Полная версия
Ох, уж эти женщины! Пять попыток познать женщину изнутри
– Интересно, – протянул Кошкин, – что бы написал Гомер, увидев нынешний наряд Кассандры? Ах, да! Все время забываю – он же был слеп, как…
– То-то же, – царственно бросила им (а на самом деле Николаичу) царевна, – мы еще и не такое придумаем!
Оторопевший от такой перспективы Кошкин обнаружил себя уже на улице; впереди бежал, не менее ошалело оглядываясь назад, на Кассандру, царский посланник, а за строем торжественных лицами и осанкой стражников росла толпа бездельников. Их, к удивлению историка, было в Трое предостаточно – несмотря на объявление военного положения. Впрочем, большую часть шествия составляли женщины с потрясенными лицами. Царевна буквально купалась в ауре всеобщей растерянности и зависти, которые очень скоро превратились в обожествление Кассандры.
– Кажется, – растерянно попытался вспомнить Виктор Николаевич, – фразу: «Не сотвори себе кумира», – еще не придумали? Или придумали – только что?!
Наконец, шествие достигло своей цели – когда толпа уже готова была подхватить тандем Кошкина с Кассандрой на руки. Душа царевны пела; рядом вторая, мужская, пыталась приземлить ее:
– Ага, подхватят на руки, и сбросят – вниз, с крепостной стены. Ты летать умеешь?!
Скоро он притекли ко вратам возвышавшимся Скейским.Там и владыка Приам, и Панфой, и Фимет благородныйКлитий, божественный Ламп, Гикетаон, Арева отрасль…Гомер в своем повествовании еще долго перечислял придворных троянского царя; Виктору Николаевичу, а с ним и Кассандре, был интересен лишь Приам.
Процессия действительно едва не перехлестнула через гребень крепостной стены; особо ретивых последователей нового кумира, обогнавших и царевну с историком, и посланца Приама, остановила лишь сплошная цепь стражников, сквозь которую удалось просочиться только нашим героям; в одном теле, естественно. Внутри оцепленного пространства было посвободнее. Приам стоял один – на самом краю обзорной площадки, ничуть не опасаясь, что снизу может прилететь прицельная стрела. Кассандра пошла к нему, явно наслаждаясь эффектом, который ее внешний вид произвел на кучку придворных – тех, кому было позволено находиться здесь. Из этой толпы, в которой большинство явно были отмечены тесными родственными связями, Николаич выделил женщину, закусившую нижнюю губу сильнее остальных.
– Елена?! – скорее утвердительно, чем вопрошающе воскликнул он, направляя это утверждение внутрь себя.
– Да! – в ответе царевны было столько возбужденного торжества, что историк невольно ахнул:
– Да ты… Да ты завидовала ей все это время! Завидовала тому, что сотни, даже тысячи мужчин бьются, проливая кровь из-за нее. Что самые великие герои Эллады собрались здесь; а величайшие – Ахилл, названный брат его Патрокл, Протесилой, царь эфиопский Мемнон и царица амазонок Пенфесилея уже отдали свои жизни, как и твои братья – Гектор и Парис… И все ради одного – чтобы ее красоту воспевали в веках?!
– Ну, не такая уж она и красивая, – усмехнулась в душе Кассандра, – что, сам не видишь? Разуй глаза!
Ошалевший от такой непосредственности женского характера Кошкин лишь покачал головой: «Какие еще словечки она выучит, пока я нахожусь здесь; и пока… не падет Троя? Хорошо еще, что я матом не ругаюсь. Сейчас загнула бы ты, „подруга дней моих суровых“, трехэтажным простонародным в присутствии монаршей особы!».
Но Кассандра была гораздо благоразумней, чем мог представить себе Николаич. К царю троянцев она подошла со скромной физиономией, и даже попыталась изобразить книксен, явно подсмотренный во внутренних размышлениях гостя из будущего. За спиной, из толпы придворной клики раздалось слитное женское: «Ах!», а сам Приам воззрился на нее, а значит, и на Николаича, в изумлении.
– Как бы папаша не свалился вниз, не заставил древних греков закончить раньше времени свое увлекательное занятие!
На это «увлечение» осаждавших город воинов и показал, наконец, пришедший в себя властитель.
– Видишь, дочь моя, – показал он рукой вниз, на шевеление в греческом лагере, – это первое твое пророчество, которое готово исполниться.
Греки внизу, словно трудолюбивые мураши, тащили к грандиозной стройке какие-то доски, брусья и бревнышки. В остове деревянного сооружения уже можно было узнать очертания гигантского коня. Сердце Кассандры замерло, а потом ухнуло куда-то вниз, пораженное внезапной догадкой Виктора Николаевича.
– Это я! – взревел он, обращаясь пока только к одной слушательнице, – это я, а не хитромудрый Одиссей придумал ловушку для троянцев.
– Ну, какая же это ловушка? – засмеялся Приам, легко прочитав смятение в лице дочери, – не думаешь же ты, что мы притащим этого коня в Трою, не обнюхав каждую досочку.
– Эй, Агамемнон! – закричал он, сложив ладони рупором, – не ошибись в размерах. Я не дам ломать стену, чтобы доставить твой подарок к храму Зевса!
– Доставить?! – вскричал Николаич голосом Кассандры уже вслух, – зачем это, отец?! Разве ты не видишь, что это ловушка?!!
Приам ласково улыбнулся дочери, отошел от края стены, к которой снизу начали примериваться вражеские лучники, и принялся успокаивать ее, родив на глазах изумленного историка один из первых в мире афоризмов:
– Кто предупрежден, тот вооружен, возлюбленная дочь моя. Этот конь будет памятником нашей победе над всеми греческими царствами – до тех пор, пока на его месте не встанет каменный, способный пережить века.
– Проще сжечь его прямо там, внизу, – буркнул Николаич, рождая еще пару крылатых слов, – дешево и сердито!
Приам покатал новое словосочетание меж крепких зубов, еще раз ласково улыбнулся дочери, и твердо заявил, показывая, что спор окончен:
– Ты, дочь моя, в искусстве управление чернью понимаешь еще меньше, чем в пророчествах. Твои слова о коне греков уже повторяют во всех подворотнях. И целый, плененный символ греческой мощи – этот самый конь – будет тем фундаментом, на котором царский род Трои – и твой, между прочим – войдет в историю.
– Ага, – проворчал смирившийся Николаич, – в историю на деревянном коне. Еще шашку, как у Чапаева, себе выстругай.
Он отключился, отдал управление и телом, и разумом Кассандре, в какой-то полудреме прислушиваясь к ее словам. А Кассандра «сердечно» расцеловалась с Еленой, еще дюжиной братьев, сестер и пригласила всех к себе во дворец.
– Я вам еще раз расскажу свое последнее пророчество, – пообещала она, – полную версию. А может… озарение «выдаст на гора» продолжение. Расскажу, как греки будут возвращаться домой – после того, как разграбят Трою.
Троянцы такой перспективой – пророчеством, а не разграблением – очень вдохновились; обещали прийти все. Так что следующие два дня превратились в беспрерывную пирушку. Николаич, чья воля была подавлена грядущей катастрофой и гигантским количеством алкоголя, потакал Кассандре во всем. Декламировал Гомера – повторил всю «Илиаду», и, на бис, «Одиссею»; потом вспоминал других поэтов, удивляясь собственной памяти. Даже Луку Мудищева, которого вычитал в интернете тайком от Валентины, как-то удачно смог перевести на древнегреческий. Последний, кстати, вызвал самые бурные аплодисменты.
Пришел он в себя только в тот момент, когда разошедшаяся, отпустившая всякие вожжи царевна, вознамерилась присесть на горшок по-большому прямо за столом, под заинтересованными взглядами гостей. Он шугнул прислужницу с чудом древнегреческой сантехники в руках в спальню, а затем – уже на выход – гостей.
– Все, – заявил он, сумрачно нахмурив женское лицо, – концерт окончен. Кина больше не будет. Встречаемся завтра утром – на крепостной стене.
Последней пиршество, превратившееся в загульную пьянку, покидала Елена Прекрасная. С чужим мужиком, кстати. Уже от дверей она повернулась, и помахала ручкой: «Чао, крошка!». А Кошкин – впервые за эти дни – вдруг с ужасом понял, что жаждет штурма, разрушения, гибели одной из величайших цивилизаций прошлого. Чтобы всю ту ахинею, что успел наплести пьяный от вина и вины Кошкин, не успели занести в хроники. Чтобы изумленный Шлиман не прочел в раскопанных свитках что-нибудь про синхрофазотрон, или о том, что «небось, картошку все мы уважаем, когда с сальцой ее намять!». Владимир Высоцкий, кстати, у троянок и троянцев тоже пошел на ура…
Сонм распущен; и народ по своим кораблям быстрокрылымВесь рассеялся; каждый спешил укрепиться под сеньюПищей вечерней и сладостным сном…Омовением и умащением тела этим утром командовал злой от похмелья и недосыпа Николаич. Потому, наверное, на крепостной стене он (вместе с Кассандрой) оказался первым. И первым же насладился деревянным памятником. А потом – когда уже позади точеной фигурки пророчицы, сегодня одетой очень скромно, собралась приличная толпа, и рядом остановился Приам – корабли греков вдруг дрогнули, и без всяких парусов тронулись от берега.
– «Все на суда собралися», – Виктор Николаевич в который раз процитировал Гомера (так, как он помнил эти строки); а потом спросил – у отца Кассандры, – остров Тенедос – где это?
– Недалеко, – ответил Приам, – но… даже если твое пророчество исполнится, и корабли скроются именно за ним, греки никак не успеют вернуться до тех пор, пока конь окажется перед храмом Зевса, а главные ворота Трои не закроются опять!
– Не надо, – хотел прошептать Николаич.
– Я хочу туда; я хочу потрогать его, – буквально заплясала на краю рукотворной пропасти Кассандра.
– Потрогаешь, – милостиво кивнул Приам, – после того, как воины проверят там все.
Воины – внушительный отряд – вышел из широко открытых ворот, когда корабли даже не исчезли еще из видимости. Они, кстати, так и не оделись белыми парусами, и это породило внутри Николаича смутную тревогу. Впрочем, Кассандра тут же завладела его вниманием, как только услышала стук первого топора о дерево. Стук был звонким, указывающим на то, что внутри громадина коня была полой. Совсем скоро в нутро деревянного животного скользнул троянский воин; за ним – для подстраховки – еще трое. Скоро они все четверо стояли снаружи, и махали руками. До царственных особ донеслось громкое: «Нет! Нет здесь никаких греков!».
– Конечно, нет, – с какой-то мрачной радостью проворчал Кошкин, показывая рукой Кассандры сначала вдаль, к морю, а потом к подножию башни, на которой собралась вся знать осажденного города, – они там… и тут!
…и никто в ИлионеИх не узнал от мужей и от жен благородных троянскихПрежде Кассандры прекрасной, златой Афродите подобнойРано на замок восшед, издали в колеснице узнала…Греческие корабли, очевидно, повинуясь какому-то сигналу, вдруг резко ускорились, но не в сторону невидного отсюда острова, а к берегу, вырастая теперь на глазах. И отсутствие парусов сыграло здесь не последнюю роль. В это же время по обе стороны ворот вырастали другие греки. С огромных плетеных щитов стекали целые водопады песка, под которым хитрые эллины прятались и от отряда, который промаршировал мимо них, и от взглядов толпы троянцев на городских стенах.
Приам, или кто другой, не успел произнести даже первого слова команды, а греки уже строились в две плотные шеренги, перегородившие открытые настежь ворота так надежно, что о них бесславно разбились и волны троянцев снаружи крепостных стен, и стекавшиеся к ним с прилегающих улочек Трои воины, которыми никто не командовал.
– Рати, одна на другую идущие, чуть соступилисьРазом сразилися кожи, сразилися копья и силыВоинов, медью одеянных, выпуклобляшные разомСшиблись щиты со щитами; гром раздался ужасныйВместе смешались победные крики и смертные стоны…Когда управление взяли в свои опытные руки военачальники, недавно толпившиеся за спиной Приама, было уже поздно. С высоких бортов врезавшихся в прибрежный песок кораблей прыгали – и в соленую воду, и на тот же песок – озверевшие от еще не начавшейся резни греки. Отряд, что троянцы отрядили для проверки трофейного коня, разметали в несколько мгновений. Греческие воины, уже окончательно потерявшие все признаки своей знаменитой цивилизованности и заляпанные первой кровью, хлынули в город, не жалея никого – ни мужчин, ни детей, ни… Нет, женщин они не резали; тащили в подворотни, а кого раскладывали на камнях прямо на улице, рядом с еще парившими кровью трупами.
Их было так много, что узенькие ручейки насильников и мародеров совсем не уменьшили напора мощного потока штурма. Николай опять впал в спасительный ступор. Отсюда, с высокой стены, где тело Кассандры в гордом одиночестве пока еще не привлекло ничьих взглядов, он сейчас чувствовал себя зрителем в кинотеатре. В самом навороченном кинозале, где к эффекту «пять-дэ» умники от кинематографа умудрились добавить запахи текущей потоками крови и гари от начавшихся в городе пожаров.
– Ну что, – Николаич пригласил дрогнувшим голосом Кассандру, – пойдем соответствовать истории?
– Пойдем, – не стала сопротивляться пророчица, которая пребывала в еще большем оцепенении, – а куда?
– Вспоминай, – грустно усмехнулся Кошкин, – что об этом говорил Гомер. В храм Афины, конечно. Будем ждать Аякса Оилида…
Огромный бородатый грек с окровавленным мечом в руках не дал времени спросить – действительно ли это упомянутый Аякс добрался первым до тела пророчицы. Падая головой на мраморный пол, Кошкин невольно глянул на лицо греческой богини. Афина-воительница грустно улыбалась своей почитательнице. Но не более того. А секундной заминкой Кассандры тут же воспользовался грек. Меч зазвенел где-то рядом, на камнях, а насильник двумя руками рванул одеяние Кассандры в стороны, оставив ей единственным прикрытием знак царской власти на шее. А потом глухо застонал – от восхищения, и не сдерживаемого ничем вожделения. Николаич уже не сопротивлялся (как все эти дни до этого), отдал волю троянке, повторив ей еще одну мудрость из будущего: «Расслабься, и получай удовольствие!». Несколько мгновений, ушедших на то, чтобы эллин тоже полностью обнажился, и… острая боль в паху пронзила всю сущность Виктора Николаевича Кошкина, историка из Геленджика. Он машинально лягнул ногой, вызвав поток брани… почему-то на русском языке:
– Блин, Николаич, не лягайся. Я едва дотянулся до твоей ноги; сейчас вытащу тебя, не дергайся.
Кошкин совсем не радовался, пока его тащили сквозь узкий лаз дольмена – опять как Винни-Пуха. А оказавшись снаружи, даже не поблагодарил; помчался в кусты, чтобы успокоить свой простатит. И лишь когда тоненькая желтая струйка перестала сочиться из вновь обретенного сокровища, которое он для надежности держал сразу двумя руками, Николаич, наконец, поверил – он дома. В окрестностях Геленджика, если кто не понял.
Назад он возвращался с глупой блаженной улыбкой, в которой светилось все – и умиротворение от опорожненного, наконец, мочевого пузыря, и радость от возвращения домой, а больше всего – кто бы мог подумать – от скорой встречи с Валентиной.
На полянке, где еще не собрали корзинку после пикника, его встретил устремленный в грудь палец Николая.
– Что это?!
Душу и тело Кошкина что-то царапнуло – точно в том месте, куда почти упирался своим ухоженным ногтем похожий на длинную сардельку палец. Он схватился за изодранную о шершавый камень дольмена футболку и похолодел. Тяжесть, к которой он привыкал долгие дни там, в осажденной Трое, опять тянула шею книзу. Николаич сам не заметил, как усыпанный драгоценными камнями нагрудный знак оказался сначала в его руках, а потом перекочевал в широкую ладонь соседа.
– Вот это ты слазил! – свистнул в изумлении Николай.
– Да, слазил, – кивнул Кошкин, опять натягивая на лицо глупую улыбку.
Он искал взглядом свой тощий рюкзачок. А в голове вертелась единственная мысль:
– Ну, вот, Валюша! Кажется, я приду домой не с пустым рюкзаком…
Примечание: в тексте главы шрифтом выделены отрывки из поэмы Гомера «Илиада».
2. Ты откуда, Одиссей?..
Муза! Об этом и нам расскажи, начав с чего хочешь.Все остальные в то время, избегнув погибели близкой,Были уж дома, равно и войны избежавши и моря…Ошалевший Кошкин цитировал на этот раз «Одиссею» – словно закрыл последнюю страницу «Илиады»; вместе с гибелью Трои. Впрочем, судьба древнего города учителя истории сейчас совершенно не интересовала. А вот его материальный фрагмент – массивный кусок золота с драгоценными камнями…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
