Только ты знаешь дорогу к небу!

Елена Нестерова

Только ты знаешь дорогу к небу!

Если ты решил спасти мир, начни с себя…

XXI

I И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

II И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.

III И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.

IV И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

V И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны.

VI И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой.

VII Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном.

VIII Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая.

IX И пришел ко мне один из семи Ангелов, у которых было семь чаш, наполненных семью последними язвами, и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца.

X И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога.

XI Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному.

XII Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых:

XIII с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот.

XIV Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца.

XV Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его.

XVI Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны.

XVII И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела.

XVIII Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.

XIX Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд,

XX пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист.

XXI А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло.

XXII Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель – храм его, и Агнец.

XXIII И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец.

XXIV Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою.

XXV Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет.

XXVI И принесут в него славу и честь народов.

XXVII И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни.

Откровение Святого Иоанна Богослова (Апокалипсис)

Можно ждать Апокалипсиса, чтобы очиститься и войти в город небесный, а можно жить верою, каждодневно, ежечасно восхваляя имя Его делами своими и помыслами.

И помогая другим понять путь света, а не тьмы, и вести за собой, как и вёл Он, и снять груз с Его плеч, хоть малую часть на плечи свои, ибо сказать другим – дело более праведное, чем держать в себе и ждать жизни вечной в одиночестве.

И когда пойдут за тобой, хоть один, хоть двое, этим уже ты славен будешь перед Богом и самим собой!

Книга I

Золотой город

Я уже давно не слежу за временем. Его нельзя контролировать в этом странном месте, но день, когда я попала сюда, был 25 июля 2010 года. Эта рукопись написана мною на обрывках старой бумаги, чудом сохранившейся в этом мрачном месте.

Уже утро, и нам пора уходить. Золотой город ждёт нас, поэтому я спешу бросить свои записи вниз с плато, туда, где возможно их найдут и прочтут. Заранее прошу извинения, если кому-нибудь нанесу вред своей рукописью, так как была вынуждена привязать к ней небольшой камень, чтобы свёрток не снесло в сторону и не растрепало по ветру на мелкие рваные кусочки. Всем, кто возможно узнает меня и прольёт слёзы по моей судьбе и судьбе моих детей, спешу сообщить, что у нас всё хорошо! Мы живы!

Это только начало…

Глава 1

Такой суматошный день! Нужно собрать чемоданы и проверить всё по списку и при этом перестать беспокоиться. Мне впервые предстоит вести машину в такую даль, а на заднем сидение не просто пассажиры, а мои родные, горячо любимые дети. Скорость должна быть 40 километров в час, настраивала я себя, но внутренний голос тут же подсмеивается надо мной: с такой скоростью ты ещё год будешь стоять на МКАДе и с места не сдвинешься, состаришься и умрёшь в этой железной тюрьме.

А на улице – лето, и жара стоит уже месяц, а может быть и дольше, а теперь ещё и гарью запахло. Температура зашкаливает за сорок градусов, а дальше только ад.

Расплавленный асфальт пытается проглотить обувь и лысые покрышки автомобилей. Стоит зазеваться, и каблуки уходят в тёплую массу тротуара и ни за что не хотят покидать его.

Вчера, когда я спешила домой, с моими туфлями произошла именно такая история. Я оступилась и упала. Мои руки оставили чёткие отпечатки на дорожке, но мысленно я посмеялась, что это свеобразная голливудская аллея звёзд и мои ладони навеки останутся на асфальте как память о жаре нынешнего лета.

Как хочется выбраться отсюда, да поскорее! Но для этого придётся сесть за руль и отвезти всё своё семейство далеко-далеко отсюда. Туда, где всё ещё поют птицы, где цветут ромашки на нескошенном лугу, где воздух такой, что им ещё можно дышать полной грудью, с наслаждением и радостью.

Размечталась, расслабилась, а впереди ещё целый день сборов, галдежа и ругани. Ничего, мы справимся, мы сильные. Мы – самые обаятельные и привлекательные. Вот, блин, я о себе уже во множественном числе говорю, совсем крыша съехала от жары!

Этот день закончился рано: ещё и десяти вечера не было, как я заснула на чемоданах, а точнее, рядом с ними. Дети тоже уснули, изрядно замученные мною и этими сумасшедшими сборами.

Будильник звонил уже второй раз, а глаза никак не открывались. Кажется, снился какой-то сон. Надо вспомнить. Обычно в такие беспокойные ночи, когда спишь урывками, снится что-нибудь очень важное.

Пустыня, бесконечная пустыня с барханами жёлтого зыбучего песка, а посередине – фонарный столб, а на нём часы без стрелок. На столбе висят золотые крылья, связанные верёвочкой, и тут же объявление наклеено: «ОТДАЮ КРЫЛЬЯ В ДОБРЫЕ РУКИ, САМОВЫВОЗ».

Под столбом вещи раскиданы, как на барахолке: сумки, чемоданы, антиквариат разный, даже маска египетская, как живая, с чёрными глазищами; а на холме, что поодаль, дверь.

Стен нет, а только эта дверь. Открыла я её и проснулась.

Надо же такой ерунде присниться! И в чём тут суть, скажите на милость? Не сон, а головоломка.

Игривые солнечные зайчики мелькали на стене, на подушке, на моём заспанном лице. Делать нечего, надо вставать. Слегка сбрызнув на лицо из холодного крана, я не почувствовала прохлады. Везде шла только горячая вода. Чашка крепкого кофе окончательно разбудила меня, и я, набравшись смелости, отправилась будить детей.

Их вялые лица наполняли моё сердце тревогой. В это утро они даже не ссорились как обычно, не толкали друг друга под столом, не бросали крошки в чай, а молча сидели, тупо глядя на бутерброды с колбасой.

– Дорогие дети, – начала я свой монолог. – Сегодня мы покидаем этот выжженный город и едем навстречу приключениям…

Закончить я не смогла. Сын резко оборвал меня, встав из-за стола так, что табуретка с грохотом ударилась об пол.

– Мама, прекрати разговаривать с нами, как с умалишёнными! В той дыре, куда ты нас везёшь, нет ни телефона, ни Интернета. Там вакуум, мама, разве ты не понимаешь? Мы высохнем, мы зачахнем! Лучше уж погибнуть от жары в цивилизованном мире, чем от тоски в голом поле вместе с кузнечиками и бабочками. Ты неисправимый романтик, тебя пора в музей сдавать!

С этими словами он выскочил из кухни.

Совсем взрослый, подумала я. Разговаривает точь-в-точь как его отец. В отчаянье я опустила руки.

В свою защиту я привела последний довод и громка сказала, что, возможно, хоть там мы снова научимся разговаривать друг с другом языком слов и эмоций, а не SMS-ками.

Дочка молчала: проблема отсутствия систем связи не была для неё столь актуальна, ей было всего шесть лет, и все её куклы легко уместились в рюкзак. Она сидела на стуле, покачивала ногами и смотрела на меня. Видимо, вид у меня был очень жалкий, и она ласково прошептала:

– Ладно, мам, не парься! Поедем быстрее, а то жарко уже.

Машина ровно, в отличие от обычного, покинула гараж и встала к линии старта. Дети уселись на заднее сидение и затеяли перебранку. Даже от сердца отлегло – напряжение спало, и мы тронулись в путь.

Как я и предполагала, скорость 40 километров в час никак не вязалась со скоростью на трассе, только не в большую, а в меньшую сторону. Мы плелись, как черепахи, как голодные и обессиленные черепахи с мозолями на лапах. Этот город словно не хотел отпускать нас в большой мир. Вцепился в нас клещами, сволочь! И ни туда, и ни сюда.

Два часа и масса потраченных нервов – и вот мы на свободе. Машины ускорили свой бег, а вместе с этим ревущим потоком и мы, рабы нашей старой «десятки». «Поддержите отечественного производителя!» – гласила надпись на моём заднем стекле, прикольно и глупо одновременно. Она досталась мне от прошлого владельца, и мне лень было её снимать.

Ветер залетал с громким свистом в раскрытые окна машины, и дышать стало легче; я даже как-то успокоилась и вошла во вкус. Дети тоже угомонились и притихли. Сын надел наушники и погрузился в мир попсы, а малышка мирно спала, прислонившись к боковому стеклу.

Дорога шла наверх, в горку, и я прибавила скорость. Ни сзади, ни спереди не наблюдалось других машин, и я расслабилась. Потянулась и на секунду закрыла глаза. А когда открыла, моя машина летела по небу, высоко над лесом, над рекой, плавно скользящей по своему извилистому руслу, и над высокими камышами, растущими по берегам этой реки.

Вся моя жизнь промелькнула перед глазами вереницей разных ненужных дел. Всё, что было для меня важным, это – дети, которые мирно посапывали на заднем сиденье машины, а всё остальное – лишь суета и сущая безделица.

Я согласилась на эту поездку только ради них. Мне, как закоренелой городской жительнице, было сложно решиться на такой поступок – купить дачу за тридевять земель от Москвы. Но ведь надо же как-то спасаться от жары. У детей – каникулы, все их друзья разъехались кто куда, и только они сидят дома и смотрят на мир сквозь открытое окно.

И вот я решила – хватит! И, готовясь к очередному отпуску, купила эту дачу под Рязанью. Купила не глядя, лишь по фотографии. Страшновато, конечно, но у меня не было времени на долгие выборы. Купила и купила, значит, так тому и быть, и вот итог моей безалаберности.

Мост, по которому мы должны были проехать, был разобран. Наверное, я просмотрела предупреждающий знак, раззява, и теперь остаётся лишь считать минуты, оставшиеся нам до конца.

Я всегда с ужасом представляла себе, как чувствуют себя люди в падающем самолёте. Как сделав последний звонок по телефону своим родным, они обнимают испуганных детей, успокаивая их и закрывая им глаза, чтобы они не видели эту старуху с косой, которая придёт за ними сразу же, как только их самолёт ударится о землю. Ужас! И теперь я сама нахожусь в их шкуре.

Странное чувство на пороге смерти. Словно невесомость проникает в тебя и постепенно захватывает каждую твою клеточку, каждый сантиметр твоего несчастного, почти погубленного тела, окутывая всё внутри невероятным холодом и страхом.

Детки мои, детки! За что ж я вас так? Сама породила, сама и убью – так получается? Снижаемся. Уже немного осталось. Интересно, это больно – умирать?

Глава 2

Открываю глаза. Какой-то странный серый туман и тишина. Ни страха, ни боли, ни яркого света в конце тоннеля.

– Дети! – кричу я и вскакиваю на ноги.

– Мама, мама, мы здесь, не кричи так!

Дочь берёт меня за руку. Я встаю на колени и начинаю целовать её. Целую, целую и лишь затем начинаю рассматривать её и ощупывать. Грязное пыльное платьице серого цвета, ни розовых бабочек, как утром, ни блёсточек на завязках. Личико бледненькое, но глаза с задорными искорками.

Сын кладёт мне руку на плечо. Он выглядит так же странно и очень похож на сестру. Никогда раньше я не замечала этого сходства.

– Мама, мы где?

– Я не знаю, солнышко. Кажется, мы умерли!

Я рассказала детям про мост, про полёт над речкой и лесом. Про то, как мы упали вниз и разбились всмятку.

– Не расстраивайся мамочка, мы же вместе. Значит, всё хорошо!

Дети начали меня успокаивать, и я подумала, что даже если это и смерть, то она не такая уж страшная, как все думают про неё. Ведь она не разлучила меня с любимыми.

– Мам, может пойдём и разведаем здесь всё? А вдруг мы повстречаем кого-нибудь? – сказал сын.

Я подумала, что это очень хорошая идея, и, взявшись за руки мы двинулись в путь. Туман медленно рассеялся, открывая нашему удивленному взору этот тусклый и безжизненный мир. Серое плато, покрытое пыльными бесформенными камнями, заканчивалось где-то впереди, не доходя до горизонта. Небо над головой было заполнено грязными клочьями облаков, висевшими так низко, что можно было дотянуться до них рукой. Стояла такая тишина, что даже ветер не решался нарушить покой в этом странном месте.

– Мама, мы в аду?

– Не знаю, доченька, – искренне сказала я. – Ну, уж точно не в раю.

Малышка вздрогнула и ещё крепче взяла меня за руку. Ладошка была тёплой и влажной. Как такое может быть?

Я задавала себе вопросы один за другим и не могла дать ни одного ответа.

Если мы умерли, то почему мы живы? Почему кровь всё ещё течёт по нашим венам? Почему мы дышим и разговариваем? Почему идём куда-то, спотыкаясь и падая об острые пыльные камни?

Медленно, но мы приближались к краю плато. Оно было неровным и осыпалось вниз едкой пылью, обнажая курчавые корни некогда могучих деревьев, которых уже не было видно на поверхности. Мы встали на четвереньки и последние метры к краю продвигались именно так, боясь провалиться вниз. Момент «икс» настал, и мы заглянули за край.

Все ожидали увидеть землю с птичьего полёта или адское пламя подземного царства, но то, что открылось нашему взору, настолько удивило нас, что мы даже вздрогнули. Земля под нами затряслась, и вниз упало несколько больших камней.

Там, внизу, совсем близко, так близко, что можно было разглядеть все детали, лежала наша искореженная машина, объятая языками пламени. Жар доходил даже до нас. То и дело что-то взрывалось и шипело. Очевидцы столпились поодаль, живо обсуждая страшную трагедию. Мы слышали обрывки фраз вроде: «Целая семья погибла!» или «Какая страшная смерть!». Подъехала карета «скорой помощи», и доктор, взглянув на бушующее пламя, стал отзваниваться в центр о том, что его помощь здесь уже не нужна и чтобы те прислали «труповозку».

– Мама, неужели там мы? Мы сгорели? – хором спросили дети.

Я не знала, что им ответить. Вероятней всего, мы сгорели в той машине на глазах всей этой толпы, но тогда каким образом мы наблюдаем за всем этим и чувствуем себя почти прекрасно, несмотря на бледный вид и запылённую одежду? У меня не было никакой уверенности, что мы умерли, напротив, мне всё больше стало казаться, что эта история куда более запутанная, чем я думала.

Моя богатая фантазия напомнила мне о существовании неземных цивилизаций и о летающих тарелках, ворующих землян для своих научных экспериментов, и ещё массу всяких других малонаучных предположений, но детям я сказала совсем другие слова.

– Мои дорогие дети, с нами произошло что-то, в чём мы пока не можем разобраться, но главное, что мы – вместе, а это вселяет в нас надежду на будущее. Ведь так?

– Да, мамочка, ты можешь запутать кого угодно! – усмехнулся сын и нежно обнял меня за шею. – Я люблю тебя, мама!

Мы немного посидели все вместе на краю мира, а затем отползли вглубь плато, встали на ноги и отряхнулись. Пыль медленно осела на землю, но одежда безвозвратно потеряла свой цвет и почти превратилась в лохмотья.

– Нам надо идти, дорогие мои, не станем же мы сидеть здесь до скончания веков. Мы ведь ухали из города, чтобы всласть хлебнуть приключений. Так вот и пойдемте навстречу этим самым приключениям.

Дети были согласны, и мы побрели вглубь плато, все дальше и дальше удаляясь от нашей смерти. Среди камней стали появляться маленькие кустики, похожие на «перекати-поле». Ни единого листочка, только стволы и колючки. Возможно, они бы могли перекатываться с одного места на другое, но в этом мире не было ветра.

Но ветра не было только здесь, а облака над нами быстро плыли по небу, загораживая полуденное солнце. Не было ни холодно, ни жарко, и, как ни странно, совсем не хотелось пить, что сильно меня беспокоило, намекая на отсутствие жизни в наших телах.

На горизонте показались какие-то развалины. Подойдя поближе, мы поняли, что это целый город. Огромный город, занимающий всё расстояние до края плато. Остовы домов, когда-то гигантских небоскрёбов, теперь лежали грудой камней на мощёных улицах и казались безжизненными и нереальными. Но по мере нашего продвижения в глубь этих развалин мы заметили тени, скользящие вдоль улиц.

– Мама, мне страшно, – захныкала Соня.

Мне самой было жутковато, но, если честно, самое страшное, что могло с нами случиться, уже произошло сегодня утром. Единственное, чего я ещё могла опасаться, это потерять детей. Я крепко держала их, наверное, даже слишком крепко, потому что Соня с криком вырвала свою руку из моей.

– Больно! Ты что, мама! Нельзя же так!

– Ладно, солнышко, не буду так сильно, – и снова взяла её ладошку в свою.

В отличие от нас Антон не испытывал страха:

– Послушайте, здесь как на съёмочной площадке. И это кино про конец света.

– Сынок, не надо так шутить, пойдём отсюда, да побыстрее, пока твой фильм не превратился в реальность.

Мы уже хотели вернуться назад, чтобы обойти это страшное место, но вдруг услышали тихий стон. Он раздавался из дома, совсем рядом с нами.

– Мам, давай посмотрим, кто это?

Сын дёрнул меня за руку и потянул в сторону звука. Прижавшись к остову здания, сидел человек, весь покрытый пылью так сильно, что нельзя было разобрать, во что он одет. И даже его лицо можно было угадать лишь приблизительно, зная, что оно обычно бывает на голове по другую сторону от волос. А волосы у него были бесконечно длинные, настолько, что продолжались далеко за столбом, к которому он прислонился. Человек протяжно выл на солнце, недавно выглянувшее из-за рваных туч. Мы подошли к нему почти вплотную, но дети стояли сзади, слегка прячась за мою спину. Наконец-то человек заметил нас, и дрожь пробежала по всему его телу так, что немного пыли слетело на землю, и мы увидели его лицо. Оно было страшно измождённым. Большие бесцветные глаза занимали половину лица, но это были глаза умные, внимательные. Они без страха разглядывали нас с ног до головы, ни разу не моргнув. Затем он поднял руку и протянул её мне, не сводя с меня пристального взгляда. Мои руки были заняты, и мне было страшно отпустить детей, но, немного поразмыслив, я отпустила Соню и протянула руку незнакомцу.

Я рассуждала так: отпусти я сына, он тут же юркнет в какую-нибудь расщелину, ищи его потом, а Соня наверняка останется спокойно стоять за моей спиной, боясь пошевелиться. Рука незнакомца была прохладной, но очень мягкой и даже нежной. Помедлив немного, я представилась.

– Меня зовут Анастасия, а вас как?

– Александр, – хрипло и чуть слышно простонал он.

Услышав свой голос, он поёжился, но продолжил:

– Александр, меня зовут Александр Второй, я здесь целую вечность, а может, и дольше. Я потерял счёт времени с тех самых пор, как сижу на этом месте. Раньше я хоть как-то мог передвигаться по земле, но теперь, когда мои ноги не стали меня слушаться, я перестал скитаться по мёртвому городу, сижу здесь и вою то на солнце, то на луну.

Ноги его почти завязли в пыли по самые колени, и мне показалось, что эта пыль стала застывать на нём, как цементная смесь. Ещё немного, и она поглотит его и он окаменеет.

Мы присели на корточки возле него. Смахнули пыль с его колен. Убрали острые камни и собрали волосы в один увесистый пук. Он благодарно посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Я набралась наглости и попросила его рассказать хоть немного про этот странный и мрачный мир.

Сначала речь его была медленной, вязкой, как кисель, но чем больше он говорил, тем уверенней она становилась. Слова словно чеканили шаг, с таким достоинством он произносил каждое из них, с такой искренностью и уверенностью, словно он тем и занимался всю свою жизнь, что говорил другим свою величайшую волю.

– Я знаю немногим больше вашего. Попал я сюда очень-очень давно, и единственное, что я понял наверняка, что это – мир между мирами, между адом и раем, и здесь нет времени, но я ещё помню последние минуты своей жизни…

Я возвращался после войскового развода в Михайловском манеже, карета завернула на набережную Екатерининского канала около 2 часов 25 минут пополудни, и тут прогремел взрыв. Карету сильно тряхануло, но я не пострадал. Открыв дверь, я увидел страшную картину. На земле лежали искореженные тела казаков из моей охраны и тело мальчика. Я вышел из кареты и подошёл к нему. Его глаза были широко раскрыты, видимо, он даже не заметил своей смерти. Он просто шёл мимо…

За что? Его-то за что?

Один из раненых ещё подавал признаки жизни, и я наклонился, чтобы поддержать его и поблагодарить за выполненный долг, но не успел: тело казака дрогнуло, и он скончался. Негодяй, устроивший это злодеяние, был пойман, и я направился к нему, чтобы лично допросить, но тут какой-то человек подошёл ко мне и прогремел второй взрыв. Моё лицо обожгло пламя. Оно почти расплавило мои руки, ноги горели – боль была страшной, и я погрузился во тьму. Я думал, что я умер. Но я не умер, а вернее, умер только наполовину. Видно, я слишком много грешил или Бог попросту забыл, что когда-то позволил мне родиться. А то, что не родилось, не может и умереть. Ведь так?

– А какой год был, когда вы не совсем умерли? – спросил его Антон.

– Это я как раз помню великолепно! – оживился Александр, – 1 марта 1881 года от рождества Христова. Такой странный был день! Я едва избежал смерти, как вновь её встретил, и теперь сижу здесь в полном одиночестве. Казалось, что весь мир ополчился на меня в этот злополучный день. Но теперь я знаю, что умереть куда легче, чем просидеть целую вечность у этого столба.

Он закрыл лицо руками. Нет, он не плакал. Мужчины не плачут, но его плечи вздрагивали, словно он рыдал.

– Не волнуйтесь, – успокоила я его, – вы теперь не один. Мы поможем вам.

– Спасибо, друзья мои. Это настоящий подарок судьбы – встретить вас, когда я уже потерял всякую надежду на избавление.

Казалось, что из моих глаз, потекли слёзы, но их не было, и всё же на пыльной коже появились тоненькие бороздки. Я пыталась стереть их рукавом, но Александр достал из кармана белоснежный платок и протянул мне. Я уставилась на это чудо, перестав моргать. Белоснежный платок, тончайший, с кружевами по краям и с вышитыми на краю буквами «А. Р.». Я протёрла лицо и протянула платок Александру, но тот отстранил его рукой.

Он понял, как мне приглянулась эта вещица и как разочарует меня расставание с ней, с этой крошечной частичкой внешнего мира. С нетронутой, а значит, со священной искоркой жизни.

– Оставьте его себе, милая. В этом пыльном месте платок – вещь совершенно необходимая, тем более для дамы.

Я положила платок в карман, в самую его глубину, чтобы, не дай бог, не потерять.

– Вам надо попробовать подняться, – наседала я на Александра.

– Не знаю, смогу ли я, – засомневался отшельник, но я увидела в его глазах силу. Да-да, силу и действие. Мы с детьми подняли его под руки и поставили на ноги. Сначала он стоял, прислонившись к столбу, но потом его спина выпрямилась, и он сделал первый шаг. Затем второй и третий.

– Если вы возьмёте меня с собой, я постараюсь не доставить вам больших проблем, мои дорогие друзья. Господи, какое счастье! Ещё ни разу после смерти я не испытывал такого благостного чувства – чувства любви и благодарности.