Чекистские фантазии. В это поверить нельзя, но и не поверить невозможно

Внезапно в дверь постучали. Мой инквизитор в мундире с васильковыми погонами и в звании подполковника пошел открывать дверь.

Глава 9

В дверь вошла красивая девушка с подносом в руках.

– Здравствуйте, меня зовут Лена. Я принесла вам обед, – и она стала ловко сервировать письменный стол.

Я ощупал свое тело, лицо. Тело болело, но кроме меня и Лены в кабинете никого не было. Не было и привинченной табуретки напротив стола. Вероятно, фантомы кабинета никак не могут примириться с тем, что они стали такими же людьми как все и их принадлежность к органам безопасности вызывает у других людей лишь чувство беспокойства, а не уважения.

– Присаживайтесь, – с улыбкой сказала Лена, – у нас сегодня на обед семга с оливками на закуску, солянка по-московски, мясо по-купечески с грибами, кофе. Или вы предпочитаете чай?

– Спасибо, спасибо, я с удовольствием выпью кофе, – поблагодарил я.

– Я с вами тоже выпью кофе и расскажу, кто я и зачем здесь нахожусь. Я офицер госбезопасности. Мне поставлена задача – обеспечить вам возможность познакомиться с жизнью столицы. В других городах живут так же. На эти дни я буду вашей тенью, – улыбнулась Елена.

– И если ночью я включу ночник, то эта тень тоже будет рядом? – пошутил я.

– Если вы пожелаете, то будет, – улыбнулась дама.

– Когда же мы начнем знакомство с городом? – спросил я.

– Командуете вы. Скажите и можем пойти прямо сейчас. Чем раньше вы посчитаете знакомство с городом законченным, тем раньше мы расстанемся, – ответила девушка.

– И что будет после расставания? – спросил я.

– Ничего особенного, – сказала Елена. – Я снова вернусь к исполнению своих служебных обязанностей.

– А я? – поинтересовался я.

– Не знаю, – сказала девушка.

– А кто знает? – не отставал я от нее.

– Тот, к кому вы приехали, – ответ этот подразумевал, что ясности никакой не будет.

– Ладно, мы оба не знаем, что с нами будет завтра или послезавтра, – согласился я. – Я – объект наблюдения, вы – мой куратор. Москва – потемкинская деревня, которую показывают всем, чтобы убедить сомневающихся в том, что они заблуждаются. Вы не боитесь, что я пойду по пивным и по самым злачным местам?

– Ну, таких мест практически и не осталось. Москва – это город высочайшего уровня культуры, труда и быта. Вы сами будете смотреть. Я не собираюсь устраивать просмотр по программе. Москва очень изменилась, и я буду просто вашей подругой на время пребывания здесь. Считайте, что мы с вами сегодня случайно познакомились, – снова улыбнулась Елена.

– Не будете против, если мы после обеда прогуляемся до Красной площади? Как я понимаю, отсюда до нее минут двадцать-двадцать пять ходьбы, – предложил я.

– С удовольствием, а сейчас займитесь обедом, – согласилась девушка.

Приготовлено было действительно вкусно. Все-таки КГБ остался верен себе – в буфетах и в столовых всегда кормили качественно, сытно и недорого.

Глава 10

Лубянская площадь не изменилась. Она, вероятно, не изменится никогда. Если изменится Лубянка, то вслед за ней изменится вся Россия.

Феликс Дзержинский в не застёгнутой (или расстегнутой?) шинели приветствовал всех проезжающих по площади:

– Добро пожаловать в наши подвалы!

Я шел и чувствовал, что Москва какая-то не такая. Все вроде бы на месте, но что-то не то. Точно, «Детский мир» перестроили. Неплохо смотрится и вписывается в архитектурный ансамбль. Многие дома отремонтированы, но, кажется, что это был не ремонт, а перестройка. Всюду чистенько. У магазинчиков урны и около них нет окурков. Курить что ли меньше стали?

Москвичам для заметки. Не ищите на чем меня подловить, я специально не буду называть улицы, номера домов, названия ресторанов и других заведений, чтобы по прошествии определенного времени вы не могли сравнить, так ли все это на самом деле было.

Улицы, ведущие к Кремлю, вообще невозможно расширить, но за счет переноса строений с места на места определенные места стали просторнее.

Народ встречный прилично одет, даже молодежь не носит вызывающих нарядов и причесок. Пробежали несколько подростков двенадцати-тринадцати лет в белых рубашках с галстуками-триколорами и обилием звездочек на них.

– Кто это такие? – спросил я.

– При вас такие дети назывались пионерами, а у нас они называются нашатами, – сказал мой гид. – Нашата – первые. Самые примерные дети и подают положительный пример другим детям.

– А почему нашата, – уточнил я.

– Это уменьшительное от названия Наши, – просто сказала Лена.

– Наверное, и в пионерские лагеря ездят? – поинтересовался я.

– Да, ездят, – подтвердила девушка. – И нашатские сборы у костра. И металлом собирают, и макулатуру, и пенсионерам помогают. И песни нашатские поют.

– Наверное, песня «Взвейтесь кострами синие ночи»? – предположил я.

– Точно, – улыбнулась Елена и запела:

Взвейтесь кострами синие ночи,Мы все нашата – зоркие очи,Близится эра счастливых веков,Клич у нашатов – всегда будь готов!

– При нас пионерская организация носила имя Ленина, – сообщил я.

– А у нас нашатская организация носит имя лидера нации, – с гордостью сказала офицер госбезопасности.

– С детства любите лидера нации? – спросил я.

– Пожалуй, так, – согласилась бывшая нашатка. – У нас в школах есть еще сентябрята. Лидер нации родился в сентябре, и учебный год начинается в сентябре. Школьников собирают в пятерки, по числу концов звездочки и они в составе пятерки вместе гуляют, играют, занимаются внеклассной работой. Каждому сентябренку выдают золотую звездочку с портретом лидера нации в молодости.

– Да, вы много достигли в деле совершенствования воспитательной работы с молодым поколением, – сказал я с деланным восхищением.

– Не пойму, вы это говорите с издевкой или действительно хвалите работу с подрастающим поколением? – спросила Елена.

– Почему же я должен издеваться? – спросил я с некоторым недоумением.

– Да так, просто мне показалось, – сухо сказала девушка.

У многих взрослых на груди значки с триколорами и звездочками с портретом какого-то человека. Значки в форме развевающегося знамени издали можно принять за знаки отличия депутатов Государственной Думы.

– Что это за значки у людей? – спросил я.

– Это значок с изображением лидера нации, – ответила Лена. – Каждый уважающий член партии, то есть Наш – носит такой значок и каждый уважающий лидера нации, тоже как бы Наш, носит такой же значок, но только меньше размером. Вы еще много увидите таких значков, так как численность ЕП СССР приближается к девятнадцати миллионам.

– Интересно, а студенты и старшие школьники как-то охвачены общественной работой или они предоставлены сами себе? – поинтересовался я.

– Они тоже являются активными строителями общества будущего, – в голосе девушки прорезались привычные для экскурсоводов интонации. – С четырнадцати лет молодежь вступает в единый союз молодежи СССР. Сокращенно ЕСМ. Члены партии ласково называют их «наша смена» или сокращенно «наши». У них и значки есть, такие же, как и у членов партии, но меньше примерно в полтора раза. Некоторые члены партии предпочитают носить молодежные значки, и возраст скрывается, и миниатюрный значок элегантно смотрится на костюме.

– Да, интересно вы живете. А Вы, Лена, чем бы хотели заняться для души? – поинтересовался я.

Бросив на меня укоризненный взгляд, девушка ничего не сказала.

Глава 11

Когда я первый раз вышел на Красную площадь, меня не покидало чувство торжественности. И сегодня, как и всегда, у меня было приподнятое настроение на главной площади страны. Вероятно, мы все должны быть благодарны лидеру сегодняшней нации за то, что центр России не переместился в Петербург на его историческую родину.

Красная площадь была Красной площадью. Все так же. Мавзолей. Стена с табличками. Слева от мавзолея статуя Сталина. За его спиной таблички с фамилиями Вышинского и Мехлиса. Почетный караул у поста номер один. С чего бы это?

– Лена, а сколько лет лидеру нации? – спросил я.

– Он ваш ровесник, ему тоже около семидесяти лет, – ответила девушка.

И тут я понял, что изменилось на Красной площади. На мавзолее отсутствовала надпись ЛЕНИН. Остались только две буквы ИН. Последние. Вероятно, реконструкция.

Мавзолей вряд ли закроют, там функционирует целый научно-исследовательский институт проблем бальзамирования. Человек тысячу лет пролежит как огурчик. А когда наука дойдет до такого уровня развития, когда сможет оживлять забальзамированные тела, то человек проснется в далеком будущем, и будет рассказывать потомкам о своей жизни, будучи окруженный почетом и уважением.

Да, любой олигарх может в самом полном здравии взять и забальзамироваться до того периода, когда его состояние возрастет в сто раз, а его разбальзамируют и он станет самым богатым человеком на планете.

Все-таки этот институт выполняет очень важную задачу для нашего человечества. Говорят, что бессмертными являются идеи. Хрен с ними, с идеями, лучше самому быть бессмертным и все это время быть при самой большой власти или при самых больших деньгах. Вот житуха-то.

– В мавзолей можно заглянуть? – спросил я.

– Нет, сейчас там идет реконструкция, – сказала Елена. – Сами знаете, сколько проблем с телом Ленина. Лучше пройдемся по ГУМу. Идет?

– Идет, – согласился я.

ГУМ всегда поражал своей стариной и великолепием. Сегодня он был в своей самой лучшей форме. Откуда-то потянуло таким знакомым запахом, что я сразу повел девушку туда и предложил взять по порции мороженого. Мороженое было именно то. В хрустящем вафельном стаканчике с большой круглой горкой мороженого над краями стаканчика. Лизнул. Вкуснейший пломбир. Не приторный. Во рту так и тает, не оставляя никакого маслянистого привкуса. И вдруг появилась темно-фиолетовая полоска. Точно. Черничное варенье. Боже, как будто я вернулся в мою молодость в начало семидесятых годов прошлого столетия. Не сон ли это? Судя по вкусу мороженого, не сон. Лена тоже была в восторге от мороженого.

– Вы знаете, в первый раз ем такое вкусное мороженое. Я никогда не думала, что в этом уголке продается такое мороженое, – призналась девушка.

– Это место знают только ценители, – сообщил я по большому секрету, – и я не ошибусь, если это место и рецепт мороженого передаются по наследству из поколения в поколение. Знаете что, давайте пройдемся до Большого театра и потом так же в пешем порядке пройдемся до нашей «квартиры».

– Николай Иванович, миленький, я уже устала и до Большого театра вряд ли доползу, – взмолилась Елена. – Может, отложим поход на завтра?

– Хорошо, – согласился я. – Давайте мы на метро доедем до станции площадь Дзержинского. Станция площадь революции в трех минутах ходьбы.

– Эта станция сейчас называется площадь имени лидера нации, – уточнил мой гид.

– Не все ли равно? Хотя, а метро чье имя носит? – спросил я.

– Сейчас ничье, но прорабатывается вопрос о присвоении ему имени лидера нации, – просветили меня.

Глава 12

После ужина я рано лег спать. Мне предлагали установить телевизор, но я отказался. Что можно увидеть по телевизору? Сводку новостей о лидере нации? Светские новости с участием лидера и его самого близкого окружения. То же и в газетах.

Лена пугается самых невинных вопросов. Не хочется ее подставлять под допросы и расспросы. У нас тоже так было, когда все иностранное рассматривалось чуть ли не как предательство родины. Тот, кто носит «Адидас», тот и родину продаст. Жора с Вовси (это фамилия такая еврейская) на досуге танцевали буги-вуги. Сегодня водку ты не пьешь, а завтра родине изменишь. Нет, это, по-моему, из другой оперы.

Кстати, красивая девка, а одевается как провинциальная канцелярская мымра из сороковых годов. Кому-то это покажется в диковинку, а мы все это проходили на своей шкуре.

Сейчас бы сюда мой старенький «Океан», чтобы через треск глушилок послушать то, что говорят о нас разные западные голоса. Половина – откровенное вранье, но зато вторая половина – реальное отражение того, что есть. Правду от вымысла отличить легко. Для этого не нужно иметь семи пядей во лбу, нужно только знать, чем живет наш сегодняшний труженик и все станет понятно.

Судя по первым впечатлениям, уровень жизни российских граждан в столице относительно ровный. Я еще не видел ночной жизни, когда на свет выползает все, что прячется от дневного света. Да и столица не показатель уровня жизни в России.

Москва всегда жировала. Пусть не всегда, но москвичам частенько отламывалось то, что провинциал в своей жизни не то что не пробовал, но даже и не видел, и не слышал ни разу. Вряд ли что изменилось и сейчас. Нужно смотреть и поменьше давать своих оценок. Как Лена подпрыгнула: вы издеваетесь или действительно так думаете? Значит, и у них в сознании или в подсознании тоже существует мысль, что не все так хорошо, когда любое место, куда ни плюнь, называется именем лидера нации. Странное дело, но я не видел ни одного милиционера и ни одного военного за исключением караула их кремлевского полка.

Сквозь сон я слышал скрип старого паркета в коридоре, как будто кто-то тяжелой поступью проходил по безлюдным коридорам. Где-то раздавалось хлопанье дверей. Иногда мостовая сотрясалась от проехавшей тяжелой машины. Мусоровоз, наверное.

Город жил своей жизнью. Своей жизнью жил каждый дом, каждая улица, каждый камень в мостовой. Все они хранили события прошлых лет и не могли спокойно держать свои тайны, пытаясь как-то сообщить, что они здесь и их нужно выслушать.

Что я здесь делаю? Ведь в масштабах государства я никто и звать меня никак. Чего со мной возятся как с важной персоной, которую нельзя никому показывать? Вроде бы свобода мне не ограничена, но живу я не в гостинице, а на какой-то конспиративной квартире или в конспиративном месте и сплю на казенном диване сталинского образца.

Вроде как лидер нации заинтересован в моем приезде и что-то связано с моими стихами. Но я же не Пушкин и не Лермонтов. Пушкин был известен и при жизни, а Лермонтова оценили по-настоящему после смертельной дуэли.

Неизвестно, как бы сложилась судьба у Пушкина и Лермонтова, если бы они не дрались на дуэлях и продолжали бы свою литературную деятельность до преклонных годов, будучи законопослушными подданными русского царя. И помнилась бы у одного сказка о царе Салтане и о работнике Балде, а у второго «Бородино», как у Льва Толстого «Война и мир», а остальное так, расписка пера для написания главного произведения.

Но я-то не был напечатан и поэтому не считаюсь как профессиональный писатель. Я самостоятельно публиковался на «Самиздате», да там только ленивый не публикуется. Что же тогда привлекло внимание ко мне?

Написал я в свое время стихотворение в девяти частях о событиях одна тысяча восемьсот двенадцатого года, о чем мне напоминал президент сибирской республики. Но какое отношение к сегодняшним событиям имеет это произведение? Перед самой аварией я писал, кстати, о лидере нации. Тогда этот вопрос только прорабатывался. Но опубликовал ли я это произведение, и куда оно делось, совершенно не помню.

Не знаю, есть ли сейчас в свободном доступе Интернет, и есть ли в личном пользовании людей персональные компьютеры. Дико звучит? Дико. Но я не видел ни одного человека с сотовыми телефонами. Перед тем, как я попал в аварию, у нас почти каждый житель страны имел сотовый телефон, чуть не половина работала с персональными компьютерами. Завтра попрошу себе компьютер, нужно записать заметки о Москве. Сейчас не запишешь, через день половину забудешь.

Глава 13

Утро красит нежным цветомСтены древнего Кремля,Просыпается с рассветомВся советская земля.

Написано это лет сто назад, а запоминается смаху и помнится навсегда. Хорошие стихи они и в Африке хорошие.

Встал, умылся. Оделся. Убрал диван. Семь часов сорок пять минут. Стук в дверь. Лена. Завтрак. Вкусно. Настроение прекрасное. Леночка рядом со мной пьет кофе.

– Надоел я вам, наверное? – говорю своему куратору-проводнику.

– Ну, что вы, с вами очень интересно, – отвечает она весело.

– Естественно, не каждый день приходится встречаться с реликтовым человеком, – подхватил ее игривый тон.

– Почему вы все время наговариваете на себя напраслину? Вы очень современный человек среднего возраста, – не согласилась девушка.

– И средней упитанности, – с улыбкой сказал я.

– А при чем здесь упитанность? – не поняла Елена.

– Да она совершенно не причем, – улыбнулся я, – это я просто вспомнил слова Карлсона, который живет на крыше и который тоже был среднего возраста и средней упитанности.

– Это ваш знакомый? Швед? А почему он живет на крыше? Он бездомный? – посыпались вопросы сотрудника госбезопасности.

– Да, знакомый, – подтвердил я. – И он, похоже, из Норвегии. Кстати, вы не могли бы мне устроить сотовый телефон, чтобы я мог с вами связаться в случае необходимости. Можно напрокат, как появятся деньги, я себе куплю «Нокию».

– К сожалению, сотовая связь у нас строго регламентирована и ею могут пользоваться только государственные служащие на уровне не менее начальника отдела в республиканском правительстве, – просветили меня о существующих правилах.

– А в чем причина регламентирования мобильной связи? – не понял я.

– В основном вопросы безопасности государства, – объяснила девушка. – Перед выборами 2007 года представители оппозиционных партий с помощью сотовых телефонов поддерживали тесные связи с иностранными государствами через их посольства в Москве, получая указания, что и как делать. Было еще много фактов враждебной деятельности с использованием средств мобильной связи, поэтому и было принято решение ограничить использование радиосредств. И сейчас используются только самые функциональные телефоны, где есть телефонная книжка и функция набора номера. Этого вполне достаточно для исполнения служебных обязанностей. Кроме того, ограниченное число телефонов легче контролировать.

– Действительно, контролировать легче, – согласился я. – И, возможно, меньше вредного воздействия радиоволн на мозг человека. А можно ли где-то арендовать ноутбук, чтобы немного поработать?

– Я доложу вашу просьбу, – официально сказала Елена. – Компьютеры у нас в основном находятся в офисах государственных учреждений. У кого есть допуск, тот может иметь дома зарегистрированный в соответствующих органах компьютер, потому что это приспособление для изготовления и размножения пропагандистских материалов.

– Неужели так строго? – не поверил я.

– Естественно, – в голосе девушки звучал металл сотрудника особого отдела, который в каждом военнослужащем видел иностранного шпиона или расхитителя военного имущества. – Для того, чтобы общество было стабильным, нужно изолировать возмутителей спокойствия и лиц, которые пытаются распространять буржуазную пропаганду среди жителей СССР.

– Это же невозможно. Информация пронизывает все слои общества и любой человек имеет право на доступ к любой информации, – получалось, что я говорил как диссидент.

– А нам это удалось, и наши люди ограждены от тлетворного влияния Запада, – торжественно сказала девушка.

– И Запад все также успешно продолжает загнивать? – ухмыльнулся я.

– Вы снова начинаете издеваться надо мной? – начала обижаться моя спутница.

– Ну, что вы, Леночка, – успокоил я ее, – это так говорили во времена моей молодости. А как же люди, которые выезжают за границу? Они тоже подвергаются воздействию Запада?

– За границу выезжают только проверенные лица, которые идеологически выдержаны и являются членами единой партии, – просветили меня. – Сегодня мы с вами посмотрим, как живут наши трудящиеся в одном из районов города Москвы, потом посетим станкостроительный завод, отправляющий свои металлообрабатывающие станки по всему миру.

– Согласен. Ведите, – сказал я, показав, что у меня нет другого выбора.

– Пойдемте, машина ждет у ворот, – пригласили меня к выходу.

– А если мы пешочком и на метро? – внес свое предложение я.

– Это не близко, поэтому лучше воспользоваться транспортом, – остудили мой пыл.

У ворот стоял темно-синий БМВ. Молчаливый водитель дождался, пока мы устроимся на сиденьях, и сразу стал набирать скорость, ловко проскакивая на запрещающие сигналы светофора. В КГБ всегда были лихие оперативные водители.

В Москве я был давно и, хотя она сильно изменилась, я все еще продолжал ориентироваться в ней, как на транспортной карте старой Москвы.

Я вспоминал давно известные проходные дворы и прикидывал, смогу ли я оторваться от моих сопровождающих. Это было бы очень трудно. Денег у меня не было. Раз. Вид у меня приметный. Два. И я ничего не знал, как марсианин. Три. По таким приметам меня можно вычислить в любом конце Москвы в считанные часы.

Не может быть, чтобы в Москве не осталось «марсиан». Да, не видно попрошаек и нищих. У всех примерно одинаковый уровень жизни. Все асоциальные элементы, вероятно, вывезены за сто первый километр, как и в год Олимпиады-80.

Хотя, эти элементы все равно остались. Не может быть, чтобы чаша весов опрокинулась только в одну сторону неправдоподобно большого количества положительных людей. Везде должно быть равновесие. На сто хороших людей должно быть сто или девяносто девять плохих или не совсем хороших людей.

Вы можете себе представить, как сцепятся между собой две дамы приятные во всех отношениях? Такого же не может быть. Или может быть при стопроцентном воспитанном населении? Все равно найдутся люди, которые мне помогут. Оппозиция есть везде. Открытая и скрытая.

Вот он сидит на партсобрании и согласно кивает головой, а пойдет голосовать и вычеркнет уважаемого секретаря парторганизации из списков. Но народ боится выразить свой протест во время всенародного голосования, и так приходят к власти лидеры нации. Потом начинаются сборища на кухнях за рюмкой водки и сжимание кулаков в карманах, а некоторые в карманах даже фиги показывают.

Нет у русского народа демократической закалки, постоянное житье в условиях деспотизма привело к высокому чувству самосохранения и непротивления любой власти, даже той, которая начинает массовые репрессии. А такое в истории уже было.

– Вы посмотрите, какой стала Москва, – весело тараторила Леночка. – И все благодаря неустанной заботе лидера нации. Давайте заедем в любой двор. Показывайте.

Я наугад махнул рукой, и водитель привычно завернул во двор большого дома на Ленинском проспекте. Порядок во дворе был замечательный. Что положительно, то положительно. Ухоженная и хорошо оборудованная детская площадка. Столик для доминошников. Закрытые мусоросборники и мусора нигде не видно. Мне такое как-то пришлось повидать в городе Минске во времена демократического господства бацьки Л-ко.

– И все это делает один дворник и жильцы, – продолжал мой экскурсовод. – Постоянно следят за порядком ЖЭУ, районные администрации, общественные комиссии. И вы знаете, какая высокая сознательность и активность жильцов? Стоит только объявить субботник, как все выходят на работу, совместными усилиями наводят порядок и поддерживают его ежедневно.

– А как вы добиваетесь такой активности населения? – естественно поинтересовался я.

– О, это комплексный подход воспитания политической сознательности и партийного отношения к труду, семье, общественному порядку, – без заминки сказала Лена. – Партия наша единая и поэтому у нас единый подход к этим вопросам. Население, имеющее единое мировоззрение, непобедимо. Мы даже не будем сравнивать наш порядок с порядками в странах капитализма. У них основная цель – нажива, у нас – счастье всех людей.

– А как вы относитесь к частным предпринимателям? – мне самому стало интересно, как они все устроили в жизни людей.

– У нас предпринимателей назначают партийные комитеты. Предприниматели работают в интересах государства, увеличивая валютные запасы и получая повышенную зарплату, – как запрограммированный автоответчик говорила моя сопровождающая. – Это очень ответственная работа.

– И назначают на нее только членов партии? – задал я к месту свой вопрос.

– Естественно, – сказал автоответчик. – Как можно доверять не члену партии? Человек, не разделяющий наши идеи, не наш человек.

– Вот у вас девятнадцать миллионов членов партии. А остальные как? Их куда? Выселять за границу? – продолжали сыпаться мои вопросы.

– Никого никуда не надо выселять – с некоторым раздражением сказала Елена. – Все оставшиеся граждане России находятся под влиянием и контролем партии, и мы можем быть уверенными в том, что и им тоже привьются идеи нашей партии.

– А как называются ваши идеи? – какой же я буду экскурсант, если не буду задавать вопросы. – Есть коммунизм, социализм, корейское «чучхе», капитализм, империализм. А у вас как? Единизм, что ли? И члены партии ваши тогда должны называться единисты. Были коммунисты, демократы, яблочники, эспээсовцы, элдэпээровцы, зеленые. Их, как говорится, история проглотила. Остались только вы – единисты или единоличники?