Солнце на краю мира

За окном стояла неподвижная картина жаркого дня. Подавленный солнцем, замерший мир. Неподвижны были окна соседнего здания. Лишь на одном из них, лениво поддаваясь ветру, колыхалась какая-то привязанная ленточка. Внизу на ступеньках черного хода сидел неподвижный турок в узорчатой униформе, отлучившийся из ресторана покурить. Лениво растворялся в воздухе дымок его сигареты.

Инженерная проблема… Давай-ка не будем пугать себя этим словосочетанием. Пока есть надежда на то, что ошибка найдется и окажется легкой, нельзя бросать ее поиски.

Давай-ка соберемся. Как решают задачи, способ решения которых тебе не известен?.. Почему-то вспомнилось, как мы в Gateway собеседуем новых инженеров и программистов. Вернее, мы-то с Платоном или Новшеком собеседуем их по-человечески. А вот попадись они Дэвидсону или Опаляну, который порой захаживает на интервью – как пить дать, получат бессмысленную задачку на логику. Посчитать, сколько теннисных мячиков вмещает межгалактический SP-Z… Один кандидат не знал, как выглядит SP-Z, и Рустем немедленно его выпроводил.

Был бы я кандидатом, задали бы мне вопрос: почему пространство искривляется сосиской? Устройство аппарата мне не известно. Как бы стал решать?.. Ну, тестировал бы каждую элементарную операцию, месяц бы провозился… Ладно, пускай мне известно, что в типичных условиях каждая элементарная операция уже оттестирована Дэвидсоном. Сэкономим время и рассмотрим только нетипичные условия. Да ведь и их много, нетипичных…

На узенький край окна соседнего здания сел воробей, повертел головой, и спрыгнул.

Краевые ситуации… Откуда я это вспомнил? Краевые задачи… Диффуры тут ни при чем. А вот краевые ситуации рассмотреть стоит. Что-то работает, доходит до края, и – что происходит потом?

Я вернулся к своему коду и стал с новой точки зрения его рассматривать. За четверть часа выписал на бумажку штук пятьдесят операций, где что-то «ходит по краю». Потенциальная нехватка памяти или превышение разрядности регистра… Из этого списка выбрал шорт-лист наименее элементарных ситуаций, чтобы проверить и отсечь их в первую очередь.

Стенка шкафа, который давеча одарил меня старомодным пиджаком Деева, была запорошена белой пылью, и я стал пальцем рисовать на ней «кирпичики»: регистры – друг за другом в ряд, в сторонке – стек, сегменты памяти. Зарисовывал каждую краевую ситуацию стрелочками: что откуда берется и куда пишется. Стенка быстро пришла в негодность, однако я добрался до операции с составным регистром и вдруг задумался: а как физически он устроен?

Не поленился, отыскал на портале инженерную спецификацию процессора, перерисовал с нее кирпичики регистров – поставил их в правильном порядке. Из шестнадцати регистров две пары идут друг за другом и образуют два составных регистра – это os:op и qs:qp. И туда, и туда обычно кладутся пойнтеры – координаты объектов, с которыми в данный момент происходит работа. В первом из этих составных регистров у меня объект-образец, в другом – результирующий объект. С ним я делаю MSA, и поэтому их, объектов-молекул, в реальности очень много. И координаты их всех проходят поочередно через qs:qp. А что происходит, если составной регистр переполняется? Поднимается флаг переполнения, как обычно. На такой случай предусмотрено особое сообщение, но оно не появляется. Лог сообщений пуст. Значит, qs:qp не переполняется.

Стоп! Но ведь у меня объектов – на много порядков больше штук, чем способен вместить этот регистр! Как он может не переполняться?.. В памяти всплыл афоризм времен молодого Опаляна, когда-то висевший на двери Дэвидсона: «Излишнее доверие к рукотворному затмевает разум». Дорогой мой.

Идея довольно безумная: переполнение регистра – хрестоматийная штука, которую отлавливают на первых же инженерных тестах. Потом я вспомнил: регистры qs и qp добавились позже. Наши ребята сами добавили их в процессор для серии Multus – это третье поколение. В первом поколении – Warper – стоял серийный процессор от SP Laboratories, и были лишь стандартные регистры. Начиная с Multus и до текущего поколения – шестого по счету – мы заказываем процессоры с особой архитектурой под наши нужды.

Бросив художества, я сворганил маленькую программку – тест на переполнение составного регистра qs:qp. Программа запустилась и завершилась без ошибок.

Я похолодел. Куда же девается лишняя старшая единичка при переполнении? Куда-то ведь она девается! Глянул на шкаф – перед qs и qp у меня был намалеван «кирпичик» es – сегментный регистр, который на практике используется редко. Согласно спецификации, регистры qs и qp физически пристегнуты именно к es. Я еще раз запустил тестовую программку и посмотрел, что на выходе получается в es. И увидел там свою единичку…

Ватными пальцами я набрал Ави Новшека. Может ли переполняться составной регистр qs:qp и гадить куда-то? Быть не может совсем никак, ответил Ави. Может ли он гадить в es хоть теоретически? Не может в принципе, исключено. А он, говорю, гадит, Ави. И флаг переполнения не поднимается.

Почему, думаю, за долгие годы этого не увидел Дэвидсон? Он мог и не знать того факта, что регистры физически связаны, поскольку в цивилизованном мире это не имеет значения для программиста. Он мог не использовать es, а может, у него qs:qp не переполнялся, ведь проблема переполнения встала совсем недавно, когда появилась MSA, и объектов стало столько, сколько молекул. На серии Oris он MSA не тестировал, поскольку там эта функция была неофициальной, а на Porta он MSA тестирует в данный момент… И вероятно, что и в его комнате вскорости пробило бы потолок, если бы аккумуляторы не перегрелись. Да, слишком много случайностей сошлось в одном месте! В результате – всего один выстрел в небо сквозь толщу стены, чудом уцелевший Гарри… Прямо скажем, все могло закончиться гораздо хуже.

В дверь неистово застучали. Это прибежал Ави, посмотреть на чудесные плоды собственного разгильдяйства.

– Что у тебя стряслось? – начал он с порога, оглядывая мою подгорелую и побелевшую, как пекарный цех, комнату. Я сразу закрыл за ним дверь.

Ави был в клетчатых штанах, фиолетовой рубашке и манишке. Стоило ему пройти пару шагов, как на его огромную кучерявую шевелюру успело откуда-то насыпаться порошка, и он стал яростно его вытряхивать, придерживая очки. Я продемонстрировал, как единичка попадает в совершенно чуждый регистр es вместо того, чтобы оказаться во флаге переполнения. Пару минут он пребывал в молчании и проматывал код программы от начала до конца, после чего цокнул языком и сказал, что, да, похоже, они с ребятами конкретно облажались.

– А все-таки – что у тебя стряслось? – повторил он, указывая на потолок.

Я объяснил, что это и есть результат того, что ребята его подгадили в самый неподходящий момент и в неожиданном месте.

– Спишу ремонт из вашего премиального фонда, – сказал я как будто в шутку.

– Списывай откуда хочешь, – Ави было не до шуток, он усиленно чесал репу, – Главное, что реально попа… Такое нельзя выпускать на рынок… Переделывать, тестировать – месяца полтора, а то и больше…

Конечно, я ожидал, что Ави от моего известия потеряет дар речи и будет решительно потрясен. И внутренне подозревал, что сроки переделки будут измеряться неделями. Однако, лишь когда Ави огласил вердикт, я вдруг осознал, что категорически не готов к такому развитию событий. Не готов я потерять все из-за подобной ерунды. Ни за что.

– Что же делать? – глупо спросил я.

Но Ави уже занервничал, а это хорошо, в режиме легкой паники он горазд придумывать самые оригинальные хитрости. Он слонялся из угла в угол, прижав кулак к подбородку, что-то сопоставлял, а под ногами на каждом шагу хрустел порошок. Наконец, он выдал:

– Мы в спецификации объявим регистр es нерабочим! RFU24.

Я даже похлопал в ладоши:

– Очень оригинально, Ави! Но тебе не кажется, что знающие люди нас обсмеют? Регистр es существует полтыщи лет во всех процессорах мира, а мы берем и говорим, что у нас его нет.

– Во-первых, мне до фонаря, кто над чем смеется. Во-вторых, ценность Porta – в новых функциях, а уж никак не в том, что он следует инженерным канонам… Всего-то допишем в драйвер процессора программную проверку es – если там появляется единичка, сразу же переносить ее в overflow flag25… Часа на три работы.

– Очень оригинально, Ави, – повторил я. – К «костылям» у тебя настоящий талант.

Но менее «костыльных» идей ни у меня, ни у него не было. Я заручился его молчанием о дыре, и мы расстались.

Искривитель празднично сиял. И, несмотря на появление на горизонте нового медного таза, которым могла накрыться презентация, я воспрянул духом: забрезжила надежда, что эта ошибка – заключительная «шпилька» моего ралли. Последний рывок перед финишной прямой и клетчатым флагом, до которого останется добежать два шага. И пробежать их не помешает уже ничто.

Я стал аккуратно рефакторить код, избегая совместного использования этих дьяволовых регистров. Возился я внушительное время, отвлекся начисто от всего окружающего и не следил за часами. Задача искоренения es оказалась нетривиальной и потребовала изрядного количества кода. Вдобавок, меня обуревал страх новых ошибок, которые, если натворить, уже не будет времени вычистить, и поэтому я намеренно медлил даже в простых местах и перепроверял все трижды. Это последний отрезок эстафеты, момент истины, думал я, и надо хоть раз в жизни сделать все без задоринки с первого раза.

В самый разгар меня прервал телефон. Он звонил, вероятно, с минуту, прежде чем я вышел из транса и взял трубку. Это была Дженнифер.

– Артур, вы сейчас свободны? Мне необходимо с вами поговорить. Есть новая информация.

Голос был казенным, как у автоинформатора. И мы вроде договорились на «ты»…

– Слушаю, – сказал я.

– Это срочно. Позвольте, я к вам зайду?

– Ко мне? – заволновался я. – Зачем? Давайте в переговорку… Вообще, я сейчас очень занят. Говорите, в чем дело?

– Разговор не телефонный. Я отниму всего пару минут.

– Э-э, – промычал я, холодея. – Нет! Сейчас неудобно, давайте через полчаса в переговорке…

Но тут в дверь настойчиво постучали. Стук был острый, отрывистый, от женского кулачка. Внутри у меня все упало.

– Артур, в самом деле, вы там голый, что ли? – усмехнулась она, не теряя делового тона. – Откройте, я правда на минутку.

Она отключилась. Я посидел мгновение, соображая, но вскоре стук повторился. Назад дороги нет, не впустить ее нельзя, иначе не миновать мне проверки со стороны Ярослава Бойко. Эти ее въедливые вопросы за обедом о сути моей работы… Ноги слушались плохо, пока я плелся к двери. Шила в мешке не утаишь. Невелика разница, сейчас все рассказать или потом. Да и Деев настаивает, чтобы я доверял ей…

Отперев замки, я решительно распахнул дверь и попытался лицом изобразить беззаботность. Но Дженнифер с порога узрела, во что превратилась комната, поморщилась от запаха гари и захлопнула дверь. Ее лицо выражало горечь и разочарование, и смотрела она на меня, как на нашкодившего сына.

– Боже мой… Подозревала, что у вас творится что-то неладное, но чтобы настолько… Ну, выкладывайте.

– Сначала вы.

Она подняла брови с видом «ну знаете ли!», однако заговорила:

– Внештатник, про которого вы меня спрашивали, с вероятностью восемьдесят процентов – действительно, из Верховной Ассамблеи. Предполагаем, что он сегодня делает неофициальный обход, осматривается, что да как…

– А почему восемьдесят процентов?

Снова обдала меня испепеляющим взглядом. Он получался у нее не хуже фирменного прищура, даже мурашки ползли. На сей раз он выражал легкое презрение к тем, кто только что сел в лужу, но поучает других.

– Потому что официально проверки нет. Но по базе лиц этот тип проходит как начальник целой следственной практики в Верховной Ассамблее. Понимаете? Начальники такого уровня не идут во внештатники под прикрытием. Пока не все сходится, поэтому мы продолжаем копать… А еще, – добавила она едко, – мне только что звонили из полиции и интересовались, не проводили ли мы экспериментов, связанных с вертикальным выбросом каких-либо предметов.

Я вздохнул, дошагал до своей дыры и уставился в нее одним глазом, как пират в подзорную трубу.

– А почему вы спг’ашиваете? – сказал я, подражая Эйзенбергу.

Дженнифер улыбнулась одними глазами.

– А потому, что они засекли прилетевший с неба объект. Нашли место падения, оцепили, там сейчас работают. Что за объект – не уточняют. Провели баллистическую экспертизу; она указала на наш район. Теперь опрашивают местные хайтек-компании.

Я уселся на край стола и указал Дженнифер на свой стул – это было единственное седалище, не покрытое порошком из огнетушителя. Она брезгливо отряхнула его рукой и села на краешек.

И я рассказал ей про эксперимент. Без лишних подробностей о переполняющихся регистрах, но довольно детально. Рассказал про Гарри и его дырявое крыло и что отправил я его искать результат превращения. На этом месте Дженнифер закрыла глаза ладонью и запричитала:

– Ну почему же вы не позвонили мне сразу?! Когда по офису рыщет этот внештатник, любые происшествия – моя прямая зона ответственности! Разве вы не понимаете, что в итоге, так или иначе, это разгребать мне?

– Как видите, я и сам могу о себе позаботиться, – ерничал я. – Никто не пострадал и разрушений почти нет.

– Не смешно!.. Боже, вот уж правда повезло, что никого не убило… Почему вы не проводите свои опыты в лаборатории?!

– Потому что у меня нет лаборатории, а есть только этот…

– Кошмар! – завопила она, не дав мне ответить. – Вы отправили разыскивать эту штуку черт знает кого: шофера, известного трепача, не обремененного интеллектом!

– Слушайте, – вздохнул я. – Вы просто не знаете Гарри. А если б знали, отправили его же. Более подходящего человека сложно подобрать.

Дженнифер сделала круглые глаза:

– О чем вы говорите? Да я бы Ярослава послала туда! Или сама бы поехала, лично.

Я сделал извинительную мину:

– Ну перестаньте… Каюсь. Однако ж не я виноват в том, что он такое выкинул, – кивнул я на сверкающий Porta. – Но вернемся к делу. Не надо вам никуда ехать, и Ярославу не надо. Во-первых, засветитесь у оцепления и подставите компанию. Во-вторых, от вас больше пользы здесь, нужно решать вопросы с Ассамблеей.

Дженнифер сжала губы и скрестила руки на груди, глядя перед собой. Злость сменилась напряженной задумчивостью.

– Как вы говорили про проектный менеджмент?.. Бегать и подтирать? Чувствую себя на вашем месте…

– Вы не видели, каково тут было после аварии! – улыбнулся я. – Потолок в огне, дым, все в пыли… чуть не задохнулся.

Она вскинула глаза на меня и приготовилась вылить новый ушат претензий, уже открыла рот, но тут в дверь снова заколотили. Кулак тяжелый, мужской. Через дверь было слышно мычание Гарри – он вернулся.

Ввалившись, он остановился как вкопанный и вылупил глаза на что-то за моей спиной. Его интересовала вовсе не Дженнифер, ей он ничего не сказал и даже не взглянул на ее декольте. Он был заворожен дырой в потолке.

– Ни хрена себе!.. Борисыч, ну ты даешь, едрить меня…

Он подбежал к дыре и стал пританцовывать вокруг, выбирая лучшее местечко, чтобы одним глазом рассмотреть ее насквозь. Вскочил на стул, щупал руками края и стенки шахты. На него отовсюду ссыпался порошок и прилипал к лысине. Налюбовавшись вдоволь, он воскликнул:

– Как по маслу! Р-раз туда, и ни соринки! Крыло мне прорезало, как ножом, а я же себе листовой титан поставил, на пластике не летаю… И до самой промзоны добросило эту хреновину!.. Три года смотрю на вас – всё ерундой занимаетесь детсадовской. Маетесь-маетесь, вертите всякие кубики, шмубики. Нечисто, думаю, темнят ребята, а оно оказывается, так и есть! – Он похлопал ручищей по искривителю, отчего тот жалобно заскрипел. – Ну, Борисыч, молоток! Будете на, эти самые, галактические яйца ставить новую пушку, да?

Дженнифер, всю дорогу демонстративно не замечавшая Гарри, наконец, прервала его дифирамбы чужеродным металлическим голосом:

– Фойерман, отставить болтовню!

Гарри так с открытым ртом и замолк, хлопая глазами на нее и на меня.

– Любые сведения о том, что вы увидели, – зарядила она скороговоркой, – любой тонкий или толстый намек, который вы дадите кому угодно за стенами этого кабинета, включая любых баб, какие встретятся вам на белом свете… будет расцениваться как раскрытие коммерческой тайны и караться колонией на двадцать лет с конфискацией!.. Спрячетесь – я вас из-под земли достану! Мои агенты разыщут вас, даже если вы сделаете пластическую операцию и будете пасти коров в Новой Зеландии!

Дженнифер замолкла. От гневных речей она залилась краской. Мы с Гарри оба стояли ошеломленные. Конечно, он заткнулся и как-то весь съежился. Больше он не смотрел ни на какую дыру, лишь испуганно бегал глазами и видом своим напоминал нагадившего пса, который вот-вот огребет палкой по спине.

Молчание нарушил я:

– Гарри, рассказывай теперь подробно, что нашел?

Притихшим голосом он поведал, что место падения отыскал довольно легко – по скоплению полиции. Это на 138-й улице, прямо на проезжей части, и с обеих сторон быстро образовались пробки. Было, говорит, странно много полиции, выставили несколько кордонов, чтобы за пушечный выстрел не подпустить ни зевак, ни оверкары. Поблизости возилось пара человек в зеленых комбинезонах с надписями «Nuclear hazard», но они толком ничего не делали. Были, как показалось Гарри, еще и саперы, но те вовсе стояли в сторонке и курили, держа собаку на поводке. Собака была спокойна. Псионщиков не было. К центру Гарри, разумеется, не пропустили, и он решил подняться вертикально вверх перед первым кордоном, якобы посмотреть, далеко ли перекрыта улица. Его тотчас же заарканили полицейские, прижали к земле и чуть не надели наручники, но обошлось: удалось-таки уболтать их историями о тяжелой доле водил, что премии лишат, объезжать накладно, семья, алименты… Отпустили его даже без протокола, только отобрали флеш-карту из видеорегистратора.

– Но, Борисыч, я же бой-скаут! Я знал, что ее отнимут, поэтому, когда набрал высоту, кнопочкой – щелк, и фотка в Космонет улетела!

Гарри театрально замолк, ожидая восхищенных возгласов. Никому из нас было не до восхищения, хотя я втайне сиял. Чуть не за шкирку подтащил я его к терминалу, чтобы он залез в свой аккаунт и показал фотку. Он ужасно долго возился, отыскивая на клавиатуре нужные буквы, пароль вспомнил с седьмого раза, и лишь минут через пять желанная фотография предстала перед нами.

Фотография была в большом разрешении, однако даже при максимальном увеличении очертания лежащих на земле предметов угадывались с трудом.

– Вона, осколки от него, – говорил Гарри, тыча пальцем в экран, – отвалились они… Я, когда подымался, смотрю – что-то блестит на солнце, тут, там. Потом понял, что стеклянные осколки…

Никаких осколков на фотке видно не было.

– Стеклянные? – переспросил я.

– Ну, ясно, стеклянные, какие же еще! – выпалил Гарри и вдруг спохватился: – А-а, Борисыч, я понял… это не стекло, да?.. А что это, а?

– Понятия не имею, Гарри, ты был там, а не я… А вот тут что такое? – спросил я, указывая на пятнышко золотого цвета на проезжей части.

Гарри непонимающе обернулся:

– Это оно и есть. Ты че, Борисыч?..

Тогда я, наконец, различил на фотке золотого цвета металлический предмет, который, по словам Гарри, и есть «оно», и не относящийся к нему мусор, раскиданный по улице: жестяную банку, бумажные пакеты, сигаретную пачку и стакан из-под кофе, вначале принятый мной за искомый предмет. Золотая штуковина с одного конца была округлой формы, так что с большим натягом ее можно было считать верхней частью латунной дверной ручки. На месте предполагаемого сужения ручки штуковина переставала быть золотой и приобретала мутно-серый цвет. Я спросил Гарри, что это, по его мнению.

– Я думал, стекло. Оно блестело, когда я подымался. И осколки, и эта хрень тоже блестела. Может, и железяка, а не стекло…

– На кубик она была похожа или нет?

– Что?

– «Хрень» твоя, – сказал я, барабаня по экрану.

– Откуда я знаю, Борисыч, я висел метров за сорок. Я тебе не орел, хотя на зрение и не жалуюсь.

– А осколки точно от нее?

– Да ясно, от нее… Так это был всего-навсего кубик? – приуныл он.

– Он пробил тебе крыло, Гарри. И шахта в потолке – тоже его работа. Всего-навсего кубик, как ты думаешь?

Гарри приободрился:

– Я понял, Борисыч, ты не можешь сказать, я все понял… Могила, – сказал он, повернувшись к Дженнифер, – Разрешите идти?

– Дуй, Гарри, и спасибо за работу, – сказал я.

Гарри выпятил грудь, отдал честь и испарился, неслышно затворив за собой дверь.

– А ты молодец, – сказал я Дженнифер. – Про коммерческую тайну было круто.

– Вас это тоже касается, – холодно сказала она. Вздохнула, подошла к дыре и тоже принялась ее изучать.

Со стороны это выглядело столь же глупо, как когда вокруг дыры плясал Гарри, хоть Дженнифер и не плясала. Глупо потому, что никто из нас уже ничего не мог поделать ни с дырой, ни с той физикой, которая позволила смехотворному с виду аппарату раздвинуть и уплотнить бетон, превратить стекло в латунь и выбросить его вверх на пару километров. Это все уже в настоящем времени, подумал я, и вдруг захотелось петь. Это мы – сделали такие аппараты, способные узлом завязать пространство, из одного предмета вылепить другой, стекло обратить в латунь, а латунь – в золото. И пусть Гарри кажется, что мы играем в кубики или придумываем новые пушки. Мы нашли философский камень! Одному богу известно, каким станет мир после этого открытия…

Дженнифер говорила про полицию, Верховную Ассамблею, уголовное дело, безответственность ученых. Сама с собой обсуждала, как побыстрее замаскировать шахту, чтобы инспектор-обходчик ее не заметил. И нужно просканировать весь офис на жучки… Она ходила взад-вперед по комнате, махала руками, а под подошвами туфель хрустел порошок. Я улыбался и с любовью глядел на свой искривитель. Сейчас она уйдет, я доправлю и запущу программу, и ничто никуда не вылетит – в тестовой камере окажутся две одинаковые латунные ручки и осколки оставшегося стекла. Я перебил Дженнифер на полуслове:

– Послушай, Дженни, пойми главное: этот белый красавец нас прославит! Стрельбу в потолок я устраню. Важно, что вылетает латунная ручка, вылепленная из стекла, понимаешь? Латунь – из стекла! Это значит, послезавтра мы станем знамениты и богаты! И возместим любой ущерб, хоть бы целиком здание снесли… Но сегодня и завтра аппарат нужно беречь, как зеницу ока…

– Вы думаете, я это хуже вас понимаю? – вставила она.

– …никаких опалянов, никаких аудиторов, никаких засланцев из Ассамблеи!.. Этих «конкурентов» ты имела в виду с утра?

– Нет… Не важно, эти опаснее… Но гарантировать я ничего не могу, так и знайте!

– Гарантий от тебя я не требую, однако постараться…

– Я, между прочим, отлично знаю свои задачи! – перебила она, выстукивая пальцем по столу после каждого слова. – Но только если мне о них вовремя сообщают, а не прячутся под лавку в надежде, что мамка не найдет!.. Артур, ну давай быть взрослыми. Только так мы друг другу поможем, – добавила она рассудительно.

Она встала, давая понять, что разговор окончен. Я тоже встал.

– Дженни, ты совершенно права…

– Не называй меня Дженни, – бросила она мне прямо в лицо. Глаза у нее были электрические. Послышался фруктовый аромат духов. Она развернулась и, вытрясая из своих великолепных волос порошок, прошагала к выходу. «Черт знает что!..» – бормотала она.

*

Предстояло завершить рефакторинг, а это часа два-три чистого времени, но внутри впервые за долгие месяцы теплело чувство, что все я успею, и все на этот раз получится. Начала пульсировать нога, но и она казалась пустяком.

На часах было около пяти. Раздам заключительные пинки, решил я, а после уйду с головой в код, не отвлекаясь больше ни на что.

Первым делом я спросил Ави, складываются ли дела по es. Ави пообещал, что управится к восьми вечера. Ави со сроками обычно не ошибается. Написал Платону – у того все было готово; он дожидался Гарри, чтобы прогнать все наверняка на «боевой» двухпроцессорной машине. Платон и остальные подопечные Джорджика обычно находят горстку собственных дурацких ошибок после первого тестирования, поэтому им нужно дать время.

Пишу Дэвидсону, чтобы сходил на перерыв, но к десяти часам был на работе и тестировал новый образец до победного. Как, кстати, дела с тестированием остальных функций? Нашел, говорит, пару мелочей (и сделал мне великое одолжение, что не прекратил тестирование, как того требует его, Дэвидсона, регламент), но алгоритмисты уже в курсе и быстро поправят. Засунь себе свой регламент кое-куда, подумал я, отложив планшет.