Свет призрачной звезды. Часть 2. Мрак багрового заката

Милиек мчался вдоль кромки озера по скользкому обледенелому каменистому пляжу. Беглец не смотрел под ноги и рисковал разбить нос в лепешку, споткнувшись на выступающем из гальки валуне или поскользнувшись на ледяной корке, сковавшей камни. Мужчина не знал точно, куда направляется, но стремился убежать как можно дальше от страшного места, которое недавно считал домом.

Попытавшись перелезть через выступающий край огромной скалы, он упал, рассадил острым камнем ладонь. Милиек молча стерпел острую боль, рывком поднялся и продолжил бегство. Преодолев небольшое расстояние, он почувствовал, что дальше не может бежать. Идти становилось трудней с каждым шагом. Ноги отяжелели и подкашивались. Зашумело в ушах и повело в сторону.

Милиек упал. На этот раз он ушибся больнее и встать не хватило сил. Руки соскальзывали с камней, не позволяя удержаться. Дыхание замерло. Мужчина не мог вдохнуть воздух ни носом, ни ртом. Перед глазами поплыли серые туманные круги. Распластавшись на льду, Милиек в последний раз сжал пальцы в надежде опереться на них и встать. Их расслабила судорога, когда остановилось его сердце.

Ощутив полное угасание энергии контролируемого объекта, Эйнар удовлетворенно вздохнул. Значительный расход собственной энергии не отразился на его состоянии. Он чувствовал себя так же великолепно, как и до начала рискованного эксперимента.

Эйнар посмотрел в запрокинутое лицо велянской женщины, которую держал на руках. Ее сознание активировалось. Медленно приходя в чувство, Юимси попыталась выпрямить затекшую шею, подняла левую руку и, поглаживая мужскую грудь, ласково шепнула:

– Милиек, любимый мой.

Нелианец нервно сглотнул, умерил интенсивность сканирования. Сквозь вспышку тревоги он прочитал нежное послание, ошибочно адресованное ему, и вгляделся в мохнатые полоски закрытых глаз. Импульсные волны Юимси отражали теплые искренние чувства. Доверие, симпатию, влечение – любовь.

Похожим уютным коконом его обволакивали волны Лары. Другая частотность излучения при идентичной информативности. На энергетические всплески Лары он реагировал иначе. Энергию избранницы Эйнару не хотелось поглотить без остатка, впитать в себя до последней искры жизни.

– Прости, что напугала тебя, – ласковым полушепотом извинилась Юимси, поглаживая мужское плечо. – Я счастлива, что ты оказался рядом и вынес меня на воздух. Не знаю, как отблагодарить. Думаю, поцелуем, – она игриво хихикнула. – Не могу открыть глаза. Они как будто сонные. И свет очень яркий. Идпинотен в зените? Да, дорогой.

– Не открывай пока глаза. Подожди немного, – мягко попросил Эйнар голосом Милиека, придерживая ее голову. – Здесь пыльно.

– Я замерзла. Отнеси меня домой. А лучше пойду сама. Если ты будешь постоянно носить меня на руках, я разучусь ходить. Мы и так почти не выбираемся на улицу по вине проклятого нелианского злодея. – Юимси сделала паузу, сбивая волну гнева, и рассмеялась, выкрикивая. – Я люблю тебя, Милиек! Очень люблю! Ты для меня самый лучший во вселенной!

Эйнар молчал. Склонив голову к велянке, он вдыхал ее неприятный сладковатый запах. Он не хотел убивать женщину. Блаженство от ощущения волн любви тормозило принятие решения. Кроме того, Эйнар обещал своей избраннице, что не будет питаться велянами. Он понимал, почему Лара опасается его. Древние предки убивали носителей Темного Дара. Считали, что со временем потребность в подпитке чужой жизненной силой превращается в непреодолимую зависимость, порабощает разум и вынуждает убивать себе подобных.

“Контроль разума над чувствами”. Эйнар со дня выхода из инкубатора следовал этому правилу. Темный Дар он пробудил в себе для противостояния Латару, главе корпорации “Иммокомль”. Долгое время у него без проблем получалось держать энергетический голод под контролем. На Веле все изменилось.

Эйнар привык питаться нежной приятной энергией молодых жителей захваченной планеты. Мог пересилить себя, обходиться животными, но только избегая тесного контакта с велянами. Он чувствовал, как невидимые нити проникают в тело пойманной жертвы, парализуя мышцы и разум, подключаются к ее энергосистеме.

Нет, не мог он сопротивляться соблазну. Или не хотел? Или все вместе?

Не так и важно. Лара не увидит, не узнает. Ее возможностей недостаточно для проникновения в его сознание. Их телепатическая связь непрочная и скорее односторонняя, чем обоюдная.

Справедливо ли Лара боится его? Эйнар возвращался к избраннице после основательной энергетической подзарядки. Сможет ли он контролировать Темный Дар, если решится на тесный контакт без такой подстраховки? Может ли случиться то, о чем предупреждали древние предки – Темный Дар затмит его рассудок и вместо избранницы он почувствует в Ларе идеальную жертву, источник бурлящей сильной энергии?

Эйнар не хотел отвечать на свой вопрос. На Веле он обеспечен изобилием легкой добычи. В экспериментах нет нужды. Лара всегда будет в безопасности рядом с ним. Эйнар попытался отозвать невидимые нити, укротить Темный Дар, и потерпел поражение. Молодая велянка не успела открыть глаза и понять, кто держит ее на руках.

Глава 5. Ваза Желаний и Знак Тоски

Лариса

Бим Бом примчался в комнату Туманов и, подергивая клешнями от радостного волнения, закружился на скользком полу. Он мелодично поскрипывал, напевая песенку, повествующую о веселой подготовке к Лучезарному Празднику. Глядя на его неуклюжие пируэты, Лариса тайно рассмеялась в ладони.

– Ваза Желаний выставлена в зале Праздника, – сообщил веселый робот, как только сумел остановиться. – Вам выпала честь первой вложить в нее жисстимеры с желаниями. Позвольте стать вашим проводником.

Он с широкой улыбкой поклонился, протягивая девушке клешню.

– Пойдем, – проговорила, все еще смеясь, Лариса и встала с кровати, на которой долго просидела в тоске.

От велянской традиции загадывания желаний накануне Лучезарного Праздника тянуло родным, новогодним. На жисстимерах – деревянных табличках, покрытых бекимусовой смолой, острыми палочками записывали десять желаний – по одному на каждой табличке, и опускали их в ярко раскрашенную глиняную вазу. Праздничным вечером жисстимеры сжигали и стряхивали пепел в окно, развевая по ветру. Жители планеты верили, что хотя бы одно из десяти желаний непременно исполнится.

Лариса скептически относилась к праздничной затее. Искренне удивилась серьезности, охватившей ее в момент придумывания желаний. Сидя на белой каменной скамье возле синей в мелкую белую крапинку огромной вазы, она задумчиво кусала губы. Стоящий рядом Бим Бом держал в клешнях десять жисстимер и металлическую палочку эллеру, похожую на длинную спицу.

“Чего я на самом деле хочу?”

Лариса наблюдала за озорным танцем солнечных зайчиков на изогнутых стенах, расписанных трехмерной панорамой цветущего сада у берега реки. Кружочки лучей оживляли нарисованный сад. Вместе с ними двигались, играли на лету падающие в воду золотистые лепестки маленьких ажурных цветков. Из приоткрытого окна тянуло прохладой.

Лариса вытащила среднюю жисстимеру и взяла двумя пальцами эллеру, стараясь не держать ее как шариковую ручку. Она решительно поднесла палочку к табличке, но кроме точки ничего не смогла изобразить.

“Итак, какое желание будет первым? – задумалась она. – Чтобы все было хорошо? Ну, это слишком расплывчатое желание… Благо для одного существа может оказаться бедствием для другого. А что лучше для меня, я и сама не понимаю. Будем плясать от личных пожеланий. Пожалуй, я хочу следующего:

Чтобы война на Веле прекратилась окончательно и бесповоротно.

Чтобы Эйнар перестал быть таким вредным. Желательно, пусть у него проснется совесть, если он вообще понимает, что это такое, и пусть он навсегда оставит в покое несчастных велян, перестанет вредить природе Велы.

Чтобы Кэм, его семья и друзья остались живы и милый блондин снова работал архитектором, а не военным.

Хочу счастья в личной жизни. С кем-нибудь из моих двоих, точно не знаю.

Хочу домой.

Хочу дамский смартфон. Розовый! Удивительно, но я все еще мечтаю об этом славном гаджете.

Хочу, чтобы Номинобин завалило белым пушистым снегом для ощущения праздника, если предыдущие пункты списка не прокатят.

Жаль, что на жисстимере нельзя писать настоящие пожелания. Робот, наверное, ждет, когда я наскребу на табличке страдания души, чтобы точно выяснить, что я за существо и с какой целью здесь нахожусь. А сочинять десять ложных глупостей неохота”.

– Желаний обязательно должно быть не менее десяти? – поинтересовалась Лариса. – Нельзя загадать одно самое заветное желание, чтобы оно гарантированно исполнилось?

– Нет. Нельзя, – хмуро возразил Бим Бом. – Так принято. Гарантии исполнения нет. Это дань традиции, а не серьезное занятие. Но поскольку вы не принадлежите к велянскому народу, я не вправе вас принуждать к соблюдению местных обычаев. Вы можете ничего не писать на жисстимерах, – после долгой паузы робот протяжно скрипнул и добавил. – Да. Видимо, праздника в этом году не будет. Очень, очень жаль.

– Нет! Ты неправильно меня понял, Бим Бом, – опомнилась Лариса. – Я не против соблюдения велянских обычаев. Мне они даже нравятся. Но я немного запуталась в желаниях. В последнее время моя жизнь стала очень сложной. В ней так много страшного и непонятного, что я разучилась мечтать. Мне трудно поверить в исполнение мечты.

– А вы попробуйте поверить. Тогда ваши мечты и вправду могут исполниться. Напишите о том, о чем приятно думать. Пожелайте того, что вас обрадует.

– Только не смотри через плечо. Договорились?

– Как далеко мне отъехать?

– Лучше в коридор, – указала рукой Лариса и прибавила, испугавшись вызвать ненужные подозрения. – Потом можешь прочесть, что я напишу на жисстимерах. Но пока я хочу ловить желания в одиночестве.

Робот выехал из зала Праздника. Положив дощечку на колени, Лариса начала выскребать в затвердевшей смоле велянские иероглифы. Официальная версия желаний переводилась примерно так: “Чтобы закончилась война. Чтобы Эйнар навсегда отказался от идеи завоевания миров. Чтобы состоялся Лучезарный Праздник. Чтобы в Номинобине выпал снег. И просто хочу стать счастливой”.

Ларису не смутило то, что желаний получилось в два раза меньше положенного. Пусть Эйнар прочитает и задумается хоть ненадолго, если она ему не безразлична вместе с ее неукротимыми счастливыми мечтами.

***

Кэм

Имним рассказывал о жизни своего семейства с начала войны долго и эмоционально. Часто делал широкие жесты, иногда срывался с приглушенного шепота на крик, и Кэму приходилось осаживать его. Вместо того, чтобы постепенно успокоиться в общении, учитель еще сильнее разволновался, перечисляя выпавшие на его долю трудности. Оставив привычный льстивый тон, Имним настойчиво пресекал попытки Кэма утешить его добрыми словами.

Всего раз по пути к озеру Имним разразился хриплым смехом. Они тогда проходили мимо разверзнутой посреди квадратной площади темной дыры, оставшейся от здания Ученого Совета, недавно разобранного роботами. Дыру окружали шесть выжженных пней, их черные головешки торчали из груды осколков декоративной плитки.

– А здесь не мешало бы поставить твой Знак Тоски! – прокричал согнувшийся Имним. – Помнишь свой гениальный первый проект? Тут он пришелся бы весьма кстати! Какой вид открывался бы с берега! Загляденье!

– Конечно, помню, – стыдливо промямлил Кэм. – Тот монументальный кошмар трудно забыть.

Он погрузился в неприятные воспоминания…

День тогда выдался пасмурный. Лекция была скучной и настроение соответствующим.

Кэм сидел у широкого окна, невнимательно наблюдая за плавным движением тонких облаков, выстроившихся шеренгой под туманной серой пеленой. Он клевал носом, опершись подбородком на руки.

Имним заметил отсутствие внимания ученика. Он степенно подошел и, стукнув кулаком по краю проекционного аппарата на столе, отрывисто выкрикнул:

– Господа, предлагаю провести конкурс на лучший проект нового здания Ученого Совета! Первой будет рассмотрена разработка Кэма Таркеши. Прошу вас выступить, господин Кэм.

Кэм растерянно встрепенулся, понимая, что очутился в западне. Вместо контуров здания он шутки ради создал в проекционном аппарате странную скульптуру.

Она была создана из обрывков кривых металлических трубок, а посреди них, как в клетке, находился стоящий на коленях и обеими руками схватившийся за голову юноша. На постаменте виднелась надпись “Знак Тоски”.

Кэм попытался придумать, как спастись из глупого обидного положения, избежать насмешек. Но так и не нашел иного выхода, кроме как показать учителю и другим ученикам нелепое творчество. Оглянувшись на посеревшего от гнева Имнима, нависшего над ним массивной сопящей тучей, Кэм развернул пугающего вида голографическую проекцию, забыв удалить надпись.

Притихший на мгновение зал взорвался оглушительным хохотом. Из всех присутствовавших на лекции не смеялись двое: ссутулившийся бледный Кэм и склонившийся к нему разгневанный Имним. Широкие губы учителя подергивались в сдавленной злой улыбке, а его сурово прищуренные глаза тонули в пухлых щеках.

– Знак Тоски! – громко прочел вслух Имним, выпрямившись и глядя на повисшую в воздухе проекцию чуда архитектурной мысли. – Занятный монумент. Нечего сказать. Только мне интересно узнать, господин Кэм, какое отношение данная уродливая конструкция, олицетворяющая собой грубое нарушение закона художественной гармонии, имеет к зданию Ученого Совета.

– Самое прямое, – выпалил, набравшись мужества, Кэм. – Я считаю нецелесообразным постройку нового здания Ученого Совета. Прежнее достаточно прочное и не требует замены. При условии ремонта илдерсных перекрытий прослужит еще долго. Я предлагаю ограничиться обновлением его внешнего вида, а именно установить на крыше данный монумент. Уточню, что представленный вашему вниманию Знак будет великолепно смотреться со стороны озера Тэминна и станет главным украшением района Желлгера.

– Даже если попробовать согласиться с вашим утверждением, останется непонятным, почему вы дали загадочному монументу такое странное название – Знак Тоски.

– Все очень просто, господин Имним. – Кэм отправил в зал мученическую улыбку. – Ученый Совет не собирается на обсуждение забавных происшествий, а проводит серьезные научные заседания. Простые обыватели считают их скучными и малопонятными. Знак Тоски, как некая доля шутки, будет поднимать настроение уважаемым ученым Совета и случайным прохожим. Всем известно, что хорошее настроение положительно влияет на мозговую активность. На этом основании пользу от установления на крыше здания Ученого Совета изобретенной мною конструкции из трубчатых олнил толеметия считаю научно обоснованной и целесообразной.

Хохот в зале начал понемногу стихать. Имним выслушал по очереди предложения остальных учеников а после занятий подошел к понуро сидевшему Кэму и обиженно проговорил:

– Учтите, господин Кэм. Это был первый и последний раз, когда я оценил ваше безобразие как выполненную практическую работу. Запомните, если вы не начнете старательно заниматься, то несмотря на уважение к вашему отцу, мне придется исключить вас из учебной группы. И еще должен сказать: напрасно вы решили стать архитектором. Страшно представиить, как изуродует облик прекрасных городов такой бездарный творец.

Кэма тогда сильно обидели слова Имнима. Парень еле выдавил скупое извинение вежливости ради. Переживая события того дня заново, Кэм чувствовал смятение.

– Да, глупая была затея со Знаком, – согласился он, продолжая путь.

– Почему глупая?!! Совсем нет, – всплеснул руками Имним. – Жаль, я тогда не замечал, какой ты талантливый…

– Архитектор? – Кэм радостно продолжил его прерванную речь.

– Прорицатель, – сердито возразил Имним. – Не догадался, что ты обладаешь даром провидца. А теперь хожу по любимому с детства городу, смотрю по сторонам. Что же я вижу? Сплошной Знак Тоски! И на каждой улице, и в воде озера, и в небе – повсюду висит передо мной тот страшный символ. Места нет, куда бы не дотянулись его хищные щупальца трубчатых олнил.

– Да, Тэминн стал другим. Неуемная скорбь слышится в плаче ветра, который тревожно стучится в заколоченные окна домов.

– Можешь предсказать, что ждет нас дальше? Когда закончится этот ужас?

– Не могу. Вопреки вашим словам, я не провидец, учитель. Мудрецы, и те не знают, что нас ждет.

– Ты беседовал с мудрецами? – Имним, затрясшись от волнения, вцепился мозолистыми пальцами в мешковину накидки на плече Кэма. – Что они сказали тебе? Отвечай скорее!

– Ничего конкретного старец не сказал, – побоявшись, что нервный собеседник стянет скрывающую оружие накидку, Кэм отцепил его сильную руку. – Он точно не знает, что будет.

– А приблизительно? Мудрецы всегда пророчествуют иносказательно. Прошу тебя, повтори его слова.

– Он сказал: “все должно решиться, когда в Номинобине выпадет снег”.

– Снег! Как интересно! А что должно решиться? Что произойдет? И будет ли произошедшее благоприятно для нас?

– Предсказанное событие либо спасет нас и погубит Эйнара, либо наоборот. Так я понял со слов мудреца. Старец сказал: то, что наступит, когда столицу покроет снегом, будет хорошо или для него, или для нас. Других пророчеств я не слышал.

– Но у нас есть надежда.

– Я бы уточнил, половина надежды, согласно его словам. Но я не верю пророчеству. Старец сбежал в лес, не дождавшись Лучезарного Праздника. Подозреваю, он видел нечто худшее, но скрыл это от нас, чтобы не лишать последней надежды.

Имним замолчал, призадумавшись.

Они взошли на утес, возвышавшийся над берегом озера. Гладкие камешки выступали из-подо льда, белым полотном протянувшегося от обрыва скалы к воде. Их россыпь украшала берег сверкающим ожерельем. Тихий холодный ветер гнал по серой глади озера мелкую рябь. Вокруг не было никого.

– Пожалуй, еще лучше было бы поставить твой Знак Тоски на высоком постаменте, вмонтированном в дно озера, – Имним вернулся к понравившейся теме. – Там бы он смотрелся величественнее. Да и само наше озеро не мешало бы переименовать из Озера Грез в Озеро Скорби.

– Озеро Скорби, – глухо повторил нахмурившийся Кэм. – В настоящее время для него это самое подходящее название.

Имним дружески улыбнулся, заглядывая в глаза ученика.

Ветер усилился, засвистел в ушах, сметая широкий капюшон с головы Кэма и раздувая грубую мешковину накидки. Рябь подросла до небольшой волны, то накатывающей на ледяной пляж, то отступающей. Воображаемый Знак Тоски утонул в мутной серой глубине озера, подсвеченного бледными полосками лучей, протянувшихся от синих облаков.

Глава 6. Снежное проклятие

Эйнар

Эйнар подставил довольное лицо теплым лучам главной звезды, вырвавшейся из плена небольшой тучки, и глубоко вдохнул озерный воздух. Он приятно чувствовал себя обновленным после энергетической подпитки.

С невысокой крыши свисали большие сосульки, переливающиеся голубыми и белыми бликами. Эйнар снял одну из них: длинную, похожую на конусообразный кинжал со спиральной резьбой. Сосулька источала запах чистой воды, немного приправленный дымком. Разгоряченному поглощенным теплом чужой жизни хищнику очень хотелось пить. Растапливая сосульку в ладонях, Эйнар сделал несколько глотков. Оставшейся водой он умылся, чтобы насладиться ощущением прохлады, которое дарили его коже медленно стекающие капли, искрящиеся отраженным солнечным светом.

Подождав, пока вода испарится, Эйнар вывел себя из состояния полной отрешенности. Он расширил поле восприятия энергии до приближающегося объекта. Повернулся, разглядывая велянку и прислушиваясь к ее бессвязному бормотанию вперемешку со стонами и всхлипами.

Оставленная им в живых ради любопытства Полиэлла – растрепанная, непрестанно рыдающая и возносящая стонущим шепотом ритуальные песнопения, стояла на коленях посреди образовавшейся от ее тепла луже талой грязной воды, опираясь на тонкие руки, по запястья погрузившиеся в холодную вязкую почву.

Женщина взирала слепнувшими от яркого света глазами на золотую сферу в сером небе, роняя капли слез. Легкая одежда не согревала ее замерзшего тела. Длинные черные волосы, как плетение грубого волокна свисающие на плечи, покрылись белым инеем. Из открытого рта вырывался пар неровного учащенного дыхания, иногда переходящего в стон.

Она вылезла из подвала, и не пустилась бежать, а хлопнулась на лед, да так и засела в ледяной яме у крыльца, дрожа от холода, занятая вознесением напрасных молитв несуществующему божеству.

Эйнар недоумевал, почему еще не старая женщина, способная произвести на свет новое потомство, сохранила настолько сильную привязанность к погибшей дочери, что эта необъяснимая связь вопреки инстинктам сохранения жизни и продолжения рода удерживает ее вблизи мертвого тела и постепенно убивает ее саму, заставляя сердце колотиться в нарушенном прерывающемся ритме на пределе возможностей.

Что за неведомая форма связи, подобная нелианской энергетической? Действительно ли ее невозможно разорвать? Или велянка сама не хочет освободиться? Сознательно отвергает жизнь?

Эйнар сканировал Полиэллу, корчившуюся в коленопреклоненной мольбе. Женщина слезно упрашивала божество сохранить тело дочери для погребения по древнему ритуалу. Он почувствовал, как сердце велянки на миг остановилось, внутренний толчок свалил ее лицом в грязь, и завелось снова, застучало в прежнем неприемлемом для нормального существования ритме.

Женщина снова поднялась и, уставившись на сияющую в небе священную звезду, продолжила уныло завывать, как будто рядом с ней никого не было. Или, что правильнее, как будто от убийцы ее дочери, стоящего в нескольких шагах от нее, не зависело ровным счетом ничего. Она считала, что наравне с ней молодой нелианец зависит от правящего вселенной божества.

Такое предположение разозлило Эйнара. Велянка могла бы обратиться к нему с просьбой не забирать тело жертвы. Он все равно не собирался питаться невкусным синим мясом. Эйнар стоял рядом, но Полиэлла не видела его. Оборачиваясь, она смотрела мимо него, на труп Юимси у его ног. Она не признавала его могущества, считала великого завоевателя никем.

Нелианец утратил прежнюю сдержанность. Не простил презрительного отношения к своей персоне. Быстро подойдя, он схватил велянку за волосы, бросил ее в лужу и, наступив ногой на шею, вмял ее лицо в жидкую грязь, чтобы она не смогла сделать вдох. Полиэлла задыхалась, ее ноздри и рот забились плотной жижей. Тело порывисто вздрагивало как в конвульсиях. Но сигналы исходящих от нее волн почти не изменились. В них по-прежнему не читалось страха. Волны становились мощнее.

Жизненная сила велянки показалась нелианцу привлекательной, но его энергетический голод был вполне утолен.

Эйнар, держа Полиэллу за волосы, рывком вытащил ее из грязи, присел на ногу, несильно схватил женщину другой рукой за шею и закричал, пристально вглядываясь в выпученные темные глаза:

– Отпусти ее! Разорви связь! – он встряхнул измученную женщину с такой силой, что она чуть не повалилась набок. Ее колени разъехались на льду, и она повисла на его руке, едва дыша. – Ты можешь от нее избавиться! Уничтожь связь! Ты меня понимаешь?!! – он снова ее встряхнул, – Ты должна хотеть жить! Жить! Ты меня слышишь?!!

Полиэлла ничего ему не ответила. Ее безумные глаза пару раз моргнули, и то от забившихся под веки хлопьев почвы.

Эйнар отпустил велянку и встал, глубоко дыша ртом. Перед его глазами туманом клубился пар, притенявший яркий свет.

Полиэлла поползла от него к телу Юимси. Стремление узнать, что победит в сознании велянки: жизнь или смерть, держали нелианца на привязи. Эйнар продолжал наблюдать.

Подобравшись к остывшему телу дочери и склонившись над ним, Полиэлла некоторое время плакала молча.

Когда велянка нашла в себе силы заговорить, ее голос прозвучал не стонущим, не вздрагивающим от всхлипов, а твердым, как стук об утесы падающего с горы тяжелого камня. Она разговаривала с погибшей дочерью, как с живой. Ее слова походили на бред.

– Доченька! Родная моя! – трепетно произнесла Полиэлла и, собрав со щек соленую жидкость, смочила ею закрытые глаза Юимси. – Эти слезы я дарю тебе, чтобы ты могла оплакать свою малышку, как я оплакиваю вас обеих. Вы пришли туда, где покой и тишина. Я пока здесь, но чувствую – ненадолго. Мы скоро встретимся. Я понимаю, как тебе трудно было уходить, как ты любила светлый живой мир. Но знай, ничто во вселенной не исчезает, не оставив отражения в пространстве бытия. Все наши поступки запечатлены в невидимом зеркале. И твоя смерть не останется безнаказанной. Все, что мы оставляем в этом мире: и добро и зло, непременно возвращается к нам, как вода.

Ты тоже плачешь! Не надо плакать, милая. Наши слезы скоро высохнут, поднимутся в небеса, сольются с паром облаков, а потом возвратятся снегом. Сияющими кристаллами затвердевшей воды. Чистой, как твоя душа. Снег покроет раны планеты и излечит их. А потом вода снова растает и смоет всю грязь, весь пепел. Начнется обновление, очищение нашего мира. Так должно быть. И так будет.