. К тому времени он бороду отрастил, пышную такую, рыжую. Я с ним пообщался, английский знаю, говорю свободно. И вот он мне что рассказал.

– Что?

– Что?

– А вот что. Зашёл он в гастроном, глянуть, что продают. Пока стоял, подошёл человек к нему и стал говорить что-то. Стейнбек молчит, по-русски то не понимает. Тот вник, выставил один палец и говорит: «рубль, рубль». Джон понял, что ему нужен рубль, и дал.

А тот мужик так выставил ладонь, мол, стой здесь, и куда-то ушел, но очень быстро вернулся с бутылкой водки, сделал Джону знак, чтоб он пошел за ним. Вышли из магазина, зашли в какой-то подъезд, там мужика ждал еще мужик. Тот достал из кармана стакан, этот ловко открыл бутылку, налил стакан до краёв, не проронив ни капли, приподнял его, вроде как салют, и залпом выпил. Налил еще и протянул Джону. Тот последовал его примеру. Потом налил третьему, и тот выпил. После этого он вновь выставляет палец и говорит „рубль!“. Джон ему дал, он выскочил из подъезда и через три минуты вновь появился с бутылкой. Ну, повторили всю процедуру, и расстались лучшими друзьями. Джон вышел на улицу, соображает плохо, сел на обочину. Тут подходит милиционер (Джон назвал его – «ваш полицейский») и начинает ему что-то выговаривать. Стейнбек встал и сказал ему единственное предложение, которое он выучил по-русски: «Я – американский писатель». Милиционер посмотрел на него, улыбнулся во всё лицо и бросился обнимать, крикнув «Хемингуэй!!!». Рассказав это, Стейнбек сказал: «Ваша страна единственная, в которой полицейские читали Хемингуэя».

– Ха-ха-ха! – захохотали, зашумели музыканты.

Ирме рассказчик очень понравился.

– Кто это? – спросила она Витьку.

– Это наш главный. Родион.

– Что, руководитель вашего ВИА? – переспросила Ирма.

– Да.

– Очень симпатичный, – сказала она.

Витька очередной раз налил ей шампанского. Ирма выпила, порозовела, глаза стали особенно яркими.

– А что это за красивая барышня с тобой, Витёк? – спросил Родион.

– Ты только что заметил, что ли, Родька, – сказал Витька. – Это моя родственница, Ирма.

– А можно ли твою родственницу на танец пригласить? Заранее, когда танцевать будем. Если она не против?

– Я не против, а очень даже за! – игриво сказала Ирма.

Но вдруг смутилась, опустила глаза.

Борька мучительно ждал жену. Она приходила поздно, весёлая, слегка хмельная, глаза сияли как стовольтовые лампочки, и он – готовый изругать её в пух и прах – тут же всё ей прощал. Он был так счастлив её видеть! А Ирма рассеянно целовала его, и шла в ванную. Выходила из душа в розовом халатике, просила кофе. И, пока Борька варил его и нёс в комнату на подносе, она уже крепко спала. А он сидел рядом, гладил её волосы, судорожно глотал горячий кофе, потом осторожно, стараясь не потревожить, ложился рядом. Он так любил её и так боялся потерять! Он мысленно заглядывал ей в душу и видел многоцветье лун под неземными небесами, и шёлковый свет! Он говорил себе: «Она особенная, уникальная, конечно, ей необходимо быть в водовороте эмоций, музыки, подруг, приятелей. У неё необычайно яркий внутренний мир, и он требует подпитки». Утром Борька уходил на работу, а Ирма ещё спала. И встречались они только поздно вечером. Борька несколько раз спрашивал, где она работает, и где зависает после работы. Ирма раздражённо бросала:

– Ты слишком любопытный. У настоящей женщины должна быть тайна. И вообще, не твоё дело.

– Прости, роднуля, я не хотел тебя обидеть. Прости, прости меня, дурака!

Борьке достаточно было видеть её, чувствовать её присутствие – даже когда её нет рядом, и просто думать о ней, чтобы быть на самом верху счастья! Он всё время мысленно её оправдывал: «Девочка вырвалась на свободу из-под жёсткой материнской опеки! Головокруженье от этой свободы, крылья выросли! Она остепенится, станет хорошей женой, со временем». Хотя свобода эта длилась уже три года, но для Борьки это был один миг. Он потерял чувство времени. В ванной витали запахи её шампуня, лака для ногтей, духов. Он вдыхал этот смешанный аромат, словно наркоман, и сердце его отплясывало джигу! Потом он долго ждал её. И вспоминал их медовый месяц в Юрмале, фантастические ночи, прогулки по городу, магазины, он покупал ей всё, что она хотела. Вспоминал, как в студенческие годы они, молодожёны, по дороге домой покупали пончики и квас, и это с удовольствием уплетали, как было вкусно и весело! Вспоминал, смотрел в окно. Уже поздний вечер. Бледные тени сгрудились в круге тревожной луны. Опасное время. Но она, конечно, не одна, её проводит кто-нибудь, её всегда сопровождают. Кто ж отпустит хрупкую женщину одну. Вот сквер, пустые качели, тьма обхватила фонари. А вон – это она! Она! Наконец-то! Её сопровождает рослый блондин. Они остановились под фонарём и что-то обсуждают. Она шутливо стукнула его сумочкой, захохотала, и побежала к подъезду.

Счастье переполняло Ирму! Да, она любила его, большого, светлоголового, сероглазого Родьку! Она вся светилась, зрачки её больших золотисто-карих глаз были расширены, и в них отражался весь мир! Она резвилась как ребёнок! Она изменила стиль одежды, причёску, стала тщательнее и ярче подкрашиваться. Это уже была другая Ирма, не очень-то похожая на ту, прежнюю. Борька, увидев такие перемены, решил, что она из куколки превращается в бабочку благодаря его заботам, его любви. Но в то же время Ирма стала крайне рассеянная, а иногда ему казалось, что она порой впадает в некий транс. Наступила осень, пошли дожди. И Борька был ошарашен, увидев, как Ирма выскочила во двор и принялась бегать босиком по лужам, радуясь потокам небесной воды, воздев к небу руки и хохоча. «Какой она ещё ребёнок!»,– думал он. – «А раньше я этого не замечал, значит, она только сейчас раскрылась». А она вся полыхала, словно мощное северное сияние озарило её душу. Она без конца слушала песни о любви, и даже самые примитивные песенки были для неё, как наркотик. А Родька дарил ей дорогие духи, импортное нижнее бельё. И однажды заявил:

– Знаешь, уходи от мужа, будь моей женой!

Острое чувство беды разбудило Борьку. Было ещё очень рано, но Ирмы рядом не оказалось. Он в панике вскочил. Жена стояла у распахнутого шкафа и порывисто сдирала с вешалок свою одежду. Рядом был распахнутый чемодан, в него летели её платья, блузки, брючные костюмы, кофточки.

– Ты что делаешь? – выдохнул он.

– Ухожу от тебя, – был лаконичный ответ.

Он охнул, в голове помутилось. Он подскочил к жене, схватил её за волосы, и поволок на кухню. Включил газ, сунул её голову в духовку, больно сдавил горло. Она начала задыхаться. Он всё сильнее сжимал ей горло. Она не могла ни вырваться, ни пикнуть, голос пропал. Тогда она беззвучно завопила: «Братцы! Братцы! Спасите!»

И вдруг рядом с ней кто-то произнёс её голосом, спокойно и насмешливо:

– Борька, ты совсем ошалел, что ли? Да не ухожу я от тебя. Отстань, иди спи.

Борька отпустил её, словно сомнамбула вернулся в постель, и тут же уснул.

Ирма была ошарашена.

Через несколько дней, когда муж был на работе, Ирма убежала к Родьке, в впопыхах не взяв даже свою одежду.

Борька сразу почувствовал трагедию. Он примчался с работы раньше времени, но Ирмы уже и след простыл. Он всё понял, и бросился к Марте. Та открыла дверь и сказала:

– Ничего странного, она тебя никогда не любила. Я знала, что этим кончится.

– Где она! – прорычал Борька.

– Не знаю, спроси у Гримы. Знаешь её адрес, вы же с Ирмой бывали у неё.

Но и Грима ничего не знала. Она попыталась успокоить разъярённого Борьку и пообещала ему, что найдёт сестру.

А перепуганная Ирма жила теперь на другом конце Москвы у Родьки. Она притихла, стала серьёзной, вдумчивой. Стресс выбил из неё всё легкомыслие. Она устроилась работать по институтскому распределению наконец, но потом перешла в более интересное место – в отдел рекламы журнала «СССР глазами друзей», глянцевого, красочного, для иностранцев. Её туда устроил по знакомству Карен, Гримин муж. А Борька всё разыскивал её, сторожил возле домов Марты, Гримы – та утешала его, утихомиривала, внушала, что Ирма к нему вернётся, но он продолжал искать её на улицах, в метро, в трамваях, везде. Это становилось опасно. И тогда Ирма придумала выход. Она сочинила письмо, в котором она сообщает сестре, что влюбилась в охотника из Сибири и уехала с ним жить в тайгу, в большой бревенчатый дом с огородом. И послала письмо Гриме. Тут же позвонила ей и попросила письмо это как бы невзначай передать Борьке. Что и было сделано с успехом. Борька скомкал письмо и сунул в карман. Он аж потемнел от злости. Грима ласково сказала ему:

– Ну что ты такой пещерный, саблезубый. Всё вернётся на круги свои, мироздание тебе поможет.

– Какое там! – прорычал он. – Где я там её найду, Сибирь большая, тайга огромная.

– Ну, ты что, Боренька! Сердце тебе подскажет! Главное, верь сердцу и мирозданию! Давай-ка кофейку попьём лучше.

Вскоре Борька уволился с работы, распрощался с Гримой, и отбыл в Сибирь. А Ирма через суд спокойно развелась с ним, и вышла замуж за Родьку.

Борька прилетел в Новосибирск. Вот он и в Сибири. А Сибирь-то гигантская, почти тринадцать миллионов километров, почти семьдесят четыре процента всей территории России! Западная Сибирь, Восточная Сибирь, Средняя Сибирь, Прибайкалье, Забайкалье, Северо-Восточная Сибирь и горы Южной Сибири (Алтай, Саяны). Куда податься? Что говорит сердце? Оно молчит. Но вот какая-то мысль – отчётливая, чужая – позвала его. Может, сердце заговорило, наконец? Нет, сердце сжалось, затрепетало тревожно. Но кто-то будто вёл его. Кто? Борька не знал. Он летел на местном самолёте, ехал на маршрутках словно наобум.

А в Москве о нём вспоминали только отец и тётя. Им он сказал, что уезжает в командировку на некоторое время. А Ирма про него и думать забыла. Она была счастлива с любимым мужчиной, с интересной работой. Она просматривала красочные фотографии для журнала, короткие тексты под ними, и удивлялась бездарности писак, и переписывала тексты. Делала их броскими, остроумными. Вскоре начальство оценило это, и Ирме выписали премию. В её отделе были одни мужчины, она оказалась единственной женщиной – юной, красивой, обаятельной, весёлой. И конечно, у неё появилось множество поклонников. От этого Ирма ещё больше расцвела, стала кокетливой, радостной. Подружилась с сотрудницей из отдела фотографий, Светкой, ходили друг к дружке в гости, а иногда после работы всей компанией, в сопровождении Ирминых поклонников, гуляли по Москве, сидели в кафе. Светка была крупная, рослая, широкоплечая, на её фоне Ирма выглядела хрупким стебельком. Порой Ирма с подругой захаживала на Родькины репетиции, на концерты. Но, вообще, Родька жил своей работой, Ирма – своей, у каждого из супругов были собственные интересы и компании. Соединяли их только ночи да, иногда, выходные.

Однажды вечером Ирма с коллегами сидела в скверике под деревьями, у фонтана. Пили пиво, болтали. Андрей из отдела Хроники развлекал всех рассказами. Он говорил:

– Летал на родину, в Сибирь. Ездил там в деревню к матери, пошёл рыбачить. В двух километрах от дома, на велике ехал. Лодку накачал, на воду спустил, отплыл на самую середину озера. Вечер проходил спокойно, но ловилась мелочевка одна. Комарьё и мошки не доставали – я заранее прихватил с собой спрей хороший. Сижу себе, отдыхаю: и телом, и душой. Думаю себе чего-то. Часов в девять вечера стало уже смеркаться, я все сидел. Хотелось наполнить ведро рыбешкой, и оставалось примерно четверть доудить и домой спать идти. Вдруг откуда-то со стороны я услышал женский голос и увидел силуэт на противоположном берегу в белом одеянии. Песня такая мелодичная была, красивая. Ещё бы на музычку положить, – подумал я тогда. У девушки были длинные черные волосы, но вот лица я разглядеть не мог, далеко она была. А чего это она просто стоит в воде по пояс и поёт? – подумал я. Ничего сверхъестественного тогда я и не подозревал. Считал, что просто какая-то девушка пришла с посёлка и вот стоит себе, отдыхает. У каждого свои развлечения: я в лодке сижу, она там поёт стоит. Пела она так минут пять, после чего резко стихла. Секунд через десять снова послышалась эта песня, но уже совершенно с другой стороны. Не могла она физически преодолеть такое расстояние за считанные секунды. Там, через эти заросли, что по воде, что по суше, пробираться минут сорок. Повторилось то же самое и через минут семь: снова песня стихла и началась уже с другой стороны. Тогда-то у меня по коже пробежал не то что холодок, а самый настоящий мороз! Быстренько я догреб до берега и побежал домой. Взрослый мужик, а испугался, как маленький ребенок, кинул велик, лодку и все свои снасти. Забрал только на утро. Мать рассказала, что многие местные видели и слышали примерно то же самое, поэтому рыбачат там только утром и днем, и вообще стараются не ходить по одному. Девка там какая-то, брошенная женихом своим, утопилась лет сто назад.

– Жуть какая, – Ирма поёжилась. – Да, такое бывает, я слышала подобные рассказы. Это потустороннее, мистика.

– Да просто обычная фигня, – сказала Светка.

– Смешно, – сказал кто-то из мужчин. – Но я ещё смешнее историю знаю. Представляете, к нам из Сибири идёт пешком какой-то якутский шаман, изгонять злых духов из Кремля. Уже полгода идёт!

Все дружно захохотали. Тут к ним подошёл милиционер.

– Распитие спиртных напитков здесь запрещено, – сказал он. – Оштрафовать вас, что ли?

Грузные облака словно пытались раздавить тайгу, почти каждый день накрапывал дождь. Комары и мошки тучами вились в воздухе, с дикой яростью набрасываясь на Борьку. Ноги были сбиты в кровь. Но он не обращал внимания на боль, все его чувства притупились. Выбившись из сил, он валился и засыпал. Это был какой-то полуобморочный сон. Приходил в себя, снова брёл куда-то. Через поляны, болотные кочки, заросли. От полного истощения спасали кусты черники, попадающиеся на пути, голубики, брусники, он жадно ел ягоды, пил воду из встречных ручьёв, и брёл дальше. Иногда попадалась молодила, он наедался, и всё шёл и шёл. Обросший, почерневший, опухший от укусов насекомых, с диким взглядом. Но вот просвет. Какое-то большое озеро. Направился туда. Смеркалось. Пока дошёл до берега, стемнело. В воде – женская фигура в белой одежде. Стоит по пояс в озере. «Это Ирма!» – отчаянная радость вспыхнула в нём. – «Она! Она! Только волосы длинные и чёрные. Изменила причёску!» С радостным воплем он бросился к женщине. Та обернулась, глянула на него мертвенно, и вдруг вскинулась, вцепилась в волосы, потащила в воду, стала топить. Борька оторопел, ужаснулся, попытался вырваться, да куда там! Он стал задыхаться, изо всех сил вскидывал голову над водой, но сильные холодные руки снова и снова тащили его вниз. Он начал захлёбываться, перед глазами встала зелёная водная толща. «Ну, вот и всё!» – была последняя мысль. И вдруг раздался громкий бас:

– Эй, отвали, ведьма!

Тут же хватка ослабла, руки словно растаяли, и Борька поплыл к берегу. Женщина исчезла. На берегу стоял рослый молодой мужик.

– Опасные здесь места, дружище, – сказал он.

«Как, кто это? Шаман, что ли?» – мелькнула у Борьки мысль.

Ирма бежала на работу радостная, сияющая, нарядная. Она весело размахивала сумочкой, и, как повелось в последнее время, сокращала путь, свернув в парк. Через парк – ближе! Она вспоминала вчерашний банкет в Родькином ВИА, посвященный юбилею группы. Какие там смешные истории рассказывали! Один из музыкантов раньше работал в Пермской опере. И в сцене, когда Отелло заорал на Дездемону: «Платок! Платок!», из зала крикнули: «Эй, артист, высморкайся в рукав и продолжай спектакль!» А Родька с хохотом поведал, как однажды перед выступлением собралась лишь половина группы, а зрители уже в зале сидят, а он мечется в панике за сценой, вне себя, что делать! Но тут ему дали какую-то розовую таблетку, он проглотил её, сразу успокоился и блестяще провёл концерт с половиной группы. Ха-ха-ха! Были шутки, анекдоты, водка, вино, закуски, танцы. Ирма всё это заново прокручивала мысленно и улыбалась. Она бежала через парк и приплясывала. Вон белка по дереву скачет! Ирма остановилась, залюбовалась. Какая красота! Позднее лето, раннее утро, ясное небо, солнце, пышная листва деревьев, ещё безлюдно. Бодрость, лёгкость! Напрямик по той тропе, к выходу, а там – пробежать остановку до работы. Хорошо как! Ой! А-а-а! Что это!!! – Внезапно из кустов выскочил и набросился на неё крупный парень. Повалил, прижал к земле, тяжёлый, придавил так, что не вздохнуть, высунул язык и принялся по-собачьи облизывать её лицо.

– Братцы! Братцы! – в ужасе выкрикнула она. Парень вдруг оставил её и бросился бежать. По соседней аллее прошёл мужчина с собакой. Он и спугнул парня. Ирма быстро вскочила и со всех ног помчалась вон из парка. Добежала до автобусной остановки, отряхнулась, села на скамейку, тяжело дыша. Достала косметичку, поправила макияж. В зеркале отразилось бледное, растерянное лицо. Надо успокоиться. Медленно пошла, купила в автомате газировку с сиропом за три копейки, выпила. «В этом парке маньяк сумасшедший, кошмар!» – подумала она. «Теперь короткий путь нереален. Придётся огибать. Или на автобус переться. Бред какой-то».

Дни, вечера были наполнены событиями у Ирмы. Много интересных рабочих моментов, много общения, после дел – концерты, выставки, порой – кинофестивали. Ирма домой приходила поздно, хозяйством почти не занималась, да и зачем, ела она то в кафе, то в ресторане, то на каком-нибудь банкете, где придётся. А муж тоже не зацикливался на еде, приходил под вечер, уставший. Их объединяла лишь ночь. Время мчалось, вот уже осень позолотила пространство, потом всё выбелила зима, озвучила весна, разогрело лето. Летели дни, месяцы, годы. Ирма всё больше расцветала. Было просто замечательно ощущать себя любящей и любимой в семье и востребованной на работе, и по-королевски милостиво принимать обожание коллег! В жизни было много интересных и забавных моментов. Однажды подруга Светка примчалась на работу взъерошенная, и громко объявила:

– Маньяка поймала!

– Как?

– Где?

– Да в парке, – ответила она. – Бежала через парк сейчас, тут на меня парень набросился, хотел повалить, но не тут-то было. Я его оттолкнула, он опять ко мне, на шею кинулся и лицо мне лижет. Я его скрутила, хотела в милицию отвести, но он зарыдал, умолял не сдавать его. Я взяла с него обещание, что в этом парке маньячить больше не будет, пусть в другой идёт. Отпустила.

– Ну и зря! – заволновались коллеги.

– Надо было сдать!

– Напрасно!

– Да пожалела. Молодой, глупый, – Светка повела мощным плечом. Усмехнулась.

Ирма сразу вспомнила, что случилось с ней прошлым летом. Но промолчала.

Весело отмечали на работе праздники. Новый Год встречали заранее, тридцатого декабря. Конечно, не все пришли. Как всегда, в общем. Семейные, у кого дети, бегали по магазинам, закупали недостающие продукты, те, что не приобрели заранее, покупали ёлки. Им было не до всеобщего веселья. Ирму сестра попросила проконтролировать свою дочку Катеньку, подростка. Так как они с мужем уезжали на праздники в санаторий. Ну, пустяк, Ирма легко согласилась. А на работе объявили карнавал, желающие могут прийти в костюмах, в масках. Ирма купила смешную маску из папье-маше в виде кокетливой кошачьей мордочки, золотистой, которая очень шла к её вечернему платью того же оттенка и золотым украшениям. Катеньке она строго-настрого приказала никуда не уходить, сидеть дома, тем более что по телевизору уже шли весёлые новогодние фильмы.

– Я буду звонить, проверять, – сказала Ирма. Она оставила девочке пирожные, пряники, шоколад, ситро.

На работе все уже были в сборе. Костюмы, маски, серпантин, искусственная ёлка в мерцающих огоньках гирлянды, в стеклянных игрушках и конфетах на ветках. Радостный гомон, шум, включили музыку. Кто-то сказал:

Сейчас придёт фотограф. Фото на память. Дамы, срочно припудрите носики.

«Надо позвонить Кате, пока есть время и не забыла»,– подумала Ирма, и пошла в соседнюю комнату к телефону. Набрала номер. Долгие гудки. Девочка не взяла трубку. Ирма звонила и звонила, «ну подойди же к телефону, Катя!» – мысленно вопила она. Без толку. «Что-то случилось!» – с ужасом поняла. И помчалась домой. Поймала такси. «Ой, только бы ничего страшного! » – мысленно вопила. Лифт так медленно полз вверх, словно на Голгофу. Влетела на этаж, подскочила к двери. Оттуда доносились музыка, хохот. Отперла, вошла. Что это? Девчонки, отплясывают под магнитофон.

– Катя, ты почему трубку не берёшь? Я обзвонилась! – обрушилась на племянницу Ирма.

– Тётечка Ирмочка, а я не слышала, ко мне подружки пришли. Очень шумно, музыка же. Вам ведь весело там на работе, я тоже хочу.

Ну что тут скажешь. В общем, она права, настроение уже новогоднее. И Ирма вернулась на праздник.

– Ну где ты пропадала? – воскликнули коллеги. – А тут фотограф приходил, смешной такой, маскарадный! Такие фото будут! Но тебя там нет.

Фотографии действительно вышли очень красивые, цветные! Все получили по яркой радостной карточке, и Ирма тоже. Но потом начались странности. И весьма страшные. Все коллеги, те, кто на фото, постепенно умерли, по очереди, как были запечатлены на снимке. Ушли из жизни по неизвестным причинам. Просто – раз и всё, внезапно. Первым на фото был красавец Юрка, рядом с ним – улыбающаяся кокетка Иветта, за ней красовалась Нина и все остальные. Юрка не дожил до тридцати шести лет, потом скончалась Иветта, через год – Нина. Никого в живых не осталось. Ирмы на фото не было.

Короткая рабочая пятница, со Светкой в кафе не пошла, захотелось домой. Соскучилась по мужу. «Сходим с ним куда-нибудь, просто погуляем, побродим по улицам, по центру…» – размышляла она.

Выпорхнула из лифта, отперла дверь квартиры. И… обомлела! Шкаф распахнут, одежды Родькиной нет, все его вещи исчезли! На столе – записка. Лаконичная: «Люблю другую. Ушёл к ней. О разводе – по телефону, не захочешь – встретимся в суде».