Нацпроект. Ландскнехт

Теперь Лебедь был уже на свободе и работал у Кости со Светкой сторожем в офисе. В хозяйстве Костя пока его использовать не мог, так как формально Лебедь ещё находился под подпиской о невыезде. Адвокат обещал окончательно закрыть дело недельки через две, после чего вполне можно было бы отправить старого вояку смотрящим в хозяйство.

Лебедь явно был человеком честным, за всю свою службу Родине умудрился нажить только малюсенькую двухкомнатную квартирку в одном из военных городков рядом со столицей, да и то не в собственность, а по социальному найму, так как дом стоял на территории военной части. Дачи у него никакой не было, а старенькую машину продали, когда собирали деньги на взятку за освобождение. К Косте Саныч относился с доверием и благодарностью. Дочка его, правду сказать, не стала папе разъяснять Костину и Светкину роль в его спасении, но Костю это вполне устраивало, лишний груз благодарности был совершенно ни к чему.

Чтобы уменьшить Папароту расходы, Костя придумал использовать Лебедя сразу в двух направлениях: как смотрящего в хозяйстве и как управляющего папаротовской усадьбой, куда тоже был нужен честный, работящий человек. Как говорил сам Андрюша, с хозяйским взглядом. Санычу предложение должно было понравиться. Поди плохо военному пенсионеру – хорошо оплачиваемая работа в нормальных условиях и на свежем воздухе.

Поскольку дом для обслуживающего персонала в папаротовской усадьбе строить ещё даже не начинали, Костя придумал переоборудовать под жильё Лебедю старую баньку, которая стояла при доме управляющей компании. По Костиным прикидкам, из неё могла получиться вполне приличная маленькая однокомнатная квартирка, Санычу должно было хватить.

Возвращение в столицу порадовало информацией о том, что североморский животновод на следующей неделе приедет в хозяйство посмотреть комплекс и себя показать, и тем, что Папарот решил спуститься с небес на землю и показать всем, как надо работать.

Андрюша решил, что с получением кредита все уже достаточно обосрались и что уже пора показать придуркам, как он велик и как по его звонку легко и быстро решится этот коренной и самый наболевший вопрос. Он позвонил председателю правления Бетта-банка – того самого, в котором когда-то начинал свою столичную карьеру и где его до сих пор помнили и уважали как одного из создателей и отцов-основателей, и зампреду ПромГазБанка – третьего по величине банка страны, где Андрюшина Государственная сетевая компания держала огромные деньги на депозитах и где Андрюшу за это очень любили. Высокие руководители выслушали Андрюшины просьбы о кредитовании сельхозпроекта благосклонно, обещали помочь и попросили, чтобы Андрюшины ребята, то есть Костя и его команда, побыстрее предоставили их ребятам бизнес-планы и прочие бумаги, необходимые для изучения проекта и выхода на кредитный комитет.

Костю Андрюшин пассаж очень удивил и даже несколько напугал. Было очевидно, что скорее всего ни тот ни другой банк денег не дадут. Бетта-банк по-прежнему принадлежал Мише Фриду, а Миша в бизнесе никогда никаких старых заслуг, знакомств и связей не учитывал. Миша в этом смысле мужик был правильный, железный был мужик, личные симпатии с бизнесом никогда не смешивал. Руководство ПромГазБанка Костя лично не знал, но, по слухам, там люди тоже в работе предпочитали руководствоваться логикой бизнеса и рынка, а не симпатиями-антипатиями. Логика же говорила, что ни один вменяемый банк этот долгосрочный сельхоз-навоз кредитовать не станет. Это безобразие могли кредитовать только особенные банки, типа ГосАгроБанка, да и то исключительно специально влитыми в них государственными деньгами, но там размеры откатов были таковы, что ни один реальный бизнес-план их не выдерживал. Там можно было только украсть, поделить и разбежаться.

Обращаясь с такой просьбой к своим друзьям-банкирам, Папарот заранее обрекал себя на вежливый отказ, а отказ был бы для него потерей лица. Костю удивляло, что Андрюша этого не понимает, не просчитывает. Видимо, прав был Вова Овечкин: долгое пребывание в чиновничьей элите, помноженное на прогрессирующую манию величия, всё-таки превратило Папарота в опухшего зажравшегося вора, переставшего ориентироваться в рынке и в бизнесе. Если принять такое допущение, то многое становилось понятным и вставало на свои места, но думать так не хотелось, хотелось думать, что это всё ещё тот старый добрый Андрюха, что он просто закрутился, просто переутомился, бедолага.

Поскольку поручение надо было выполнять, Воронин быстро собрал комплект документов и сопроводил Костю на переговоры в Бетта-банк. В ПромГазБанк ехать нужды не было, там пакет документов бродил по кабинетам уже месяца полтора. Достаточно было по телефону выяснить, где он находится, и сориентировать исполнителя, назначенного зампредом после разговора с Андреем. Банкиры информацию приняли, взяли пару недель на изучение вопроса и вежливо пообещали звонить, если что.

В понедельник после обеда, проведя очередную планёрку в управляющей компании, выехали в хозяйство. Поездка была последней перед командировкой в Штаты, нужно было постараться загрузить колхозников и строителей как минимум на две с половиной недели вперёд. Проскочили два бурных дня совещаний, планёрок и мотания по объектам. Цели были определены, задачи поставлены. Крестьяне таращили глаза, старательно изображали понимание и готовность. Строители радовали чёткой организацией работ и слаженностью действий. Приехавший наконец североморский мужик Косте в целом понравился, и ему вроде комплекс понравился. Во всяком случае, на все условия он согласился и отбыл к себе на Север за своим барахлишком.

«Вот и славно, – думал Костя, задрёмывая на мягком сиденье минивэна по дороге в столицу. – Хоть есть теперь кому на отбор скота поехать, и в хозяйстве вроде процессы налаживаются. Прорвёмся. Сукой мне быть, товарищи, прорвёмся».

Командировка в Штаты получилась очень тяжёлой, но продуктивной. Тяжёлой потому, что из десяти ночей только две провели в одном отеле – остальные все в разных, умудрившись пересечь весь континент. Кроме всемирной сельскохозяйственной выставки побывали на десятке крупных молочных ферм, причём в разных климатических зонах.

Американские мегафермы поражали своей простотой и разумной достаточностью. Всё было организовано удивительно логично и правильно и при этом максимально экономно и дёшево. Хозяева ферм были доброжелательны и с удовольствием отвечали на любые вопросы. Благодаря тому, что Панасюк свободно болтал на их языке и тому, что кроме Кости и Серёги больше никто фермерам вопросов не задавал, удалось узнать много интересного.

У соколовских аграриев вопросов не было, они в основном смотрели вокруг себя как-то критически и с явным томлением ждали, когда можно будет вернуться к автобусу и приложиться к своим бутылочкам из-под питьевой воды, в которые они переливали привезённую из дома водку. За коллег было стыдно. Особенно было стыдно, когда они устроили безобразный скандал в ресторане из-за одиннадцати долларов, которых не хватило для оплаты счёта. Видимо, когда скидывались, кто-то из них дал меньше, чем было нужно. Раскрасневшиеся, выпучившие глаза директора орали друг на друга матом так, что в ресторане дрожал потолок.

Надо сказать, что приключения, связанные с их глупостью и невоспитанностью, начались ещё в момент прилёта, прямо в аэропорту. Дома, когда их всех строем водили в посольство для получения виз, всем популярно и подробно объяснили, что можно с собой везти, а что нельзя. Например, категорически запрещено провозить продукты питания, такие уж там у них санитарные правила, можно только купленные в магазине беспошлинной торговли и отдельно упакованные, а домашнее сало и колбасу, завёрнутые в чистую портянку и спрятанные на дно чемодана, – нельзя.

На таможне в аэропорту прибытия служебная собака сделала стойку на чемодан одного из аграриев, и началась нервная суета, откуда-то тут же сбежалась толпа сотрудников службы безопасности. Собака ведь не сказала, чем пахнет – наркотиками там, колбасой или, к примеру, взрывчаткой, просто сделала стойку, и всё. Когда чемодан вскрыли – со всеми соответствующими мерами предосторожности, разумеется, – колбасу обнаружили и отобрали. Попытки выяснить, зачем этот странный человек её сюда припёр, успехом не увенчались. Делегат таращил глаза, потел лицом и невразумительно бормотал что-то на тему «жена положила!». Видимо, эта святая женщина думала, что её мужу в самой богатой стране мира будет голодно, или посчитала, что у него не хватит ума в случае чего купить себе какой-нибудь гамбургер. В результате делегация получила заряд положительных эмоций, хотя и потеряла лишних минут сорок.

Один из директоров изводил Костю тем, что постоянно клянчил сигареты, при этом этом каждую взятую сигарету он сопровождал текстом:

– Ну ты представляешь, у них тут пачка сигарет аж по восемь баксов стоит!

И на лице его при этом появлялось выражение искреннего ужаса и возмущения. Костя злился, но сигареты давал. На третий день, когда во время очередной остановки коллега опять, заглядывая в глаза, заныл: «Ну ты представляешь…», Костя протянул ему купюру в десять долларов и указал на магазин при заправке. Коллега деньги не взял, но и сигареты себе покупать не пошёл, переключился на других курящих членов делегации.

Молоденькая пухленькая американка – представительница принимающей компании, выполнявшая функции водителя, сопровождающего и гида одновременно, – никак не могла понять, почему эти странные мужчины утром выходят из отеля тихие и мрачные и, молча сев в микроавтобус, сразу начинают пить минеральную воду. Один только соколовский агробанкир-интеллигент Толя Капитанов был не как все. Он пил не воду, а холодный чай, то есть виски, перелитый в бутылочку из-под холодного чая. Видимо, водку утром и без закуски Толина интеллигентская душа не принимала, а виски принимала. Минут через пятнадцать на лицах мужчин появлялся румянец, речь их становилась громкой и возбуждённой, а движения хаотичными. Ещё через пятнадцать минут стёкла в микроавтобусе запотевали, а мужчины начинали нестройным хором петь свои народные песни. При этом в салоне кроме водочного аромата начинало сильно пахнуть потом. Соколовские аграрии твёрдо считали, что мыться достаточно один раз в неделю, а о существовании дезодорантов и антиперспирантов просто не подозревали.

В день отъезда привезённая из дома водка у них наконец закончилась, поэтому до аэропорта добрались вполне пристойно. Сдав багаж, директора рысью понеслись в магазин беспошлинной торговли, накупили какого-то алкоголя и впёрлись в бар, где, оккупировав крайний столик, стали жрать своё пойло из пластиковых стаканчиков. На лице сильно татуированного мексиканца бармена было такое удивлённо-брезгливое выражение, будто он у себя в ванной обнаружил обосравшегося бегемота. Панасюк, отхлебнув из своего бокала пивка, задумчиво сказал, что всё-таки они скоты. Костя ехидно заявил, что он запрещает Серёге обзывать скотами элиту соколовского агробизнеса, а примазавшийся к ним агробанкир-интеллигент Толя Капитанов жалобно проскулил, что это ещё не худшие – вы, мол, других моих клиентов не видели.

– И слава богу! – изрёк Панасюк и поставил на стойку пустой бокал.

Было совершенно непонятно, зачем эти люди вообще сюда приехали. Попить водки можно было и дома, обошлось бы дешевле и удивлённых взглядов вокруг было бы меньше. Один из аграриев до самолёта так и не дошёл, умудрился потерять свой посадочный талон и вообще ушел куда-то, куда было нельзя. Последний раз его видели где-то в зоне прилёта в окружении изумлённых сотрудников службы безопасности, которые никак не могли понять, что этот квадратный пьяный красномордый человек в дешёвом костюме вообще здесь делает. Говорили, что он вроде бы вернулся на родину позже, следующим рейсом.

Дома ждало вполне ожидаемое известие о том, что оба банка в кредите отказали. Предвидя Андрюшину реакцию, Костя попросил банковских клерков прислать письменные отказы, которые отправил Папароту в приёмную. Через пару дней Андрей позвонил и потребовал притащить спецов из Бетта-банка к нему лично на разговорчик.

«Интересно, – подумал Костя, – что ему за радость непременно быть посланным лично? Ну сказал бы кому-нибудь из своих, мол, ребята, пошлите меня на хуй, а то я забыл, как это бывает. Зачем же для этого посторонних привлекать?»

Бетта-банкиры согласились на встречу легко, в любое удобное для уважаемого Андрея Шулимовича время, которое нашлось через три дня. Костя на это мероприятие взял с собой Воронина, и не потому что Серёга был там сильно нужен, а для того чтобы он мог получить сатисфакцию за хамство Папарота на памятной предпоследней встрече.

Беседа с банкирами пошла именно так, как Костя себе и представлял. Папарот сопел, пыхтел, делал страшные глаза, подпускал в голос рычащие ноты, тужился, пыжился, но на двух пришедших сотрудников Бетта-банка это никакого впечатления не производило. Безукоризненно вежливые молодые люди слушали Андрюшино рычание равнодушно. Когда Андрюша замолкал, чтобы перевести дух, спокойно объясняли ему, по каким параметрам проект не соответствует требованиям банка. Было очевидно, что Папарота ребята не боятся, а боятся только персональной ответственности за выданные кредиты, которую мудрый Фрид ввёл для своих сотрудников.

Разговор пошёл по кругу, как заезженная пластика. Наконец до Андрея дошло, что его позы на ребят никакого впечатления не производят, и начали прощаться. Ребята напоследок ещё раз выразили Андрею Шулимовичу своё полное почтение и заявили, что в случае если господин Фрид даст личное указание, они привезут Папароту броневик денег вообще без кредитного договора, наличными, но только если господин Фрид такое указание даст. Папарот буркнул что-то, отдалённо похожее на прощание, и выскочил из переговорной. Воронин цвёл, как майская роза, сатисфакция удалась.

В хозяйстве полным ходом шла посевная. Смирнюк, с которым у Кости в конце концов установились вполне уважительные рабочие отношения, со своими обязанностями справлялся отлично. Немножко портило Рафаилыча его постоянное привирание, постоянное преувеличение производственных показателей, но Костя начал к этой особенности потихоньку привыкать, просто автоматически отнимал процентов двадцать от всех объёмов выполненных работ, декларируемых Смирнюком. Например, если Рафаилыч говорил, что на сегодняшний день засеяно полторы тысячи гектаров, Костя понимал, что на самом деле засеяли где-то тысячу двести.

Чтобы как-то препятствовать обвальному нарастанию смирнюковских преувеличений, Костя ввёл постоянную практику личного объезда всех полей в каждый свой приезд в хозяйство. Вот и в этот раз, проведя планёрки со специалистами и строителями, объехав стройплощадки и прочесав мехмастерские, Костя взял агронома Ваню и Смирнюка, затолкал их в агрономовскую ниву и поехал по полям, методично стараясь не пропустить ни единого.

Порядок был следующий. На каждом поле машина останавливалась там, где Костя говорил «стоп», агроном рассказывал, что, как и почему здесь делается или планируется делать, Смирнюк агроному помогал. Костя задавал вопросы, просил объяснить то, чего не понимал. Если мужики внятно и чётко свои действия и планы объяснить не могли, сразу вставал вопрос об их глупости или о попытке затуманивания Костиных мозгов с целью хищения.

Этому приёмчику Костю научил ещё покойный отец, который утверждал, что любой профессионал отличается от шарлатана прежде всего тем, что может быстро, простым и понятным языком объяснить любому дилетанту суть и смысл своих действий. То есть если человек объясняет так, что понять ничего невозможно – значит, жулик и хочет обмануть, а если вообще свои действия объяснить не может – значит, дурак и сам не понимает, что делает.

Заехав на край очередного поля, остановились, вылезли из машины. Внутри всё радовалось теплу, солнышку, прозрачному воздуху и запаху сырой земли. Костя с удовольствием, не торопясь закурил. Над полем кружили чибисы, в вышине ещё какие-то большие чёрные птицы.

«Интересно, грачи или вороны?» – лениво подумал Костя.

Агроном засунул руки в землю, выковырнул несколько уже проросших зерён и, похотливо щупая их грязными пальцами, начал бубнить про влагу и азот. На предыдущем поле он пугал Костю какой-то белой плесенью.

«Бубни, бубни, милый. Всё равно я тебе поверю, только когда урожай уберём. Или поверю, или уволю», – подумал Костя.

Агроном вытер руки о штаны и вступил с Рафаилычем в дискуссию о технологии уничтожения сорняков. Когда речь зашла о пырейных почках, выстреливающих с тридцатисантиметровой глубины, Костя тихо отошёл в сторонку, отвернулся и вдруг заметил косулю, которая спокойно трусила вдоль лесополосы, идущей по краю поля. Метрах в ста пятидесяти от машины и галдящих людей косуля остановилась, стала присматриваться и прислушиваться. Агроном, рассказывая о каком-то импортном самоходном опрыскивателе, возбудился и взмахнул руками, косуля дёрнула головой, развернулась и рванула через поле бодрой рысью. Глядя на её удаляющуюся белую задницу, Костя подумал: «Господи! Хорошо-то как! Господи, спасибо тебе за всё!»

Объезд полей закончили уже в сумерках. На ужин в дом управляющей компании, как обычно, пришли офицеры-строители во главе с Сергияном, Смирнюк и мент Слава, которого никогда не приглашали. Он приходил сам и каждый раз радостно сообщал, что человек его профессии просто обязан использовать каждую возможность по-человечески пожрать. При этом и от водки никогда не отказывался. Слава, ментовская душа, старательно собирал все события и слухи окрестных деревень и за ужином развлекал ими собравшихся. Остальные использовали ужины в доме управляющей компании в основном как продолжение производственных совещаний, старались обсудить с Костей то, что не успели или не смогли из-за присутствия подчинённых, подрядчиков и прочих лишних ушей.

В этот раз Слава поведал весёлую, с его точки зрения, историю о том, как два идиота крестьянина допились до того, что устроили дуэль из-за бабы, которая с одним из них жила, а с другим спала. Стрелялись из охотничьих ружей двенадцатого калибра. Баба была толстая, страшная и вечно полупьяная, как можно было с этим спать, Костя не понимал. Дуэль закончилась благополучно. Сначала пьяные идиоты по очереди промахнулись, а потом приехал дежурный наряд охранников и отобрал у них ружья. Всё это напомнило Косте фразу из какой-то старой бардовской песни про декабристов:

Повесить – и то в РоссииНе могут, как следует! Стыд!..

Утро началось с посещения подшефной школы. Директриса Надежда первым делом взялась уговаривать Костю оплатить установку какого-то пожарного крана, за отсутствие которого пожарные грозили ей лютыми карами. Костя никак не мог взять в толк, как же бедная школа существовала без этого крана предыдущие тридцать лет. Надежда на этот вопрос внятно ответить не смогла. Денег на эти чудачества пожарных в бюджете школы, естественно, предусмотрено не было. Костя на этот раз Надежде отказал, посоветовав ей, если пожарные её оштрафуют, подать на них в суд, где будет легко доказать, что их предписание не выполнено не из-за разгильдяйства, а по объективным причинам финансовой несостоятельности.

Подобные разговоры с руководителями детских учреждений, которым Косте доводилось помогать, были не в новинку, везде происходило приблизительно одно и то же. На стандартный вопрос «Чем я могу вам помочь?» директора первым делом выкладывали просьбы о том, чем их на этот момент больше всего достали вышестоящие чиновники. Например, директриса детского дома, находящегося в райцентре рядом с Костиной дачей, первым делом попросила плавучие ограждения типа буйков или бонов, которыми можно было бы оградить зону для купания на пляже, где детдомовские детишки и так вполне успешно купались многие годы без всяких ограждений. Понятно, что директриса на самом деле вовсе не считала покупку этих ограждений таким уж важным делом, но на совещании в области, откуда она только что вернулась, ей так оттрахали мозги этими буйками, что ни о чём другом в тот момент она думать не могла.

Тратить деньги на всякую чушь, придуманную чиновниками и, как правило, не имеющую к жизни и образованию детей никакого отношения, Косте не хотелось. Он завёл себе правило вежливо выслушивать директрис, а потом шёл к учителям, воспитателям, завхозам и самим детям и у них аккуратненько выяснял, что же нужно на самом деле. Так, например, тому детскому дому вместо идиотских буйков Костя со Светкой на все деньги, которые могли тогда потратить на благотворительность, купили спортивную форму, обувь, мячики, моющие средства, расчёски, ватные палочки для ушей и ещё кучу реально необходимых мелочей, вплоть до нескольких коробок туалетной бумаги, о которых беспредельно задёрганная чиновниками директриса и думать забыла.

Чиновники являли собой какую-то особую породу людей. Их почему-то не волновало, что детдомовскому ребёнку по их нормам полагается одна пара кроссовок на пять лет жизни, а на сто девять рублей в сутки невозможно обеспечить в рационе питания достаточное количество витаминов. Они об этом не думали, они думали исключительно о высоком и глобальном, поэтому непрерывно трясли директрис, заставляя их изыскивать возможности для установки каких-то сигнализаций, тревожных кнопок, ограждать зону для купания или, хрен знает зачем, устанавливать какие-то дополнительные пожарные краны. Директрис было жалко, у них просто не хватало сил сопротивляться напору этой буйной орды вышестоящих мерзавцев.

Костя посмотрел ход ремонтных работ, происходивших в школе и детском садике на папаротовские деньги, указал пролетариям на несколько глупых ошибок и в состоянии изрядного раздражения поехал в контору. Раздражение было не столько из-за школы и пролетариев, сколько из-за предстоящей поездки в областной центр к первому заму губернатора. Инициатором встречи был Удав-губернатор, поэтому ничего хорошего Костя не ждал. Скорее всего, опять будет выклянчивать какую-нибудь персональную халяву или подбивать на участие в какой-нибудь гнусности.

Быстренько обсудив со Смирнюком текущие дела, повязал галстук и двинулся в областную администрацию. По дороге остановился у съезда на папаротовскую усадьбу. Армянский бригадир, добыв где-то в аренду дешёвый экскаватор и самосвалы, всё-таки выпросил у Сергияна подряд на строительство дороги. Армяне уже забетонировали дренажную трубу под съездом с трассы и теперь яростно копали траншею под основание дороги. Бригадир был очень горд собой, прокопали уже метров пятьсот, а всего надо было два с небольшим километра. У Кости были большие сомнения, что они справятся. Траншею, может, и выкопают, а вот грамотно засыпать её песком и щебнем, правильно утрамбовать и заасфальтировать смогут вряд ли. Для этого нужны были большие объёмы материалов и специальная техника. Ни того ни другого у армян не было, было только природное нахальство и горячее желание захватить большой финансово ёмкий объект.

Бригадир хорохорился, рвал на себе рубаху и давал любые гарантии, что выдержит сроки и уложится в деньги. Ара был забавный, толстый, круглый, как мячик, хитрый, жадный, горластый и очень подвижный. Врал он так же легко и постоянно, как дышал. Раздражение потихоньку прошло. Можно было двигаться дальше.

Первый зам губернатора, плотный брутальный вальяжный дядечка по фамилии Кочумаев, встретил радушно, как дорогого гостя. После обязательного формального разговора о том о сём перешёл к делу. Оказалось, что Удав построил себе или своей дочери, кто их там разберёт, дачу в самом крутом и престижном районе около столицы и теперь этот «замок людоеда» надо было подключить к электроснабжению по постоянной схеме. Местные энергетики выкатили ему за это дело двести тысяч долларов. Замок был оформлен на дочку, область была чужая, открутить энергетикам яйца у Удава руки не дотягивались, а платить Егор Сергеич не привык. Он привык, что ему как большому государственному человеку всё должно доставаться на халяву, безвозмездно, то есть даром, и придумал подключить к этому вопросу Папарота, справедливо полагая, что его должность и связи позволят решить вопрос бесплатно.

Первый зам таращил глаза и врал, что Удав, мол, честный человек, двести тысяч для него огромные деньги и Андрей Шулимович, которого губернатор любит практически как родного сына, просто обязан организовать бесплатное подключение. Костя сидел, слушал всю эту бодрую брехню и думал, что по совести после того как Удав Папарота обманул, втянул в этот безумный сельхозпроект, а потом ещё и кинул с кредитованием, надо было бы слупить с него за подключение не двести тысяч, а миллион или, к примеру, два. Губернатор наворовал не много, а очень много, двести тысяч для него были копейки, изумляли его наглость и жадность.

Когда первый зам наконец устал брехать и образовалась пауза, Костя сказал, что сам он такие вопросы не решает и обязательно доложит Папароту ситуацию при ближайшей встрече. Кочумаев воспринял Костины слова как положительное решение, обрадовался, вскочил, схватил Костю под руку и поволок на верхний этаж лично к губернатору.