А думала о том, что согласие обойдётся жуть как дорого; придётся уезжать от мамы, обустраивать собственное жильё; потом ещё хуже, делать ремонт, самой стирать, убирать и готовить, да и не только…

– Нет! – произнесла она твёрдо.

Молодой человек прервал речь на полуслове:

– Что?

– Нет, я сказала! – фальцетом выкрикнула принцесса.

И тут возмущённый голос режиссёра загремел из зала:

– Стоп! Ветлицкая, что за реплики? Прекратите балаган. Перерыв!

МИЛЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

– До чего же было здорово!

– Что именно?

– Ну, то, как славно мы провели прошлую осень в загородном поместье. Вы каждый день ухлёстывали за новой девчонкой. Кажется, у одной из них был смешной брат, который любил ловить бабочек на болоте. А Берримор! Как мы напоили Берримора, и он до утра размахивал свечкой перед окном. Умора. И вечера…

Какие были вечера!

Так уютно сидеть у камина, лакомиться бренди и закусывать холодной овсянкой. А после, ближе к ночи, помните, совершенно хмельные мы выбегали на улицу и палили в воздух из нагана, распугивая местных собак. Чудесные были деньки, не так ли, дорогой Ватсон?

– Великолепные. Я, кстати, писал об этом.

– Писали? Странно, что я не читал. Должно быть приврали, как всегда, а? Сознайтесь, приврали?

– Холмс!

– Ну, ну, не обижайтесь, дружище. Разве я против.

СДЕЛКА

– Ты скучен, бес.

– Что делать, Фауст. Я совесть верная твоя.

– Ах, что за мука мне досталась!

– Всего лишь капля бытия.

– На что, скажи, ты тратишь время? Зачем тебе мой смертных грех?

– Таков, как видно, выпал жребий. Один на тысячу. За всех!

– Отстань, прошу.

– Никак не в силах. Навеки рядом я теперь. Прими сей дар и божью милость. Смирись. Покайся. И поверь. Познай ту часть, что хочет блага, верша отчаянье и зло. Лишь каплю крови на бумагу…

О, так не каждому везло.

СВИДАНИЕ

– Ничего себе! – восторженно выдохнул Сашка, разглядывая фотографию. – Это где ж такие водятся, скажи на милость?

Лёха спрятал телефон и гордо улыбнулся:

– Места знать надо.

Сашка не унимался:

– Обалдеть вообще. Да тут Кардашьян, блин, отдыхает. То-то, я смотрю, вырядился щёголем. Когда встречаетесь?

– Через час.

– Везунчик. Я уже месяц в тиндере рыскаю, одни кикиморы попадаются. А ты – хоп! – и в дамки.

– Повезёт ещё, – покровительственным тоном заявил Лёха и похлопал приятеля по плечу, – не кисни. Мне пора. Увидимся.

– Бывай. Вечером расскажешь?

– Это уж как пойдёт, – подмигнул счастливчик.

Девушка выглядела потрясающе. Лучше, чем на фото. Белокурая, стройная, в облегающем кремовом пальто. А глаза – ух! – голубые озёра. Подавив смущение, Лёха даже осмелился чмокнуть её в щёку. Ну, приветствуя, как бы. Вышло не очень, но Лиза и вида не подала. Улыбнулась и спросила, куда идём.

Он заранее загадал куда. Присмотрел шикарное кафе неподалёку и предложил посидеть там. Девушка кивнула и, взяв его под руку, начала весело рассказывать, как искала назначенное место встречи.

«Лиза, – слушая её, думал Лёха, – какое имя! У него трепетало в груди. Да, свезло, так свезло. Никакому Сашке тут и близко делать нечего. Судьба выбирает достойных».

Зал с высоким потолком был почти пуст и выглядел торжественно. Столы украшали пары высоких бокалов на крахмально белых скатертях. Они устроились за столиком у окна, и ухажёр небрежно объявил официанту:

– Мне кофе, а девушке что пожелает.

– Капучино, латте, эспрессо?

– Ну, это, экспрессо.

– Вы знаете, – улыбнулась Лиза, – я не обедала. Ужасно хочу есть.

– У нас великолепная кухня, – оживился официант. – Вот меню горячих и холодных блюд. А здесь десерты, пожалуйста.

Не то, чтобы Лёха так уж дружил с интуицией. Интуиция – дело девчачье. Но в этот момент невидимая иголка всё же кольнула под ребро – местечко-то не из дешёвых.

– Я, пожалуй, – девушка указала пальчиком в меню, – попробую вот этот салат с креветками.

– К нему очень хороши вяленые помидоры. Пряные. Наш спецзаказ из Италии.

– Ой, как чудесно! Давайте. И ещё вот этот суп.

– Маслянная уха из стерляди. Фирменное блюдо. Будете в восторге, – расхваливал официант. – Рыба совершенно свежая. Рекомендую с сухариками и плавленным пармезаном.

– Хорошо, – улыбалась ему Лиза.

«А Лиза, – мелькнуло в голове у Лёхи, – не такое уж и особенное имя».

– Сразу закажете основное блюдо?

– Да, конечно.

Она внимательно посмотрела на Лёху. В её огромных голубых глазах-озёрах таилась приветливая улыбка.

– Ужасно голодная, – произнесла извиняющимся тоном, – Вы не против, если я поем?

– Конечно, – надменности в голосе Лёхи изрядно прибавилось, но ответ прозвучал неуверенно.

– Мне пожалуйста… – пауза была короткой, – спаржу с тунцом.

– Обратите внимание на соусы, – пел официант. – К тунцу очень идёт тосканский острый.

– Не откажусь.

– С оливковым маслом.

– Прекрасно.

– У вас идеальный вкус.

– Тогда для начала ещё… принесите вот эти фрукты, пожалуйста.

– Непременно!

– А с десертом я повременю.

– Отличный выбор! – просиял официант и чуть ли не с поклоном, наконец, удалился.

«Отличный! – бурчал про себя Лёха. – Я ж не рассчитывал на целых пол-меню, блин».

И, поймав насторожённый взгляд Лизы, понял, что девушка заметила, как он невольно гримасничает и шарит рукой в кармане. В глазах её медленно растаяла улыбка.

– Что-то не так? – спросила она.

– Да… это… – начал тянуть ухажёр, не решаясь признать свою будущую «финансовую» проблему.

Его лицо выражало откровенную досаду.

Она кивнула:

– Я на минуту. Припудрю носик, хорошо?

– Ладно уж, – Лёхина вежливость рассеялась, как дым.

«Что-то долго, – скучал он. – Что за нос такой, что на него пудры надо не меньше кило».

В этот момент появился официант. Почему-то без подноса и блюд.

– Дама просила передать, что извиняется. Ей нужно срочно куда-то вернуться.

– Куда? – опешил Лёха.

– Этого она не сказала, – глаза официанта светились идиотской усмешкой, – вам принести эспрессо?

До Лёхи, наконец, дошло.

– Так она ушла, что ли?

– Да. Заплатила по счёту и ушла. Будете что-нибудь есть?

– Не, – помотал головой парень и поспешно встал из-за стола.

– Ну, чё? Как? – с таким же восторгом, как и днём, поинтересовался Сашка. И добавил с придыханием: – Хороша? А? Хороша?

– Да не особо, – хмыкнул Лёха. – Кикимора. Кинула меня, представляешь.

ОБАЯНИЕ АНТИКВАРИАТА

Яша заметил его первым. Вскинул руку и, настойчиво тыча указательным пальцем, закричал:

– Успеем! Успеем!

И бросился вприпрыжку. Мне ничего не оставалось, как припустить за ним.

Звучит не плохо: «бросился», «припустил»…

Да вот только пара стариканов в «стремительном» рывке к остановке – смех. Что там смех, жалкая комедия. Но, раз уж треклятая Яшкина зоркость обнаружила троллейбус, пришлось спешить.

Правда, скорости отчаянно не хватало. Двурогая штуковина, шипя и поскрипывая, уже распахнула двери, а нам еще – о-хо-хо! – бежать и бежать. Тем более, что после первых двадцати шагов пыл у обоих поостыл, а лёгкие издавали звуки, похожие на вой охрипшей медицинской сирены.

Задыхаясь, Яша всё же выдавил:

– Да-а-вай быстре….

А я:

– Аха-а.

Его «припрыжка» сама собой перешла в ходьбу, а мой «бег» в причудливое ковыляние. Но, пыхтя, что два древних паровоза, плечо к плечу мы двигались вперёд.

Какого чёрта вообще побежали-то? Сейчас вот давление как врежет… греха не оберёшься. Всё Яшка. Неймётся ему.

– Поднажми! Уйдет.

Командует ещё, сукин сын.

Оставалось всего-то ничего, когда, пронзительно взвизгнув, створки дверей намертво захлопнулись. Гулко зашипев, троллейбус стал выворачивать на дорогу.

– Ёш… – выдавили мы хором. – Стой!

Еще хоть немного бы. Одышка, чёрт её дери, конечно. Но дело ж принципа. Вот почему не подождать? Секунду. Видит ведь, зараза, что люди бегут.

Троллейбус продолжал медленно двигаться. Всё. Не успели.

И тут!

Яша выкинул фортель. Он остановился как вкопанный. Вот те раз! Я, оборачиваясь на ходу, перехватил инициативу:

– Ты чего? Он же…

Но Яша стоял.

Глядя, как уплывает задняя дверь троллейбуса, в бессильном отчаянии хотелось грозить кулаком в огромное зеркало заднего вида, где я разглядел молоденькую девицу, выворачивающую баранку.

А Яша медленно, с выражением искренней растерянности поднял обе руки в стороны, наклонил голову набок и сделал глаза… такие глаза…

Ох, ребята, это…

Если б водительша глянула в зеркало, то увидела бы там растрепанного, худющего, ушастого старика с безвольно раскинутыми руками и таким взглядом, что… что… даже не знаю… рука б сама полезла в карман за милостыней.

И она ж таки посмотрела! Я обалдел, когда троллейбус, пшикнув нежно, притормозил. Задняя дверь приветливо распахнулась. Только благодаря этому, наверно, Яша не прижал уши ещё и к затылку. Хватило так.

А сукин сын с хитрой усмешкой уже прошагал мимо, вежливо помахал вожатой и поманил.

– Вперед, старина!

Через минуту мы катили по проспекту.

– Что это было-то? – в третий раз спрашивал я, с трудом переводя дух.

Яша хорохорился:

– Видал?

– Да видал-видал.

– Во-о-т. Есть еще блеск… – он закашлялся.

– Береги свой беск, антиквариат.

– Но ведь получилось.

– По-моему, ты вышел чертовски жалостливый.

Яшка выпрямился и снова проткнул пальцем воздух. Теперь над головой.

– Не путай. Жалостливая – это она, наша вагоновожатая, а я, – он приосанился как смог и принял гордый вид.

– А ты чего?

Друг мой помедлил как следует и объявил проникновенным голосом:

– Я – обаятельный!

– Не густо ж в тебе осталось…

– Хватило, – ухмыльнулся Яша.

КАК В СКАЗКЕ

Денёк уродился жаркий. Правда, кружевные занавески создавали подобие тени, а толстенные брёвна, из которых сложена изба, ещё хранили остатки ночной прохлады, но июльская духота сгущалась неумолимо.

Хозяйка, покряхтывая, выглянула в окно и тихонько выругалась.

– Ишь, парит-то как. Беда… Редиску надо полоть, а тут, прям, хоть в погреб полезай.

Огромный ворон, что примостился на крышке буфета, мигнул жёлтым глазом и сочувственно покачал головой:

– Угу-у.

– Вот те и ку-ку ломит в боку, – пробурчала бабка, плотнее задёргивая занавески. – Хорошо б леший гостей не принёс.

Но только старая промолвила последнее слово, как изба вдруг истошно скрипнула, закачалась, зашаталась и стала медленно поворачиваться…

– Вот помяни его!

Через мгновение послышался шаг молодецкий, а после раздался стук в перекладину. Да такой бойкий, что аж ковшик на лавке подпрыгнул.

Хозяйка отворила дверь и высунула наружу голову, близоруко прищурившись да потягивая длинным крючковатым носом воздух.

– Ну?

На крыльце стоял ладный паренёк среднего роста, крепкий, кудрявый, в атласной одёжке и новых лаптях.

– Что ещё за «ну»? – скривился гость. – Открывай немедля, привечай молодца, пои-корми, баньку топи… а то мигом на одну ладонь положу, а другой прихлопну, – продолжил он скороговоркой.

– Ишь ты, – оборвала тираду бабка. – Ты кто таков?

Молодец приосанился:

– Как же… я, это, Иван. Купца Огрызкина, выходит, старший сын. Иду, вот, через леса дремучие да через реки могучие выручать мою суженую из лап Кощея. А ты, колдунья, мне не перечь. Вот, гляди, у меня и меч-кладенец наготове…

– Да не перечу я, не перечу, – вздохнула бабушка.

Она оглядела гостя с головы до ног, как будто примериваясь, и, неожиданно громко цыкнув зубом, широко улыбнулась:

– Старшой, говоришь? Что ж, заходи, соколик. У меня и банька…

– То-то же! – хлопец гордо перешагнул порог избы.

Смеркалось. В отблесках вечерней зорьки старуха подковыляла к забору и, кое-как привстав на цыпочки, насадила на кол вычищенный до блеска череп. Щёлкнула по нему ногтем и криво усмехнулась:

– Огрызкин, блин.

Поднесла ладонь ко лбу, глянула вдаль.

– Парит и парит. Да что ж такое! Ну, к ночи, глядишь, отпустит.

И захромала в сторону крыльца.

А прикрывая за собой дверь, небрежно кинула через плечо:

– Встань к лесу передом!

СЧАСТЛИВОЕ МГНОВЕНИЕ

Полярный Урал – место для настоящих. Дикое, бескрайнее, полное величавых и бурных рек, что пьют кристальную воду из горных ледников и несут её в сибирскую артерию – Обь.

В этих-то водах и обитает хариус. Чудо-рыба. На ощупь – кусок бешено напряженной мышцы, одетой в сверкающую чешую – невозможно удержать в руках. На запах – первозданная свежесть. В повадке – осторожна, как полуденная тень. Безумно красива и, чего греха таить, до жути вкусна. А красив и вкусен хариус абсолютно весь. От кончика хвоста до кончиков ушей, даже если никто этих ушей и не видал.

Наслушавшись историй, баек и легенд о ловле удивительного деликатеса, я, наконец, решил сам отправиться в Заполярье.

Дорога в северный край заняла целых два дня. Тысячу километров на машине, столько же на поезде, затем на гусеничной штуковине по имени вездеход. А после – пешком. Если не вспоминать мелких неурядиц дальнего пути, то в памяти остались: суровая тяжесть рюкзака, томительное ожидание на вокзалах, чертовски полярный холод да непролазная грязь, в которую, не переставая, окунался с головой наш вездеход. Этот железный сарай к тому же имел обыкновение «разуваться» где ни попадя, теряя «пальцы» (слово какое!) в самый неподходящий момент – у него, видишь ли, рвались гусеницы.

Подробности описывать нет никакого смысла тому, кто не бывал в переделке. А кто был и так знает, о чём речь. Ещё донимали снежные сугробы, – в начале-то сентября! – ледяной ветер и отсутствие особых, так сказать, удобств. Но… речь, разумеется, не об этом.

Будучи, ну, по крайней мере, считая себя, вполне здравомыслящим человеком, привыкшим к городскому комфорту, и, вспоминая по возвращении безумие путешествия, я задал себе резонный вопрос: а чего, собственно, ради нужно было забираться в такую даль?

Ответ пришел сам. Немедля.

Есть в этом сумасшедшем и дерзком приключении один, но абсолютно восхитительный момент! Закройте глаза. Представьте:

Утро. Туман. Река на перекате звучит песней. Взмах спиннинга и… снасть несётся над водой…

пока слышен свист, крючок летит по дуге, рассекая воздух, чтобы нырнуть в кипящий водоворот, ты ждешь…

течение стремительно тащит бомбарду…

замерев, продолжаешь ждать. Но вот…

в непредсказуемый момент, случается внезапный «удар»…

Так клюет хариус! Хватает наживку в бурлящей струе.

Это колючий трепет нерва.

Это вой сирены в ночи.

Это жаркий девичий поцелуй.

Всё разом, чёрт возьми!

Пальцы, первыми поймав толчок, намертво сжимают ручку спиннинга, а сердце бьет в стенку груди так, что эхо гремит в ушах.

Через мгновение трепет превращается в дрожь, в азартную борьбу, в визг, с которым несется леска на бешено вращаемую катушку, прыжки рыбины на волне, брызги во все стороны… и ты выводишь его к берегу, выводишь… где, если повезло, добыча оказывается в руках…

Но это потом.

А первое и незабываемое – тот самый, звонкий, загадочный, потрясающий «удар», который будит внутри тебя древний инстинкт охотника и рождает такой восторг в душе, что сравнить совершенно не с чем. Да и не надо. Вот зачем, понял я, долгое путешествие.

И, поверьте, этим кратким, но безумно счастливым впечатлением окупается всё-всё-всё время, потраченное на дорогу, все неудобства и ожидания, которые позволяют получить истинный восторг.

Обожаю!

А если задуматься еще на минуту, то станет ясно, из подобных-то впечатлений и состоит наша жизнь. По-настоящему. Если, конечно, мы решаемся или успеваем их получить.

ПЕЧАЛЬ

Печаль была отвратительна. Ну, просто никакая. Она то путала слова, то кривлялась по-детски, то вообще в самый ответственный момент хихикнула Горю в лицо.

Иван Арнольдович, видит бог, терпел долго. Но и его терпению пришёл конец.

– Катерина, голубушка, – прервав паузу, грозно зашипел режиссёр, – вы превращаете постановку в цирк. В дешёвый балаган, – он повысил голос почти до крика: – А до премьеры, между прочим, с гулькин нос!

Печаль, которой сегодня сам Иваницкий, ни больше ни меньше, как сделал предложение, неожиданно изменилась в лице, театрально развела руками и взвизгнула:

– Что вы хотите! Искреннюю Печаль за полтинник в месяц? – она презрительно хохотнула. – Да за эти деньги половую тряпку играть стыдно.

И тут же осеклась, заметив, как в глубине зала диким блеском сверкнули глаза режиссёра. Сверкать в самом деле они, разумеется, не могли, но Катерина Степановна задним местом почуяла, что сдуру кинула зажжённую спичку прямо в бочку с порохом…

– Стыдно?! – взревел Иван Арнольдович, вскакивая и бросаясь к сцене. – Вам стыдно?!

И, потрясая кулаком, на одном дыхании выпалил:

– Так убирайтесь к чёртовой матери!

Его крик и бешенство взвились, как ураган. Горюшко в исполнении Феоктистова даже попятилось назад. А несчастная Печаль-Катерина закрыла лицо руками.

– Вы уволены, – бушевал режиссёр. – Уволены! Хрен вам после этого, а не льготная ипотека работников театра. Общежитие освободить сегодня же! В трудовую я вам знаете, что запишу? Знаете?!

Пока облако слюны, которую он выплюнул вместе с проклятиями, оседало на подмостки, Катерина осознала всю глубину своей глупой выходки и ужаснулась. Общежитие. Трудовая. Ипотека… Иваницкий откажется от неё. Мысли о разладе с любимым и скорой нищете заметались в голове, зазвенели, будто осколки битой посуды. На глазах невольно выступили слёзы. Срывающимся голосом Катерина, протягивая руки к тёмному залу, запричитала:

– Иван Арнольдович, миленький, простите! Я не хотела, простите!..

И прямо тут же, перед ним, разревелась, как девчонка.

Иван Арнольдович откинул со лба прядь волос и бодро крикнул:

– Феоктистов! Горе моё, что вы стоите истуканом? Не спите, вступайте скорее. Видите же, у нас Печаль в образе! Итак, со слов: «Прими, прими меня, родная…»

Продолжаем, продолжаем!

СЛУЧАЙ

– Случай, говоришь? – Степанка поднял рюмку к носу, прищурился, ухватил волосок на ободке, аккуратно вытер пальцы о штаны.

– Будем! – он залпом опрокинул содержимое в рот. Крякнул и продолжил:

– Так я тебе расскажу случай. Помнишь Ваньку Озорного из Пеньков?

– Пеньки помню, – собутыльник изогнул бровь над мутным глазом. – Бывал. Там ещё церковь знатная аккурат… – он звонко икнул.

– Вот-вот, – икнув в ответ, оживился Стёпа. – Об ней и речь. Ванька-та на масленицу, ох, удалой был, не зря Озорным звали, поспорил с мужиками, что спрыгнет с этой самой церкви в собственные сапоги.

– Да ну…

– Да чтоб я не опохмелился! Сапоги новёхонькие, только с ярмарки. Ты слушай. Поставил, значит их неподалёку от стены, забрался аж на колокольный ярус, перекрестился и, не успела братва ахнуть, сиганул вниз.

– И чо?

– Не поверишь. Попал! Прям ногами точь-в-точь угодил в оба сапога.

– Охренеть. Фартовый мужик.

– Ещё какой фартовый. Да… так в сапогах и схоронили.

ПЬЕСА

«Живи в опасности»

Ф. Ницше

Утро выдалось светлое, отель трёхзвёздочный, стол шведский: тут салатики, рядом гренки, здесь каша, там молоко… – завтрак.

Без четверти восемь. Народец сонный, приятного возраста и бритой наружности, перешептываясь на разных языках, бродит туда-сюда, наполняет чашки съестным. Тихо, молчаливо, скучно.

И, конечно же, никто среди гостей не обращает внимания на бабушку.

До поры, до времени.

Ресторан маленького отеля под стать ему – крохотный. Если желаете подойти, например, к лотку с хлебом или яичницей, наполнять тарелки можно только по одному – тесно.

И в этом весь подвох.

Среди посетителей хитрой улиткой крадется бабуля. Не особо приметная: ростиком чуть больше воробья с лицом усталого Ангела. Морщинистыми руками она прихватывает пустую миску и неторопливо, шаркая ножками, ползёт к месту назначения. Останавливается у кастрюли с кашей, замирает в раздумье.

Пауза.

Внимательно оценивает еду, шевелит губами, покачивает головой, и – глядь! – за ней тут же образуется очередь. Казалось бы, дело житейское, но время идёт…

А старушка стоит. Принюхивается. Потом вдруг, как бы решаясь, тянет руку к половнику. Толпа с интересом ловит её движение. Бабушка задерживает указательный палец и… проходит ещё минута. Народ, бурча, потихоньку начинает разбредаться, думая, наверное, чёрт с ней с кашей (а может и с самой бабушкой), можно пока обойтись салатом.

Но старуха, словно у нее глаза на затылке, тут же меняет диспозицию.

Теперь «не везет» тем, кто самонадеянно решил начать завтрак с огурцов и помидоров. Как бы не так! Возле корыта с овощами уже замерла бабуля. Снова пауза! Пробка. Стоят, ждут, переминаются, терпят и… расходятся.

Но и это не всё. Совершив «турне» между кашами, салатами и хлебными «рядами», старушонка заканчивает прелюдию, приступая к самому главному. Кульминация по всем законам театрального жанра – это когда бабка оказывается непреодолимым препятствием у кофейной машины. Напиток, согласитесь, очень популярный. Тут бывают все, кто пришел позавтракать. И, как в настоящей кульминации, именно здесь звучит самая высокая драматическая нота.

Кофейная-то машина – одна.

И уж если рука бабули в «нерешительности» замерла перед разноцветными кнопками этого приспособления, считай, за её спиной скоро соберутся все. Солистка аккуратно ставит кружку в проем автомата, опять приподнимает сухонький палец и… думает. На физиономиях «жаждущих» вежливость быстро превращается в нетерпение, то, в свою очередь, переходит в раздражение и скатывается в злость.

Тут старушка, накалив атмосферу до нужного градуса, все-таки жмет кнопку, наливает кофе и – топ-топ! – исчезает.

Но какова игра! А это, как оказалось, была именно игра.

Тайна открылась случайно. Во время очередного утреннего «спектакля», я оказался рядом с феминой в момент, когда она «мучалась» выбором кофейной кнопки. Человек пять уже собрались сзади, находясь пока в стадии невинной заинтересованности.

Я уставился на бабулю с любопытством. Она повела отстраненным взглядом по прибору, и вдруг… посмотрела на меня. Глаза старушки блеснули… легкое дуновение язвительной улыбки коснулось уголка её морщинистых губ… к которым она мимолетно приложила указательный палец. Что на всех языках означает: «Тс-с-с!»

И отвернулась.

У меня вырвался невольный смешок. Вот как! Значит, всё, что тут происходит, вовсе не случайность, а спектакль.

Озорная актриса больше не дарила лукавого взгляда. Хотя, уверен, приняла моё искреннее восхищение. Ведь ей, как всякому актеру, важно признание. В тот момент, когда мы переглянулись, она наверняка была готова раскланяться под безмолвные овации. А не сделала этого только потому, что коварный замысел могли раскрыть. Ведь успех – всегда на грани.

ЦЕЛИТЕЛЬНАЯ СИЛА

Помню, как-то с десяток лет назад…

Впрочем, помню не я один. Не забыли, как оказалось, ни мои друзья, ни даже собственная жена. До сих пор смеются и подтрунивают. Что, безусловно, верх неприличия. Но сейчас не об этом.

Так вот, в один из ноябрьских дней довелось мне ужинать в чешском ресторане. Ну, там, прямо в Чехии. Пока лучшая половина занималась клинингом магазинных полок, я поспешил окунуться в бездну национальной кухни. Разумеется, в жидкую, то есть, лучшую её часть. Но, покуда настроение было праздничное, решил заказать и нечто экзотическое. Признаться, найти необычное блюдо в чешском меню всё равно, что отыскать шишку в берёзовой роще, но я упорно рылся…

И нашёл!

Среди бесконечно печёных колен, рёбрышек и грудинок вдруг очутились… улитки. Не владея местным языком в достаточной степени, чтобы поверить собственным глазам, даже переспросил официанта. Тот широко, как мне показалось, чересчур загадочно улыбнулся, по-итальянски чмокнул пальцы, собранные в щепоть, и утвердительно кивнул. И если б так поступил именно итальянец, или испанец, на худой конец, я бы поверил. Но он – чех. Не подумайте чего. Когда речь идёт о жареном мясе, например, вообще никому, кроме них, верить не стоит. Но улитки! Ведь эта благословенная страна, как известно, омывается не морями, а совершенно иными пенными напитками.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4

Полная версия

НЕ ПРОСТО РАССКАЗЫ

Другие книги автора