Заговор Феникса

– Понято, босс-леди, – сказал Майлз, и прозвучал слабый щебет.

– Я сказала Условие Один, мистер.

Саммерс встала и подошла к пульту защиты.

– Мы уже в Условии Один!

Кельвин не мог не ухмыляться.

– Что, нет огней? – Саммерс оглянулась вокруг, борт выглядел точно так же, как и раньше, спокойно освещенный мягким белым светом.

– Да, есть огни, – сказал Майлз, указывая на крошечную мигающую тревогу на его консоли.

– А как же потолочные светильники и клаксон? – Саммерс была ошарашена.

– Кельвин давно их убрал, – сказала Сара.

Саммерс повернулся лицом к нему.

– Вы их убрали?

Кельвин пожал плечами.

– Вам не кажется, что много красных фонарей и шумных сигнализаций – это именно то, что отвлекает от работы на борту в критический момент?

Она выглядела готовой опровергнуть его, но Сара вмешалась.

– Мы на пяти тысячах метров и быстро приближаемся.

– Полная остановка.

– Выполняю полную остановку.

– Что у вас?

– У корабля нет никаких политических отметок или отличительных цветов – возможно, их свет погас. Но никаких явных повреждений внешнего корпуса нет. Это личная яхта Модель Б, изготовленная полярской корпорацией из Рию Семь. Предназначена для двух пассажиров, но на борту только один, подающий признаки жизни, который кажется в порядке.

– Один человек? – спросил Кельвин. – Кто бы зашел так далеко на таком корабле? Это как найти скоростной катер посреди океана.

– Кто-то из камня, – сказал Майлз.

Саммерс посмотрела на него.

– Храбрость и глупость – это две стороны одной медали.

Кельвин отправился на оперативный пункт.

– С чем мы имеем дело, Шень? Полярианец?

– Человек, на самом деле, – он постучал по своей консоли. – Эээ… теперь я не уверен.

– Что значит «не уверен»?

– Это модифицированный человек, сэр.

Мурашки прошлись по позвоночнику Кельвина, пульсируя по его телу, в то время как всплески похороненных воспоминаний пришли в голову, образы из его самых глубоких, темных кошмаров.

– Какой модифицированный человек?

– В базе данных он указан как тип три Ремории.

– Хорошо, штурвальный, приведите нас в стыковочный диапазон и откройте канал, – сказала Саммерс.

– Отставить! – вмешался Кельвин.

Все было точно так же, как было на Троице… много лет назад.

– Сэр?

Шень оглянулся на него, но Кельвин переключил свое внимание на Сару.

– Закройте канал и разгонитесь до 5 процентов, пока мы не окажемся в шестистах километрах отсюда, а затем сделайте глубокий прыжок, по крайней мере, на 80 процентов. Мы сваливаем отсюда. И Майлз, держи эту систему Стелс включенной.

– Сэр? – спросила Саммерс, более требовательно, чем Шень.

– Сара, ни при каких обстоятельствах ты не будешь пытаться связаться с этим судном или приблизиться к нему. Это ясно?

– Да, сэр, – сказала она, немедленно выполняя требования. – Один-двадцать градусов рыскания и движение вперед.

– Мы должны ответить, – сказала Саммерс. – Пока он сидит там, он безобиден.

– Ему повезло, что я не взорвал его прямо сейчас.

Майлз повернулся.

– Еще не поздно, Кэл. У меня всегда есть пара кормовых ракет, готовых к запуску.

Саммерс вошла на линию прямой видимости Кельвина.

– На пару слов, лейтенант-командир.

Она кивнула в сторону его кабинета.

– Хорошо, – сказал он, жестикулируя ей, чтобы она повела за собой.

Как только дверь захлопнулась, Саммерс вышла из себя.

– Что вы делаете? У нас есть долг!

– Иногда, на благо экипажа, приходится нарушать несколько правил и принимать трудные решения.

– У нас есть долг, как у людей, а не только как у офицеров!

Кельвин сел за свой стол, едва в состоянии стоять. Как бы громко ни звучала Саммерс, она была ничем по сравнению с возрождением похороненных воспоминаний, скручивающих его мозг. Все в этой ситуации казалось настолько чертовски знакомой, что он едва мог разделить в своем сознании Ночного Ястреба и Троицу. Он все еще мог видеть лица своих друзей так же ясно, как их кровь пропитывала бумаги, в то время как эхо их криков, распространявшихся с палубы на палубу, было еще более сильным.

Он укрылся, чувствуя необычайный холод, и, как говорила Саммерс, он просто сидел в глубоком оцепенении, уже не в настоящем.

– Вы должны обратить на меня внимание!

Он вернулся к своему местонахождению и очень спокойно посмотрел ей прямо в глаза.

– Саммерс, ты знаешь, что такое Ремории?

– Нет.

– Это существо, которое пришло с секретной планеты под названием Ремус Девять. Третий тип Ремории, по сути, ликантроп.

– Оборотни?

Ее любопытство переросло в скептицизм.

– Такого не бывает.

– Технически, конечно, вы правы. Ликантропы не встречаются в природе. Но и голубых роз тоже нет, и тем не менее в Столичном мире есть их огромные сады. Вы должны помнить оранжево-синие земли на Капитолийской площади, не так ли?

– Да.

– Ну, как эти цветы были модифицированы, так и животные иногда были модифицированы. И хотя Империя надорвалась, чтобы закрыть науку, около пятидесяти лет назад генетические эксперименты Римуса Девяти породили все виды модифицированных людей. Наиболее доминирующими были два и три типа, стригои и ликантроп, соответственно. Они разные. На самом деле они не вампиры и оборотни. Например, стригоям не нужно сосать кровь, они не носят накидки и не живут в гробах, а ликантропы не очень похожи на волка по внешнему виду. Конечно, по сравнению с мужчиной, они более волосатые, более мускулистые, у них удлиненные когти, и они одичалые. Но в остальном они не похожи на волков. Некоторые говорят, что их создание было вдохновлено древними суевериями и легендами.

– Кто бы мог сказать… все, что я знаю, это то, что к лучшему и худшему, мы – человеколюбивые – искренне сдаемся, даже тогда, когда мы должны. Возможно, это наша величайшая добродетель, но это и наш величайший порок. Вместо того, чтобы бросать полотенце, как только мы узнаем, что нет настоящего Потерянного Города Золота, мы пытаемся построить его… и слишком далеко раздвинуть границы. Что бы они ни пытались сделать, будь то что-то благородное или какой-то больной эксперимент, обслуживающий гораздо более сумасшедший конец… это не имеет значения. Результаты говорят сами за себя. И к тому времени, как Империя поймала и вывела из строя ученых Римуса, большинство из них уже были убиты собственными творениями. И теперь тысячи измененных людей все еще неучтены. По оценкам крыла Intel, их число возросло.

– Они могут размножаться?

– Не половым путем. Но, как вирус, они могут передать свое подобие хозяину. Целый, здоровый человек с правильной группой крови помогает этому. Первая положительная группа наиболее уязвима. Которая, к сожалению, и у меня.

– Значит, наш посылающий сигнал бедствия – оборотень, и он может превратить других людей в оборотней? И поэтому мы не собираемся отвечать на его сигнал бедствия, даже если этого требует долг?

– Верно.

– Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.

Его глаза сузились. Она не отступала.

– В чем проблема? Нам нужны серебряные пули?

– Нет, обычные пули отлично работают. Просто их нужно много. Хотя зажигательные, кажется, работают лучше всего.

– Вы преувеличиваете.

Он уставился на нее с убийственным взглядом.

– Вы ничего об этом не знаете.

Она скептически подняла бровь.

Он взглянул в сторону и на мгновение уставился на свой стол, позволив воспоминаниям пронестись через его разум. Даже после всего этого времени, они все еще были мучительными, таким образом, он никогда не мог описать их точно, и очень немногие люди могли понять. Может быть, никто и не мог. Конечно, не Саммерс, которая стояла там, выполняя свой долг, требуя узнать, зачем он приказал им уйти. Она должна была знать, почему. Даже если она никогда не смогла бы оценить это в полной мере. Есть опасные части Вселенной, о которых никто не говорит, и она не должна быть в неведении о них, служа вторым.

– Саммерс, ты когда-нибудь слышала о ISS Троица?

– Да, это был командный крейсер Седьмого флота, но у него были какие-то проблемы с проектированием, и он взорвался несколько лет назад из-за утечки катушки. Нас проинструктировали об этом, когда дали новые процедуры для частиц…

Он перебил ее:

– Это было просто прикрытие.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что на самом деле все было не так.

– И… вы знаете это из какого-то секретного файла разведки?

– Нет, – он посмотрел на нее несколько секунд, – я знаю, потому что я был там.

Она сложила руки, чтобы выглядеть более скептично, но ее глаза выдавали любопытство. Он привлек ее внимание полностью.

– До того, как я стал членом крыла Intel, я служил на военно-морском корабле. Я был третьим лейтенантом – у меня едва хватало медной эмблемы в месяц, и я был пилотом на тренировках, неопытным офицером Зеленого Сдвига, который пролетал очень мало, но, несмотря ни на что, был за рулем, когда все это происходило.

Он решил не рассказывать Саммерс о своих отношениях с молодым оперативником. Думать о тепле и доброте Кристины было слишком болезненно, и это не чертово дело Саммерс.

– Я пробыл на корабле всего несколько месяцев и не был так хорошо знаком с большинством людей на борту. Но я знал старпома. Он вроде как взял меня под свое крыло. Он преподавал в Кэмдейле, где я учился, и ему нравилось говорить о доме. Мы играли в карты и все такое. В любом случае, в этот особенный день и он, и командир дежурили, чтобы помочь нам тренироваться. Мы чувствовали, что на самом деле все встает на свои места, пока не приняли этот сигнал бедствия.

Он сделал паузу и выпил воду из бутылки, пропустив взгляд мимо Саммерс и окружающих его стен, пока все они не исчезли. Он снова сидел за штурвалом, чувствуя прилив энергии, когда старпомом было приказано сменить курс и перейти в Первое состояние.

– Мы следовали стандартной процедуре, – продолжил Кельвин. – Мы делали все по правилам. Вы бы гордились.

Он покачал головой.

– И когда мы подошли, командир заставил нас сделать несколько сканирований и оценить ситуацию, пытаясь связаться с кораблем. Сигнал бедствия был автоматизирован, идущий с большого гражданского транспорта под названием Старвивер. Он дрейфовал с несколькими основными системами, но не показал никаких внешних повреждений. Мы идентифицировали корабль как пропавший без вести за два дня до этого, но его нынешнее положение было более чем в трех километрах от плана полета. И количество форм жизни на борту было намного меньше, чем предполагалось.

– Корабль ответил на наш оклик только один раз, и невозможно было точно определить статический искаженный ответ. Но для меня это звучало, как «Не иди за нами. Никого не осталось», но я не был уверен, и не говорил наверняка. Командир был вроде как капитаном и требовал, чтобы мы ответили, и мы ответили. Когда мы были в радиусе десяти тысяч километров, мы провели глубокое сканирование и обнаружили, что все тридцать семь оставшихся форм жизни на борту были похожи на человеческие… но в них было что-то необычное. У них было повышенное количество определенных гормонов. Старпом узнал, что это значит, и впал в баллистическую панику. Он приказал кораблю эвакуироваться, но капитан отменил его приказ и сказал мне состыковаться со Старвивером. Я никогда не забуду, как Уильям, старпом, смотрел на меня. Он умолял меня отвести корабль на безопасное расстояние.

– Так что вы сделали?

– Я повиновался своему капитану. Я был совсем зеленым офицером и знал, что я должен был сделать, и сделал это без колебаний. Уилл выглядел таким преданным. В этот момент он впал в отчаяние и приказал офицеру обороны открыть огонь по Старвиверу. Чего она, конечно же, не сделала. Капитан выгнал Уилла с корабля и приковал его к каюте. Когда морпехи утащили его, он закричал, что мы все умрем, если сядем на корабль. Никто ему не поверил.

Когда Кельвин говорил, он посмотрел в окно своих воспоминаний с такой ясностью, что увидел призрачные огни мостика Троицы.

– Мы пристыковались к Старвиверу и капитан прислал бригаду медиков и небольшую охрану, чтобы помочь всем подняться на борт без происшествий. Нам сообщили, что их корабль был разбит изнутри, как будто произошла драка, но не было никаких признаков вражеской высадки на борт. Мы нашли двадцать девять выживших и почти сто трупов до того, как мы отошли – да, именно, двадцать девять. Восемь человек погибли с момента нашего первоначального сканирования. Капитан приказал мне проложить курс к ближайшему медицинскому учреждению, где мы могли бы высадить этих беженцев – это было в двенадцати часах езды. Тем временем, выжившие были помещены в наш лазарет, и наш медицинский персонал был приведен в полную боевую готовность. Но мы не смогли получить никакой информации от наших новых пассажиров. Они были не в состоянии ответить на вопросы. В течение первого часа все было в порядке, но вскоре после этого несколько второстепенных систем начали выходить из строя. Двери не работали. Свет мигал и гас. И общение между палубами стало прерывающимся и нестабильным. Команда была отправлена в лазарет, чтобы убедиться, что их системы имели адекватную мощность, но мы потеряли контакт с ними, и они так и не вернулись. Вторая группа была отправлена, и они также исчезли. Сначала мы скидывали все на неполадки системы связи, но, когда никто не вернулся, чтобы сообщить, мы были более чем немного обеспокоены. Капитан послал половину взвода солдат в лазарет, где они столкнулись лицом к лицу с тем, что осталось от нашего медицинского персонала и тех, кого мы послали раньше, наши друзья и коллеги – я не видел их, но я помню, что слышал описание по портативному радио. Тела покрыли пол, они были порваны и изувечены случайным образом. Но мертвым повезло. Живые были в мучительной агонии, когда их тела менялись, превращаясь в мерзких, убийственных ночных существ. И к тому времени, как мы поняли, что мы на самом деле привезли на борт, Стригои… вампиров, было уже слишком поздно.

Инфекция распространилась по нижней половине корабля, как молния, и капитан запечатал ее, заставив поймать в ловушку даже нормальных людей, чтобы сдержать угрозу. А у тех, кто застрял внизу, не было шансов. Они кричали и вопили по радио, умоляя о спасении своей жизни, и стучали в двери до тех пор, пока не поддались инфекции или не умерли. Через час мы их больше не слышали. Просто тишина.

Через шесть часов двери щита открылись, и существа начали теснить верхние палубы, их голод и жажда крови едва утихли. Капитан приказал установить контрольно-пропускные пункты в каждом главном коридоре и заблокировал все жизненно важные области, которые мог, например, инженерные сети и мостик. Экипажам было приказано держать свои линии, при необходимости рука об руку. Но у них было мало шансов. Бои быстро переместились с палубы на палубу, и когда закончилось огнестрельное оружие, мы все поняли, что скоро умрем.

Кельвин смотрел словно сквозь стену, размышляя.

– Это странная вещь, знаешь ли. Смотреть смерти в глаза и понимать, что ты ничего не можешь сделать. Как холодная коса, медленно скручивающаяся вокруг шеи, втягивающая тебя внутрь. И вы можете догадаться, о чем я думал?

Саммерс ничего не сказала.

– Эгоистичный ужас! Я думал, что слишком молод, чтобы умереть. И если бы я мог спасти свою шкуру, я бы это сделал, даже если бы это означало оставить всех остальных. Меня не волновал ни долг, ни честь. Я просто хотел жить. Но шансов на спасение не было, и по мере того, как наши мысли превращались из страха смерти в шанс стать одним из них… было очень заманчиво применить на себе последнюю из наших амуниций. Один человек даже это сделал. Я его не видел. Он завернул за угол – потом хруст! Затем последовал глухой удар его тела. Я…

Кельвин сделал паузу на минуту, встряхнув сознание, освободившись от образов.

– В любом случае, нас поддерживало коммюнике, которое мы получили с крейсера крыла Intel с двумя ротами солдат спецназа. Они сказали, что помощь уже в пути. Нам просто нужно было немного продержаться вместе.

Мне повезло. Я мало что видел в этом действии. Но я слышал эхо криков в шахтах и по коридорам. Вместе с жутким звуком клыков и когтей, чешущихся о переборки. Инфекция дошла до нас как раз в тот момент, когда мы делали аварийный док с крейсером. Последний Стригои, который напал на нас… – Кельвин запнулся, – я уверен, что это был Уилл, или то, что от него осталось. Но злые глаза, смотрящие на нас с предубеждением, не были его. Настоящий Уильям был мертв, и эта шелуха, похожая на него, была больным оскорблением. Мой друг… с этими вонючими глазами… окровавленная и рваная одежда, подтянутые и бледные мышцы, и клыки были чем-то другим… и это была моя работа – застрелить его… Я был единственным, у кого остались патроны.

Но я колебался. Остальные избили и ударили его дубинкой, а капитан взял мой пистолет и стрелял в Уильяма снова и снова. Но перед смертью ему удалось укусить офицера оперативников.

Глаза Кельвина слезились, но он замаскировал свои эмоции.

– Она была… подругой.

Кельвин закрыл глаза, пытаясь заблокировать страшное изображение лица дорогой Кристины, полного агонии, когда Кельвин наблюдал за ее конвульсиями и падением. И еще хуже, чем кристально чистая картина ее агонии, была надоедливая уверенность в том, что это была его вина. Он не действовал. И это стоило ей всего.

Он прочистил горло.

– Стригою удалось укусить оперативника за запястье, и она потеряла сознание. Мы пытались сделать жгут вокруг ее раненой руки, но мы не были врачами, и мы сделали это неправильно, сделали это недостаточно быстро. В любом случае, яд распространился слишком далеко к тому времени, когда она смогла получить правильное лечение. Спецназ штурмовал корабль и взял его под свой контроль, убив всех до единого Стригоя, которого они смогли найти, и всех превратившихся в единое целое. Они очистили нас один за другим, проверяя нас тщательно, прежде чем позволить нам оказаться на борту другого корабля. Мою укушенную подругу пустили на борт, потому что мы верили, что ампутация может спасти ее. Что жгут поймал яд в ловушку. Она была борцом и не уступила ему, несмотря на то, что находилась без сознания. После того, как нас эвакуировали, они пропустили ядовитый газ через Троицу в надежде вернуть судно, но новые приказы были приняты, и в итоге они уничтожили корабль. Стреляли по нему, пока он не превратился в пыль. К тому времени, как мы добрались до ближайшего медицинского учреждения, от Троицы осталось всего пятнадцать человек из четырехсот членов экипажа.

– А что стало с вашим другом-оперативником?

– Они подключили ее ко всевозможным машинам, которые не позволяли вирусу проникнуть в ее мозг, но им так и не удалось избавить ее системы от вируса или изменить ее состояние, даже с полным переливанием крови. Она провела недели без сознания, так как наше лучшее лекарство пыталось спасти ее жизнь от самого дикого токсина, когда-либо созданного. Поскольку сильные болеутоляющие лекарства препятствовали этому процессу, ей приходилось оставаться в ужасной, ужаснейшей агонии. В конце концов, когда казалось, что это тупик, они реанимировали ее, чтобы спросить ее, что она хочет. Она умоляла врачей прервать ее жизнь. Я видел ее лицо прямо перед ними.

Кельвин вспомнил, каким оно было сухим и серым.

– Она выглядела старой, как будто испытания состарили ее на десятилетия.

Его сердце разбивалось на кусочки, но опять же, он не показывал это Саммерс. Он любил Кристину, и именно из-за нее в первую очередь он не стал всерьез вступать в романтические отношения с тех пор.

– Ну… достаточно сказать, что я не собираюсь подвергать свою команду этому.

Когда командир Саммерс говорила, ее тон был уважительным и искренним, но все же исполненным долга.

– С уважением, сэр, это очень трогательная история. И я сожалею о вашей потере. Но вы позволяете своему прошлому опыту влиять на ваше суждение. Вы слишком эмоционально вовлечены, и вы размываете границы между различными типами Ремории.

– Нет никакой границы! – он встал, полный гнева. – Это все больные извращения природы, которые не имеют права на существование!

– Вы говорите, что один измененный человек точно такой же, как и другой, и что все они виновны по ассоциации. Я в это не верю, и вы тоже не должны. Кроме того, парень, застрявший там, – это только один человек.

– Он не человек.

– Он не может повлиять на то, кто он есть. У нас есть долг и шанс спасти здесь жизнь.

– Что, если спасти его значит обречь на смерть еще пятьдесят человек?

– Подумайте об этом, Кельвин. Этот ликан здесь, в глуши и в одиночестве. У него может быть ценная информация.

Кельвин серьезно сомневался, что у него есть какая-то информация, которая стоит даже пяти секунд времени, и он действительно не был заинтересован в ее моральном аргументе. Он не считал себя аморальным человеком, он просто давно решил, что Ремории не являются людьми и не заслуживают того, чтобы с ними обращались как с людьми – они даже не заслуживают существования. Но Саммерс была права в одном: он позволял своим эмоциям влиять на его суждения. И теперь он понял, что если он не будет иметь дело с этой ликаной, то это сделает кто-то другой. Кто-то, кто не понимал опасности. Он должен уничтожить корабль. Но если бы он это сделал, Саммерс доложила бы об этом флоту. И он не хотел думать о последствиях этого. Что оставило ему только один практический вариант.

– Хорошо, командир, мы ответим на этот сигнал. Но мы сделаем это по-моему, а это значит, что у вас нет никаких возражений, понятно?

– Да. До тех пор, пока вы не будете неосторожны, у меня нет возражений.

– О, поверьте мне, – его глаза сузились, – неосторожным – это последнее, каким я буду.

Он встал и пошел обратно на борт.

– Сара, проложите курс к позиции застрявшего судна и продолжайте следить за этим сигналом бедствия. Мы все-таки заберем ублюдка Ремории.

Майлз показал Кельвину свое удивление, но Кельвин проигнорировал его и занял место на командной позиции.

– Расчетное время прибытия – девять минут, – сказала Сара со штурвала.

– Хорошо.

Кельвин прослушал прямую линию до штаба спецназа на дне корабля.

– Майор Дженкинс, мы стыкуемся с небольшим кораблем чуть меньше, чем через 10 минут. На борту только один человек, но он – Ремории, так что используйте все меры предосторожности. Сначала инкапаситируйте его и отведите в изолятор. Мы допросим его после.

– Подтверждаю, – глубокий голос майора перешел на маленький громкоговоритель. – Просто скажите слово.

– Инкапаситировать его? – Саммерс выглядела растерянной. – Разве мы не должны хотя бы поговорить с ним?

– О, да, безусловно, должны, – сказал Кельвин. – Но только после того, как он окажется за силовым полем.

Она открыла рот, чтобы противиться этому, но Кельвин был быстрее.

– Никаких возражений, – напомнил он ей.

Она закрыла рот и выглядела раздраженной.

Как только они оказались в пределах досягаемости, Сара ответила на все остановки и подключилась к крошечному судну.

– Зажимы на месте.

– Хорошо, майор, выполните стыковку.

– Подтверждаю, стыковка в процессе.

Они подождали, и после того, что казалось самыми медленными пятьдесятью секундами на свете, майор доложил:

– Мы поймали его, и все снова на борту.

– Хорошая работа. Заприте его, и я встречусь с вами.

Кельвин подпрыгнул.

– Сара, верни нас на курс к Алеатору, лучший прыжок. Палуба на Саммерс.

Глава 10

– Он не разговаривает, – сказал майор Дженкинс, когда пришел Кельвин.

– Вы его уже реанимировали? – Кельвин увидел ликана на другой стороне полупрозрачного силового поля. В его нынешнем виде он выглядел совершенно по-человечески, за исключением сияющих красных глаз.

– Он пришел в себя. Оказалось, что стандартной дозы недостаточно, чтобы удержать его больше, чем на несколько минут.

Кельвин кивнул и подошел к силовому полю, надеясь хорошо рассмотреть своего нового пассажира сквозь мигающую дымку. Он был на несколько дюймов выше обычного человека с густыми темными волосами и гладкой коричневой кожей. Даже сквозь размытие силового поля Кельвин мог видеть странную улыбку ликана.

– Здравствуйте, капитан.

– Итак, что у нас, майор? – Кельвин не отводил взгляд от пленника.

– Понятия не имею, кто он, просто безымянный. Сканирование его глаз не дало результата, а его отпечатки пальцев почти ничего не стоят. Согласно компьютеру, его левая рука на 65 процентов совпадает с одним человеком, а правая – на 30 процентов с кем-то совершенно другим, оба из которых мертвы по естественным причинам.