Пять лепестков шиповника

Пиня Копман

Пять лепестков шиповника

Предистишие

Афродита, богиня красоты и любви, родилась из морской пены. На совести Гесиода оставим предположение, что появлению этой пены способствовали причиндалы Неба-Урана, отрезанные его сыном Хроносом-Временем, и оброненные в море.

Тем не менее, Афродита вошла в силу и в фольклор древних греков.

А позднее эта богиня оказалась управительницей любви под римским именем Венера у всего тогдашнего цивилизованного мира.

Афродите (Венере) были посвящены многие растения,

но, безусловно, главным из них была роза. Нет, не та прекрасная, многолепестковая, тысяч цветов и их оттенков. Роза Афродиты, цветок любви, это колючий шиповник с пятью похожими на сердечки лепестками.

Не зря древнегреческий философ Ямвлих называет Афродитой «пятерицу»

По одному из мифов лепестки у розы Афродиты имели, соответственно, пять цветов.

Хотя об этом нет упоминаний, но я полагаю, что пять лепестков цветка Афродиты-Венеры символизируют пять возрастов, пять видов любви:

– Юношескую. Горячую, бездумную, налетающую внезапно волной прибоя, и, нередко, так же неожиданно откатывающую.

– Сознательную и сильную любовь взросления, принимающую ответственность, высокую доверием и взаимными обязанностями.

– Скептическую любовь зрелости, прощающую недостатки.

Добрую и нетребовательную любовь на склоне лет.

– Светлую любовь, согревающую последние годы.

Об этом и написаны стихи, которые ты, мой дорогой читатель, прочтешь в этом сборнике.

Пусть и тебе привидятся эти лики любви, как увидел их я.

Лепесток первый. Любовь порывистая

Ветер майский

Ветер, – сводник. Походкой матросской

он шатался и вкривь, и вкось.

Он игрался твоей прической

и кружилась метель волос.

А еще, озорной и звонкий,

сразу делал десяток дел,

задирал юбчонки девчонкам,

и тебя случайно задел.

Заблудилось на миг сознание,

мысли брызнули вразнобой,

и случайное губ касание

вдруг пригрезилось мне судьбой.

Ветру что? – Он сегодня гуляет.

Он всегда беспокойный такой!

Вот он шляпы с прохожих срывает,

пенит волны легкой рукой.

Растворяет оконные рамы

и играет портьер бахромой…

А меня, из-за ветра, мама

не дождется сегодня домой.

Игра

Цепи легкости пера,

страсть и разум бьются разом,

задыхаясь и скользя,

как по лунному лучу.

Эта тонкая игра

меж согласьем и отказом,

это нежное "нельзя"

на границе у "хочу".

Лентой финиша рассвет,

снежной нежности лобзанье.

Тает горняя звезда,

бьется жилка у виска.

Ты с запинкой шепчешь "нет",

а в глазах горит желанье.

Может, скоро будет "да"…

Кто бы знал наверняка?

Теплая осень

Осенний воздух был как совесть чист,

с березы облетал последний лист,

изысканный сень-шей* китайских гор.

День музыки* тек светел и нескор,

над парком грустно веял дух муската,

а лабух бацал фугу ре-минор.

На горизонте солнца помидор

порезался о лезвие заката.

Был вечер одинок и пьян слегка.

Картинно застывали облака

и прели в цвете калий дихромата*.

А парк притих, готовясь к холодам.

Но возгласы гусар и милых дам…

Да! Тени звуков умерших веков

и звона шпор и напускной бравады

кружились над скамьями и эстрадой,

где несколько изящных стариков

внимали с умным видом знатоков

гудению замерзших музыкантов.

И дребезжащий как трамвай рояль,

роняя звуки, щепки и эмаль,

просил уйти и не искать талантов*.

А мы с тобой сидели в уголке,

и пальчики твои в моей руке

лежали очень трепетно и нежно,

и счастье стало близким неизбежно.

Был сладок поцелуй, как пахлава,

кружилась голова едва-едва.

Горели щеки и, наверно, уши,

ведь столько счастья мир на нас обрушил.

Болели… впрочем, это ерунда

Лишь по семнадцать было нам тогда.

***

Сень-шей – вид китайской традиционной живописи, буквально "горы и воды"

День музыки – 1 октября

Калий дихромат – K2Cr2O7 порошок ярко оранжевого цвета

Телепередача «Алло, мы ищем таланты» 1969 г.

Горячая зима

Мы метали друг в друга снежки

Мы гоняли по льду взапуски.

Как ты пахла морозом в холодном подъезде!

Были губы мягки и сладки.

Мы утратили сон и покой,

Мы к щеке приникали щекой,

и сплетались в объятьях и руки и ноги.

Вот к любви прикоснулись какой!

Как азартно горели глаза!

Отказали совсем тормоза.

И сердца барабанили в ритмах хардкора.

Мир кружился и выл как фреза.

Это был сумасшедший февраль

и любви раскрутилась спираль.

Расставались и вновь возвращались друг в друга,

забывая про стыд и мораль.

Были ветер холодный и снег.

Был мороз, вызывающий смех.

Ведь бывают, бывают горячие зимы?

Та была горячайшей из всех.

Потому!

Песенка

Если день над чертой горизонта воздвиг

солнца пламень в дали голубой

значит ближе тот час, значит ближе тот миг

когда встретимся снова с тобой.

Вслед мне птицы с восторгом кричат вразнобой,

в сердце стук нетерпенья уйму.

Я лечу на свиданье с тобой и судьбой

чтобы снова спросить: "Почему?"

По-то-му

что тебя в свое сердце приму

обниму, не отдам никому

По-то-му

я прорвусь через бури и тьму

и найду хоть в огне, хоть в дыму.

По-то-му!

Ветер свежий при вздохе пьянит как вино,

шевелит облаков бахрому.

Может каждому счастье такое дано,

может в тысячу лет никому.

И, как в полдень блистает реки чешуя,

взгляд искриться твой мне одному,

и ласкают глаза и улыбка твоя

словно манят спросить: "Почему?"

По-то-му

что такое бывает лишь раз

хоть до тысячи лет проживи

и на этой Земле для любого из нас

ничего нет важнее любви

По-то-му.

Я уже не хочу жить надеждой одной

Посмотри мне в глаза и скажи:

Ты готова навечно встать рядом со мной

и идти до последней межи?

Я не прихотью, искренним чувством ведом.

Твой отказ я покорно приму

и исчезну, туманной уйду пеленой.

Только прежде ответь: "Почему?"

По-че-му

сам себе буду строгим судом

только чтоб ты была мне верна.

По-че-му

без тебя покрываюсь я льдом

а с тобой наступает весна?

Потому!

Может я слишком строг и к тебе, и к себе.

Ты должна все понять и сама.

Мир поплыл, подчиняясь всевластной волшбе,

или просто сошел я с ума.

Я и чувства и сердце тебе отдаю

ты доверься чутью своему

Не гнети без сочувствия душу мою.

Не "за что?", не "зачем?". Потому!

По-то-му,

что тебя в свое сердце приму

обниму, не отдам никому!

По-то-му

я прорвусь через бури и тьму

и найду хоть в огне, хоть в дыму.

По-то-му!

Лепесток второй. Любовь уверенная.

Слынчев бряг 1981

В свете наступающего утра

рядом вижу чудо из чудес:

Тело голубого перламутра,

дивный и бесценный дар небес.

Ты как ангел, милая, прекрасна!

Синих занавес прозрачна тень,

воздух чист и свеж и небо ясно.

Легкий бриз пророчит добрый день.

Тишина. Лишь робкий шелест веток.

Море перед зорькой как сапфир.

Сыплется в волнах неярких света

нежность листопадом сквозь эфир.

И за что ко мне благие боги

так добры? Наверно неспроста.

Столь прекрасны бедра, грудь и ноги,

столь невинны очи и уста.

Мир как дар нам ныне дан на блюде

и на все иные времена…

И при вздохе чуть качнулись груди

словно пробуждаясь ото сна.

Сонный взгляд, как эликсир целебный

дарит и восторг и благодать.

Ей-же-ей, за этот миг волшебный

мне совсем не жалко жизнь отдать.

Роковой треугольник

Ты Бермудский треугольник -

беспокойная вода.

Все слова мои невольно

пропадают в никуда.

Я взываю, но напрасно

в страстном кличе рву живот.

Взгляд, как воды в полдень ясный

прячет, что там в толще вод.

Как окно разбивший школьник

я влеку свою вину,

прорываюсь в треугольник

и ныряю в глубину.

Без следа поглотят хляби

след от чувства моего.

Только солнца блеск на ряби

и не более того.

Я, – прикованный невольник,

вечно предан кораблю.

Ты Бермудский треугольник.

Все равно тебя люблю!

Моей любимой, в день св. Валентина

Моя любимая, как свет,

Как солнечный чертог.

Других таких на свете нет:

их Бог создать не смог.

Она – как яркая звезда,

Как снег на склонах гор.

Всех прочих женщин никогда

Не вижу я в упор.

И вот уже немало дней,

И, может, навсегда

Ее улыбка мне нужней

Чем пища и вода.

Все троны мира б отдал я

Ничуть не пожалев:

Достойней милая моя

принцесс и королев.

Да я и сам, когда я с ней,

Важней владык земных,

Богаче древних королей

и шейхов нефтяных.

Я горд, и, счастья не тая,

Не жду судьбы иной,

Лишь только б милая моя

Была всегда со мной.

Всего лишь черешневый сок

Он ярок и бесстыдно-грешен

Он создан лишь для нас двоих.

Прекрасен сладкий сок черешен

достойный неги губ твоих.

Но ласка губ твоих хмельнее

и, словно спирта приняв штоф,

как мальчик я черешневею,

лишиться разума готов.

Прикосновенья губ смелее.

И, в бережливости слепой,

Я ощущения лелею,

как злато пушкинский скупой.

И вдруг, в порыве чувств высоком,

волной морской сквозь решето,

мгновение изольется соком

замкнувшись коконом в ничто.

А ход времен шуршит, неспешен,

и сеет Вечности пески.

И, – да, прекрасен сок черешен,

покуда мы с тобой близки.

С оптимизмом о вере, надежде и любви

С улыбкой, милая, живи,

не бойся никакого лиха.

Ведь мир стоит на трех слонихах:

Надежде, Вере и Любви.

Плывет в объятьях тишины

любвеобильная планета.

Надежно держат мир слоны,

и сами твердо верят в это.

Покуда любим мы друг друга,

покуда верим мы друг в друга,

Надежды держит якорек,

и не наступит Кали-юга,

Армагеддон и Рогнарёк,

и не придет на земли Юга

пушистый северный зверек

И так опора их тверда,

и так незыблемо-надежна,

что и помыслить невозможно,

чтоб в этот мир пришла беда.

Стоят слоны, не зная страха,

и не считая лет и дней,

надеясь: верит черепаха

что по любви стоят на ней.

Покуда любим мы друг друга,

покуда верим мы друг в друга,

Надежды держит якорек,

и не наступит Кали-юга,

Армагеддон и Рогнарек.

и не придет на земли Юга

пушистый северный зверек.

Баллада о счастливой любви

Где саванна приникла к подножью горы Ерупáха,

где блювал так ревет, что опоссум седеет от страха,

Жил потомок мапýче, чалдонов, валахов,

знаменитый охотник на тигров Пахом Черепахов.

Жил всегда он один, и порой на него находило,

и такая в Пахоме была первобытная сила:

антилопу для стейка отнять мог он у крокодила,

и один на один выходил побороться с гориллой.

А вдали от саванны средь жарких песков Сахалина,

коротая бессонные ночи и дни у камина,

одиноко скучала шикарная дева-фемина.

И звалась та фемина недлинно Папахова Нина.

А служила Папахова егерем в зверосовхозе.

Загоняла, бывало, до смерти лося́ на морозе,

Отмахаться лопатой могла при серьезной угрозе.

И душила быков для прививки заместо наркоза.

Исстрадавшись от жизни сухой и пустой, и унылой,

и мечту о любви удержать в своем сердце не в силах,

опасаясь немножко сойти старой девой в могилу,

На Фейсбуке Папахова Нина тоску изложила.

Приложила и фото, подправив чуть-чуть в Фотошопе:

Нина скачет верхом на верблюде, быке, антилопе.

Пролетает на байке над горным ущельем в Европе

И со снежного пика спускается прямо на попе.

И увидел однажды Пахом Черепахов те фото.

Сердце замерло вмиг, но потом набралó обороты.

Он забыл про работу. Какая с больного охота?

О любовь! Ты бываешь порою страшней эшафота!

Чуть подправил он фото и тут же отправил их даме.

Там, на фото, он в смокинге курит на Плазе в Майами,

пьет шампанское в море на яхте с друзьями,

ставит мат Марадонне на сцене слоном и ладьями.

И понравились фото Пахома Папаховой Нине.

Размечталась, как вместе с Пахомом дрейфует на льдине,

Синий фрак у Пахома, глаза так пронзительно сини…

И Пахом ей играет Бетховена на пианине.

Нина села за комп и Пахому письмо написала,

что как раз о таком она с самого детства мечтала,

что душой видит в нем интеллект своего идеала,

и готова встречаться с Пахомом не медля нимало.

И свиданье, списавшись, решили устроить в Париже.

Пусть не близко, но каждому все-же поближе.

Не в Париже свиданье, конечно же, было бы хуже.

А уж ежли в Париже, оно романтичней, к тому же.

О, бонжур! О, Пари! От волненья теряю сознанье!

Подскажи, говори: где нам с милой устроить свиданье?

Раз-два три! Раз-два-три! Надо б нам сговориться заранье

О мон Дье! О, Пари! И учесть вариант опозданья.

Час для встречи нашли в романтическом духе тогдашнем,

когда встретятся нынешний день с днем вчерашним,

И, короче, в двенадцать, одолев по полмира бесстрашно,

попытались увидеть друг друга под Эйфеля башней.

Только в полночь под башней толпится народу две тыщи.

Все кричат, и смеются, поют и танцуют, и свищут.

Хоть ажанов полно, не пробиться сквозь эту толпищу.

Разве в этой толпе два влюбленных друг друга отыщут?

Зря искали по фото, как какие-нибудь папарацци.

Лгать, хоть и с Фотошопом, запрещал Заратустра нам, братцы.

Перепутали сутки, плюс двенадцать и минус двенадцать.

В часовых поясах очень трудно, друзья, разобраться.

И могла б хризантема любви их завять, как в пустыне.

Но, (Спасибо, Прогресс!) есть айфоны у каждого ныне.

Я (как автор) любви помогу по своей благостыне.

Я идею внушил, и Пахом позвонил своей Нине.

И друг друга в кафе обрели, приключенье итожа.

Ах, как радостна встреча! Я, как автор, в восторге был тоже.

Ничего что герои, чуть на фото свои не похожи:

Нина мужиковата, у Пахома корявая рожа.

Это все пустяки! Сообразно же мифологеме

их любовь навсегда одолела пространство и время.

Я же выпить хочу, чтоб решали любые проблемы

И Пахомы, и Нины, и их дети, и внуки, и все мы!

Лепесток третий. Любовь скептическая

Баллада о несчастной любви

Он месил часами глину, набивая кулаки.

Он качал и грудь, и спину, он наращивал клыки,

сделал панцирь из хитина, – прятать сердце от тоски:

современному мужчине мягкотелость не с руки.

Он был отморожен малость, резок как Жан-Клод Ван Дамм,

И у ног его валялось в день по десять милых дам.

А она была желанна, что и в сказке не сказать,

и дышала то туманом, то Шанелью номер пять.

Знал любой ажан Монмартра наизусть её досье:

Бабка соблазнила Сартра, дядя спал с Мирей Матье

И она писала прозу в виде миленьких эссе,

а еще любила розы и пила кафе-глясе.

Ах, беспечная овечка! Что поделать? Сэ ля ви!

Лишь пока её сердечко не изведало любви.

Но однажды придумал проказливый бес

как их встречу устроить хитрó,

и обрушился ливень на город с небес,

как в помойку помоев ведро.

И неслась она птичкой из ловчей сети,

он, как демон, восстал из метро,

бес не дал им уйти, бес им спутал пути

и столкнул возле входа в бистро.

Пусть как будто ты свободна, но не выйдешь из границ:

есть влеченье разнородно подзаряженных частиц.

Был он в минусы заря́жен, положительна она

динамичней абордажа встреча оных быть должна.

Нет опасней искаженья, чем даёт самообман.

Душ взаимопритяженье, взрыв страстей. Какой шарман!

Были ринги и арены, и Вюйярова пастель.

Ах прогулочки у Сены, круасанчики в постель!

Биржа, Лувр, паркур дворами и богемское стекло,

что в конце к любовной драме двух влюбленных привело.

Ревность ссоры, примиренья, и побои и суды.

Не достало им смиренья, были слишком уж горды.

Он привык к богемной жизни стал душой слезлив и мил.

Он забросил спорт и бизнес, а потом и пол сменил.

Поселился в Таиланде, среди храмов и руин,

пристрастился в контрабанде, возит в Мьянму героин.

А она играла Листа в Bed and Breakfast La Villa,

вышла замуж за штангиста, а потом за футболиста,

за шпажиста, бобслеиста, дзюдоиста, шахматиста,

и в финале за троцкиста, – Мексиканского пола.

«Танец с шляпой» с ним плясала, каблучков вплетая стук.

Скучно комменты писала в Инстаграм и на Фейсбук.

Образцовой работой был Ад восхищён,

бес отозван от дров и котлов.

Прямо к чертовой бабушке послан был он

на трёхлетние курсы козлов.

Золотою медалью пожалован бес,

отчеканен на ней Бармаглот.

И вознес его сам Сатана до небес

взяв директором в Аэрофлот.

Друг-читатель, брови хмуря сообщить тебе спешу:

любит нам литература вешать на уши лапшу.

Верят ей одни балбесы под зазывный звон цимбал.

Нет амуров, только бесы. Нет любви – лишь интересы

Под густой любви завесой сам Нечистый правит бал!

Горечь

Город проклятье. Злобный колдун.

Вытянул пальцы многоэтажек.

Мчится машин запоздалый табун,

Мутится пылью, мажется сажей.

Пялясь бельмасто фонарь-астроном

Небо пятнает лунной печатью.

Ты не вернулась. Черным пятном

Лег мне на душу город-проклятье

В восточных мотивах песенка

Ты прекрасна, Лейла, словно пери,

как средь звезд молодая луна.

Но закрыты мне райские двери -

как луна ты ко мне холодна.

Мое сердце лишила покоя,

но глядишь мне в глаза, визави,

как студент в сопромат с перепоя,

не внимая стихам о любви

Вай-мэй! Не внимая стихам о любви

О, очей моих бедных услада,

о отрада в юдоли земной!

Если б был я халифом Багдада,

я б тебя своей сделал женой.

Белой пеной китайского шелка

Я твою покрывал бы кровать.

Ветерок сквозь нескромные щелки

залетал бы тебя целовать

Вай-мэй! Залетал бы тебя целовать

Изумруды из скал Индостана,

жемчуга от ниппонских пловцов,

привозили б тебе караваны

деловитых багдадских купцов.

Плыли б в струях ночного эфира

ароматов цветочных слои,

и ласкали б рабы из Офира

дынным маслом лодыжки твои.

Вай-мэй! Дынным маслом лодыжки твои

Любовался б тобой непрестанно,

позабыв о трудах и делах,

Принимала б ты винные ванны

(пить вино запрещает Аллах).

Чтобы звездочки глаз твоих ясных

непрестанно горели огнем,

я б послал сто наложниц прекрасных

развлекать тебя ночью и днем

Вай-мэй! Развлекать тебя ночью и днем

Впрочем, тут призадуматься надо:

сто наложниц и ванны вина…

Если б был я халифом Багдада

На фига бы нужна мне жена?

Вай-мэй! Мне и на фиг жена не нужна!

О летнем росте рогов

У заката особый вкус.

Он горчит, как полыни куст,

оставляя в морщинках глаз

пряность сладких запретных ласк.

У заката запах стыда

От фальшивого «Никогда».

Так пронзителен и сугуб

Запах влажных кожи и губ.

У заката особый взгляд.

Этим взглядом смотрит назад

лань, взлетая на горный склон,

если сзади собачий гон.

У заката тревожный звук.

Звон бокала, что выпал вдруг,

и пронзающий до брюшин

шорох мерно шуршащих шин.

У заката тяжелый шаг.

И звонок, как коварный враг.

Кто бы ни был в том виноват –

не смотри на закат!

Реалии

С небес хрустальной вышины

ни грязь, ни камни не видны.

Лучами нежно шевеля

Звезда на Куполе блистала

И представлялась ей Земля

Прекрасным голубым опалом.

Грез романтических полна

с небес в наш мир сошла она.

И ей пришлось узнать на деле

Как обустроен мир земной.

Позавчера я на панели

Ее приметил в час ночной.

Так проняла ее краса,

что оплатил ей три часа.

Надежда

…Ах, обмануть меня не трудно!

Я сам обманываться рад!

А.С. Пушкин «Признание»

Не вынимай из сердца нож.

Пускай торчит затычкой в дырке.

Любовь… Забавней не найдешь.

Смешней, чем оплеуха в цирке.

Мне правдой не прожить и дня.

Я вновь не вынесу потерю.

Спаси, и обмани меня.

Скажи, что любишь! Я поверю.

Пусть ложь пьянит глотком вина,

пускай заложит уши ватой.

А правда… Ну зачем она?

Зачем мне снова боль утраты?

Не пожелаю и врагу

так, с упоеньем ждать обмана.

Я ведь и сам солгать могу.

Могу? Но все-таки не стану.

Как самый скользкий из ужей

скольжу, скольжу по донцу блюдца.

Так обмани меня скорей!

Я так надеюсь обмануться!

Лепесток четвертый. Любовь умеренная

Destin. Судьба.

Ты, – ручей алмазный на бедрах гор

Погаси мой жар! Дай испить воды!

Я, – горящей жажды седой костер,

И давно сгорели мои сады.

Блеском черных глаз, разворотом плеч,

сокровенным жестом, разящим вмиг,

Ты, – холодной зари обнаженный меч.

Я, – закатных вод акулий плавник.

Зажигая солнца на прядях скал

ты летишь, не глядя сквозь мрак и муть.