Низвергая сильных и вознося смиренных. Kyrie Eleison

Да, исполнение финальной сцены этой трагедии Мароция оставляла за собой. Она представляла, сколь непростым будет разговор с матерью, когда она объявит той, что отравила её любовника. Последствия могли быть самыми непредсказуемыми, и оставалось только радоваться, что этот разговор состоится здесь, на её, Мароции, территории. Но где же, чёрт возьми, эти две Теодоры?

Мароцию начала бить нервная дрожь, и даже два кубка с крепким армянским вином не взбодрили её. Прошло уже более четырёх часов, как её сестра уехала отсюда. Мароция бегала по площадке из угла в угол и молила Небо о прощении и удаче. Она уже была целиком согласна с вариантом событий, при котором её сестра по каким-то причинам полностью отказалась от исполнения задуманного.

Аллилуйя! Мароция вскрикнула от радости и захлопала в ладоши, когда знакомые носилки показались на дороге. Моментально забыв, как это часто водится с нами, грешными, поблагодарить Всевышнего, Мароция бросилась к лестнице, ведущей во двор замка. Быстрый взгляд, брошенный ещё раз на дорогу, убедил её, что к замку движутся только одни носилки. Её радость мгновенно сменилась новой тревогой, и она стремглав полетела навстречу сестре, неубедительно успокаивая себе тем, что, возможно, мать с младшей Теодорой едут вместе или же мать, вопреки увещеваниям дочери, кинулась на помощь своему умирающему любовнику.

Ворота распахнулись, и Мароция, не давая носилкам остановиться, прямо на ходу сорвала занавеску. В носилках сидела её сестра. Одна!

– Где мать? – крикнула она.

Лицо Теодоры, обычно белоснежное, с яркими румяными щеками, было землисто-серого цвета.

– Там, – промямлила она, – она осталась там.

– Она пила вино? – Благоразумие не изменило Мароции, и она произнесла эти слова шёпотом, с трудом подавляя крик.

– Да.

– Вы выпили с ней противоядие?

– Я – да, она – нет.

– Почему?! – На этот раз крик бесконтрольно вырвался наружу.

– Она ни на мгновение не расставалась с Тоссиньяно, я не могла разлучить их и передать ей склянку, я не могла при нём…

– Что? Почему ты не привела её сюда? Ты знаешь, чёртова кукла, сколько прошло времени?

– Она не хотела ехать, я её долго уговаривала, но они хотели остаться наедине, они хотели, хотели…

– Молчи, дура! – И Мароция повернулась к слугам. – Коней, люди, коней! Живо! Я с вас кожу сдеру!

Испуганные слуги были проворны, два коня были незамедлительно предоставлены хозяйке замка.

– Ты не одета должным образом, сестра, – боязливо встряла Теодора.

– Заткнись! – ответствовала будущей императрице Мароция. – Люди! Фабиан, быстро мой дорожный кошель и прими меня! Кто-нибудь, примите госпожу Теодору.

Фабиан, коренастый слуга её двора, оседлал коня и усадил перед собой свою хозяйку. Аналогичная процедура было совершена с Теодорой.

– К епископу, в Город Льва, как можно скорее, коня не жалеть! – прокричала Мароция, и слуги её едва успели открыть ворота и отскочить в сторону.

До папского дворца от Замка Ангела всего пара минут галопом. Однако по пути через ворота Города Льва вышла неожиданная заминка: туповатая стража остановила Мароцию и запросила разрешение у начальника охраны. Несколько минут, пока ревностные слуги честно исполняли свой долг, им пришлось выслушать в свой адрес целый поток чудовищной брани и богохульств, извергнутый из уст очаровательной маленькой женщины, въезжавшей в пределы главного града католической Церкви.

Но вот наконец и базилика Святого Петра и папские покои, примыкающие к ней. Едва поднявшись по каменной лестнице к дверям покоев понтифика, Мароция поняла, что она опоздала. Дворец гудел, как разворошённый медведем пчелиный улей, по коридорам бестолково метались слуги с испуганными не то за себя, не то за своих хозяев лицами. Паломников, посетителей и прочих незваных гостей стража бесцеремонно выталкивала прочь, а многочисленные служители Церкви низших чинов громко и вразнобой молились, что и создавало странный низкий гул, так поразивший Мароцию.

Расталкивая слуг в стороны, сбросив свои сандалии, она бежала в папскую приёмную залу. По мере её движения диаконы прекращали свои молитвы, с любопытством и состраданием глядя ей вслед, папские нотарии подобострастно склоняли плешивые головы. Мароция ворвалась в приёмную и увидела лежащих прямо на полу и задыхающихся от наступающего паралича дыхательных путей папу Иоанна Десятого и свою мать. Теодора ногтями разрывала на себе рубашки, понтифик, невероятным усилием и к неописуемому ужасу очевидцев, порвал массивную цепь своего парадного креста. В приёмной было полно народу, обступившего умирающих со всех сторон, в их числе находилось несколько епископов и кардиналов, оказавшихся в этот скорбный час в базилике Святого Петра.

– Все вон! – рявкнула, невзирая на чины и титулы, Мароция, и люди в спешке и сумятице кинулись к дверям.

Закрыв за последним ушедшим, Мароция кинулась к матери, на ходу расстёгивая кошель. Она приподняла ей голову, чтобы влить снадобье, но Теодора отстранилась.

– Ему! Сначала ему! – прохрипела она, отталкивая дочь.

– Никогда!

– Ему, иначе я позову слуг!

– Теодора, пей! Спаси себя ради меня, – ещё более страшно хрипел Иоанн.

– Молчать! – завизжала Мароция, и из её глаз брызнули слёзы.

– Ему! Я прокляну тебя! Ему! Люди! Ты не добьёшься ничего!

– Теодора, умоляю тебя, любовь моя, пей!

– Ему!

Мароция повернулась к Иоанну, яростно дёрнула его за седые волосы, чтобы поднять голову, и зло влила ему в рот противоядие. Затем она вернулась к своей матери, и та на сей раз позволила дочери попытаться спасти её.

– Поздно! Я выпила слишком много, а ты пришла слишком поздно. Дочь, дочь моя… – Теодора, говорила прерывисто, жадно хватая слабеющим горлом воздух. – Ты чувствуешь себя победителем?

Мароция молчала.

– Почему ты молчишь? Почему ты не смотришь на меня?

Ответа не было.

– Сильная… Я всегда гордилась тобой. Всегда… Я знала, ты можешь всё… И я оказалась права.

Мароция закрыла лицо руками. её мать продолжала говорить, задыхаясь и слабея с каждым вырывающимся из горла словом.

– Я ухожу, я вижу, за мной пришли. Они приказывают мне молчать, они хотят, чтобы ты позволила мне уйти без исповеди. Господь знает грехи мои, а их тяжесть такова, что ни один священник не возьмёт на себя смелость молить Его за меня. А они… они покровительствуют тебе. О, какие страшные у тебя покровители!

Мароция с изумлением и ужасом взглянула на мать. Глаза Теодоры были полны крови и совершенно жутким образом выпуклы.

– Пора. Я прощаю тебе смерть мою, но заклинаю во имя всего святого пощадить его!

Как ни велики были его мучения, как ни трясла его тело всё разрастающаяся астма, Иоанн нашёл в себе силы отыскать рукой ладонь своей возлюбленной и крепко сжать её. Теодора с огромным усилием повернула к нему обезображенное, посиневшее лицо с выкатившимися из орбит глазами.

– Живи, мой друг, – прохрипела она и, ещё несколько раз дёрнувшись в страшной конвульсии, затихла.

Мароция вскрикнула и кинулась к дверям. Приёмную в ту же секунду вновь заполнили слуги, несколько человек с претензией на статус лекарей, папская канцелярия и священники Церкви. Вместе с толпой вошла и младшая Теодора. Увидев иссиня-чёрное лицо матери, её до крови разодранную ногтями грудь, её неестественным образом скрюченные в судорогах пальцы, Теодора лишилась чувств и повисла на руках ловких и сообразительных слуг. Мароция немедленно занялась сестрой и воспользовалась ею как поводом, чтобы побыстрее покинуть место своего чудовищного преступления. В дверях папского дворца ей встретился отец Гвидон, старый епископ Остийской церкви, спешащий исполнить свой долг и принять последнюю исповедь главы христианского мира.

А тот, с клекочущим, как у подбитой птицы, кашлем, с выпавшим бессильно языком, лежал в окружении своей многочисленной и беспомощной челяди, всерьёз обсуждавшей, что их господин, по всей видимости, сражается с невидимым Люцифером, часто приходящим к понтификам в последние минуты их бренного существования. Правая рука Иоанна рассеянно покрывала своего хозяина крестным знамением, тогда как левая продолжала гладить и гладить седые волосы подруги, в последний раз разметавшейся на полу странной и хищной птицей.

Эпизод 3. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина

(16 мая 928 года от Рождества Христова)

– Брат, брат мой, клянусь тебе самой страшной клятвой, что при первой же встрече с ней я сверну этой змее шею. Как я жалею, что не сделал это раньше, когда у меня была масса возможностей для этого.

– Да, обстоятельства сейчас таковы, что если это не сделаешь ты, то она сделает это сама, с нами обоими, и ничто её уже не сможет остановить. Я должен был предвидеть, что загнанная в угол римская волчица нападёт первой.

Пётр Ченчи с силой сжал вялую руку папы Иоанна и едва удержал слёзы при виде столь чудовищного разрушения, которому подвергся его старший брат. Некогда сильный и статный мужчина, понтифик в считаные дни превратился в дряхлого, с погасшими глазами старца, как рыба постоянно хватающего ртом воздух и говорившего теперь только шёпотом.

– Десять дней я боролся со смертью, десять раз я видел на горизонте из окна силуэт нашего Спасителя, ожидавшего меня. Видел Его так же ясно, как тебя сейчас. Он смотрел на меня, скрестив на груди руки, смотрел с необыкновенной кротостью и как будто ждал меня. Но сегодня утром Он не пришёл ко мне, и я понял, что буду жить. Зато сегодня ко мне пришёл ты, и я счастлив, как никогда ранее.

– Я получил твоё письмо, брат, – ответил Пётр, почтительно поклонившись.

– Да, как только ко мне начали возвращаться силы, я написал тебе и королю. Я должен был это сделать, ибо так я расценил волю Господа, оставившего меня в мире сем, вместо того чтобы доверить трон Своей Церкви более сильному. Нам необходимо остановить её, ибо эта женщина несёт в себе смерть и стыд Церкви Христа. Быть может, это сделать теперь даже проще, ибо меня связывала по рукам моя… моя…

– Теодора, брат. Нечего стыдиться искренней любви своей.

– Да, Теодора, мать этого существа. Так вот теперь всё неизмеримо просто и понятно: либо она нас, либо мы её. Ты знаешь, что она теперь не только сенатрисса, но и патриция Рима?

– Да, мой брат.

– Пока за мою душу сражались Господь и Враг рода человеческого, эта бестия созвала Сенат Рима и заменила собой убиенную ею же мать. Мы должны считаться с этим: подавляющая часть знати и милиция города в её руках.

– Но раз ты призвал меня, значит, у тебя созрел план?

– Ты не допускаешь, что мне захотелось просто увидеть единственного человека в этом мире, на чью верность я могу полностью положиться?

Пётр смутился.

– Прости, брат мой. Поверь, я также счастлив видеть тебя после стольких месяцев своего заточения в Сполето. Как жаль, что повод для этого выдался столь печальным.

И Пётр ещё раз горячо сжал руку брата.

– Но ты прав, я решился действовать незамедлительно, так как нашу фурию более ничто уже не сдерживает. Она явно рассчитывала, что я отправлюсь вслед за Теодорой, но, благодарение Господу, этого не произошло и она осталась как есть – матереубийцей.

– Вы уверены, что это сделала она? Вся ваша курия единодушно уверяет, что она не появлялась в вашем дворце несколько месяцев и прибыла только тогда, когда вам стало плохо.

– Она сделала это руками своей глупой сестры. Но против неё действительно нет доказательств, и поэтому я не могу в открытую обвинить её. Но уверяю тебя, моя Теодора всё поняла в тот же миг, и Мароция не опровергала её обвинения.

– Невероятно. Убить свою мать!

– По всей видимости, в её планы входила только моя смерть, но Божественное Провидение распорядилось иначе. Есть, есть в свершившемся особый божественный смысл, демонстрирующий всем нам, что греховный поступок есть греховный поступок, какими благими целями он бы ни прикрывался.

– А она, думаете, прикрывалась благими целями?

– Безусловно, подавляющее большинство преступников уверяют себя, что творят зло во имя какого-то, иногда выдуманного для собственного оправдания, блага. В действиях своих она наверняка успокаивала себя тем, что устраняет таким образом узурпатора Церкви. Вероятно, этим же она мотивировала на преступление и свою сестру.

Приступ кашля прервал речь понтифика. Пётр своевременно пододвинул папе сосуд с эфирными маслами, облегчающими дыхание.

– Подумать только, брат мой, справиться со всеми врагами в Италии и пасть в результате собственного легкомыслия от рук блудницы.

– Внутренний враг всегда опасней внешнего.

– Ты прав, брат мой. И остаток дней, дарованный мне Господом, я посвящу тому, чтобы отправить эту женщину на Высший суд. Едва ко мне вернулась речь и боли начали отступать, я приказал курии направить письмо королю Гуго, в котором я, глава Церкви Христа, не просил, но уже умолял прибыть его как можно скорее в Рим. Пусть его сюзерен, император Людовик, доживает свои последние дни, но я уже не мог далее ждать и потому призвал Гуго к себе, пусть он здесь дожидался бы своей коронации.

– Гвидо Тосканский помешал этому.

– Да, король откликнулся на мою просьбу и, не медля ни минуты, направился в Рим, однако тосканцы преградили ему дорогу, и в первой же стычке королевский авангард был опрокинут молодым висконтом Ламбертом. Гуго не стал далее искушать судьбу и меряться с Ламбертом воинскими талантами, но тем не менее я остался благодарен королю. Отправляя ему письмо, я просчитывал два варианта событий. В лучшем случае Гуго пришёл бы в Рим и расправился со всеми моими врагам. Но случился второй вариант, Гуго в Рим не попал, но зато она, она уехала к своему мужу в Лукку и по сей день пребывает там.

– Что же в этом хорошего, брат мой? В Лукке она под защитой войска, с которым не справился сам король.

– Да, но она сенатрисса и теперь уже патриция Рима, и она не оставит Рим без своего контроля. Рим её последняя надежда вернуть себе Сполето, а может, и не только его. Она вернётся в город, вернётся без сильного сопровождения, и в этом будет заключаться наш шанс.

– У неё достаточно сторонников в городе, чтобы лишний раз не рисковать самой.

– Женщина, она всё же женщина. Свои прелести они часто считают своей силой, но в этом подчас заключается и их слабость. С некоторого времени у неё тесные отношения со Львом, сыном Христофора Сангвина, которого я когда-то, под сильным давлением и против своего желания, согласился сделать кардиналом церкви Святой Сусанны. Не исключаю, что именно его Мароция хочет видеть на апостольском троне в случае своей победы. Так вот, я думаю, что они увидятся, и в самом скором времени, ибо это существо старается, чтобы сей священник был не только обязан ей, но и привязан к ней плотски.

– Вы сможете проследить за ней?

– Дело в том, что все свои оргии Мароция проводит теперь, как правило, вне стен Замка Ангела. Остатки стыда перед сыновьями заставляют эту блудницу встречать алчущих её в доме своих родителей на Авентине. К тому же ей необходимо сохранять личину лицемерного траура по своей скончавшейся матери. Препозит этого дворца с давних пор является надёжным моим осведомителем, и он дал мне знать, что подобное свидание готовится. Сестра Мароции, будучи не менее развратна, чем она сама, к счастью для нас, куда как легкомысленнее.

– Я слушаю вас, брат мой.

– Предлагаю вам немедленно удалиться из Рима, но не уезжать далеко от города. Оставьте при себе человек пятьдесят самых опытных воинов. Не более, иначе присутствие большого отряда станет известно городской милиции, а стало быть, самой Мароции. В условленный день я направлю вам гонца и буду встречать вас лично у Ослиных ворот возле Латерана.

– Для вас большой риск покидать пределы Города Льва. Тем более что не до конца побеждена отрава в вашем теле.

– Я должен буду это сделать, чтобы лично дать указание страже пропустить вас через городские ворота. Иначе мне опять же придётся запрашивать разрешение милиции, и вся затея потеряет смысл.

– Согласен.

– У вас будет целая ночь, чтобы взять любовников в их постели. Мне безразлична судьба Льва, а также младшей Теодоры, они нам не опасны, и я не вижу смысла лишний раз проливать христианскую кровь. Но с ней, с ней я разрешаю вам всё, и ваш грех охотно приму на свою душу. Однако умоляю вас, сколь бы ни было велико искушение, не дайте похоти возобладать над вами, вы дадите этой женщине шанс на спасение.

– Уверяю вас, брат, что я сделаю всё, что в моих силах, и за каждую каплю яда, введённую в вас, она заплатит целым ксестом2 своей грязной крови.

– Боюсь, что крови у неё тогда не хватит, – грустно усмехнулся понтифик и зашёлся в новом неудержимом приступе кашля.

Эпизод 4. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина

(22 мая 928 года от Рождества Христова)

Спустя неделю после разговора двух братьев Тоссиньяно, прекрасным майским днём, клонящимся к закату, когда жар солнца стал постепенно ослабевать, а оркестр цикад, напротив, начинал набирать свою силу, возле ворот роскошного авентинского особняка остановились пять всадников. Стража после непродолжительной заминки открыла ворота, и небольшой отряд неторопливо въехал в пределы резиденции Теофилактов. Первый всадник спешился, отдав свою лошадь мажордому дворца, и поспешил к парадной дома, где его объятиями и поцелуями встретила миловидная хозяйка.

– Ах, сестрица, я так заждалась тебя! Если бы ты знала, в каком страхе я проводила все эти дни, пока ты была в Тоскане.

– Твои волнения были напрасными, наши враги не имеют желания вредить тебе, но планировали использовать тебя в своих целях.

– Пусть так, но мне намного легче, когда ты рядом со мной.

– Скажи, ты распорядилась насчёт сегодняшнего вечера?

– Да, приглашены музыканты и жонглёры, закуплены лучшие вина. Но что за гостей ты сегодня ждёшь?

– Тех, которых я заждалась уже лет пятнадцать.

– С тобой, я вижу, священник Лев.

– Он нужен мне. Прошу вас всех, в том числе и тебя, моя сестра, повиноваться мне в точности.

Теодора поклонилась. Мароция скинула свой плащ, под которым обнаружилась кольчуга с притороченным к поясу гладиусом. Теодора, увидев кинжал, покачала головой.

– Неужели всё так серьёзно?

– Все более чем серьёзно. Все приличия отброшены в сторону, предстоит решающая схватка, и, видит небо, я приветствую её!

За пределами комнаты, в которой разговаривали сёстры, раздался не то стук, не то чьё-то настойчивое царапанье двери. Мароция открыла дверь. За ней показался её слуга Фабиан.

– Ваша милость, он отправил человека в Рим.

– Ты видел это сам?

– Как вижу вас сейчас, ваша милость.

Мароция на мгновение задумалась.

– Хорошо, пригласи ко мне препозита Даниила, а также священника Льва, который дожидается меня в гостевой. И сам приходи сюда.

Спустя пару минут в комнату к сёстрам вошли мажордом и священник. Мароция первым делом подошла к Даниилу.

– Я не буду терять на тебя время и силы, объясняя вину твою. Ты сделал свой выбор сам. В подвал его! – дала она указания слугам.

Несчастный мажордом даже не успел удивиться и опротестовать решение своей госпожи, как проворные слуги подхватили его за руки и унесли прочь.

– С этой минуты ты препозит сего дома, Фабиан. – Мароция подошла к своему верному слуге. – Будь достоин возложенной на тебя миссии, уже сегодня тебе предстоит непростое испытание.

Фабиан пал ниц.

– Прежде всего, проследи, чтобы никто – слышишь, никто! – не покинул пределы нашего дома ранее следующего полудня. Ни болезни, ни смерти родственников не могут являться уважительными причинами, таких причин не должно быть вовсе. Докладывай мне о подобных просьбах, но не выпускай никого, с просившими в сей день мы потом разберёмся отдельно. Далее, вооружи слуг. Сколько у нас наберётся людей, способных поднять меч или копьё?

– Человек тридцать, ваша милость.

– Пусть так. Музыканты будут играть всю ночь, так надо. Поэтому пусть люди не доверяют своим ушам, а доверяют глазам. И никакого крепкого вина. От этого зависит моя и ваша жизнь, моё и твоё завтрашнее благополучие.

– Всё будет исполнено, ваша милость, – Фабиан поклонился и удалился исполнять поручения.

Мароция повернулась ко Льву.

– Милый мой друг, прошу вас немедля одеться в мирское и выехать к Фламиниевым воротам с моим письмом к римской милиции. Как только стемнеет, вы должны обеспечить проход через ворота войска моего супруга, графа Гвидо. До начала штурма обеспечьте ему и его людям стоянку возле греческой церкви Девы Марии, овраг Большого цирка послужит им надёжным укрытием.

– Вот как! – воскликнула Теодора.

– Неужели ты думаешь, сестра моя, что я решила стать добровольной жертвой наших равеннских братцев? Разумеется, мой муж подле меня, и тот, кто мыслил себя охотником, устраивающим силки, сегодня сам попадёт в западню. Прошу же вас, ваше преподобие, преисполниться смелостью и решительностью, сегодня решится не только моя участь, но и ваша.

Лев так же, как и слуга, поклонился с подобострастием и удалился.

– Жаль, я думала, сегодня будет весёлый вечер, – заметила со вздохом Теодора.

– Вечер сегодня будет веселее многих прочих, – ответила Мароция, – вам же, сестра, я советую привести себя в порядок. Ваш будущий муж должен хотеть не только императорскую корону, но и вас саму. Вы же всю себя извели угрызениями совести, вином и связями с собственными слугами.

– Если бы ты знала, Мароция! Мне каждую ночь снится наша мать!

– Прошлого не вернуть, Теодора. Ни ты, ни я не хотели подобного исхода, но лукавый в обличье старца с тиарой отвёл нам глаза наши. И теперь нам нужно довести начатое до конца и покончить с Тоссиньяно раз и навсегда.

Она позволила себе улыбнуться сестре.

– Я думаю, пара кубков вина нам обеим не повредит. Надо же как-то скоротать время. Зови музыкантов, пусть начинают! Любой проходящий возле нашего дома должен быть уверен в том, что у нас сегодня праздник.

Теодора распорядилась, и вскоре пространство дома Теофилактов наполнили звуки своеобразной музыки десятого века. Сёстры сидели друг напротив друга и медленно тянули вино, практически не поддерживая разговор. В какой-то момент в дверях вновь показался Фабиан.

– Из Рима вернулся слуга, посланный Даниилом, – сообщил он.

– Немедленно сюда!

Спустя пару минут Фабиан втолкнул испуганного слугу пред грозные очи своей госпожи.

– Ты передал поручение, данное тебе Даниилом?

– Да, ваша преблагая милость. Его Святейшество выслушал меня и наградил одним солидом.

– Щедро. Ты сказал ему, что я здесь?

– Именно так, ваша милость. Но я не знаю, в чём вина моя.

– Твоей вины ни в чём нет. Видел ли ты, как повёл себя Его Святейшество?

– Он приказал своим слугам готовить носилки для поездки в Латеран.

– Ага! – Мароция узнала всё, что ей было нужно, и жестом приказала слуге убраться прочь.

Фабиан получил новые распоряжения.

– Оставь слуг по всему периметру дома, но основные наши силы сосредоточь у центральных ворот и на восточной стене. Нападения с юга и запада нам нечего ожидать. Враги побоятся наступать с этой стороны, чтобы не вызвать тревоги в городе. Поэтому восток, смотрите угрозу с востока!

– Почему ты не просишь помощи у римской милиции, сестра?

– Милиция в основной массе предана мне, но нам достаточно одного предателя, чтобы наш план сорвался. Поэтому только тосканцы, моя любимая сестра, только они, – ответила Мароция и распорядилась налить себе ещё вина.

Небо Рима обозначило свою готовность погрузиться в короткий, насколько позволял май, тихий сон. Город засыпал, стихал гомон торговцев, умолкал шум уличных артелей, гасли факелы на узких улицах великого города, и только бессовестные таверны по-прежнему завлекали горожан, маня тех сладостью разного рода грехов. Одновременно с этим сразу двое городских ворот Рима впускали в свои пределы чужие им тосканские и сполетские дружины, повинуясь высочайшим приказам своих властителей, из которых только одному доведётся встретить рассвет следующего дня в ещё большем сиянии своего великолепия.

Эпизод 5. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина

(23 мая 928 года от Рождества Христова)

Его Святейшество, встретив своего брата с отрядом сполетских воинов у Ослиных ворот и лично дав указание страже пропустить пятьдесят всадников, доехал с ними до Латеранского дворца, благо путь был совсем короткий. Здесь он пожелал остаться.

– Я хотел бы встать с тобой плечом к плечу, брат мой, и собственноручно избавить город от этой заразы, но, увы, она успела забрать мою былую силу. Я не могу быть более полезен тебе, я задыхаюсь, ноги отказываются идти далее, и поэтому я буду молиться за тебя здесь.