Следы на воде

Мила приняла мой звонок с большим энтузиазмом. Я бы даже сказал, что она была мне рада намного больше, чем я ей. Это было ужасно приятно. Мы проговорили почти час, а потом пришла мама и сказала, что пора ложился спать, так что пришлось заканчивать.

Я лёг в кровать и уже стал засыпать, когда мне пришёл Зов. До этого мне приходил Зов только от Дениса, но этот Зов был незнакомым, каким-то мягким, трепещущим и неуверенным. Я отозвался. Оказалось, что это Мила. Её Зов был неровным, мне даже показалось, что он сейчас прервётся.

В этот момент я чуть себя не выдал, попытавшись перетащить связь на себя, но Мила ничего не заметила. Похоже, что для неё было внове пользоваться телепатией. Мы проговорили ещё часа три. В конце концов, Мила сказала, что совсем-совсем устала и очень хочет спать. Время было что-то около двух ночи по Москве.

С этого дня ни одной ночи не проходило, чтобы мы не общались с помощью телепатии. Милин Зов с каждым разом становился увереннее, так что под конец её поездки мы проговорили почти пять часов подряд. В каком-то смысле это был рекорд.

Нам так понравилось разговаривать перед сном, что даже когда Мила вернулась, мы не бросили этого занятия. Возможно, дело было в том, что во время Зова твой собеседник может слышать не только твои слова, но и ощущать твои чувства. Это было самое лучшее время в наших отношениях. Ни она, ни я не признавались друг другу в любви, но всё же между нами что-то определённо было.

Я стал гораздо чаще бывать у Милы. До этого по большей части она приходила ко мне, а теперь мы стали сидеть у неё. У неё была своя комната в такой же как у нас четырёхкомнатной квартире, что не удивительно, ведь она фактически жила прямо надо мной. Вот только обставлена она была совершенно по-другому. Ну, конечно, не совсем уж иначе. Тривизор висел у нас на одном и том же месте, на стене напротив кровати, но если у меня кроме простой кровати, письменного стола и пары шкафов в комнате ничего не было, то у Милы практически всё пространство было заставлено какими-то пуфиками, мягкими игрушками и тому подобной ерундой. Розовые занавески с рюшами и обои в таких же розовых тонах дополняли общую картину девичьей спальни.

Ещё в углу у окна наличествовал мольберт с какими-то набросками, а справа от двери стояло настоящее древнее пианино! Мила, как оказалось, очень неплохо на нём играла.

Её мама всегда была мне рада, а младший брат постоянно приставал с чем-нибудь. Единственное, чего я не мог понять, как ко мне относится её отец. Его звали Николай Павлович, и он практически всегда был занят. Я постоянно видел его сидящим у компьютера с надетым обручем псиинтерфейса[4]. Мила говорила, что он всё время что-то проектирует.

Когда мы встречались, он здоровался со мной и шёл дальше. В его взгляде была какая-то холодность, и мне это было совершенно непонятно, ведь я был парнем, и мне казалось, что он должен был только радоваться тому, что я обратил внимание на его дочь. Тем более что никаких других подружек у меня не было. Мне даже пару раз ужасно хотелось покопаться у него в голове и выяснить, что же он всё-таки обо мне думает на самом деле, но каждый раз я себя останавливал. В конце концов, я на это дело плюнул. Не нравлюсь я Милиному отцу, ну и наплевать. Главное, что я нравлюсь Миле, а с остальным мы как-нибудь разберёмся.

Но в начале февраля всё внезапно закончилось. Просто однажды Мила не послала мне Зов перед сном. Я подумал, что она, наверное, устала, или ещё что-то подобное. Сам я, конечно, тоже мог с ней связаться, но это бы меня выдало. В общем, в эту ночь я проворочался в постели почти час, а потом всё-таки уснул. На следующий день Мила снова никак не дала о себе знать, и на душе у меня заскребли кошки.

Я позвонил ей через два дня. Она ответила, но сказала, что не может сейчас говорить, и положила трубку. С этого момента так стало постоянно. Я звонил, и каждый раз оказывалось, что ей то некогда, то она занята, то ещё что-нибудь. В конце концов, даже до такого тупицы, как я, дошло, что со мной просто не желают общаться.

Я прекратил звонки и несколько дней просто мучился, постоянно задавая себе один и тот же вопрос: «Что же случилось?» Но ответа так и не находил.

В конце концов я решил поступить так, как нам советовали на уроках психологии в мужской школе[5]. Нужно просто набраться смелости и выяснить всё лично. Как нам говорил наш психолог-преподаватель: «Любой ответ, который вы получите, будет лучше неизвестности!» Придя из школы, я вышел во двор, сел на скамейку у подъезда и стал ждать Милу. Просидев примерно полчаса, я совсем замёрз и решил прогуляться до ближайшего портала метро.

Я встретил её в парке по дороге к РАРКу. Она шла с парой своих подружек по школе. Увидев меня, Мила почему-то покраснела и стала смотреть в другую сторону, как бы меня не замечая. Может, этот номер и сработал бы пару недель назад, но не сейчас. Я подошёл к ней и сказал:

– Привет!

Её подружки посмотрели на меня довольно холодно, а Мила почему-то промолчала.

– Кто это, Мил? Это что, тот простак, о котором ты говорила? – спросила одна из них.

– Н-нет… – замялась Мила. – Это просто мой бывший одноклассник.

Я слегка опешил, но потом всё же взял себя в руки и сказал:

– Мил, нам надо поговорить.

– Давай потом, а? – тут же ответила она. – Мне сейчас некогда, мы спешим.

– Разве? – спросила та же девочка.

У неё было противное, капризное лицо, похожее на кунью мордочку.

– Мы ведь просто хотели посидеть у тебя и попить чаю! Не волнуйся, мы тебя подождём. Да, Саша? – спросила она третью девочку.

– Конечно! – ответила Саша – Мне жутко интересно, о чём он будет с тобой говорить. Наверное, о чём-то очень важном!

Мила как-то сникла, а затем грубо сказала:

– Ну хорошо, говори, чего ты хочешь?

– Давай не здесь, – сказал я, бросив красноречивый взгляд на её подружек. – Отойдём вон туда! – и я показал на заснеженную дорожку, ведущую вглубь парка.

Мила кивнула, вздохнула и пошла за мной. Девушки остались стоять, заинтересованно смотря в нашу сторону. Мы прошли метров десять, после чего я обернулся и сказал:

– Мил, что случилось? Ты не звонишь мне и не присылаешь Зов. Когда я звоню, ты вечно занята. Мил, я тебя чем-то обидел?

– Нет-нет… Всё нормально! Просто я в последнее время действительно очень занята, нам много задают, и я… – она замолчала, лихорадочно пытаясь придумать ещё какие-то отговорки.

– Мил, раньше ты всегда приходила ко мне, если у тебя что-то не получалось, а теперь ты про меня как будто забыла. Но это всё неважно! Знаешь, я не говорил тебе этого раньше, но ты… ты мне очень нравишься!!! Мила, я тебя люблю! Давай встречаться! – выпалил я на одном дыхании.

Наверное, от волнения, я сказал это слишком громко. Так как, после этого я услышал, как её подружки противно захихикали, а та, что с куньей мордочкой, сказала громко:

– Это всё-таки он! Ха-ха-ха!

Мила посмотрела на меня, потом на них, лицо её стало как будто каменным и холодным, каким я его никогда ещё не видел. И она сказала:

– Нет. Я тебя не люблю! Уходи!

– Но-о… Почему? Мил, нам ведь было так хорошо вместе? Почему? – в моей душе творилось что-то невообразимое.

– Потому!!! – зло воскликнула она. – Ты мне противен, дурак!!! Ненавижу тебя!!! Уходи!!! Меня вообще не интересуют простаки!!!

– Что?.. – спросил я совершенно растерянно.

Последняя её фраза оказалась просто ошеломляющей.

– Что слышал!!!

В следующий момент у меня в голове зашумело, как будто меня стукнули чем-то тяжёлым. Я как будто раздвоился. Одна часть меня вся кипела от обиды, злости, ярости и недоумения, а вторая была абсолютно спокойна. Я посмотрел на Милу, и мне ужасно захотелось узнать, неужели она и правда так думает. И тогда я не выдержал. Псимагия во мне закипела, переливаясь через край, и я нанёс ей псионический удар.

Её простенькая защита слетела, как слетают со скамейки упавшие листья под порывом сильного ветра. Я просканировал её сознание и увидел там такую картину:

Несколько девочек стояли в классе, и одна из них, с куньей мордочкой, говорила:

– Влюбиться в простака? Это надо просто ума лишиться! Они же просто животные!

– Всю жизнь прожить с простачком? Да это надо быть просто полной дурой! Нам ведь не по сорок лет! – поддержала первую вторая её подружка.

– Да-да… – воскликнули другие девочки. – Эти простофили, да кому они нужны! Вокруг столько красивых молодых дворян!

Дальше я смотреть не стал. Меня всего просто заколотило. «Значит, вот в чём дело! Я не псимаг, не дворянин, значит, об меня теперь можно ноги вытирать?»

Я медленно осмотрелся вокруг. То, что вскипело во мне в первый раз, оказалось просто мелкой рябью на воде, теперь же во мне поднялся настоящий девятый вал, он выплеснул наружу Силу, затопившую всё окружающее пространство.

Практически против моей воли, все скамейки и урны в радиусе двадцати метров подпрыгнули в воздух. Мила смотрела на меня широко открытыми глазами и пыталась набрать воздуха в лёгкие. Я услышал, как её подружки завизжали, когда поднятые мною предметы закружились в безумном хороводе.

– Значит, дело в том, что я не псимаг, да?!! – прокричал я в бешенстве. – А какой псимаг тебе нужен?! Думаю, класс D тебя не устроит, правда?!! Тогда, может быть, класс С? – и я поднялся в воздух на полметра.

– Хотя C – это ведь тоже не очень круто?!! Лучше ведь класс B? – во мне будто что-то леденело, я чуть сосредоточился и телепортировался на два метра вверх.

Я услышал, как Мила закричала от ужаса, но остановиться уже не мог.

– Но самое лучшее – это ведь класс A??? – я взмахнул рукой, и рядом со мной появился портал. – Вот только об одном ты не подумала! А нужна ли ты псимагу класса А?! ПРОЩАЙ!!! – крикнул я, и вошёл в созданный мною портал.

Было тихо… я стоял, а точнее висел в воздухе над своим укромным местом, где скрытно тренировался. Опустившись на землю и смахнув лёгким усилием воли снег с поваленного дерева, я уселся на него. Сил не было, эмоций не было тоже, только одна тоскливая горечь жгла меня изнутри. Не знаю, сколько я так просидел. Минуту, пять или полчаса.

В какой-то момент я ощутил, как рядом открылись сразу несколько порталов. Из них появились люди в комбезах, расшитых защитными рунами, и даже несколько БГСов. Ещё через секунду на меня накинули АМС[6], а затем перед моими глазами что-то вспыхнуло, и я потерял сознание.

Я очнулся в маленькой комнатушке без окон и дверей, на которую было наложено АПМ-поле[7]. Потом меня долго допрашивал милый женский голос. Раз пятнадцать он спросил, кто я, откуда и как меня зовут. Вопросы были странные, про какое-то задание, разведмиссию и тому подобную чушь. Это было как в дешёвом шпионском фильме. В конце концов, мне стало смешно, и вместо ответа на очередной идиотский вопрос я просто рассмеялся. И тут же милый голос пропал, а в голове моей возник жуткий душераздирающий визг. Я попытался заткнуть уши, но это не помогало. В голове запульсировала жуткая боль, и я чуть не потерял сознание.

Я плохо помню, что было дальше, но в конце концов меня оставили в покое.

Я просидел в заключении трое суток. Допросов больше не было, еда появлялась три раза в день и, в общем-то, всё было не так уж плохо.

Делать было совершенно нечего. Ни тривизора, ни компьютера, никаких других технических приспособлений я не нашёл. В первый день я просто отсыпался, а на второй более-менее пришёл в себя.

Я стал думать, чем же всё это кончится. Неизвестность пугала больше всего. Я стал припоминать законодательство Империи и прикидывать, что мне будет за то, что я натворил. Ничего хорошего мне в голову не приходило. Вторжение в разум другого человека, не важно, был он псимагом или простолюдином, каралось очень строго. Считалось, что это почти то же самое, что и изнасилование.

Мне очень хотелось узнать, что с Милой. Я чувствовал раскаяние и вину за то, что сделал с ней. Нужно было всё же держать себя в руках. Нельзя было терять контроль.

Ещё мне было горько. Горько от осознания того, что Мила меня не любит. Этот факт просто сжигал меня изнутри. Но я считал, что так мне и надо. Это было как бы наказанием за содеянное.

Меня бросало из одной крайности в другую. То мне хотелось расплакаться и извиняться перед ней, то наоборот я говорил себе, что она того не стоит и так ей и надо.

Наконец на третий день мне приказали встать в центре комнаты на проявившийся красный круг и закрыть глаза.

Почувствовав неуловимый сдвиг, как будто дохнуло лёгким ветерком, я открыл глаза. Меня переместили в комнату немногим больше, чем моя камера. Простой без изысков стол и стул были практически единственными предметами обстановки.

За столом сидела средних лет женщина в строгом костюме со значком министерства псимагии на лацкане пиджака и простым бейджиком с надписью: «Её милость Ирина Григорьевна Руднева. Старшая следовательница». Я всё ещё находился в АПМ-поле, так что не мог почувствовать, является ли она псимагом и какова её сила.

– Садитесь, Сергей Александрович, – сказала она, указав на единственный стул у стола.

– Итак, вы, Сергей Александрович Дмитриев, – проговорила она, раскрывая лежащую перед ней папку. – Незарегистрированный псимаг, предположительно А-класса. Вы обвиняетесь в сокрытии своих способностей от министерства псимагии, нарушении Кодекса Поведения Псимагов, нанесении ущерба общественному имуществу, а также в нанесении физических и психических травм лёгкой и средней степени тяжести трём гражданам Российской Империи. Я ничего не упустила? – задала она риторический вопрос в пространство. Затем Ирина Григорьевна посмотрела на меня и спросила: – Вы можете что-то сказать по этому поводу? Может быть какие-то смягчающие обстоятельства? Говорите, следствие учтёт всё вами сказанное!

Я молчал, обдумывая, что же я могу сказать в своё оправдание. Последние три дня я только и думал, почему я всё это натворил, и зачем вообще мне это было надо. Ответа у меня не было. Всё это было как-то совершенно глупо и бредово, что даже смешно. Наконец я вспомнил, что ещё мучило меня все эти дни.

– Скажите, Ирина Григорьевна, что с Милой? Она очень пострадала? Травмы средней тяжести – это очень опасно?

– Вам это действительно интересно? Или вы спрашиваете только потому, что боитесь серьёзного наказания?

– Я… я не боюсь наказания, – сказал я, глядя ей прямо в глаза. – Я отвечу за всё, что совершил. Я спрашиваю потому, что она мне небезразлична… как бы глупо это сейчас не звучало.

– Да? Как же вы могли такое сделать с девушкой, которая вам небезразлична?

Я опустил глаза и посмотрел в пол.

– Не знаю. Всё это как-то слишком быстро произошло. Я просто хотел узнать, что же она обо мне на самом деле думает…

– И поэтому влезли ей в голову?

– Да, – сокрушённо подтвердил я. – Я не верил тому, что она мне сказала…

– А что она вам сказала?

– Она… она сказала, что ненавидит меня! И это после того, как я ей признался! И самое главное, она сказала, что дело в том, что я не псимаг!

– И вас это, конечно, задело, да?

– Да! Очень задело! Я просто вне себя был, Сила во мне как будто закипела и…

– И вы сломали её защиту. Да ещё и защиту её подружек заодно.

– Правда? Про них я как-то даже и не подумал…

– Сергей Александрович, – устало проговорила Ирина Григорьевна, – если бы вы проходили настоящее серьёзное обучение, вы бы лучше контролировали свою Силу. А так, вы даже не заметили, что ударили по площади. И слава Богоматери, что там больше никого не оказалось, иначе жертвами стали бы и они.

– Я понимаю…

– Понимаете? Навряд ли. Вы дикарь, и, что само прискорбное, вы очень сильный дикарь, плохо контролирующий свои способности, – Ирина Григорьевна сделала паузу, вздохнула и продолжила: – А что было дальше? После того как вы сорвали защиту с Миланы и остальных?

– Я провёл поверхностное сканирование воспоминаний. И увидел ту дурацкую сцену.

– Какую сцену?

– Там группа девочек разговаривала о парнях-простолюдинах…

– И это ещё больше вывело вас из себя?

– Да. Я совсем потерял контроль. Говорил всякую чушь, кажется, поднял в воздух скамейки и урны.

– А потом?

– Потом я открыл портал и ушёл.

– И всё? Больше вы ничего не делали?

– Ничего. Мне тогда вообще ничего не хотелось делать. Даже думать.

– Хорошо. С этим всё более-менее ясно. А теперь расскажите мне, почему вы скрывали свои способности?

Я посмотрел на Ирину Григорьевну и, помедлив, ответил:

– Я не хотел уезжать в интернат.

– Да? А почему?

– Потому что хотел остаться с мамой.

– А откуда вы узнали, что вас туда заберут?

– Я… – выдавать Дениса мне не хотелось, поэтому я схитрил. – Просто знал, это ведь никакая не тайна!

– Обычно дети вашего возраста ни о чём подобном не думают. Вы, наверное, увидели, как кого-то увозят, да?

– Не помню… может быть, и видел…

– Можете не увиливать, Сергей Александрович! Мы знаем, кто помогал вам скрываться. Это был ваш друг, Денис Надеждович Лопатин. Это его вы видели уезжающим в интернат, да?

– Да, – подтвердил я, ведь отпираться дальше не имело смысла. – Что ему за это будет?

– Ему? Ничего, он, как и вы, был в таком возрасте, в котором не мог отвечать за свои поступки. В Российской Империи уголовная ответственность наступает, только с четырнадцати лет, если вы не знали.

– Хорошо, – с облегчением выдохнул я.

– Как вам удавалось обманывать проверяющих?

– Я использовал «Плащ Обывателя».

– В семь лет?

– Да. Денис научил меня ему, я долго тренировался и смог поддерживать его целый день. Никто ничего не обнаружил.

– У вас это превратилось в настоящий талант, Сергей Александрович! Но лучше бы вы направили свои силы на что-то более полезное Родине, – посетовала она. – Что было дальше?

– Дальше? Да ничего, я стал учиться сам, по книгам.

– Денис помогал вам?

– Иногда, когда приезжал в гости к бабушке.

– Когда вы последний раз с ним общались?

– Года два назад… кажется в августе.

– Вы сами освоили телепортацию?

– Ну-у… практически сам. Денис показал мне её один раз, а потом я уже сам пытался.

– А портал?

– Это я уже сам разобрался. Там примерно такой же принцип, просто точка фокусирования вне твоего тела…

– Понятно, – в голосе Ирины Григорьевны послышались нотки уважения. – На ком ещё вы применяли псионику?

– Да, в общем, ни на ком. Иногда читал мысли мамы и сестёр, ну и бабушки.

– А на учителях?

– Нет. Пару раз пробовал, но чуть не засыпался, поэтому перестал.

– Хорошо. А на Миле?

– Нет. Она бы это сразу заметила!

– Но вы ведь помогали ей заниматься?

– Помогал.

– И она ничего не замечала?

– Нет.

– И не задавала никаких вопросов?

– Задавала, но только в самом начале.

– И как вы объясняли свою осведомлённость?

– Я сказал, что прочитал много книг по псимагии, гораздо больше, чем она.

– И она поверила?

– Да.

– Хорошо.

– Ирина Григорьевна, так что с ней? – снова задал я, мучающий меня вопрос.

– С Милой? С ней всё более-менее в порядке, специалисты говорят, что у неё лёгкий шок, но это не опасно. Если вы и правда провели только поверхностное сканирование, то, скорее всего, никаких последствий не будет. Но при том вашем состоянии утверждать что-то со стопроцентной гарантией я бы не стала.

– Нет, я не забирался глубоко! Я же сказал, я сразу наткнулся на эту сцену, а потом уже не было смысла копаться дальше.

– Посмотрим. Время покажет, – ответила Ирина Григорьевна, покачав головой.

– А её подружки? Им сильно досталось?

– Ну, им в голову вы не забирались, так что они уже почти в полном порядке.

– Слава Богородице! – вырвалось у меня.

– Вернёмся всё же к вам, Сергей Александрович. Всё, что вы натворили, конечно, не является страшными преступлениями, но в сумме тянет на два-три года исправительного режима в учреждении для социально-опасных личностей с сильными псимагическими способностями. Конечно, если мы передадим ваше дело в суд, – тут Ирина Григорьевна сделала паузу и посмотрела на меня каким-то ожидающим взглядом.

– А разве, вы можете этого не делать? – задал я совершенно идиотский вопрос.

– Ну-у-у… – протянула Ирина Григорьевна. – Если вы чистосердечно раскаетесь в содеянном и добровольно выполните наши требования, то мы можем закрыть это дело, учитывая ваш ещё незрелый возраст.

– Правда?! А какие требования?

– Во-первых, вы должны добровольно пройти проверку ваших способностей, – ответила она. – А во-вторых, вы должны подписать вот это прошение, – Ирина Григорьевна ловко вытащила пластолист из папки и подвинула его ко мне.

Я взял пластолист и стал его быстро читать. Это было прошение от моего имени о зачислении меня кадетом в Одинцовское военное училище. Честно говоря, я застыл в недоумении, потом перечитал бумагу ещё раз и спросил:

– И это всё?

– Да, других требований у нас нет, – ответила Ирина Григорьевна. – Вы думаете, что это слишком мягкое наказание? – с усмешкой добавила она. – Вы просто не знаете, что за порядки в Одинцовке. Это училище предназначено для социально неадаптированных молодых людей с сильными и средними псимагическими способностями. Таких, как вы. Но всё же это не исправительное учреждение, а коррекционное. Мы даём вам, Сергей Александрович, ещё один шанс. Последний шанс стать полноправным членом нашего общества и занять в нём место, подобающее вашим способностям. Воспользуетесь вы этим шансом или нет, решать вам.

Всё встало на свои места. Второй шанс. Звучит красиво, но всё же мне кажется, что эта Одинцовка – то же самое исправительное учреждение, только под другим названием. Э-э-эх… Вот только реально выбора у меня практически нет. Суд и приговор – это будет настоящий позор для мамы и бабушки. Да и что я потом буду делать? Куда меня возьмут с такой биографией? Ни в какой серьёзный ВУЗ не попадёшь. Да и смысл мне идти в простой ВУЗ, если я псимаг? Мне нужно учиться псимагии, а не заниматься ерундой. А как раз там меня и будут учить, да ещё и без экзаменов примут.

– Хорошо. Я подпишу прошение, – я взял протянутую Ириной Григорьевной ручку и поставил под прошением свою подпись. – Это всё?

– Нет. Теперь вы должны пройти проверку псимагических способностей, – ответила она, вставая. – Пойдёмте.

Я вышел вслед за Ириной Григорьевной из кабинета и прошёл к лифтовой шахте. Тут уже АПМ-поля не было, и я смог рассмотреть её ауру. Как я и думал, она была псимагом. Вот только сила у неё была не слишком велика, самое большее середнячка. Подойдя к шахте, Ирина Григорьевна оглянулась и спросила:

– Левитировать умеете?

– Конечно! – ответил я.

– Тогда спускайтесь за мной, – сказала она и шагнула в пустоту шахты.

Я последовал за ней. Мы спустились этажей на двадцать пять, после чего вышли в практически такой же коридор. Прошли несколько больших железных дверей и оказались в огромном помещении, больше похожем на ангар, заполненном самым разным оборудованием, которое я видел первый раз в жизни.

Нас ждали.

Ирина Григорьевна сдала меня с рук на руки женщине помоложе.

Женщина была одета в белый халат, какие носят лаборанты, а на носу у неё были надеты очки со срезанными сверху линзами, какие часто носят учительницы. Меня подвели к чему-то похожему на огромный вертикально стоящий томограф, приказали раздеться и встать в центр. Слава Богородице, что тут стояла кабинка для переодевания, а то я бы сгорел со стыда. Из всей одежды мне оставили только что-то типа набедренной повязки, еле прикрывающей моё естество. Я встал в середину и прикрылся руками, но мне тут же приказали опустить руки и держать их вдоль бёдер.

После первого исследования было ещё множество других. Меня промучили больше часа. Чего я только не делал. Но, в конце концов, проверка завершилась.

Ирина Григорьевна всё это время наблюдала за мной. И когда мне сказали посидеть и подождать, заинтересованно смотрела за обработкой результатов. Потом она подошла ко мне и сказала:

– Пойдём. Теперь я отвезу тебя в Одинцовку.

– Даже с мамой не дадите попрощаться? Она вообще знает, где я? – спросил я несколько возмущённо.

Ирина Григорьевна остановилась. Посмотрела на меня, покачала головой и сказала:

– Пожалуй, я могу разрешить тебе повидать её. Не нужно думать, что министерство настолько жестоко.

– Протяни правую руку! – приказала она мне.

Когда я это сделал, на мою руку быстро надели браслет из серебристо-белого металла.

– Это следящее устройство, – пояснила она. – Пойдём!

Ирина Григорьевна повернулась и пошла назад по коридору, на ходу объясняя:

– В принципе, ты можешь попытаться его снять, но это будет означать, что ты разрываешь наше соглашение.

В этот момент мы вышли в большой, почти пустой холл с несколькими охранницами в форме министерства, стоящими у выхода. Ирина Григорьевна кивнула охране и, повернувшись ко мне, сказала: