Что гложет Гилберта Грейпа?

– Твой любимый цвет, – напоминаю ему.

У него аж конвульсии начались, вены на шее вздулись, кожа вокруг глаз морщинами пошла и стала как рельефная карта.

– Арни, угадай, кто ты есть. Угадай. – Пару секунд выжидаю. – Ты – феня. Фен. Э-э-э. Не могу выговорить. Ты – феня-меня. Или как правильно сказать? У меня, наверно, не получится, Арни. Но это ты и есть. Фе-ном. Ты – феном?

Ему вдруг становится интересно, кто же он такой; конвульсии прекращаются.

– Подскажешь мне, дружок?

– Конечно, Гилберт.

Я раз за разом повторяю «Фе-ном», а он знай фырчит «ффффф».

– Нет, не получится у меня, но я-то знаю: это ты и есть.

– Я тоже знаю, Гилберт.

Тут самое время предложить ему поторопиться домой, чтобы заручиться поддержкой Эми.

– Она же сегодня в школе, на работе, Гилберт.

– И то верно. А ведь если она этого слова не знает, то и спросить будет не у кого.

– Это точно, Гилберт. – Он берет меня за руку, и мы шагаем к дому.

В разговорах ему нравится повторять мое имя. У меня такое впечатление, что этим он себе доказывает, как много знает.

На Вайн-стрит оставляем позади методистскую церковь, которая спонсировала приезд луна-парка. Арни замедляет шаг. Предвижу, что сейчас он вырвется и побежит туда, где были аттракционы, а потому говорю:

– Вот оно. Есть, Арни.

– Что-что-что-что! – тараторит он.

– Ты, дружок, – феномен!

– Точно! – нараспев подтверждает он.

– Давай наперегонки до дома.

Не дав ему возможности рвануть на территорию церкви, пускаюсь бежать. Он следом.

Когда мы носимся наперегонки, у меня метода такая: вырваться вперед, а квартала через два-три слегка притормозить и дать ему со мной поравняться, чтобы у самого нашего дома позволить ему обойти меня на какие-то считаные дюймы. Но сегодня надо ему показать, кто тут главный.

Бегу быстро, даже для меня. Свернув на нашу подъездную дорожку, начинаю прыгать, как чемпион. Оглядываюсь – и что я вижу: Арни сошел с дистанции, развернулся и бредет к церкви.

С Арни всегда так: если даже кто его обогнал, тот все равно лузер.

Я только в дом вошел, а Эми уже кричит из кухни:

– Где Арни?

Это, заметьте, единственный вариант, в таких случаях никогда не говорится: «Как дела, Гилберт? Отлично выглядишь, Гилберт. Причесался, да, Гилберт?» Меня всегда встречает один и тот же вопрос, причем на протяжении многих лет. Рассказываю, что мы чудно провели время и что для меня отъезд парка аттракционов – почти такая же радость, как и прибытие.

– Арни, – добавляю, – сегодня выучил новое слово, но сердцем прикипел к церковной территории, туда и рванул, а я уже здесь и, хоть ты тресни, за ним не побегу.

Она протестует.

– Эми, кто четыре дня без продыху пас этого поскребыша?

– Никакой он не поскребыш! – Она глубоко вздыхает. – Но я понимаю, что ты хочешь сказать. И ценю. Ты здорово нас выручил. Эллен, – кричит она. – Эллен!

На верхней площадке появляется наша крошка и, глядя на Эми, изрекает:

– Имей в виду. Я смотрю бесподобный фильм, только не спрашивай, как называется, потому что я не знаю, но фильм черно-белый и очень хороший. Естественно, я выполню твое поручение. Но просто имей в виду: фильм бесподобный. Не забывай, на какие жертвы мне приходится идти.

– Ладно, забудь, – отвечает Эми. – Я сама.

Испепеляю Эллен взглядом. Но ей невдомек, поскольку она уже сто лет не смотрит в мою сторону.

– Я же не отказываюсь… что ты там собиралась мне поручить…

Жестом показываю, что готов свернуть ей шею. Ноль внимания.

– Просто учитывай мои страдания.

Знать, что другой человек – в особенности наша крошка – страдает, для Эми невыносимо. Она идет на кухню и, переобувшись из шлепанцев в кроссовки, устремляется к дверям.

Половозрелая особь верещит:

– Да схожу я, схожу!

Эми останавливается и предостерегает:

– Мама спит. – (Тоже мне новость.) – Иди смотри свой фильм. Торопись, а то самое интересное пропустишь.

– Фильм, вообще говоря, не фонтан, хотя главная героиня похожа на меня, прямо копия. Если честно, моя жертва не так уж велика.

Она расплывается в улыбке, будто и не создала никакой проблемы, будто все тип-топ, будто Эллен Грейп – сама гуманность. Эми даже рта раскрыть не успела, а Эллен мигом сбежала по лестнице и пулей вылетела за дверь. Через минуту возвращается. Шествует мимо меня в кухню, где Эми сверяется с рецептом.

– Эми?

– Да?

– Мм…

– Ну говори, Эллен.

– Что ты хотела мне поручить?

15

Мама храпит в своем кресле, Эми убирает со стола после завтрака. Я щедро поливаю хлопья молоком и размешиваю наименее грязной ложкой из тех, что удалось откопать. Подношу эту ложку ко рту – и вижу, что к нам сворачивает грузовик Такера. Эми с облегчением поднимает глаза.

– Это пока только стройматериалы, – говорю я. – Еще не один день уйдет на сборку всей конструкции.

– Я понимаю.

– Вряд ли ты понимаешь. – Встаю из-за стола и шагаю по коридору.

Эми бежит за мной:

– Я понимаю, на это требуется время. Но дело хотя бы сдвинулось с мертвой точки. Мы хотя бы пытаемся скрасить маме жизнь.

Способны ли опорные балки и доски скрасить маме жизнь – это спорный вопрос. Возможно, установка этой конструкции продлит мамино существование. Но с каких пор «продлить» означает «скрасить»?

Со своим красным ящиком для инструментов Такер буквально на цыпочках крадется к дому. Я кричу через затянутую противомоскитной сеткой дверь:

– Такер, ты по-любому ее не потревожишь!

– Как знать, – шепчет он в ответ.

– Она не проснется! После завтрака ее не добудишься!

Проход через наш участок растягивается на целую вечность. Наконец и Такер, и его инструменты благополучно оказываются в доме.

Оценку состояния пола Такер произвел в минувшую среду. В четверг заказал необходимые материалы, которые мы выкупили в пятницу. В субботу были произведены тщательные замеры и – в мастерской Такерова отца – распиловка. Вчера Такер просверлил в досках отверстия, так что сегодня остается только стянуть всю конструкцию шурупами и болтами. Следовательно, в подвале не придется стучать молотком и вообще шуметь. А мама, следовательно, ни о чем не догадается.

Без промедления взявшись за работу, мы сделали три ходки в подвал; половина материалов уже сложена штабелями на полу. Мы стоим рядом, едва переводя дух и утирая пот. Такер окликает:

– Гилберт?

– Я тут.

Впервые за четыре дня он улыбается:

– Все будет в лучшем виде.

Сдается мне, он никогда еще не был настолько горд. У него даже вырабатывается новый имидж: имидж компетентного специалиста.

– Супер, – отвечаю.

В благословенном молчании он напряженно придумывает очередную тему для разговора. Проверяет одну из досок:

– Деформированная.

– Без разницы.

– Для меня разница есть.

– Сюда никто не будет спускаться. Мы же не показухой занимаемся. Это сугубо функциональный проект.

– Я догадываюсь. Тебе не кажется, что я догадываюсь?

Тыльной стороной ладони чешу нос: от разговоров этого парня невыносимо свербит в ноздрях.

– У меня девиз: лучшим людям – все лучшее. Твоя мать – из числа лучших.

На языке вертится, что моя мать – моржиха. Но вместе этого говорю:

– Давай закругляться: мне к двенадцати на работу.

– Так-так. По больному бьешь?

– В каком смысле?

– Ну как же: у тебя есть работа – у меня нет.

– Еще не хватало. Не имею такой привычки. Просто говорю, что мне сегодня на работу. Поэтому давай поторапливаться.

– У меня в планах – получить нормальную работу.

– Я в курсе.

– Для «Бургер-барна» такой человек, как я, был бы находкой. Хорошо бы туда устроиться помощником управляющего. Должность, авторитет.

Говорю ему:

– Все, завязываем.

В подвале уже мигает свет: наверху Эми щелкает выключателем.

Такер начинает заедаться:

– Что там происходит? Наверху кому-то делать нечего?

В подвале мрак сменяется светом.

– Она проснулась.

– Кто?

– Моржиха.

– Гилберт.

– Перекур.

Ложусь, закрываю глаза.

– Надеюсь, мама не надумает смотреть в окно, иначе она увидит твой грузовик с оставшимися деревяшками.

Такер нервно расхаживает туда-сюда:

– Ты должен был ее предупредить… сказать честно…

– Нет.

– Но честность – лучшая…

– Извиняй, Такер.

– Но…

– Все идет своим чередом.

Сверху доносятся только звуки переключения каналов да приглушенный голос Эми.

– Ой, Гилберт, совсем из головы вон. У меня же новость есть, слышь? Даже собирался тебе звонить.

– Ну?

Опускается рядом со мной на колени:

– С утреца заезжал на стройплощадку «Бургер-барна», представляешь?

– Только не говори, что там уже ведутся работы.

– Да! Но я-то еще кое-что увидал…

Говорю Такеру, что «Бургер-барн» меня ни с какой стороны не интересует.

– Мне там, – говорю, – кусок в горло не полезет.

– Да обожди ты, я ж не о том…

– Такер, от одной мысли об этой тошниловке мне помереть охота. Умолкни, пожалуйста!

Тут раздается треск со скрипом, который вроде как движется в нашу сторону. Такер мигом вскочил, задергался:

– Господи. Боже мой. Что там происходит?

Объясняю: это мама направляется в туалет.

– Не может быть. – Задирает голову, с трудом дышит.

Мы оба смотрим на потолок. С каждым маминым шагом в штукатурке появляются новые трещины. Как будто там чертят схему проезда.

– Караул. – Такер поднимает руки, защищая голову от сыплющейся побелки.

До туалета мама добирается не скоро. Скрип прекратился: надо понимать, она уселась. Эми включает в комнате Эллен проигрыватель, ставит альбом Элвиса «Aloha from Hawaii»; звучит его версия «Suspicious Minds»[1].

– Это, – говорю, – условный знак.

Мы бросаемся наверх за оставшимися стройматериалами.

За три ходки перетаскиваем их в подвал. Когда мы с Такером вылетаем из дома, Эми вырубает Элвиса. Садимся каждый в свой грузовичок. Эми стоит на пороге, поднимая кверху большие пальцы, но вдруг резко разворачивается. Не иначе как мама спустила воду.

Мчимся по улице. Сворачиваем налево по Вайн, оставляем позади методистскую церковь. И что я вижу: Эллен тащит Арни за ноги. Пришлось сбросить скорость. Наш слабоумный лежит на земле и цепляется за пучки жухлой травы, чтобы не дать Эллен разогнаться. Она хватает его за волосы и со всей силы дергает. Я ударяю по тормозам, соскакиваю с подножки:

– Не смей! Не смей!

Она отпускает его волосню, отбрасывает с лица свою челку и лыбится – мол, что я такого сделала?

– Стерва мелкая, – кричу ей, перебегая через дорогу.

Арни свернулся клубком. Эллен – в слезы.

– А что прикажешь делать? Он домой не идет! Я все перепробовала. Конфеты! Уговоры! Ласки ниже пояса! Его домой калачом не заманишь, а у меня… это… у меня же…

– Что «у тебя же»?

– Сам знаешь… у меня дел полно.

– Ты опять его била…

– Кто-то выбросил попкорн, а он его подъедать стал. Грязный, пыльный…

– Если еще хоть раз поднимешь на него руку, я…

Эллен запрокидывает голову, чтобы я уж точно заметил ее слезы.

Как брат и вообще как член семьи, я мирюсь со многим. С моими сестрицами, с матерью, с этим городком. Я выдержу что угодно. Но одного не потерплю ни за что. Кто обидит Арни, тому пощады не будет.

За этого мальца я убить готов.

– На самом деле я его не била.

– Только попробуй драть его за волосы и вообще к нему прикасаться. Клянусь, я тебя выпорю.

– Ну и кто из нас злодей?

Наш даун по-пластунски ползет через луг. Подхожу, ложусь рядом с ним на землю и говорю:

– Мне пора на работу. Но кто-нибудь должен остаться дома, чтобы защищать маму и Эми. И даже Эллен. Ты готов стать их защитником? Охранником? Я на тебя рассчитываю, друг.

Он замер – шевелит мозгами, потом, не глядя на меня, кивает. Поднимается с земли, отдает мне честь и шагает к дому. Эллен молча плетется следом. Да возьми же ты его за руку, приобними, что ли, вертится у меня на языке. Руки так и чешутся запустить в нее камнем, но она оборачивается и одними губами говорит:

– Спасибо.

Они идут домой, не касаясь друг дружки.

Возвращаюсь к своему пикапу и кричу Такеру, который наблюдал за этой сценой:

– И ты все равно хочешь встречаться с этой ведьмой?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

«Подозрительные умы» (англ.); песня Марка Джеймса (1968), ставшая год спустя большим хитом в исполнении Пресли.