Истории Хельги

– Ты сошел с ума?! – прошипела я так громко, как только можно шипеть.

– Это все, что у меня есть. Пожалуйста.

Он смотрел на меня так, словно бы и не надеялся ни на что, словно бы уже смирился со всем на свете. Печально и спокойно, а главное – почти равнодушно.

– Это действительно он тебе их дал? Еще тогда, когда был…

– Да. Это он мне их дал.

Я увидела, что глаза за его очками стали блестящими.

– Ты не виноват, Кай. Держать у себя одну книгу чрезвычайно опасно, а у него весь подвал был ими забит. Он знал, что это когда-нибудь произойдет. Рано или поздно они нашли бы его книги.

– Знаю. Но это все, что осталось от его вещей. Остальное забрали. Приехали и вывезли. Ты сама видела.

Я сдалась. Поняла, что больше не могу спорить и бояться мне некогда. Завтрак и ярмарка, остальное потом. Холодильник почти пуст, а Каю необходима хорошая еда, чтобы поправиться. В противном случае на покупку лекарств придется брать еще один кредит, да и не факт, что получится эти лекарства найти. Даже у перекупов они не всегда бывают.

– Ладно, оставь пока, но спрячь хорошенько и не вздумай брать с собой на ярмарку. Нас уже обыскивали полгода назад, думаю, что в этот раз они нас, возможно, не навестят. А вот на площади все может быть.

Мы наспех съели завтрак, собрали немного еды с собой, я налила в термос горячий чай, который по цвету больше напоминал мочу. Взяли с собой вместительную сумку и несколько пакетов для картошки и фруктов. На ярмарке всегда все за полцены, пусть продукты и не самого лучшего качества, все равно они вряд ли намного хуже магазинных. Апельсины, мандарины, бананы – я уже не помню, когда последний раз покупала Каю что-то из этого. Я уже молчу про мясо, мы все давным-давно перешли на сою и бобы. Кроме избранных, конечно же. Следящие, как и полиция, как и телепросветители, чувствуют себя превосходно, у них свои магазины, куда таким, как я, путь заказан.

– Мама, о чем ты думаешь?

Я вздрогнула и посмотрела на Кая, который легонько тряс меня за руку.

– Нам пора идти. Смотри, сколько их уже.

Мы оба повернулись к окну и сквозь туман увидели вереницы людей. Словно пилигримы, они шли друг за другом и исчезали в этом тумане, а им на смену приходили новые, и эти вереницы казались бесконечными. А может быть, они и были бесконечными.

– Ты когда-нибудь замечала, что у всех серые плащи и черные зонты?

– Потому что эти плащи и зонты продаются в переходах за десять марок, дешевле нигде не найти. Их покупают на месяц или два, а затем выбрасывают. Пойдем, Кай. Нам пора идти.

Мы вышли на улицу, поплотнее укутавшись в серые плащи, черные зонты мы оставили дома, вряд ли пойдет дождь. Люди берут с собой зонты не из страха, что пойдет дождь или хотя бы мокрый снег, а скорее в надежде на это. У меня такой надежды нет, и у Кая тоже. Он никогда не видел снега, никогда не видел замерзших луж и сосулек. Может быть, это даже хорошо, что у него нет всех этих книжек с иллюстрациями, на которых Новый год со снегом, санками, пышными елками, счастливыми румяными детьми. Иногда мне снится это, но теперь все реже. Мир изменился, погода тоже. Да и наряженные ели теперь можно увидеть только в учреждениях, на ярмарках и, конечно же, по телевизору – там все очень красиво. Будет ли в этом году елка на нашей площади, я даже не знаю. Кай очень надеется, что будет. Он очень ждал этой чертовой ярмарки, а потом заболел, но все равно ждал. Рождество – единственный праздник во всем году. Ярмарка – единственное место, куда можно пойти и съесть пирожок с вишней, посмотреть на игрушки, которых у Кая никогда не будет, послушать действительно хорошую музыку из далекого прошлого, которую сейчас почти нигде больше не услышишь, купить подержанные вещи, вдохнуть запахи апельсинов, изюма и шоколада, а затем улизнуть до того, как начнется пропагандистское шоу с криками и пьяным весельем. Мы всегда сбегаем до того, как толпа начинает захлебываться от патриотизма и обожания. Объектом обожания выступают наши правители, магнаты-владыки, надежно оберегающие наши тела и души от грязных посягательств враждебных, а значит, абсолютно всех, государств. Смотреть на то, как пьяные орущие люди возносят руки к небу и начинают читать молитвы о здравии владык, почти физически невыносимо, но я никогда никому об этом не говорила.

Один знакомый старик в прошлом году постоянно откладывал деньги. Нам очень сложно что-то отложить, но он сидел на хлебе и воде. Все думали, что он копит на что-то важное, а он пришел на ярмарку и потратил все на ром, все до последней марки спустил на пьянство. Выпил столько, сколько смог, а после лег на дорогу и тихо умер. Мы с Каем думали, что он свихнулся, а потом поняли, что человек всего лишь захотел себя убить таким вот странным образом, готовился к этому целый год. У старика не было родственников, его кредит никому не перешел, и все быстро о нем забыли. Или сделали вид, что забыли.

Спустя несколько минут мы слились с толпой и заняли очередь на площадь. Люди были возбуждены куда больше обычного, и я заподозрила неладное. А вдруг что-то случилось, может, обыск или арест? Может, перекрыли вход из-за обилия людей? Но ведь еще так рано, неужели они уже перекрыли вход? Я одернула мужчину, шедшего впереди меня вместе с какой-то женщиной, наверное, женой. Он повернулся ко мне, и я спросила, что происходит, почему все кричат и толкаются сильнее обычного. Вместо мужчины мне ответила женщина.

– Ты что, не знаешь? Ярмарка открывается раньше! Мы вот-вот объявим войну за нефтяные острова. В честь этого правители решили накормить и напоить больше людей в это Рождество. Последнее Рождество перед войной! А потом мы наваляем всем этим недоноскам! Этим сволочам! С нами Бог! А не наваляем, так попадем в рай, а они просто сдохнут!

– Господи, – только и смогла выдавить я.

– Эй, милочка, чего такая кислая мина? Хоть пожрем от души!

Мужчина, что шел впереди, отвлек женщину, и та отвернулась от меня.

Отовсюду слышались крики. Телевизор, я ведь его не включала больше суток, и вот результат. Война. Они объявят войну.

Раздался резкий громкий хлопок, и через рупор на нас полился глубокий мужской голос: «Внимание! Рождественская ярмарка объявляется открытой! Все за полцены: товары подержанные и новые, алкогольные напитки, мясо, рыба, овощи и фрукты. С наступающим Рождеством, уважаемые посетители! И помните, с нами Бог!»

– Мам! – воскликнул Кай. – У нас будет гусь! Настоящий гусь!

У меня кружилась голова, люди толкались, орали, хлопали, свистели и улюлюкали. Я крепче сжала руку Кая, так крепко, что он начал ее выдергивать от боли.

– Не отходи от меня ни на шаг и не отпускай мою руку, ты понял? – крикнула я так громко, как могла, чтобы он смог меня расслышать сквозь ор толпы.

– Хорошо, мам! Смотри, вон уже вход, мы почти пришли!

И правда, вход был совсем рядом, и люди сзади начали нетерпеливо толкать меня в спину, я не реагировала, не хотела ругаться. Очень скоро пришла дурнота, голова пошла кругом, легким не хватало воздуха. От обилия запахов начинало тошнить – все как обычно, стандартное ярморочное помутнение. Мне всегда было почти физически невыносимо находиться здесь, но такая бесполезная вошь, как я, не могла себе позволить игнорировать это грандиозное мероприятие. Главное, купить продуктов, хорошей дешевой еды, это самое главное, остальное – ерунда. Перетерплю.

Кай подвел меня к прилавку с тушками птиц: индюшек, уток, кур и гусей.

– Мама, приди в себя! Пожалуйста! Достань кошелек!

Я огляделась по сторонам, но, кроме лиц и тел, ничего невозможно было увидеть, они окружали нас с Каем плотной стеной, толкали, наступали на ноги, орали. Люди превратились в живую массу тел и ртов, орущих, визжащих, жрущих, матерящихся. Раньше я могла потерять сознание, потом привыкла, привыкла ради Кая. Теперь же паника вернулась. Я хватала ртом воздух, пыталась выплыть из этого серого орущего океана. В глазах темнело, а шум вокруг сливался в единый монотонный гул, который будто вибрировал, звучал то тише, то громче.

«Держать Кая за руку. Ни в коем случае не отпускать его руку. Держать. Держать. Не отпускать…»

– Мама! Посмотри на меня!

Его испуганное лицо немного привело меня в чувство.

– Достань кошелек! – кричал он. – Просто достань, я сам все куплю!

– Нет! Не вздумай отпускать мою руку и отходить от меня!

Я порылась в сумке, ухватилась за кошелек и достала его вместе с пакетом для продуктов. Отстояв еще одну очередь, мы купили большого гуся – невероятная удача. Через час или полтора километровых очередей мы купили мешок картошки, пакет апельсинов, бананов, изюма, банку варенья и маленькую упаковку ирисок для Кая. Я почти привыкла к толпе, породнилась с ней, слилась в едином порыве любви и благодарности к тем прекрасным правителям, которые делают наши жизни такими сытыми в этот предрождественский день. И пусть скоро война, наши владыки мудры и могущественны, они обязательно разберутся со всеми ублюдками, посягающими на нашу великую страну. С нами Бог, а значит, мы никогда не проиграем.

Держа в руке тяжелые пакеты, доверху набитые продуктами, я почти железно решила сжечь те несчастные три книжки, которыми так дорожил Кай. Сжечь даже не из страха обысков и последствий, а потому что так правильно.

Раздался новый громкий хлопок, и сквозь невидимый глазу рупор мужской голос торжественно произнес: «Мы объявили войну трем вражеским государствам! Всеобщая мобилизация войск…» Мне пришлось сесть на корточки, опустив тяжелые сумки на землю, однако я по-прежнему крепко держалась за эти сумки, словно от этого зависела жизнь. Второй рукой я сжимала руку Кая.

– Мама, пошли домой. Держись, пожалуйста. Осталось недолго.

Когда голос из рупора стих, раздался звук салюта и люди ринулись к центру площади, туда, где должна была стоять елка.

– Мама, вставай и пойдем домой, пожалуйста!

И тут нас начали сметать. Бурное человеческое море подхватило нас на волнах из рук, ног, тел и понесло то ли вперед, то ли назад, разобрать невозможно.

– Не отпускай мою руку! – кричала я. – Не отпускай мою руку, Кай! Не отходи ни на шаг!

Я смотрела вперед на чьи-то затылки, я знала, что когда-нибудь это закончится, нужно просто идти вместе со всеми и не отпускать Кая. И мы шли. Даже не шли, а плыли по течению этого бурного потока. Мы знали, что нужно быть со всеми, шаг влево – и тебя снесут, оступишься – и тебя раздавят.

Сколько это уже длится? Несколько секунд? Минут? Часов? Толпа не рассеивалась, но я все еще держала Кая за руку. Другой рукой крепко сжимала сумки с продуктами, которые казались не просто тяжелыми, а невыносимо тяжелыми. Они тянули меня к земле и резали пальцы. Нужно было бросить их, но ведь в них, возможно, наша последняя нормальная еда. Но, боже, как же они тяжелы.

Сзади кто-то с силой толкнул меня в спину так, что дыхание сперло. Меня немного повело в сторону, голова вновь закружилась от криков и воплей, в глазах помутилось, еще мгновение – упаду на землю и буду раздавлена сотнями ног. А сумки такие тяжелые, что держать и их, и Кая было уже невыносимо. На краткий миг мне показалось, что я разжала ладонь и выпустила его руку. Но почти сразу ощутила облегчение, Кай с еще большей силой сжал мою ладонь. Все в порядке. Я держу. Держу.

Где-то позади раздался грохот. Может, это салют, а может, нас начали бомбить. Люди в истерике стали разбегаться в разные стороны, меня прекратили толкать и наступать на ноги. Я смогла наконец обернуться. Кая рядом не было. Я держала за руку низенькую старушку. Она была в желтом, а не сером пальто и смотрела на меня мутными бессмысленными глазами.

– Где мой сын?! Где Кай?!

– Почем мне знать, где твой сын?

– Я держала его за руку все время! Он был рядом, я держала его…

– Ничего не видела, – мотала она головой.

Я беспрерывно глядела по сторонам, но, кроме тел, лиц, пакетов и ног, ничего не видела. Кая не было нигде. Нигде!

– Кай! – крикнула я в толпу. – Кай!

– Держать надо было крепче своего Кая! – крикнула в ответ старуха.

Она смотрела по сторонам вместе со мной, не знаю, что именно она высматривала, может быть, Кая, а может быть, прилавки с едой и глинтвейном.

– Отдай мне своего гусика. Одной, чай, сильно жирно такого огромного гуся сожрать!

Она шла ко мне, словно низкая желтая глыба. Блестящие глазки, вместо улыбки звериный оскал. Чему она радуется?

– Где мой сын? – прошептала я в серый туман.

Старушка выхватила сумку с тушкой гуся и прочими продуктами из моих рук. Под их весом она стала еще ниже, но видно, тяжести таскать привыкла.

– Там же, где мы все, – прохрипела она, повернулась и медленно пошла прочь от меня, толпы и площади. Я стояла и смотрела, как ее желтое пальто постепенно скрывается в туманной пелене. Единственное яркое пятно в этом сером ничто.

– Кай! – крикнула я изо всех оставшихся сил, но мой крик потонул в новом шуме. Люди смешались и закружились перед глазами единой серо-черной каруселью. Я подняла глаза к небу и увидела, что оно падает. Падает на меня. Падает на всех нас.

Дом по имени Оська

Здравствуй, Нютка. Помнишь наш старый дом на лесхозе, где ты до девяти лет жила вместе со мной и дедушкой? Ты чудесно проводила там время, будучи непоседливой девчонкой с вечно растрепанными косичками и разбитыми коленками. Ты любила тот старый дом, как любила и нас – стариков. Со смерти дедушки прошло уже семь лет, и я вскоре отправлюсь вслед за ним. Да я и не против, знаешь ли. Когда тебе переваливает за девяносто семь, жизнь уже не кажется столь желанной и бесценной. Старикам приходится нелегко. Древние кости норовят рассыпаться, бессонница каждую ночь, да еще этот чертов диабет, будь он неладен! Как же я устала от наставлений этого пройдохи врача. Это нельзя, то нельзя, ничего нельзя! Поэтому я решила, раз уж одной ногой в могиле, не буду себе больше ни в чем отказывать.

Рядом со мной недавно открылась небольшая кондитерская, и каждый день тайком от сиделки я хожу посмотреть на сладости. Ну, не только посмотреть. Могу сказать одно: если рай существует, то я уже в нем! Трубочки с заварным кремом, овсяное печенье, имбирные пряники – вот она, настоящая жизнь! Жаль, что началась она для меня слишком поздно. Сейчас я как раз вернулась из кондитерской, и, должна сказать, поход меня немного утомил. То, что я когда-то могла сделать за полчаса, теперь растягивается для меня на полдня. Думаю, у меня действительно не так много времени, поэтому я сразу же села писать тебе письмо, которое собиралась написать лет семь назад. Я немного запоздала с этим, но ты уж не сердись на старушку. Я, как видишь, во всем немного задерживаюсь, девяносто семь лет – не каждый может так задержаться.

Я сижу в светлой кухне за маленьким столом, передо мной корзина самых разнообразных сладостей. Прошу, не переживай за меня, ведь я сама так решила. Вдоволь налопаться пирожных – не самый плохой конец, учитывая, что поедание сладкого едва ли не последняя вещь, которую я способна выполнить самостоятельно.

Время от времени я поглядываю в окно, чтобы насладиться этим тоскливым пейзажем, полным поэтической грусти. Я будто в старом готическом романе, который никто не читает. И правильно делает: старые готические романы – скука смертная. Весь парк, на который выходят окна кухни, сейчас застлан туманом, от чего нерастаявший снег, покрытый толстым слоем наледи, кажется почти девственно белым и свежим, будто выпал совсем недавно. Очертания голых деревьев навевают воспоминания, и в голове возникают образы старых домиков, укутанных виноградником, стоящих в окружении тополей, абрикосов и орехов.

О, эти дома с их тайнами, чердаками и скрипучими лестницами! Внутри множество темных уголков, стены укрыты пыльными коврами, под ногами поскрипывает древний паркет. Комнаты маленькие и уютные, а мебель выцветшая, неудобная и обветшалая. В таких домах всегда есть две-три половицы, которые можно приподнять и спрятать какую-нибудь мелочь.

Это могут быть сломанные часы, листок с самым первым твоим рассказом, пахучая шайбочка с бальзамом «Звездочка», твои детские рисунки, огрызок карандаша, любимая сережка, оставшаяся без пары, или маленькое круглое зеркальце, которым ты, будучи совсем малявкой, пускала солнечных зайчиков в библиотеке, гордо восседая на горе из книг. В таких домах детям никогда не бывает скучно и всегда есть чем себя занять. Можно прятать любимые безделушки, затем рисовать карту сокровищ и помечать крестиками места, где спрятан твой личный клад.

А спустя много лет можно вернуться в этот старый и родной дом, который будет к тому времени еще древнее и будет все так же стоять на своем месте, окруженный деревьями, укутанный виноградником.

По узкой, заросшей травой тропинке ты пройдешь до массивной двери, достанешь большой ключ из тайника под ковриком, недолго повозишься со строптивым замком. Дверь со скрипом приоткроется, и величественный храп старого дома прервется. Он приоткроет один глаз, почти уже слепой от старости, и устремит его на тебя. Если присмотришься, то увидишь, как едва заметно исказилось большое окно дома, это и есть его глаз, мутный и почти слепой. Дом тяжело вздохнет и немного прокашляется, ведь столько лет он не произносил ни слова, потому что собеседников у него не было. Деловито откашлявшись, он спросит низким голосом древнего старика:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.