Взгляд из детства. Этюды

В полузабытьи предсмертных стенаний Юлиан уже не видел своей палатки, лекарей и соратников. Его неумолимой силой затягивал слепящий белый поток, его руки опутывали какие-то спруты, так что он уже не мог шелохнуться – они вонзались в грудь и выдирали оттуда его жизнь, медленным огнем опаляли его кожу. И тут его распадающееся сознание сотворило последнюю ясную мысль: вдруг все это есть, вдруг все это правда? Вдруг возможен иной конец, и стоит только поверить и раскаяться? Вдруг воскрешение, пусть неземное, в другом мире и другом состоянии возможно? Вдруг есть другой исход, кроме тления? И чем может быть сила, способная спасти человека, если даже сила императора бессильна перед смертью? Что это за сила, которая смиряет людей, уничтожает между ними неравенство, как не сила веры в спасение?

В груди загорелась ярко какая-то исполинская мощь. Теперь нестрашно стало идти в пасть льву или под гвозди распинающих, потому что внутри теперь был свет всеобщего единства и равенства – свет небесной свободы. Свет нашей веры в спасение Иисуса Христа! Император последним сплочением воли приподнял руку и захрипел: «Ты победил, галилеянин!».

Так неужели надо непременно пройти через вехи деспотизма, испить кровь народных бичеваний и убийств и оказаться на грани крушения и гибели, чтобы понять, что христианский смысл, столь искренне и долго искомый русской душой, состоит в апологетике независимой личности и той силе земного освобождения и равенства, которой учение заражает людей?

⠀

⠀

Espressivo20.

Тирания любви… Чьи узники безмолвны и ничтожны… В каком исступлении покоряемся мы ей, как доверяем последнюю разумность, какие самоубийства души кладем ей на алтарь? Тирания счастья… Вроде блеющих овец идем мы к благополучию и умиротворенности, уверовав, будто в них и заключен смысл жизни… Тирания жизни… Необъятные ее потоки направляют русло наших дней, так что, похоже, мы и не властны совсем над своим будущим… Четко отмеряет она нам вехи – от зари юности до захода старости, – не разбираясь в нас, отмеряет каждому свой срок так, что нашему сознанию остается всегда лишь подстраиваться под ее невнятные замыслы… И какая свобода возможна в оковах этих тираний? Всякая свобода под их тенью обращается издевкой… Возможна ли высшая свобода лишь при полном смирении человека перед движущими силами истории? В его отказе от извечного опустошительного бунта против природы?

Но нет, вспомните, как младенец борется за свою независимость, как стремится дышать, ходить и говорить самостоятельно. Как сопротивляется каждому насилию, каждому навязыванию чужой воли, как борется за самостность. Каждому малышу непременно нужно доказать, что он уникальная самостоятельная личность (вот ведь, а всякая тирания стремится ровно к обратному – сделать всех одинаковыми). Свободу человека можно ограничить, его жизнь можно направлять, но уничтожить этот инстинкт к независимости можно, лишь уничтожив саму личность. В нас живет инстинкт свободы: встретив препятствие, мы всячески стараемся его преодолеть, освободиться от него. Искомая человеческим социумом свобода того же характера – это возможность деятельности в условиях отсутствия внешнего целеполагания, это политическая система, в которой элита выражает волю общества, а общество способно контролировать элиту.

Вдумайтесь в русское слово вольность… Воль-ность… Вольность – это воля, это простор действий и помыслов, который мы сами для себя открываем… Наперекор власти, природе и жизненной предопределенности…

Но, помимо воли инстинктивной, природной, есть в нас и иная воля – воля духа, свобода любить и верить, творить и созидать. Зароненное в нас Богом стремление к такой свободе делает нас ответственными за наш путь, приговаривает к необходимости ответа перед лицом смерти и Высшего суда. В этой ответственности, наложенной на человека, и есть оправдание свободы. Ведь без свободы помыслов и чувств человек не властен определять свой путь, а значит, не может и быть ответственным за него.

Нам неведомы замыслы провидения, но одно необратимо – дихотомия нашего мира, сосуществование в нем добра и зла, не может быть оплошностью, в ней должен быть величайший смысл. Игра творения построена на том, что Господь, создавая мир, разделяет в нем добро и зло, и только человеку Он дает разум, который должен сделать выбор между ними и прийти к Богу. Но этот выбор должен быть свободным и осознанным, человеку следует самостоятельно пройти духовное самоопределение, самостоятельно внять закону совести, самостоятельно полюбить добро, самостоятельно прийти к истине и самостоятельно познать акт духовного творения. Кто знает, быть может, в этой острастке человеческого духа и разума – отбор лучших для иных, великих, но не ведомых нам целей? И поэтому свобода есть цветок благодати Духа.

Несвободное государство в таком разрезе – симбиоз языческого атавизма и варварского мракобесия, явление, противное духу современности, духу христианского сознания. Деспотизм выступает больше, чем против прав человека, он идет против самого смысла человеческой жизни.

Vivo crescendo21.

Боже, как же хочется жить! Как хочется просыпаться с солнцем, улыбкой встречать каждый новый день с его заботами, омывать лицо ледяной водой, выходить на холодный воздух и босиком бежать по окропленным росой лугам, поцелуем будить жену и детей, непринужденно обсуждать за завтраком планы на день и текущие проблемы, погружаться в дела, общаться с людьми, пытаться решать сложные задачи, ставить перед собой новые цели, встречаться с друзьями, ходить в театры и музеи, читать книги, слушать музыку, писать письма, путешествовать, мечтать о будущем, играть с маленькими, видеть, как меняются старшие, изведывать новые ощущения, пробовать новые блюда, выезжать на природу, изматывать себя до изнеможения, засыпать, веря в счастье нового дня, творить, влюбляться, страдать от непонимания, возрождаться надеждой, жить каждой секундой, каждым отведенным мгновением… Боже, как хочется!

Жизнь – это подаренная нам свобода! Свобода от иного мира, от предопределенности, свобода искать свой путь и двигаться по нему, свобода быть самим собой, свобода любить и творить! Жизнь – это попытка ощутить себя божеством, смысл которой через претворение своей свободной воли прийти в лоно Свободы Высшей, свободы небесного Творца! Уничтожая в человеке свободу, мы уничтожаем в нем Бога! Жизнь – это Свобода!

Император обмакнул перо еще раз и подписал проект Конституции.

⠀

⠀

Larghetto22.

За мыслями, нестройными, хаотичными, почти пролетела ночь. Следующим утром, 1 марта 1881 года, император отправится в гости в Михайловский дворец, а по дороге обратно будет убит бомбой террориста.

В его крови на Екатерининском канале на мгновение отразится реакция, имперский шовинизм, бунты и войны, гражданская бойня, красные знамена, чистки, застой, коричневый разгул и необъятные моря людской крови – все черное и беспросветное будущее России.

Слезы души по щепоточке, по капельке годами будут идти сюда из самых дальних сторон осиротелой и неутешной Руси – и слеза к слезинке, ряд к ряду, строй к строю вырастет здесь грандиозный собор во имя Спаса на Крови. Душа русского народа, истерзанного, измученного, истравленного, поруганного, возвысится здесь стройными стенами, разогнется спиралями луковичных куполов и устремится в самую-самую высь, в необъятное, вечное, великое небо, в то спокойствие и ту чистоту, к своему невыстраданному, непонятому, непознанному, неискупленному спасению. Спасению, пришедшему не от заслуг, но спасению, прощающему страшные грехи этой земли, спасению единственно от милости Высшей. Ибо не ведают, веками идя вновь и вновь в жерло ада, отстраивая новые и новые его жернова, возвеличивая раз за разом извергов и губителей своих, не ведают. Но здесь, скинув с себя оковы гордыни, вдруг обратится русская душа той неповторимостью и соборностью, которыми себя всегда неугомонно бахвалила. Обратится в глубоком смирении, в прощении, в раскаянии. Собор, покрытый мозаикой, будет соткан миллионом стеклышек, застывших навеки слез русской души, потерявшей на этом месте свое освобождение и свое успокоение, будет создан миллионом хрусталиков слез, постигших в раскаянии прощение и благость.

Мучительная скорбь, одна безысходная, ноющая, терзающая, губящая боль останется во всяком, кто зайдет сюда внутрь. Дико завопит необратимая потеря, потеря покоя, надежды и будущего. В хладном граните омертвится русское спасение. И останется лишь мерцать, дрожа, будто в ознобе, тонкое и почти прозрачное пламя огарка свечки. И глядя на это слабое, но не сдающееся рачение огонька тянуться вверх, вновь, как при входе в собор, но теперь еще глубже и отчетливей пробудится слабая вера в Высшую милость.

Ибо когда взгляд человеческий начинает медленно подниматься от приземленных плит фундамента Спаса на Крови вверх, вдоль иконостаса, выше и выше вместе со светом и спасительной для мира сего красотой, то и душа человеческая внезапно взмывает к Небесам, чтобы встретить там облик Спасителя и воскликнуть: «Господи, помилуй нас!».

Когда, удрученный болезнью, восчувствует он приближение кончины земного бытия своего: Господи, помилуй его. Когда бедное сердце его при последних ударах своих будет изнывать и томиться смертными муками: Господи, помилуй его. Когда очи его в последний раз орошатся слезами при мысли, что в течение жизни оскорблял он Тебя, Боже, грехами своими: Господи, помилуй его. Когда частое биение сердца станет ускорять исход души его: Господи, помилуй его. Когда смертная бледность лица его и холодеющее тело его поразят страхом близких его: Господи, помилуй его. Когда зрение его помрачится и пресечется голос, окаменеет язык его: Господи, помилуй его. Когда страшные призраки и видения станут доводить его до отчаяния в Твоем милосердии: Господи, помилуй его. Когда душа его, пораженная воспоминаниями его преступлений и страхом суда Твоего, изнеможет в борьбе с врагами его спасения, силящимися увлечь его во мрак мучений: Господи, помилуй его. Когда смертный пот оросит его и душа в страданиях будет отдаляться от тела: Господи, помилуй его. Когда смертный мрак закроет от мутного взора его все предметы мира сего: Господи, помилуй его. Когда в теле его прекратятся ощущения, оцепенеют жилы и окаменеют мышцы его: Господи, помилуй его. Когда до слуха его не будут доходить людские речи и звуки земные: Господи, помилуй его. Когда душа предстанет лицу Твоему, Боже, в ожидании Твоего назначения: Господи, помилуй его. Когда станет внимать праведному приговору суда Твоего, определяющего вечную участь его: Господи, помилуй его. Когда тело, оставленное душою, сделается добычей червей и тления и, наконец, весь состав его превратится в горсть праха: Господи, помилуй его. Когда трубный глас возбудит всех при втором Твоем пришествии и раскроется книга деяний его: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй грешного раба Твоего Александра.

Господи, помилуй, ибо в прощении его помилуешь весь русский народ. Ибо без прощения за гибель сию не увидеть народу нашему света Твоего освобождения.

Москва

январь 2009

Флоренция

«Красота спасет мир», – я всматривался в эти слова Федора Михайловича Достоевского в романе «Идиот», ставшие крылатыми для русской культуры. Красота, которая в истории всегда уступала силе, должна спасти мир? Учитель ведь правильно объяснял, что писатель имел в виду не эстетическую красоту, а духовную. Но почему он тогда прямо так и не написал, что мир спасет добро или духовность? Нет, именно красота.

Я заглянул в конец романа и застыл на последней записи «Флоренция, 1869». Писатель создавал это загадочное произведение не в России. Как влияет на нас место, в котором мы находимся? Формирует ли пространство наш образ мысли? Каким должен быть город, чтобы в нем родились эти странные слова, что мир спасет красота? Я загорелся тогда идеей разгадать флорентийскую загадку Достоевского. Когда через несколько лет студент университета получил премию правительства и первые в жизни большие деньги, он не сомневался, на что их потратить.

Попав в город, я сразу понял, что ошибался. В нем не нашлось той кристальной и абсолютной красоты, которой я ожидал, но было какое-то странное очарование. Этот город будто бы очнулся когда-то ото сна мрачной феодальной эпохи, расправил улицы и площади, вспомнил свои римские корни, вдохнул дух свободы и творчества и застыл – одной ногой в Средневековье, другой – в Ренессансе. Европейские представления о прекрасном крепли и утверждались в разных уголках континента, но родились почти все они во Флоренции – мировой колыбели красоты.

В первой половине XV века Филиппо Брунеллески заканчивает строительство кафедрального собора Флоренции – Санта-Мария-дель-Фьоре. Вдохновляясь возведенной Джотто изящной и грациозной колокольней собора, архитектор создает грандиозный, но легкий и пластичный купол, который разрушает замкнутый и давящий готический канон в архитектуре. Всматриваясь в новые формы собора, флорентийский банкир Лука Питти решает превзойти правителей города – Козимо, а затем его внуков Лоренцо и Джулиано Медичи. Он не придумывает ничего лучше, чем просто заказать постройку собственного палаццо с окнами больше, чем вход во дворец Медичи. Палаццо Питти получается суровым и неказистым, но именно его большие окна станут эталоном архитектуры нового времени.

В то же время на площади Синьории в подражание древнеримскому форуму Микеланджело Буонарроти ставит скульптуру Давида, а Донателло – Юдифи. Любовь ко всему латинскому проникает в жизнь горожан вместе с произведениями еще одного флорентийца – Франческо Петрарки. Его отец, юрист Пьетро ди сер Паренцо, был изгнан из Флоренции вместе с другим великим итальянцем – Данте Алигьери. Воспитанные во флорентийском духе, Данте и Петрарка откажутся возвращаться в город, предавший их.

Здесь же рядом, на соседней с домом Данте улице, живет Леонардо да Винчи и рисует портрет супруги торговца шелком Моны Лизы. Он подражает манерам старших собратьев: Боттичелли, Липпи, Верроккьо.

Как случилось, что в относительно небольшом городе с населением около ста тысяч человек в течение двух поколений родилась половина всех гениев человечества? Каждого из них было бы достаточно, чтобы навеки прославить столицу Тосканы. Но они жили здесь бок о бок, общались, подражали и завидовали друг другу, порой враждовали. Оказавшись в одну эпоху в одном городе, плеяда гениев создала такую атмосферу конкуренции, которая раскрыла каждого из них больше, чем если бы они жили по отдельности. Но каков был импульс, что привел в движение историю именно здесь, во Флоренции?

Мне нужно было уезжать из города, а загадок становилось все больше. Понимая, что мне их не распутать, я двинулся в Галерею Уффици. Этот музей – самый маленький из величайших в мире, но, пожалуй, чуть ли не самый ценный. Я поднялся по лестнице, прошел мимо длинного ряда скульптур и оказался в зале Сандро Боттичелли, и здесь мне все стало понятно.

Почти все немногочисленные картины Боттичелли хранятся в Галерее Уффици и все посвящены ей. Со всех сторон на меня смотрела она, Мадонна, Венера, Весна, а для художника просто Симонетта Веспуччи, невестка одного из великих флорентийцев того времени – Америго Веспуччи, в честь которого будет названа другая часть света.

По ней сходили с ума мужчины города. Лоренцо Медичи закатывал в ее честь роскошные пиры, его брат Джулиано в день рождения Симонетты устроил рыцарский турнир и провозгласил ее королевой турнира и перед всей Флоренцией – дамой своего сердца. Он попросил придворного художника Боттичелли изобразить красавицу на своем штандарте в виде Афины.

Симонетта умрет от чахотки в возрасте 23 лет всего через полтора года после турнира. Джулиано Медичи умрет день в день еще через два года. Боттичелли завещал, чтобы его похоронили рядом с Симонеттой в церкви Оньиссанти, что и было исполнено спустя 34 года после ее смерти. Сонеты на смерть Симонетты написали ее современники: Лоренцо Медичи, Полициано, Луиджи и Бернардо Пульчи, Микеле Марулло Тарканиота. И да-да, теперь можете пройти и в другие залы Уффици, там везде будет она – у Пьеро ди Козимо, Верроккьо, Гирландайо…

В эпоху крови и грязи, когда человеческая жизнь ничего не стоила, красота девушки оказалась ценней всех богатств мира, поставив человека, его счастье и развитие во главу мироздания. По крупицам в борьбе титанов флорентийского Возрождения стали собираться идеалы европейского гуманизма. Божественная красота Симонетты вырвала человечество из мрака Средневековья.

Достоевский не верил в то, что красота спасет мир, он знал, что именно так оно и было.

Москва

декабрь 2014

Разлука

Съехав с рулежной дорожки, самолет развернулся на взлетно-посадочную полосу и, выровнявшись точно посередине, замер. Я сидел у иллюминатора и прощался с покидаемым краем. Предвосхищая схватку, время оцепенело и сжалось в комок.

Я часто возвращаюсь в своей памяти к тем ивам. В нашем парке, прямо за зданием школы, в глубине аллей росла ива. Часто после школы или по выходным я шел туда, присаживался на скамейку в ее тени и проводил порой час, порой полтора. Как легко думалось в тиши ее шелеста, каким вдохновением был полон тот воздух. Прошло много лет, я приходил все реже, иногда не появлялся месяцами – ведь у ребенка на размышление о самом главном времени больше, чем у взрослого. Моя ива год от года старела, город нещадно сокращал ее срок. Но подле вскоре выросла ее дочка. Теперь она красовалась и задорно шелестела. Те ивы всегда понимали меня, в минуты горя вселяли надежду, в часы неуверенности наделяли верой.

Что бы сказали мои ивы, узнав, что я уезжаю. Уезжаю навсегда и больше никогда их не увижу. Когда я пришел в последний раз, они были задумчивы и молчаливы. Такого не было никогда прежде: они не узнали меня.

Словно ангел, возносящийся к облакам, самолет начал свой разбег. Женственно и грациозно, как балерина, легко и невесомо, будто скользя по бархату.

– Нет, ты не прав, сынок. Нельзя говорить, что ты хочешь поскорее уехать из этой страны. Сынок, у нас с тобой нет другой страны. Везде я буду чувствовать себя скитальцем, и только здесь – как дома. Тебе ли не знать, я дипломат и свободно говорю на трех языках. Но моей душе знаком один язык – русский. На нем она любит и плачет, на нем же будет умирать. В нем ее последнее пристанище. Ты знаешь, патриотизм – это, наверное, осознание непрерывной цепи: от деда к отцу, от отца к сыну, без понимания, что эта земля дала бы твоему отцу, не было бы тебя. Я мечтаю, чтобы когда-нибудь, задумавшись о прожитых годах, ты сказал: «Это папа сделал меня таким, какой я есть, это ему я обязан своими успехами, потому что он заложил в меня большее, чем жизнь, – самосознание человека, определяемое его культурой и прошлым его семьи». И тогда, мне кажется, ты поймешь мои теперешние слова и полюбишь свою родину, но полюбишь не брызжущим влечением подростка, не жгучей страстью юноши, не терпким чувством взрослого, но глубокой и скупой любовью сына к отцу.

Подобно грифону, лайнер расправил крылья, вобрал воздуху, сжал когти, задрал клюв и приготовился к стремительному прыжку к звездам.

Любимая, нет ничего тяжелее расставания с тобой. Мою душу без тебя, повязанную накрест болью и страданием, теперь и за целковый не купит сам сатана.

Ничто так не старит, как несчастная любовь; исчерпывая все силы, идеалы и чаяния, она убивает нашу душу раньше, чем Господь забирает тело. Но каким забвением полна душа, когда мы влюблены. Вмиг попран обет безмятежности, вновь сердце алчет юности и неги. Моя грешная любовь, какой недостойной меня божественной красотой осенила она сердце? Посреди суматохи дней и сумбура дел мы, застигнутые своим внезапным счастьем врасплох, потерянные в уюте собственных сердец, выброшенные на берег собственных мечтаний, в ту минуту, когда блаженство любовного томления выводит разум на эшафот безумия… Как сжалась вечность вмиг в том зное нежности средь зарева весны.

Духи твоей ауры, невинно-ландышевые, ванильно-женственные и неприступно-хвойные… И гладь волос, как водопад, застывший в падении, златоструйный и пенистый, бросающий свои воды, словно пуховую мантию… И глаза, простившие во мне земного человека и одарившие меня вдохновением ангела, – в них мое помилование на суде жизни… И одиночества обличье, и власти гордый бунт, и радости дыханье, и горести чума – каждый знак пером тончайшим в укладе губ твоих… соблазна истязателей моих… И облаченные в перчатки благородства ладони, в своем высокомерии безмятежные, как две уснувшие лани… И линия силуэта, будто вычерченная солнечным лучом, изгибающаяся в истоме лобзаний вслед за прикосновениями руки, теряющимися за порогом страсти…

Со мной навсегда вечным укором тень твоего тела и эхо твоего голоса.

Пожирая деревья и здания по обе стороны, бежит чудовище; пытаясь впиться когтями в воздух, бросается в небо; яростно и дико рычит.

Я хочу снова видеть вас!.. Я буду ждать вас на мосту у канала Грибоедова каждый день, пока вы не придете. Где бы вы ни были, как далеко бы ни уехали, как высоко бы ни взобрались – я всегда жду вас там. Когда вас все покинут и позабудут, когда нигде вам не будет покоя – я всегда жду вас там. Сколько бы ни продлилась разлука в трепете приближающейся встречи, в истоме чувств – я всегда жду вас там. В Петербурге. Среди домов, площадей и памятников – свидетелей нашей любви, в лабиринте каналов, отражавших вашу парящую улыбку, в ауре нашего счастья. Истинно счастливым петербуржец может быть только в Петербурге.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Con moto – с движением (ит.).

2

Tempo di marcia – в темпе марша (ит.).

3

Liberté! Égalité! Fraternité – Свобода! Равенство! Братство! (франц.).

4

Vive la république! – Да здравствуйте Республика! (франц.).

5

Le pain! – Хлеба! (франц.).

6

Allons enfants de la Patrie! Le jour de gloire est arrivé! – Вперед, сыны отчизны! Час славы настал! (франц.).

7

Pour qui ces ignobles entraves? Français, pour nous! – Кому уготованы эти путы? Для нас, французы! (франц.).

8

Tremblez, tyrans! Vos projets parricides vont enfin recevoir leurs prix! – Дрожите, тираны! Ваши злые планы по заслугам получат в конце! (франц.).

9

Liberté! Combats avec tes défenseurs! – Свобода! Сражайся вместе со своими защитниками! (франц.).

10

Formez vos bataillons! – Образовать батальоны! (франц.).

11

Aux armes citoyens! Marchons! – К оружию, граждане! Марш! (франц.).

12

Grave – тяжело (с ит.).

13

Allegro molto vivace – значительно, весьма быстро (ит.).

14

Affettuoso – нежно (ит.).

15

Appassionato – страстно (ит.).

16

Animato agitato – оживленно, взволнованно (ит.).

17

Precipitato – стремительно (ит.).

18

Doloroso – с болью (ит.).

19

Con brio – одухотворенно (ит.).

20

Espressivo – выразительно (ит.).

21

Vivo crescendo — живо, увеличивая громкость (ит.).

22

Larghetto – довольно широко, протяжно (ит.).