bannerbannerbanner
Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех
Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 4
Когда я телу дал передохнуть,Я вверх пошел, и мне была опораВ стопе, давившей на земную грудь.

Перевел дыхание, слегка восстановил силы и «вверх пошел [вновь начал свой путь, в одиночестве, к этому подъему], и мне была опора / В стопе, давившей на земную грудь». Он словно говорит: «У меня есть желание, я понимаю, в чем нуждаюсь, я предчувствую существование Бога и ставлю все, что имею, на это. Движимый религиозным чувством, я самостоятельно иду к Богу, к Истине». Но это не так просто:

И вот, внизу крутого косогора,Проворная и вьющаяся рысь,Вся в ярких пятнах пестрого узора.Она, кружа, мне преграждала высь,И я не раз на крутизне опаснойВозвратным следом помышлял спастись[вернуться в сумрачный лес].

Следует необыкновенное размышление:

«Какой благоприятный момент, я вспомнил, что сегодняшний рассвет – это рассвет первого дня весны [для средневекового человека этот момент совпадал с моментом творения мира], и эта мысль вселила в меня надежду»:

Был ранний час, и солнце в тверди яснойСопровождали те же звезды вновь,Что в первый раз, когда их сонм прекрасныйБожественная двинула Любовь.[То есть светила находились в том же созвездии,что и Божественная Любовь.]Доверясь часу и поре счастливой[то есть осознание времени и дня года,начало весны вселяли в меня надеждуперед лицом зверя, которого я встретил],Уже не так сжималась в сердце кровьПри виде зверя с шерстью прихотливой;Но, ужасом опять его стесня,Навстречу вышел лев с подъятой гривой.[Но когда рысь исчезла, вышел лев.Стало хуже, чем было.]Он наступал как будто на меня,От голода рыча освирепелоИ самый воздух страхом цепеня.

Это был огромный, страшный лев, своим ревом сотрясавший воздух. Но вот он уступает место самому страшному из видений: волчице.

И с ним волчица, чье худое тело,Казалось, все алчбы в себе несет;Немало душ из-за нее скорбело.Меня сковал такой тяжелый гнетПеред ее стремящим ужас взглядом,Что я утратил чаянье высот.

И вот появляется волчица – страшная, свирепая и ненасытная, «чье худое тело, / Казалось, все алчбы в себе несет [могла пожрать все вокруг]; / Немало душ из-за нее скорбело [из-за которой пострадали многие (стоит подумать, не там ли находимся и мы), устрашающая, вселяющая трепет, заставляющая жить во лжи]. Меня сковал такой тяжелый гнет / Перед ее стремящим ужас взглядом [меня охватил страх от одного только вида], / Что я утратил чаянье высот [что я сказал: «Все, больше не могу, я никогда не доберусь до вершины холма, туда, где есть свет»]».

Три свирепых зверя встают на пути Данте к Истине. Что они собой символизируют? Что, в частности, символизирует волчица, почему она появляется последней и не оставляет никакой надежды? Что это за три зверя, которым поэт ХХ века дал бы имена «похоть, лихоимство и власть»?[50] Это символы греха, зла. Не просто ошибок, которые может совершить каждый, но зла, изначально существующего рядом с обещанием блага: человек приходит в мир, отмеченный печатью зла, мир с изъяном. Изъяном, именуемым первородным грехом, поскольку он изначально присутствует в природе человека. Человек, руководствуясь собственным сердцем, своим ожиданием, своим желанием и даже своей способностью предположить существование Бога, не способен достичь Его. Что-то мешает ему спастись самостоятельно, обрести спасение собственными силами. «Есть место назначения, но нет пути»[51], – сказал бы Кафка.

Волчица символизирует первородный грех. Это гордыня, самонадеянность (а для того, чтобы совершить путешествие, необходимо противоположное – смирение). Первородный грех был грехом непослушания, отказом человека признать свою зависимость от другого, отказом признать себя Божьим творением.

Проиллюстрировать это помогает миф, столь точно воспроизведенный Данте в песни об Одиссее, – трагический миф об Икаре.

Дедал и его сын Икар оказались пленниками царя Миноса в его дворце Лабиринте (для нас лабиринт является символом восприятия жизни как заточения). Бежать было невозможно. Тем не менее достаточно было поднять голову, увидеть небо и солнце и понять: именно они, а не томление в лабиринте, являются призванием человека. И Дедал придумал, как вырваться на свободу – не морем, а по воздуху. Он смастерил крылья из птичьих перьев, связав их шнурками и скрепив воском. Им удалось взлететь, но Икар, вопреки наставлениям отца, слишком приблизился к солнцу. Оно растопило воск, и юноша упал в море. «Но собственных мне было мало крылий»[52].

Это притча об одиноком человеке, который, преисполненный желания, осознает свою потребность в солнце, но не достигает его. Врожденная уязвимость мешает ему достичь желанного.

И как скупец, копивший клад за кладом,Когда приблизится пора утрат,Скорбит и плачет по былым отрадам,Так был и я смятением объят,За шагом шаг волчицей неуемнойТуда теснимый, где лучи молчат.

И вот я оказался в этой ужасной ситуации, как тот, кому сопутствует невероятная удача и в одно мгновение оставляет его. Наступает момент, когда отнимается все: «Когда приблизится пора утрат, / Скорбит и плачет по былым отрадам». Он видел эту удачу и даже успел отчасти насладиться ею, и вдруг она его покидает. Он опечален и опустошен. С ним произошло то же самое: он был так рад, увидел солнце и холм… Но вместо этого оказался перед «…волчицей неуемной / Туда теснимый, где лучи молчат», туда, в глубокую чащу леса, где нет света и куда он не может проникнуть.

Вот мы и очутились на удивительном переходе, который открывает читателю дверь в «Божественную комедию»: кто соглашается совершить этот переход, тот готов к путешествию, а по-другому сюда не войти. Не только в поэму Данте – не войти в жизнь, как свидетельствует об этом аналогия:

Пока к долине я свергался темной[когда я устремился вглубь леса,в самую темную часть],Какой-то муж явился предо мной,От долгого безмолвья словно томный.Его узрев среди пустыни той:«Спаси, – воззвал я голосом унылым, —Будь призрак ты, будь человек живой!»

Что может сделать слепорожденный, стоящий у стены, когда он ощущает некое таинственное присутствие? Он слышит звуки, отличные от тех, что слышал каждый день: что-то происходит. Он хватает людей за одежды, надеясь остановить их, – в своей слепоте он не может сделать ничего другого. Представьте себе его с вытянутыми вперед руками, ухватившего какую-то женщину за платье, какого-то мужчину за рубаху: «Что происходит? Что происходит?» И кто-то отвечает ему: «Да ходит тут один человек. Какая-то неразбериха. Некоторые говорят, что он Мессия, Спаситель… ничего не понятно». А кто-то посылает его на все четыре стороны, оскорбляет. Но даже воздух в этот день необычен… И что, скажите, терять слепому? В худшем случае он так и останется слепым. «А если этот человек действительно Мессия? Я хотя бы попробую». И что он начинает делать? Что делает слепой, оказавшись перед возможным присутствием? Он кричит о своей нужде.

Первое, что произносит Данте в поэме (то есть говорит не как рассказчик, а как персонаж): «Сжалься!» Miserere, кто-нибудь, помилуй меня[53]. Помилуй, так как сам я не справлюсь, сжалься надо мной! Кем бы ты ни был. Я даже не знаю, кто ты, сейчас это не важно, но помилуй меня!

Он кричит тому, кого «узрел среди пустыни той» (все сводится к способности увидеть), тому, «кто явился предо мной», то есть был мне дан бескорыстно. Это абсолютно непредвиденная встреча, ее нельзя было просчитать: «Кто бы подумал, что там, в темном лесу, когда я уже был готов расстаться с жизнью, может вдруг появиться человек, которому я поведаю обо всех своих нуждах, о своем желании?» Непредвиденная встреча, в некоторой степени даже незаслуженная, дающая возможность просить о помощи. «Сжалься, кто бы ты ни был, „будь призрак ты, будь человек живой“». Я не знаю, кто ты, это не важно.

Это все та же история о слепорожденном. Потому что, когда Христос исцелил его, тот устроил праздник, радовался и кричал: «Я вижу! Как здорово! Я вижу! Я вижу! Наконец-то я вижу!» Он ходил и смотрел на все вокруг. И вот его стали останавливать и спрашивать: «Кто тебя исцелил?», на что он отвечал: «Я не знаю, кто-то проходил мимо, и я закричал: „Господи, Господи!“ А Он спросил, что я от Него хочу. „Как же так?! Да разве Ты не видишь? Не видишь, что я слеп? Как Ты думаешь, почему я зову Тебя?“». А ведь Иисус всегда сначала помогает человеку понять, в чем он нуждается, именно поэтому Он задал вопрос, который может показаться глупым: «Что ты хочешь от меня?» Слепорожденный ответил: «Господи, сделай, чтобы я прозрел».

Иисус прекрасно понимал, в чем дело, зачем же Он заставляет слепорожденного произнести это? Все дело в том, что перед лицом Христа человек яснее осознает, в чем нуждается. Встретив слепорожденного, Иисус помог ему понять его нужду, позволил прояснить ее, сделать понятной. Так через потребность слепого проясняется религиозное чувство.

Так же поступает Вергилий. Данте, как тот слепорожденный, который целыми днями ходил и говорил: «Не знаю, кто исцелил меня, не знаю, пророк он или нет, я знаю только то, что я был слеп, а сейчас я вижу». Он словно говорит: «Я могу рассказать только то, что пережил на своем опыте, могу сказать теперь, что жизнь есть благо, и больше мне сказать нечего». Мы видим, как Данте полностью вверяет себя другому, без каких-либо условий: «Кто бы ты ни был. Я не знаю, человек ты или призрак, но прошу, сжалься надо мной».

В ком из нас есть это мужество, это смирение? Обнаружить собственную слепоту и кричать о ней, предчувствуя истину, оказавшись перед этой истиной, которая вдруг входит в нашу жизнь. Со всеми такое происходило. Всем нам доводилось встречать на своем жизненном пути истину, когда сразу понятно: вот нечто более истинное, чем все остальное, нечто более справедливое; оно подходит мне больше, чем многое другое. Но требовалось смирение, некая жертва, и чтобы избежать этой жертвы, мы отворачивались от того, что встретили. Вся вина человека заключается не в грехах, из-за которых он ошибается, приходит в ярость, предает… – это все пустое. Настоящее предательство – это предательство самих себя, это отказ следовать за своим желанием, когда присутствие, свидетельство другого пробуждает его в нас, и оно мощно, прекрасно открывается, а мы отвечаем: «Ну нет, мы так высоко не летаем». Данте же взрывается: присутствие другого заставляет его осознать всю бесконечность собственной нужды.

«Спаси, – воззвал я голосом унылым, —Будь призрак ты, будь человек живой!»Он отвечал: «Не человек; я был им;Я от ломбардцев низвожу мой род,И Мантуя была их краем милым.Рожден sub Julio[54], хоть в поздний год[Вергилий представляется Данте],Я в Риме жил под Августовой сенью,Когда еще кумиры чтил народ.[То есть до пришествия Христа.]Я был поэт и вверил песнопенью,Как сын Анхиза отплыл на закатОт гордой Трои, преданной сожженью.[Я пел об Энее, праведнике, прибывшем из Трои.]Но что же к муке ты спешишь назад?[Почему ты возвращаешься обратнов сумрачный лес?]Что не восходишь к выси озаренной,Началу и причине всех отрад?»[Почему не поднимаешься? Ты же прекраснопонимаешь, что создан для света, для жизни,иди вверх!]

И Данте после ритуального приветствия спрашивает:

«Так ты Вергилий, ты родник бездонный,Откуда песни миру потекли? —[Данте поражен: перед ним Вергилий,великий учитель, которого он всю жизнь чтил]Ответил я, склоняя лик смущенный.

Это начало того смирения, которым отмечен дальнейший путь Данте, человека, бывшего самонадеянным, сосредоточенным только на самом себе. Такому человеку нелегко сказать о себе vergognosa fronte[55] (в песни второй он скажет еще резче). Смирение[56] – это признание того, что мы созданы из земли, из праха, что жизнь дарована нам Другим.

О честь и светоч всех певцов земли,Уважь любовь и труд неутомимый,Что в свиток твой мне вникнуть помогли!Ты мой учитель, мой пример любимый;Лишь ты один в наследье мне вручилПрекрасный слог, везде превозносимый.[Я всему научился у тебя; все, что я написал,все, что я сделал, – всем обязан тебе.]Смотри, как этот зверь меня стеснил![ «Ты видишь, почему я не могу идти вверх, посмотри», – он указывает на волчицу.]О вещий муж, приди мне на подмогу,Я трепещу до сокровенных жил!»[Она вселяет в меня ужас.]

Здесь необходимо пояснение. Почему Вергилий? Почему именно он? Обычно наша память хранит объяснение, заученное еще в школе: Вергилий – символ разума, Беатриче – символ благодати. Это верно, однако не об этом речь. Что влечет Данте к Богу, к Истине, к спасению? Чем Бог завлекает Данте? Он прибегает к Вергилию, то есть к поэзии, и к Беатриче, то есть к любви. Иными словами, к тому, что дорого Данте. Меня потрясает эта мысль: Бог предлагает то, что нам нравится.

Бог привлекает к Себе, влюбляя нас в Свои творения, делая их притягательными для нас. И это всегда благо. Святой Павел говорит: «Ибо всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно» (1 Тим. 4: 4). Помните пирамиду желаний? Ребенок, который сначала хочет яблоко, потом птичку, одежду, коня, деньги, женщину?.. Все, что мило нашему сердцу, является благим при условии, что мы относимся к нему согласно его природе, воспринимая сущее как ознаменование бесконечного. Как писал Монтале, «на всех образах написано: „не здесь, дальше“»[57].

Итак, по Данте, нравственность – и это замечание является основополагающим для понимания «Божественной комедии» – не заключается в том, что, находясь на распутье, человек должен решить: пойти направо, где ему откроются прекрасные вещи, а не налево – где вещи безобразные. Нет, все вещи прекрасны. Действительно, есть отличие между добром и злом, но нельзя утверждать, что есть вещи хорошие, а есть плохие. Следует отказаться от морализаторства, с которым мы, к сожалению, знакомимся еще в детстве. Когда преподаватель катехизиса говорил нам, маленьким: «А сейчас напиши на доске вещи, которые согласуются с верой в Иисуса», и мы писали: «молиться», «любить маму», «не врать…». «А теперь напиши, что с этой верой не согласуется», и тогда, бывало, что если кому-то нравилось играть в футбол, то он был вынужден написать это во втором столбике. Таким образом, у него формировалось понимание, что быть со Христом – это ошибка, потому что христианин не может делать множество интересных вещей, а должен заниматься только самыми скучными вещами на свете. Это неинтересно…

Данте же мыслит совсем иначе. Он понимает, что Бог наделил все вещи привлекательностью, и привлекательность блага́, потому что именно Он ее источник. В чем же проблема? Когда эта благая привлекательность становится плохой, становится грехом, становится злом? Когда вмешивается дьявол. Дьявол не заставляет нас искать плохое, потому что зла никто не хочет. Он идет к нам через те же вещи, что и Бог, через вещи, которые мы любим. В чем же разница? В том, что нравственность – это правильная точка зрения на вещи, когда мы понимаем, что каждая из них подразумевает нечто большее. Другими словами, привлекательность вещей призвана помочь нам осознать, что мы созданы для бесконечного. Дьявол, напротив, заставляет остановиться на полпути. Он говорит: «Тебе нравится эта женщина? Возьми ее. Ты достиг своего счастья. Остановись, не преувеличивай важность этого желания, какие-то звезды… – все это чепуха, брось. Зачем тебе куда-то стремиться? Тебе нравится эта? Так возьми ее сейчас. А разобраться всегда успеем завтра. Остановись! Останови желание». Вот это – зло.

Зло и грех предают желание. Они преграждают путь к твоему предназначению, к твоему счастью, таким образом, все дробится на части. Символическое становится дьявольским (здесь я специально использую терминологию Средневековья).

Слово символ – греческого происхождения и обозначает «соединять», «объединять». Символ объединяет то, что находится над, с тем, что находится под, он объединяет видимое с его содержанием, субстанцией; то, что находится под, объединяет вещь с ее значением. Слово дьявол также греческого происхождения, оно связано со значением «находиться посередине», «поперек». Это то, что разделяет, отрывает внешнее от содержимого, судьбу от пути: разбивает на части. Символическое – соединяет, дьявольское – разделяет. Привлекательность вещей существует ради нашего блага. Зло же заключается в отказе от жизни на высоте собственного желания, желания бесконечности, для которой мы созданы. Это – грех, это – настоящее предательство.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
4 из 4