Комната с видом на волны

Землетрясение?.. Или далёкий взрыв?.. Бретт начал непонимающе озираться вокруг в ожидании новых толчков, но больше ничего не происходило. Потом он поднял голову и посмотрел наверх. Снег всё так же лежал на ветвях нетронутыми белыми облаками. Казалось просто невероятным, что такая сильная вибрация не смахнула с ветвей ни снежинки. Бретт набрал полные лёгкие морозного воздуха, а затем с силой вытолкнул его наружу коротким громким «Э-э-э-й!». Пушистые сугробы соскользнули с ветвей, будто поезда, падающие под откос с недостроенного моста, и повисли в солнечном свете мириадами крошечных огоньков.

Бретт задумчиво покачал головой. Он ничего не понимал. Эта краткая прогулка утомила его куда сильнее, чем он на то рассчитывал. Смотреть тут больше было абсолютно не на что, а значительно удлинившиеся тени подсказывали, что ему пора отправляться в обратный путь. На этот раз никакой бодрости он не ощущал. Он поплёлся назад. Он шёл, почти не смотря вперёд, болтаясь внутри одурелых мыслей о свежем хлебе, каменном кольце гор, сжимающемся вокруг дома, словно комната из его недавнего сна, непонятной вибрации и лежанки посреди нетронутого снега. Зайдя в коттедж, он скинул у входа забитую снегом обувь, длинную куртку, перчатки и шапку и чисто механически крикнул: «Эй! Есть кто-нибудь тут?!»

Ватная тишина пустого дома, неприветливая, как взгляд незнакомца – всё, что он получил в ответ. Бретт прошёл на кухню и потянулся было к бутылке коньяка, но, поразмыслив немного, решил, что ясная голова сейчас будет ему более ценным союзником, чем алкогольная невозмутимость. Он налил воды в металлический чайник и поставил его на газ. Открыл холодильник и отшатнулся.

Внутри не было отрубленной человеческой головы с глазами на выкате и языком, завязанным в кандальный узел. Но это служило слабым утешением.

Внутри была ветчина, яйца и молоко. Ещё больше, чем до того, как он приготовил себе завтрак. Кто-то буквально недавно положил сюда всё это. Продукты, использованные им во время готовки, продолжали спокойно лежать на столе.

Бретт ринулся к шкафчику, в котором хранился хлеб, распахнул его и похолодел. Внутри лежало два новых батона. Преодолев секундное оцепенение, Бретт закричал: «Эй! Кто здесь?! Где вы?! Я знаю, что вы тут, чёрт возьми! К чему этот балаган? Выходите! Я видел еду, мать вашу, этого вполне достаточно!..»

Никто не ответил. Тогда Бретт начал метаться по дому, словно полоумный опоссум, бегать из комнаты в комнату, открывать шкафы, отдёргивать шторы, заглядывать под кровати и за диваны. Пусто. Никого. Ни души. Тогда он, даже не надевая куртки, выскочил на улицу и обежал коттедж кругом. Никого. Ничего. Ни одного нового следа, кроме трёх цепочек ведущих от дома в аллею и обратно. Одна вчерашняя и две сегодняшних. Все его.

«Кто-то мог прийти прямо по моим следам!..» – подумал Бретт, понимая в глубине души, насколько параноидальной была подобная мысль, но не имея никаких сил заставить её заткнуться. Он побежал ко входу в аллею, плохо соображая, что делает. Он бежал без шапки и куртки в едва разразившихся сумерках и смотрел только вниз, только под ноги, лишь изредка панически вскидывая голову, чтобы убедиться, что ни какое встречное дерево не собирается в следующее мгновение разбить ему лицо. Он изучал каждый след, силясь разглядеть признаки второго отпечатка или найти ответвление в сторону. Где-то, где-то должно быть ответвление! Но ничего не было. Бретт добежал до самой своей снежной лежанки и только тогда очнулся от заглотившей его целиком паранойи. Он огляделся вокруг и понял, что солнце почти село. Он стоял на том самом месте, где нашёл себя вчера, почти в то же самое время, и голова у него страшно мёрзла. Все его дневные надежды не оказаться в лесу в темноте и холоде пошли прахом. Он выругался, громко, длинно и крайне вульгарно, а затем развернулся и что было сил побежал обратно к дому. Инстинкт самосохранения говорил ему почти вслух: сегодня ему ни за что нельзя снова оказаться в этом лесу в темноте.

Подбегая к дому, Бретт заметил, что в окнах гостиной горит свет. В отличие от вчерашнего вечера сейчас это выглядело лишь отчасти приветливо. И в куда большей степени тревожно. Бретт не мог припомнить, был ли зажжён свет с утра и выключал ли он его перед уходом. Скорее всего, «нет» и «нет». По законам булевой логики – а также любой другой, кроме логики затянувшегося ночного кошмара, это двойное отрицание должно было дать Бретту тёмные окна. Тем не менее, свет горел. Быть может, конечно, дом просто-напросто был оборудован системой автоматического включения освещения, словно заправский городской фонарь. Это до открытия электричества фонари на улицах были сплошь керосиновыми и масляными. Коптилки, а не осветительные приборы. Никаких датчиков света в те времена не было и подавно, а потому в штате каждого городского управления числились целые фонарные команды – бригады работников, занятых исключительно проблемами уличного освещения: следящих за исправностью фонарей, зажигающих их по вечерам и гасящих с приходом рассвета. Помимо исполнения своих прямых обязанностей фонарщики известны ещё и тем, что некогда имели большую популярность среди поэтов и писателей. Не в качестве половых партнёров, конечно, а как персонажи, преисполненные символизма. Образ человека, несущего свет, – что может быть возвышеннее? Простые люди, однако, никогда не были склонны излишне романтизировать представителей данной профессии. Скорее наоборот. Тускло горящий фонарь, а масляные фонари горят тускло a priori, был извечным поводом обвинить фонарщиков в воровстве… Чёрт!

Бретт поморщился, поймав себя на том, что лишь тщетно пытается похоронить растущий внутри страх под ворохом пустяковых мыслей. Общее образование, если разобраться, несёт один лишь вред. По крайней мере в случаях амнезии. Оно засоряет голову так безнадёжно, что вместо чего-то реально полезного, скажем, важных подробностей тех событий, что повлекли за собой пресловутую потерю памяти, первым делом на поверхность поднимается какой-нибудь хлам из курса истории.

Он продолжал бежать к окнам, светящимся ярче и ярче с каждой новой секундой уходящего на покой дня. Что-то не вязалось. Что-то не складывалось. На ум полезли призраки, зажигающие свет в доме длинными окровавленными шестами. Бретт споткнулся о свою же ногу и рухнул вперёд, зарывшись в снег лицом. Дерьмо! Дерьмодерьмодерьмо… Это был идеальный момент для нападения. Он зажмурился, предвкушая тяжёлый удар в затылок, но секунды бежали вперёд, он лежал в холодном снегу, а никто не собирался его бить. Никто не хотел его спасать, никто не хотел его бить. Всем было на него плевать. Краснея от своей глупой, эгоцентричной мнительности, Бретт поднялся на ноги, отряхнулся и пошёл вперёд. На этот раз без единой мысли в голове. Даже фонарщики, и те куда-то разбежались…

Он добрался до двери, вошёл внутрь и уже без всякой надежды, не слишком громко позвал «когонибудьктоздесьесть». Затем скинул ботинки, доплёлся до дивана и рухнул на плед. Ставшие теперь ежедневными пробежки на чересчур свежем воздухе хорошенько вымотали его, а тепло и спокойствие дома добавили последнюю каплю. Не успел Бретт сам того заметить, как он уже тихонько похрапывал, сидя на диване.

Он проснулся минут через двадцать и ещё минут пять пытался понять, где он, и кто он. Наконец, то немногое, что он знал о себе на данный момент, неохотно вернулось в его голову. Он чувствовал себя невообразимо уставшим, будто всю ночь разгружал вагоны с двухместными водяными матрасами. Его блуждающий полусонный взгляд наткнулся на ту самую распечатку, которую он приметил ещё утром.

«Лучше места и времени для развлекательного чтения просто не найти,» – подумал Бретт и открыл первую страницу.

***

Вторая чёрная смерть – так впоследствии будут называть эпидемию чёрной плесени лю:эм (lv:m – Lv Pei mold), официально начавшуюся более ста лет назад. По масштабам и смертности она переплюнула свою старшую китайскую сестру, чуму, за первые десять дней активной стадии, с той же непринуждённостью, с какой долгожданная пятая часть блокбастера про гигантских боевых роботов в первый же уик-энд показа затыкает за пояс годовые кассовые сборы независимой документалки о социальных и экологических проблемах, вызванных потребительством.

Лю Пэй и его семья считаются первыми заболевшими. Однако почти в одно время с ними было зарегистрировано ещё более тысячи случаев: в самом Пекине, Харбине, Шанхае и Гонконге, в Бангкоке, Куала-Лумпуре и Сингапуре. И более миллиона случаев к концу того дня.

Этот крайне патогенный штамм, предположительно, обычной бытовой плесени вида Аспергилл чёрный (Aspergillus niger) заражал своих жертв спорами. Причём для заражения совсем не обязательно было их вдыхать: в большинстве случаев было достаточно, чтобы споры, в самом незначительно количестве, попали на поверхность кожи. Или любого другого органического материала.

Первичный рост происходил внутри заражённого объекта. Спора закреплялась на поверхности и пускала корни. Только после того, как инкубационная стадия подходила к концу, признаки заражения распространялись по самому объекту. Наступала фаза плодоношения. Лёгкая чёрно-коричневая бахрома в первую очередь появлялась на свежих ранах и на всех слизистых: в глазах, во рту и на половых органах. К тому времени количество плесени во всех внутренних органах, в том числе кишечнике, желудке и мозге заболевшего становилось критическим. Основным симптомами для живых существ, ещё живых на этой стадии, являлись удушье, вследствие поражения лёгких и красных кровяных телец, способных переносить кислород; чудовищные головные боли, вследствие массированной гибели клеток мозга; а также страшная диарея и почти не прекращающаяся рвота, вследствие отравления метаболитами гриба. Заболевшие не издавали слишком уж много страшных воплей или стонов. В основном, только потому, что их рты были чересчур заняты. Животные и растения тоже погибали молча: они густо зарастали чёрным пухом и постепенно просто исчезали под ним. Плесень съедала их, а после высыхала, превращаясь в невесомую пыль, в миллиарды спор, которые разносились на километры и километры любым лёгким дуновением ветра.

С каждым днём скорость развития лю:эм росла по графику, очень похожему на городскую линию Куала-Лумпура, каким он был в начале двадцать первого века. С нуля на грязном полу одноэтажных лачуг до шести миллиардов на упругой кровати пентхауса башни Петронас. Одиннадцать миллиардов покрытых чёрной бахромой людей за двадцать дней.

Одним из последних был зарегистрирован случай нью-йоркского врача-эпидемиолога, профессора Вильяма Беркмана. Во время осмотра очередного пациента в передвижном госпитале, развёрнутом прямо посреди Центрального парка, доктор Беркман споткнулся и порвал о ветку рукав защитного комбинезона. Пострадал только комбинезон, никаких повреждений на теле обнаружено не было. Уже через две минуты профессор был в дезинфекционной камере совершенно голым. Его обрабатывали увеличенной до предела дозой ультрафиолета и озона. Единственными из обнаруженных способов, подавляющих рост лю:эм. Через четыре минуты Вильям Беркман был полностью покрыт плесенью и выворачивал на белый пластиковый пол содержимое своего желудка. Коричневое и пушистое. Спустя пять минут с момента его помещения в камеру наблюдатели зафиксировали смерть доктора Беркмана. Часом позже открылись двери большой ядерной печки, в кото…

«Занимательное чтивце,» – подумал Бретт и положил стопку бумаг на колени. Хотелось саркастически хмыкнуть над этой белибердой, но какое-то неприятное предчувствие не дало ему попросту отмахнуться. В голове шевелились почти бессвязные обрывки мыслей, куски измочаленных воспоминаний. Будто он уже где-то слышал всё это: историю китайца Лю и это до нелепости фантастическое повествование об эпидемии мировых масштабов. Он верил в интуицию, но своим глазам он верил куда больше, а мир вокруг совершенно не выглядел результатом «открытой ядерной печки». Скорее уж результатом ещё более утопической ядерной зимы. Да и то, тогда вокруг должны были бы лежать сугробы пепла, а не пушистого снега. Наверное…

Внезапно у Бретта заболела голова. Так сильно, будто кто-то приложился к затылку ломиком. Он снова почувствовал необъяснимую глубинную вибрацию, которая, как отголоски затухающего землетрясение, прошла сквозь всё его тело. Он крепко зажмурился, пережидая спазм, и на автомате перевернул страницу. Через несколько секунд боль поутихла, и Бретт открыл глаза. То, что он увидел перед собой, заставило головную боль вернуться в троекратном размере. Новая страница была пустой. Почти пустой. Посреди неё было напечатано лишь несколько слов:

«Янг, пожалуйста, будь вежливее с гостем».

И чуть ниже:

«Гость, пожалуйста, будь осторожнее с хозяином».

Бретт просидел, пялясь на эти две короткие строчки, минут десять. Он силился понять их смысл, тайный, двойной, тройной, но ничего определённого не приходило на ум. Он пытался сформулировать для себя, что же может значить для него само наличие этого текста. Что о нём знали? Что он здесь не случайно? Настроение читать бесследно пропало.

После всех заморочек, нестыковок и странностей этого дня Бретт так толком и не пришёл к решению, что ему делать, и делать ли что-то вообще. Похоже, что всё шло по плану. Только план был не его. И понять, как бы ему не подыгрывать этим таинственным планировщикам, было обескураживающе непросто. Бретт поужинал хлебом с сыром и ветчиной, выпил кружку чая с молоком. Потом отыскал в ванной самую новую на вид зубную щётку, хорошенько промыл её под горячей водой и почистил зубы.

Удивительное существо – человек. Вчера он лишился памяти и едва не умер от обморожения посреди леса, а сегодня уже думает, как бы защититься от зубного налёта и при этом проглотить минимум чужой слюны. Желание наполнить своё время рутинными задачами, стремление к привычной норме, к ритуалам, соответствующим обычной, относительно безопасной жизни – мощный защитный рефлекс, способный абстрагировать сознание даже от самой болезненной и опасной ситуации.

Чистя зубы, он рассматривал своё отражение в зеркале. Оно вовсе не казалось ему посторонним. Это был знакомый и даже родной образ, который в данный момент неплохо соответствовал его представлениям о самом себе. Несмотря даже на то, что вспомнить чего-либо конкретного из своей прошлой жизни он сейчас не мог. Бретт прополоскал рот, смыл пенную бороду и ещё раз внимательно изучил своё отражение. Каштановые волосы, серо-голубые глаза, щетина то ли двух, то ли пятидневной давности, в зависимости от его способностей к воспроизводству растительности на лице. Можно было даже сделать пару предположений относительно его возраста, вот только погрешность такого рода догадок по-прежнему оставалась далеко за гранью достоверности. Небольшие морщины, несколько седых волос… Скажем, от тридцати до сорока.

Бретт порылся в шкафчиках, нашёл большое махровое полотенце, повесил его на крючок и зашёл в душевую кабину. Он простоял минут двадцать под тугими струями горячей воды, радуясь ощущению чистоты и обволакивающего тепла, пока навязчивые мысли не полезли в голову с новой силой. Откуда здесь, посреди леса, горячая вода? С таким-то напором?.. Где, черт побери, ближайший город, если сюда смогли протянуть ветку водопровода? Он не слышал гула насоса, значит, это не могла быть скважина. Это был самый настоящий водопровод.

Бретт закрыл кран, вытерся насухо полотенцем и вышел в гостиную. Там он лёг на диван, натянул на себя плед и уже через две минуты спал. Секунд тридцать он потратил на то, чтобы поудобнее устроиться и ещё полторы минуты на мысли о том, стоит ли запереть входную дверь, стоит ли взять из кухни нож и надо ли спать с ним под подушкой. Однако осознание бессмысленности этих действий победило. Всё шло по плану. И план был не его. Если бы кому-то хотелось, чтобы он был мёртв, он бы уже был. А пока у него имелось куда больше шансов пропороть себе ножом щёку во время беспокойного сна и умереть от потери крови. Так что, катись-ка оно всё к чёрту…

Следующим утром, он проснулся с первыми лучами солнца. Светлое время было драгоценностью и его стоило употребить на исследование здешних мест. Бретт приготовил себя плотный завтрак, как потерянный в детстве брат-близнец похожий на вчерашние завтрак и ужин, соединённые вместе и умноженные на полтора. Или на два. Ему сегодня понадобится много сил.

Затем он неторопливо оделся, добавил к своему образу дополнительный слой тёплого термобелья, и отправился в путь. Погода стояла великолепная. Холодно, но терпимо. Очень солнечно и совершенно безветренно. Точно такая же погода, как вчера. Выйдя из дома, Бретт огляделся вокруг, но всё новое и интересное в панике попряталось по кустам. Его следы были на месте, чужих следов не добавилось.

Бретт добрался по аллее до большой поляны, но на этот раз повернул направо и пошёл в ту часть, где ещё не бывал раньше. Он старательно запоминал, где ходит, чтобы при необходимости впоследствии отличить свои следы от чужих. С этой же целью, он внимательно изучил рисунок протектора своей обуви на снегу и замерил ладонью длину и ширину отпечатка, лишь через мгновение осознав, что гораздо удобнее будет просто наступить своей ногой рядом с сомнительным следом и визуально оценить разницу.

Спустя минут тридцать бодрой ходьбы, благо снег не был уж очень глубоким, Бретт наткнулся на каменную стену гор. Отнюдь не занебесных – всего-то метров в пятнадцать-двадцать высотой, но всё же достаточно высоких и крутых, чтобы стать непреодолимой преградой. Если не найти в них проход, то без спецоборудования и спецумений отсюда не выбраться – есть способы самоубийства и поприятнее.

Самым разумным решением было идти вдоль этой скалистой гряды в поисках расщелины или некрутого участка, пригодного для штурма. Повинуясь внутреннему чутью, Бретт развернулся и пошёл направо.

Чутьё не подвело. Примерно через час пути он натолкнулся на широченный проход в стене, шириной метров в двадцать. Сердце учащённо забилось. Сознание захлестнуло предчувствие того, что решение рядом. Бретт подбежал к проходу, заглянул в него и не раздумывая пошёл вперёд. По обеим сторонам всё так же тянулись скалы, а минут через сорок быстрой, нервной ходьбы Бретт смог отчётливо различить за отдалёнными деревьями впереди себя что-то, неприятно похожее на всё ту же каменную стену. В подступающем отчаянии Бретт перешёл с шага на бег. Он добежал почти вплотную к скале. Ошибки не было: это был не проход, а лишь небольшой аппендикс, сорокаминутный тупик, не более того. Бретт разразился потоком брани, настолько непечатной, насколько это вообще возможно. Поразительно, он даже фамилию свою вспомнить не мог, но вот ругательства во всех видах и формах просились на язык сами собой. Твою же грёбанную мать, неужели до того, как заснуть в сугробе, он всё-таки был плохим человеком?

Бретт вернулся назад, к самому началу этого ответвления, и снова побрёл вдоль стены. В течение следующих четырёх часов ему попалось ещё пять аппендиксов: три минут по двадцать, один почти часовой и один, съевший добрых полтора часа отведённого ему природой солнечного света. После третьего такого отростка, Бретт своими руками задушил, кремировал и развеял по ветру всякую надежду отыскать в одном из них проход, но пройти мимо был просто неспособен. Он хорошо понимал, что не сможет спокойно спать, зная, что пропустил хоть сто метров этой проклятой скалы.

Живая тишина леса поглощала все его мысли, оставляя голову пустой и свежей. Несколько раз вдалеке, среди стволов и низких ветвей Бретту чудилось движение. Но ощущение это пропадало так же быстро, как появлялось, пока, наконец, раз на седьмой Бретт не смог разглядеть источник. Это было какое-то крупное животное: лось или олень. Оно стояло за деревьями метрах в трёхстах. Бретт остановился, укрылся за ближайшей сосной и стал завороженно наблюдать. Животное срывало кору с дерева и грызло её, мотая большой рогатой головой. Даже его обыденные и отчасти комичные движения были наполнены неподдельной грацией. Спустя пару минут животное замерло, будто почуяв что-то, чего Бретт не мог ни слышать, ни видеть – возможно, его самого – и опрометью бросилось прочь. Бретт улыбнулся. Отчего-то наличие живых существ в этом лесу само по себе действовало успокаивающе. Конечно, не всяких живых существ. Наличие волков, скажем, или медведя-шатуна было бы очень трудно переоценить… Бретт ещё раз посмотрел в ту сторону, куда умчался озадаченный зверь, потом с сомнением глянул на солнце и продолжил свой путь.

Всё это время каменная гряда тянулась и тянулась по левую руку, почти вертикальная, почти не меняющая своей высоты. Безжизненно голая, красновато-серая, местами укрытая снегом, местами заросшая деревьями, которые будто бы тоже хотели переползти через неё и сбежать. Всякий раз, видя такие деревья, Бретт оценивающе оглядывал их, но ни в одном месте они не доходили даже до середины горы, а потому вряд ли бы помогли ему забраться на самый верх.

На шестой час ходьбы Бретт наткнулся на свои следы.

Туннеля не было, ущелья не было, и низкого участка тоже не обнаружилось.

Бретт не разрыдался как ребёнок только потому, что за последний час уже потерял всякую веру в успех и с большим нетерпением высматривал не проход среди скал, а свои собственные следы. Они означали бы, что на сегодня можно закончить. Он вымотался насмерть и мог думать только о коньяке, горячем кофе и чём-нибудь съедобном. Такой конец его импровизированной экспедиции уже давно стал казаться ему закономерным. Его жизнь не висела на волоске, у него было и пристанище, и еда, а вот сил у него на данный момент совсем не осталось. Завтра можно будет подумать о чём-то новом. Например, поискать поляны, достаточно большие для приземления вертолёта, или спелеологическое оборудование в доме.

Он был неправ в своей первоначальной догадке: каменная стена не окружала коттедж кольцом. Это было бы, пожалуй, слишком незамысловато. Нет, горы раскорячились вокруг настоящей амёбой, вытянувшей сразу шесть своих ложноножек разной длины во всех возможных направлениях.

Благодаря раннему подъёму у Бретта в запасе было ещё достаточно времени. Солнце едва-едва свалилось со своего пьедестала и только начало путь к линии горизонта, прочерченной стеной гор и макушками особенно высоких деревьев. Бретт вернулся к жилью засветло. Перекусил и рухнул на диван. Вчерашняя книжка валялась на полу. Она была, конечно, занимательной, но дочитывать её нисколько не хотелось. Бретт только дотянулся до неё и пролистал несколько страниц, чтобы проверить, на месте ли те две строчки посреди пустой страницы. Они были на месте.

Напротив дивана висела большая телепанель, раза в четыре больше, чем на кухне.

«Раз тут есть водопровод, то и телевещание, наверняка, тоже есть,» – решил Бретт.

Он осмотрелся вокруг в поисках пульта, но не смог найти ничего даже отдалённо похожего. Тогда он подошёл к панели и изучил её на предмет наличия кнопок. Кнопки отсутствовали. Бретт озадачено нахмурился. Затем ведомый каким-то непреодолимым инстинктом, сравнимым разве что с желанием отдёрнуть руку от горячего, Бретт поднёс ладонь к экрану и щёлкнул пальцем по центру панели. Панель ожила белым светом, сменившимся через секунду движущимися картинками. Бретт не мог сказать, откуда он знает, что надо делать. Но в этом сейчас не было ничего чересчур удивительного. Ведь на настоящий момент, он не помнил даже имён своих родителей. Бретт вернулся к дивану и уставился на панель. Экран заполнила беспокойная свинцовая гладь океана под нависшими облаками.

Из невидимых динамиков донёсся приторно бодрый женский голос:

«После катастрофы авиация устарела. Эпидемия лю:эм не жалела никого: люди гибли в кроватях, в своих автомобилях, по дороге на работу и на самой работе. Жертвами лю:эм стали и ответственные работники многих термоядерных станций. Тепловые выбросы вышедших из-под человеческого контроля терм:с вызвали массированные изменения в атмосфере за счёт многократно ускорившегося таяния ледников. Нашу планету окутал толстый слой облаков, сделавших все авиаперелёты недоступными даже в самой дальней перспективе. В то же время радиоактивное заражение обширных территорий привело к невозможности использования любых существующих ранее видов наземного транспорта для перемещения на большие дистанции.»

Невидимая камера нырнула в толщу воды, пробралась сквозь тёмно-серое, наполненное редкими пузырьками воздуха, пространство и уткнулась в бесконечную бетонную трубу. Надвинулась вплотную к её поверхности и с лёгкостью прошла внутрь. Внутри труба была гладкой и сверкающей, будто покрытой тонким слоем ртути, и разделённой двумя чёрными матовыми линиями пополам, на верхнюю и нижнюю часть.

Голос снова ожил в динамиках, расположенных где-то в комнате:

«Вэм:т – система вакуумного электромагнитного туннельного транспорта, соединяющая все спальные районы и все стратегически важные промышленные зоны нашей планеты, была построена совместными силами всех граждан Орес