Полная версия
Арвеарт. Верона и Лээст. Том II
Затем, подойдя к подоконнику, он провёл указательным пальцем по тонким рёбрышкам жалюзи и когда они закачались, добавил: «Мне часто кажется, что эта её импульсивность мешает ей анализировать… делать какие-то выводы… проявлять своё благоразумие… Но я, конечно, надеюсь, что она будет счастлива в будущем… Верона достойна лучшего… И если она однажды обратит свой взгляд в мою сторону… я сделаю всё возможное…»
– Ну что ж, – усмехнулась Режина, – ваша искренность мне импонирует, как и то, что вы влюблены в неё и не скрываете этого.
Джош обратился к «Парламенту», испытывая облегчение и, одновременно с этим, малоприятно чувство от сокрытия правды – истины – той, что внезапно выяснилась, и с которой ему придётся уживаться каким-то образом.
Режина подумала: «Ревность… ревность – самое страшное. Половина всех его россказней – чистая профанация. Но к кому он её ревнует? Вряд ли к Генри. И вряд ли к Джону. О Джоне он в полном неведении. К какому-то там „сенатору“? Вот это уже вероятнее. Или к экдору проректору. О нём он, правда, умалчивает. Но это сейчас не важно. Мне надо быстрее увидеться с ней… узнать у неё о Генри… хоть самую малость, хоть что-нибудь…»
– Открываем вторую бутылку? – предложил астролог, докуривая.
– Нет, – отказалась Режина. – Напиваться сейчас не хочется. Мне надо побыть в одиночестве. Чисто психологически, после всего случившегося.
– Да, – сказал Джош, – согласен. Я вас утомил, наверное? Мало вам этого стресса, так тут ещё я с историями и со всякими предупреждениями. Могу предложить вам спальню. Отдыхайте в своё удовольствие.
– Я не хочу вас обязывать. У вас были планы, наверное, пока вы меня не встретили. Можно мне попросить вас найти для меня гостиницу? Полагаю, вы ориентируетесь…
– А Лисканнор? – спросил астролог.
– Я не покину Дублин, пока не увижусь с дочерью.
Маклохлан кивнул с пониманием, на минуту покинул кухню и вернулся с планшетом – эппловским. На выискивание гостиницы ушло полторы минуты, по истечении коих он произнёс:
– Информирую. В центре сейчас всё занято. Есть, правда, пара трёхзвёздочных, но я бы их не советовал. Осталась одна окраина. Предлагаю на выбор несколько. Отели четырёхзвёздочные. Первый – на северо-западе…
– Подождите, – сказала Режина. – Найдите мне тот, пожалуйста, который не самый дальний. Который поближе к центру. Район не имеет значения. Я буду платить наличными.
Джош помолчал немного, изучая схему с отелями – не простую, а интерактивную, и произнёс наконец-таки:
– Вот самый близкий, по-моему. «Глайд Корт Отель» на Лэнсдаун. Номер остался единственный. На сколько дней вам заказывать?
– Дней на десять, я думаю. У неё день рождения двадцатого. Я должна в это время быть в городе…
В половину седьмого вечера Режина рассталась с астрологом, отказавшись от предложения «пойти поужинать где-нибудь», и поехала в Clyde Court Hotel, а сам он – в тяжёлых чувствах, решил вздремнуть на полчасика. Вернувшись в квартиру с улицы, он сходил в туалет, умылся и отправился спать – с надеждой, что Верона с экдором проректором уже покинули Дублин и летят обратно в Коаскиерс, и что как-нибудь всё устаканится. Думать о чём-то большем сил у Маклохлана не было. Забравшись под одеяло, он сказал себе: «Я женюсь на ней. В этом нет никакого сомнения. Трартесверну она не достанется. Пусть он только попробует… пусть он только осмелится…» – и вскоре уснул после этого – в откровенных мечтах о свадьбе и о брачной ночи – в особенности.
* * *
Отец многочисленных дочек, оставивший Лээсту карточку, получил звонок на свой номер где-то в начале одиннадцатого. Услышав: «Мы на О’Коннелл, угол Aби Стрит Лоуэр. Сегодня вы нас подвозили. Туристы из Англии, помните? Сейчас нам нужна машина. Сто Евро в час гарантируем», – Маккеон подумал: «О господи! История продолжается!» Подъехав по нужному адресу в пределах короткого времени, он сразу узрел на О’Коннелл высокого химика с дочерью и, притормозив у обочины, пригласил их бодрым высказыванием:
– Ночь сегодня прохладная! Вы замёрзли, наверное?! А в машине-то печка работает! Ну давайте садитесь! Поехали!
Когда Лээст с Вероной сели, Эскрах спросил оживлённо: «Ну что, они разыскали вас?!»
– Кто конкретно? – спросил проректор.
– Та красивая девушка! И ирландец при ней! Лет под тридцать! Тут такая вышла история! Только сперва скажите, куда мне теперь везти вас.
Верона перекрестилась.
– Скажем, – сказал проректор, – после того, как выслушаем. От этого может зависеть конечное направление.
– Ясно! – сказал Маккеон. – Значит, не разыскали!
В процессе его рассказа, украшенного деталями и громкими междометиями, Лээст с Вероной молчали и даже не переглядывались, но Верона, взяв его за руку, пару раз прошептала: «О господи», – а сам он – вспотевший, бледный – лишь сжимал её пальцы с силой и в один из моментов зажмурился, когда Эскрах сказал: «Представляете?! Вышла из ресторана и лица на ней нет, словно умер кто! Стоит и курит с носатым, а я-то думаю: „Боже мой! Да что же ей там сказали, раз она в таком состоянии!“»
Когда рассказ завершился, Эртебран произнёс: «Спасибо вам. Везите нас к тому дому, у которого вы их высадили. И вот вам сто Евро, сразу. А дальше уже посмотрим. Посмотрим по ситуации…»
Возле дома, где жил Маклохлан, Маккеон остановился и разъяснил наглядно:
– Вот этот подъезд по центру. Туда-то он и вошёл с ней. У них там консьерж, я думаю. Он вам подскажет, наверное.
– Хорошо, – сказал Лээст. – Ждите нас.
Консьерж – старушка с вязаньем – не особенно разговорчивая, тем не менее среагировала, услышав слова на гаэльском: «Мы ищем Джоша Маклохлана». Она отложила свитер и вызвала с коммутатора номер квартиры Джошуа. Через тридцать секунд примерно сонный голос ответил: «Слушаю…»
– Джош, – сказал Эртебран, – открывай нам. И оденься сначала. Я с дочерью.
Маклохлан, в полнейшем ужасе, бросился в спальню, оделся и уже через две минуты предстал перед Эртебранами – растрёпанный и растерянный.
– Где Режина? – спросил проректор – в той самой спокойной тональности, что таила в себе очень многое, как знал Маклохлан по опыту – не самому обнадёживающему.
– М-мисс Ав-вейро в г-гостинице, – ответил он полушёпотом.
– Понятно, – сказал проректор. – Не подскажешь нам, в какой именно?
– В «Глайд Корт Отель» на Лэнсдаун, – смятенно признался Джошуа.
– И что ты успел рассказать ей?
Джош отступил немного и сказал: «Проходите, пожалуйста. Не надо стоять в коридоре. Лучше пройти на кухню. Нам лучше присесть, наверное…»
– Хорошо, – согласился Лээст.
На кухне он первым делом посмотрел на стаканы, на пепельницу, наполненную окурками, на пустую бутылку от Midleton, после этого вытащил Marlboro, сказал Вероне: «Присаживайся», – сам прошёл к подоконнику и закурил – со словами:
– Давай начинай. Мы слушаем.
Джош попросил сигарету и, несколько успокоившись, поскольку успел подумать, что Лээст не будет бить его в присутствии собственной дочери, произнёс – себе в оправдание:
– Мне пришлось поддержать ту версию, что ты – это Генри Блэкуотер… Что ты – Наблюдатель из Англии. Я подумал, так будет лучше. Мне пришлось обобщить, разумеется. Сказать, что альтернативщики все в такой ситуации… что отцы их всех игнорируют… что Верона – не исключение…
– Да? – усмехнулся Лээст. – И ты ей сказал об этом по факту того обстоятельства, что я как раз встретился с дочерью? Сводил в ресторан и так далее?
– Ну-у, – протянул Маклохлан, – я сказал, что бывают случаи…
Эртебран посмотрел на Верону, в ясных глазах которой высветилось выражение, появлявшееся до этого: «Чего ждать от такого профессора?» – затушил свой окурок в пепельнице и сказал:
– Ну вот что, Верона. Давай спускайся на улицу. Мы с экдором Маклохланом поговорим обстоятельнее. Я боюсь, что в твоём присутствии он стесняется разговаривать. Потом я поеду к маме, а вы на портал, пожалуйста. Отправляйтесь назад в Коаскиерс. И оставь мои вещи в Ястребе. И пусть Лиргерт меня заменяет до моего возвращения.
Верона встала со стула, подошла к отцу, обняла его, поцеловала в щёку и, посмотрев на Джошуа, буквально позеленевшего, заметила с лёгкой иронией:
– Сэр, а на что вы рассчитывали? Папа уже говорил про вас, что вы – интриган по духу, но не до такой же степени. Вы просто меня поражаете…
* * *
Режина, приехав в гостиницу, получила свой номер, устроилась – разложила вещи по полочкам и, не находя себе места, попыталась заняться чтением, но уже через четверть часа отложила книгу на тумбочку и отправилась за сигаретами, понимая, что не способна хоть на чём-то сосредоточиться. Купив себе пачку Capri, она покурила на улице и пошла в направлении моря – влекомая даже не мыслями, а скорее – просто предчувствиями. Путь, достаточной долгий, мимо домов и парков, коттеджей с красивыми двориками, привёл её к пляжу – песчаному, в это время почти обезлюдившему. Присев на одну из скамеек, она какое-то время просто смотрела на воду – на волны – тяжёлые, чёрные, и на небо с редкими звёздами – куря, растирая слёзы и повторяя: «Любимый мой… Генри, где ты, любимый мой?» – пока наконец не подумала: «А вдруг они сами искали меня? Искали по разным отелям, пока я была у Джошуа? Они не могли не искать меня, понимая, что я уже в Дублине…» Задрожав от волнения – страшного, она прошептала: «Господи… Господи, помоги мне… Господи, дай мне увидеть его…» – и встав в песок – на колени – прижалась губами к крестику – старинному – португальскому – подаренному ей дедушкой перед отъездом в Ирландию. Вернувшись обратно в гостиницу – в лихорадочном состоянии, она, после душа – горячего, надела старые джинсы и джемпер с глубоким вырезом, закуталась в шаль – ажурную, обулась в танкетки – верёвочные, схватила старую сумочку и оставила Clyde Court Hotel.
Возле паба Nook at O’Connell ни Вероны, ни Генри не было. Переведя дыхание, Режина перекрестилась и вошла – под звон колокольчика – во внутреннее помещение. Всё так же горели факелы, дрова в каминах потрескивали, мерцали высокие свечи – слабым неровным сиянием. Приблизившись к стойке с подсвечниками, она села на стул – высокий, вытерла лоб ладонью и прошептала: «Боже мой… Он где-то рядом, я чувствую…»
* * *
Покинув квартиру астролога – с рюкзаком, где хранилась косметика и пара вещей – прикупленных, и спустившись обратно на улицу, Верона махнула Маккеону и, присев на бордюр, задумалась: «Папа прав, по всей вероятности. Джон доставил письмо в Португалию, зная, чем это кончится. Он знал, что родители встретятся. Он устроил им эту встречу в качестве компенсации за свои со мной отношения. И папа смирился, по-моему. То есть папа смирился с этим, а Джон, в ответную очередь, предоставил папе возможность оказаться сегодня в Дублине. Но всё равно это неправильно. Ведь Джон ничего не сделал, когда мама вернулась в Америку. А почему он не сделал? Чтобы папа не смог помешать ему? Значит, папа страдал всю жизнь исключительно ради единственного? Чтобы Джон мог спокойным образом заниматься моим воспитанием? И он после этого думает, что я способна простить его? В таком случае, он заблуждается…» – она посмотрела в небо и прошептала:
– Вы слышите? Вы просто играете жизнями в угоду собственным прихотям. И на деле я не люблю вас. Я люблю вас как друга, не более. Вы ведь знаете, что я чувствую? Что с вами я не испытываю чего-то самого главного…
Джон, находившийся рядом, подумал: «Знаю, естественно…»
Верона горько вздохнула и попыталась отвлечься – от печальных мыслей о прошлом на мысли о встрече родителей – пока что несостоявшейся, но уже предрешённой фактически.
Лээст и Джош появились минут через пять после этого. Маклохлан – просуггестированный, смутился при виде девушки, с которой не чаял встретиться в таких необычных условиях. Его бровь моментально задёргалась, а рот слегка искривился, выдавая его состояние. Лээст, взглянув в его сторону, произнёс в деловитой тональности: «Доставишь её до Коаскиерса. Мне надо остаться в Дублине», – а затем, повернувшись к Вероне, продолжил распоряжения:
– Мисс Блэкуотер, напоминаю – в среду – самостоятельная. Если будет такая возможность, помогите Джине, пожалуйста. И готовьтесь к зачёту по Ястребу. Мистер Маклохлан сказал мне, что фигуры уже разучены.
Верона присела в книксене:
– Да, сэр, помогу, разумеется.
– И вот ещё, если помните – у нас репетиция вечером. Поём перед эртаонами. Сами вы справитесь, думаю. Программа почти отработана.
– Да, сэр, – повторила Верона. – Вы не должны беспокоиться.
Эртебран попрощался с астрологом – обычным рукопожатием и, подмигнув своей дочери, переключился на Эскраха, что дымил, приоткрыв окошечко: «Ещё один рейс – последний», – на что Маккеон ответил:
– Сэр, да как пожелаете! По мне, так чем больше, тем лучше! Семья у меня большая! Сами ведь понимаете!
Как только машина отъехала, Маклохлан достал сигареты – лээстовские «Мальборо» и закурив с наслаждением, спросил доверительным образом:
– Вы, случайно, не знаете? Он что, получил разрешение?
– Да, – подтвердила Верона. – Не забывайте, пожалуйста, кто он по происхождению.
– Да, – согласился Джошуа, – и при этом связи в правительстве.
Возникла недолгая пауза. Верона зябко поёжилась, поскольку слегка продрогла, невзирая на новую кофточку, и перешла на обочину, давая понять тем самым, что данная тема закончена. Маклохлан тоже поёжился, так как вышел из дома без свитера и, тоже шагнув на обочину, предложил:
– Мисс Блэкуотер, простите меня, но я, если честно, голоден. Поужинать не желаете? Здесь есть ресторан поблизости. Думаю, вам понравится…
Отказа он не услышал, так как Верона, знавшая, что если мужчина голоден, он становится раздражительным, подумала: «Ладно, поужинаем, а то дело опять закончится реактивным нервозом каким-нибудь. Да и мне, если честно, не хочется возвращаться обратно в Коаскиерс…»
* * *
Джина, проснувшись утром, совсем ничего не помнила о ночи со старшим Куратором – начиная с футбольного матча и обещанного свидания – ни о том, как он страстно любит её, ни о том, что лишилась девственности, ни о том, что её приобщили и одарили бессмертием. Покурив у окна свой Vogue, она пошла в душевую – согласно обыкновению, и с ужасом обнаружила странные изменения – причём, довольно пикантные – в самом интимном месте, что вызвало в ней замешательство – сильное и глубокое.
– Мой бог, – прошептала Джина, – но ведь я ничего не делала. Ведь я не сбривала волосы…
В результате, совсем разнервничавшись, Джина вернулась в комнату и расплакалась от беспомощности и полного непонимания происходящей действительности.
Точно так же в своей «четвёртой» рыдала Герета Травар, так как Томас сказал ей ночью, что подаст на натурализацию и при получении статуса сразу же будет к ней свататься и, больше того, рассчитывает, что отец её даст согласие. Таким образом, слёзы Гереты объяснялись иными причинами – во-первых, она была счастлива, а, во-вторых, боялась, что Томасу будет отказано, несмотря на его положение – чемпиона по тоггерсвулту и медитерала с баллом за восемьсот по Эйверу.
Марвенсен в это утро проявил большую ответственность и стал раздавать задания весьма повышенной сложности, в отличие от Свардагерна, заменяющего проректора.
Джимми, уже не помнивший о словах Экдора Терстдарана – о сделанном им внушении на предмет отношения к девушкам, тем не менее оставался под известного рода воздействием и удивил в то утро всех своих однокурсников – вежливым поведением и новой стилистикой речи, нисколько ему не свойственной. Меньше всех удивилась Терна, так как Джимми сказал ей за завтраком – в очереди на раздаче:
– Терна, прости пожалуйста, если я в последнее время обидел тебя хоть чем-нибудь. Ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе…
– Не знаю! – ответила Терна, на что Джимми признался сразу:
– С очень глубокой симпатией.
Подобное откровение добавило в ней уверенности, что Джимми над ней потешается и что данное заявление служит тому подтверждением. В результате она расстроилась и даже не съела сладкого.
Марсо, обнаружив отсутствие и самого проректора, и его протеже Вероны, и вдобавок к тому – Маклохлана, подумал: «Откладывать нечего. Надо писать сенатору. Напишу ему прямо сегодня же. Опишу ему всё в подробностях. Пусть он узнает правду. Истина восторжествует. Я получу повышение, Трартесверна уволят с должности, а проректора сунут в психушку и мало ему не покажется!»
Сам экдор Трартесверн, проснувшись с потерей памяти, сначала связался с Кридартом, узнал о своей аварии, затем позвонил Кеате, которая не ответила, после чего позавтракал – сделал себе яичницу, и стал просматривать новости на выведенной проекции. Самая главная новость – бегство альтернативщицы и его участие в поисках – породило в нём ощущение чего-то очень тревожащего. Сердце его заныло, а боль в голове усилилась. Он отключил проекцию, порылся в кухонном ящичке, где хранились всякие мелочи, нашёл пузырёк с анальгетиками, выпил пару таблеток, в дополнение выпил снотворного, сунул посуду в раковину и вернулся обратно в комнату. Меры такого рода не принесли облегчения. Пролежав полчаса в кровати, Лаарт опять поднялся и обратился к бару, где стояла бутылка Hennessy и пара бутылок водки – финляндского происхождения.
* * *
Маклохлан, и впрямь голодный, заказал себе блюдо с бараниной – запечёные в соусе рёбрышки с гарниром в виде картофеля, а Верона взяла каннеллони, начинённые сыром и зеленью. Общим стал чёрный портер – пенистый и нефильтрованный.
– Ну вот, – сказал Джош, – представляете? Мы с вами пьём пиво в Дублине…
Верона в ответ прищурилась и произнесла с иронией:
– Мы пьём с вами пиво в Дублине с той существенной разницей, что не я вас, а вы пригласили меня, сославшись на то, что вы голодны.
– Не сердитесь, – сказал Маклохлан. – И давайте, пока мы в Ирландии, я для вас буду Джошуа. К чему нам официальничать?
Верона взялась за кружку, подняла её и ответила:
– Да ни к чему, по всей видимости. За ваше здоровье, Джошуа. И за ваше благополучие…
Экдор Эртебран в ту минуту уже подъезжал к гостинице, сожалея о пачке «Мальборо», оставленной им астрологу.
– Эскрах, – сказал он, – простите, но мои сигареты закончились. Угостите меня, если можете…
Маккеон, давно заметивший, что его пассажир извёлся – то трёт себе лоб – вспотевший, то поправляет волосы, то просто ломает пальцы – громко щёлкает косточками, воскликнул с большой готовностью:
– Вот, угощайтесь, пожалуйста, хотя у меня простецкие! Вы, наверно, такие не курите!
Лээст взял сигарету, подкурил зажигалкой Лаарта, затянулся, уже испытывая и слабость в ногах – непривычную, и звон в ушах – нарастающий, и выдохнув – с тем ощущением, что всё вокруг отдаляется и одновременно кружится, прошептал:
– Я приехал, по-моему…
– Вы чего?! – испугался Эскрах. – Сэр, вам что, нездоровится?!
Лээст опять затянулся и ответил: «Нет, я в порядке. Сейчас я пойду в гостиницу. И вот вам ещё сто Евро. Подождите меня, пожалуйста. Если я не вернусь обратно в пределах четверти часа, то вы тогда уезжайте. Тогда я освобождаю вас…»
Так протекла минута. Проректор сидел – докуривая, а Маккеон, уже осознавший, что химик готовится к встрече – жизненно важной встрече, деликатно хранил молчание и думал: «Господи, господи… лишь бы у них сложилось всё… ведь такие люди хорошие, а тоже – страдают, мучаются… что-то у них не складывается…»
Режина в эти мгновения тоже внезапно почувствовала и тошноту, и слабость, и с мыслью: «Перекурила…» – перешла в туалетную комнату. Выпив воды из крана, она оперлась на стойку, зажала виски ладонями и какое-то время стояла, ощущая себя – физически – на грани потери сознания. Когда её отпустило, она посмотрела в зеркало – на лицо своё – побледневшее, покрывшееся испариной, и прошептала:
– Боже мой… Я же умру, наверное, если он тут появится…
Затем, возвратившись к бару, она забрала свою сумочку и покинула паб – пошатываясь, всё ещё не отошедшая от своего состояния. На улице было холодно. Она подошла к бордюру и села – с одним намерением – оставаться на этом месте, пока не случится что-нибудь. Минут через пять примерно такси, хорошо ей знакомое – по номеру и по водителю, плавно притормозило, задняя дверь открылась и она услышала голос: «Мадемуазель, прошу вас…» – голос, давно знакомый ей, – голос её возлюбленного – экдора Генри Блэкуотера.
XXIX
Услышав тот самый голос – нисколько не изменившийся и с прежними интонациями – нежными, чуть ироничными – Режина встала с бордюра и быстро села в машину, не успев ничего увидеть, поскольку сразу зажмурилась. «Теперь обратно в гостиницу?» – послышался голос водителя.
– Да, – сказал Генри, – пожалуйста.
Режина – с тем страшным чувством, что сейчас она просто не выдержит – что сейчас закричит, заплачет, сорвётся в крик – на истерику, зажала лицо ладонью и в ту же секунду почувствовала, как Генри, обняв её плечи, таким же сильным движением отводит ладонь её в сторону. Губы его – горячие – прошептали: «Режина… любимая…» Она повернула голову и прижалась виском к плечу его. Он сжал её пальцы – замёрзшие, потом отпустил их сразу и сам в тот момент услышал:
– Генри… любимый… единственный мой…
Поцелуй его – сильный, страстный – до сладкого оцепенения, до стона её, чуть слышного, длился предельно долго, пока Эскрах вёз их по городу, по ночным опустевшим улицам. Как только они доехали до места их назначения, Генри шепнул: «Малышка, дай мне минутку, пожалуйста. Я скажу пару слов водителю…» Режина, простившись с Маккеоном, выбралась из салона и успела поправить волосы, пока Эртебран внушал ему забыть обо всём случившемся и помнить о дне прошедшем, как о дне совершенно обыденном. Затем, завершив суггестию, Лээст сказал: «До свидания. Счастлив был познакомиться», – на что Эскрах ответил радостно:
– И я за вас тоже счастлив! Разыскали свою красавицу!
Эртебран произнёс: «Спасибо!» – и уже через полмгновения вновь обнимал возлюбленную – как в тот день перед их расставанием – целуя её – сминая её, шепча – повторяя: «Любимая… родная моя… единственная… Господи, как я люблю тебя… Режина моя… любовь моя…» Затем, уже не выдерживая, он чуть отстранился в сторону, посмотрел ей в лицо – прекрасное – совершенно не изменившееся, в глаза её – ярко сияющие, и сказал:
– Пойдём-ка в гостиницу… пока мы ещё в состоянии, иначе нас оштрафуют тут…
* * *
После двух рюмок Hennessy Лаарту стало плохо. Он переместился в ванную, где его сразу вырвало. Посеревший, вспотевший, раздавленный – собственными ощущениями, он вытащил деквиантер и снова связался с Кридартом:
– Слушай, – спросил он, – что со мной? Ты ведь знаешь, наверное? Только прошу, не обманывай. Это что-то серьёзное?
– Экдор, – сказал Лэнар, – простите, мне можно сейчас приехать к вам?
Трартесверн произнёс: «Разумеется», – отключился от вызванной линии, прошёл на кухню, пошатываясь, сел за стол – в самых страшных предчувствиях и, пытаясь отвлечься на что-нибудь, вывел файл на Верону со всей её информацией. Минут пять или шесть примерно он смотрел на её фотографии, проникаясь новыми чувствами – горестными, щемящими, затем подкурил сигарету, прошёл от стола к подоконнику и глядя на синее озеро, прошептал:
– Я что, полюбил её?
Кридарт, возникший вскоре, со скорбным в глазах выражением, сразу сказал – с порога:
– Экдор, вы больны, смертельно. Но надежда ещё сохраняется. Вас может вылечить девушка… иртарская альтернативщица. Сейчас её балл по Эйверу одна тысяча четыреста восемьдесят.
– Да? – усмехнулся Лаарт. – А что, если я отказываюсь? Сколько мне там отпущено? Ты думаешь, я позволю себе?
– Экдор, – сказал Кридарт, – простите меня, но Верона – не альтернативщица. Я просто неправильно выразился. Эта девушка – дочь Эртебрана. Вы сами всё это выяснили. В его файле есть информация. И она готова лечить вас. И отец согласен, естественно.
– Меня с ней что-нибудь связывает? Какие-то отношения?
Помощник замялся сразу. Лицо его покраснело. В глазах появилось отчаяние.
– Так-так, – сказал Трартесверн. – Давай проходи на кухню. Таким я тебя не видел. Это мне уже нравится.
Их разговор продолжился – теперь уже в новых условиях. Лаарт поставил кофе – в джезве с узеньким горлышком, а Кридарт, с его разрешения, закурил, затянулся нервно и, отвернувшись в сторону, признался Лаарту в следующем:
– Вы с ней всё время встречаетесь. Но отец её против, мне кажется. Её хочет сватать, по-моему, кто-то из наших Создателей. Он подарил ей бриллианты. Вы уже в курсе, наверное?
– Да, – сказал Лаарт, – в курсе. То, что она сбежала… Это я виноват, по всей видимости?
– Частично, – ответил помощник. – И Кеата ушла от вас, знаете?
– Да?! – рассмеялся Лаарт. – Вот это – хорошие новости! Теперь скажи мне, пожалуйста, тот факт, что Верона Блэкуотер – дочь экдора проректора – информация общеизвестная?
