Экспозиция чувств

Сашка вывела на экран снимок, который ей предстояло доработать до «по-настоящему хорошей карточки» и снова засмотрелась на него. Как там сказала Лана? Инь и Ян. Монада в последний момент перед распадом… В случайно запечатленной уличной сценке за внешней простотой таилось множество смыслов, которые открывались один за другим, как двери в бесконечной анфиладе комнат. Образ становился все объемней, глубже, и каждый видел в нем что-то свое. Надо на Максе попробовать. В искусстве он чайник, если уж и ему понравится, то точно шедевр!

Да, крутой кадр! Сегодня Сашке реально повезло. И, главное, ничто не предвещало… Днем она, как обычно, бродила по городу с камерой на груди – снимала то, на что глаз упадет. Погода была фотогенична: с ярким солнцем, с контрастными тенями и светами. Раньше такой свет считался неподходящим для съемок, а сейчас стал даже модным. Но подстрелить что-нибудь ценное все никак не удавалось. Так, симпатичные банальности…

Во дворе на лавочке азартно резались в подкидного колоритные старички. Они даже позволили Саше сделать несколько крупных планов. Потом она поймала молоденькую девчонку-пустышку, которая, нагнув голову и расширив глаза, откровенно любовалась своим отражением в витрине дорогого бутика. Примеряла себя к выставленным там брендовым вещам. Еще Сашка сняла малыша в голубом костюмчике, который под надзором бдительной мамаши гонял стайку голубей. Жирные бройлеры лениво поднимались в воздух, имитируя испуг, отлетали на пару метров и снова приземлялись. А рядом сидевшие на корточках таджики в оранжевых жилетах уныло ковыряли тротуарную плитку.

Ноги сами принесли Сашку в любимый парк – Музеон. И там, среди городской суеты, она увидела сцену, совершенную в своей композиции. Идеальный кадр. Только еще не запечатленный. Плеснувшая волна вдохновения безошибочно подсказала – это то самое счастливое фото-мгновение, которое иногда, изредка, выпадает везунчику. Надо только успеть зафиксировать его! Только не спугнуть прилетевшую на легких переливчатых крыльях удачу. У Сашки даже руки затряслись от нетерпения и предвкушения.

На дорожке, среди гуляющих пешеходов, бегущих спортсменов, мчащихся велосипедистов и роллеров, застыла пара. Между этими двумя явно что-то происходило. Женщина припала к груди мужчины так, словно кто-то хотел оторвать ее, а она сопротивлялась. Ее нервно сжатые кулачки намертво вцепились в лацканы черного плаща. Женщина плакала; потекшая тушь размазалась под глазами смешной маской панды. Мужчина, сцепив зубы, скорбно смотрел поверх женской головки куда-то вдаль. Будто прозревал будущее, где они уже никогда не будут вместе. Сашу просто пронзило исходящее от этих двоих ощущение тоски.

Вокруг пульсировала обыденная городская жизнь, а двое любовников застыли, безразличные ко всему окружающему. В голове у Саши внезапно всплыло определение из лекции Корбуса по теории фотографии: «Жанр – это статичная картинка, глядя на которую можно увидеть целую историю». Прямо как здесь. Обреченная любовь. Приговоренное чувство. Кто и за что осудил его, Саша не знала, но видела, как отчаянно эти двое сопротивлялись, как не могли разорвать ни объятие, ни связь… Но по какой-то неведомой причине должны были сделать это.

За плечом мужчины виднелись кроны пожелтевших лип. Сегодня был день интенсивного листопада. Каждой осенью есть один такой день, когда листья, уставшие цепляться за жизнь, один за другим срываются с ветвей в каком-то исступленном коллективном самоубийстве и падают на землю. Октябрь, осень, конец, итог. Само собой сложилось название еще не снятой сцены – «Осень нашей любви». Саша чуть переместилась так, чтобы захватить в кадр побольше обреченной желтизны, и, затаив дыхание, как охотник при выстреле, вскинула камеру. Даже не проверив режим съемки, она нажала на кнопку спуска. Щелк-щелк.

Любовники, погруженные в свои переживания, не услышали звук сработавшего затвора. Саша нажала кнопку еще несколько раз – на всякий случай. Уф, теперь можно было немного расслабиться, посмотреть, что получилось. И подумать, как улучшить кадр.

На дисплее камеры возник повторенный в миниатюре миг реальности. Саша укрупнила детали. Лица оказались в фокусе: можно было рассмотреть даже вымазанные тушью ресницы женщины. То, что надо. Короткая выдержка позволила «заморозить» всех: и застывшую сдвоенную фигуру и снующих мимо прохожих. На одном снимке какая-то жирная тетка вперлась в кадр и перекрыла пару. Черт! Ну почему фотографу всегда все мешают? Словно из ревности к счастливчику, поймавшему свою удачу. А вот еще неудачный дубль – здесь любовник наклонил голову, и вместо лица получилась макушка. Но ничего, есть пара-тройка удачных кадров.

И все-таки было в снимке что-то не то… Сашка отчетливо видела, но не могла передать в фотографии это щемящее ощущение «неотмирности» любовников. Впечатление их спаянности друг с другом и совершенной отрешенности от окружающих. Именно это одиночество среди многолюдья и придавало особую трагичность их разрыву. Словно после расставания ни один из них не сможет выжить в образовавшейся пустоте: задохнется или истечет кровью. Как можно вложить это ощущение в изображение?

Решение сверкнуло в Сашином мозгу вспышкой: выдержка! Ну конечно, длинная выдержка «размажет» спешащих мимо людей, сохранив четкость статичной пары. Зрительно это отделит любовников от всего остального мира. Сашка быстро поправила режим съемки, отчаянно молясь про себя: «Только не двигайтесь, милые! Пострадайте еще немного! Только не расцепляйтесь!»

Еще три щелчка – три выстрела в цель. Взгляд на дисплей: Отлично! Вот оно! Круто!

За спиной у обнявшейся пары кто-то спугнул стайку голубей, которая выстрелила в небо сизым шумным залпом. Мужчина повернул голову на звук, и так и застыл, глядя в сторону. Теперь он смотрел вправо, женщина влево. Образ получил новую краску – «им в разные стороны». Щелк-щелк. Куда прешься, уродец! Давай, пробегай быстрей! Щелк.

Женщина потерлась щекой о лацкан плаща. Мужчина оберегающим жестом положил ладонь на ее затылок и прижал светлую головку к груди. «Продлись-продлись, очарованье…». Щелк-щелк-щелк. Черт, мир полон идиотов! Ну что ты встал, придурок? Отвали, ты мне здесь не нужен! Черная слеза поползла по щеке и прочертила длинный грязный след. Щелк.

Сашка понимала, что ей посчастливилось поймать совершенный кадр. Крупную добычу, которую она принесет домой с сегодняшней охоты.

Женщина подняла голову, с мольбой посмотрела на мужчину и что-то сказала. Тот печально улыбнулся, вытер пальцем грязную слезу. А затем достал из кармана идеально чистый носовой платок и протянул ей.

Все! Трагический образ обреченной любви распался. Осталась лишь милая бытовая сценка… Совершенный миг канул бы в вечность, не замеченный никем, если бы Сашке не посчастливилось спасти его от забвения на матрице своей камеры! Отныне запечатленное мгновение стало ее безраздельной собственностью. Теперь предстояло слегка подправить жизнь редактированием, чтобы превратить в искусство.

После долгих экспериментов, проб, отвергнутых вариантов, окончательная редакция была готова. Саша откинулась на спинку стула, удовлетворенно оглядывая полученный результат. Наверное, так художник, положивший последний мазок, смотрит на холст с еще невысохшими красками. Трансформация сырья жизни в продукт творчества завершилась. Вот она – «по-настоящему хорошая карточка».

Саша остановилась на выбранном дедом кадре, где на переднем плане торчал размазанный «получеловек». По совету Корбуса, она впечатала-таки голубя, похожего на отлетающий дух. «Чуйка» редко подводила Элема: маленькая деталь добавила образу иконографический смысл. Имеющий глаза да увидит, имеющий чувство да откликнется.

Краски Сашка приглушила так, что они стали казаться выцветшими, словно присыпанными пылью вечности. Но золото листвы все-таки различалось и недвусмысленно свидетельствовало об осени – времени подведения итогов. Саша усилила резкость двух главных героев и чуть заблюрила9 края снимка, создав таким образом визуальную рамку. Обнявшаяся пара стала центром, вокруг которого вращался мир, не ведавший своей оси.

Все. Этюд об обреченной любви был завершен. Любая дальнейшая обработка только испортила бы достигший полноты образ. Еще немного полюбовавшись на свою работу, Саша открыла почтовую программу и вложила в письмо файл с изображением. Потом, секунду подумав, написала: «Элем, оцени, я сделала все так, как ты советовал. Даже Духа Святого вставила. По-моему, получилось круто. А ты что думаешь?».

В прихожей хлопнула входная дверь. Сашка невольно скосила глаза на часы в уголке компьютерного экрана – половина десятого. Поздновато…

– Макс? Это ты?

В комнату из прихожей просунулась мужская голова:

– А ты ждешь кого-то еще? Привет, конфетка!

– Привет! Что так поздно?

– Да так… На работе завозился. Сама знаешь, кризис. У клиентов денег ноль, зато запросы астрономические. Каждый хочет купить за три копейки, а крови пьет на триста рублей. Надоело!

Сашин бойфренд Максим Данилин трудился, или, как он сам говорил, «пахал», в компании по продаже промышленного электрооборудования. Работа продуктового менеджера отнюдь не была его призванием. Карьера – продвижение к вершинам корпоративной пищевой пирамиды – Макса тоже не увлекало. Он ходил на службу ради зарплаты и был обижен на компанию, что его недостаточно ценят в рублевом эквиваленте. Но сейчас рынок стагнировал, дела в бизнесе шли неважно… Существовала реальная угроза лишиться и этого скромного дохода. Максу приходилось имитировать трудовой энтузиазм и подолгу засиживаться в офисе. Настроение его от этого не улучшалось!

Глядя на Макса, Саша понимала, что ее профессиональная судьба могла бы сложиться столь же драматично… Но четыре года у нее хватило воли противостоять давлению родителей. Саша ушла со второго курса Губкинского института, куда ее пристроил отец. И выбрала собственный путь. И теперь, распробовав вкус свободы, она не желала продавать часы своей жизни за зарплату, пусть даже гарантированную.

Правда, отец настоял, чтобы Саша устроилась внештатным фотографом в Интеройл – компанию, где работал он сам. Но служебные обязанности отнимали не более восьми часов в неделю. Работа напоминала клиентский проект – не очень интересный, но и не слишком обременительный. Небольшая подушка финансовой безопасности.

Саша много раз пыталась внушить Максу, что нельзя тратить жизнь на то, что противно. Но тот не имел особых талантов и не представлял, чем занять себя на свободе. Да так, чтобы дело приносило достаточно средств для комфортного существования. И оставляло время для приятного безделья. Поэтому Макс не хотел рисковать тем малым, что имел.

И все-таки один дар у Макса был… Красота. Он был редкостно красив. Дымчато-серые глаза, опушенные густыми девичьими ресницами. Золотой нимб волос. Тело благородно удлиненных пропорций, покрытое золотом тонких волосков, как спелый, не надкушенный плод. И пах он свежестью и сладостью молодости. Первое время Сашка млела, наблюдая за тем, как Макс – «золотой мальчик» – улыбается, ест, бреется…

Сразу же после знакомства с Максимом у Саши начался длинный «портретный период». Его результатами была увешана целая стена в съемной квартире. Макс был невероятно фотогеничен. Камера его обожала. Момент открытия диафрагмы никогда не заставал его моргающим или зевающим. Пластичное лицо способно было воспроизвести мельчайшие оттенки чувства. Макс был потрясающим натурщиком – самым лучшим, с кем Саше довелось работать.

Портреты очень понравились Элему. А вот сам натурщик, вернее, человек, ему не приглянулся. Когда Сашка в первый раз привела Максима к деду и представила, как своего бойфренда, то на быстрый вопрос в коридоре «ну, как тебе?», Корбус ответил прямо и недипломатично:

– Красивых статей жеребчик, отличная модель. Но для жизни жидковат. Надеюсь, ты скоро это поймешь, девочка. А пока не забывай предохраняться…

Тогда Сашка обиделась. Зато потом, при каждой ссоре с Максом, вспоминала дедовы слова.

– Ма-а-акс! Поди сюда, посмотри, что я сегодня сняла. Только что закончила обработку. Элем предлагает на конкурс послать.

– Да? А пожрать у нас чего-нибудь есть? Конфетка, ты в магазин не ходила?

– Сегодня была твоя очередь. Я думала, ты зайдешь.

– Но я же весь день на работе…

– Я тоже.

– Я тащусь от тебя, конфетка! Ты шатаешься по улицам со своей камерой и называешь это работой. Ты же сегодня не в офисе? По справедливости, могла бы купить чего-нибудь пожрать.

Сашка вспыхнула порохом. Она ненавидела, когда Макс говорил о ее любимом деле как о несерьезном увлечении. Тем более, сегодня, когда она остро ощущала, что день прожит не зря.

– Ничего себе справедливость! У меня, между прочим, тоже работа. Разница только в том, что у меня – любимая, а у тебя – каторга. Поэтому тебе кажется, что ты работаешь, а я развлекаюсь. Но это твои проблемы! Я не собираюсь превращаться в прислугу. Мы так не договаривались! Когда ты ко мне переехал, обещал, что мы будем делить все наши домашние обязанности поровну.

– Ладно, конфетка, не пыхти. У нас в холодильнике что-нибудь осталось?

– Кажется, есть три яйца. И сыр. И бутылка пива.

– А хлеб?

– Хлеб мы еще вчера съели. Ты так и не посмотришь, что у меня получилось?

Макс утомленно вздохнул и подошел к монитору.

– Кто это?

– Просто люди на улице.

– Просто незнакомые люди? И зачем они тебе? Были бы звезды, я бы еще мог понять. Типа Джигурда и Анисина. А этих-то ты с какой стати зафоткала?

– Действительно… И ты ничего не видишь в этом снимке?

– А что я должен увидеть? Какие-то мужчина и женщина обнимаются на улице. Она плачет. Он ее утешает. Ну и что в этом особенного? Такое можно увидеть по десять раз за день.

Саша почувствовала, как тяжелой волной накатывает отчаянье. Вдохновение сегодняшнего дня, ликование от совершенства пойманного мгновения, радость дедовой похвалы, удовольствие работы над образом – все это разом обесценилось. Перед ней на экране были всего лишь два незнакомых человека: женщина плакала, мужчина ее утешал.

Между тем Макс положил руки на Сашины плечи и стал легонько массировать. Он всегда чутко улавливал изменение ее настроения,

– Ну, не дуйся, конфетка! У меня сегодня был поганый день. Один дебил весь мозг вынес. Извини. Как ты насчет того, чтобы сегодня пораньше разобрать наш диванчик? Сейчас перекушу, и я в полном твоем распоряжении. Хочешь, я тебя поглажу, сделаю массаж. А, может, и не только…

Макс взъерошил Сашины волосы и осторожно поскреб ногтями кожу головы. От такой ласки хотелось мурлыкать. Обижаться на Макса было глупо. Чем он виноват, если ему не понравилась карточка? За несколько месяцев сожительства, Саша уже привыкла к разнице их вкусов. Она прижалась лицом к Максову свитеру, вдохнув ставший родным сладковатый аромат.

– Конфетка, потерпи чуть-чуть, я скоро. Или, если хочешь, можешь уже идти под душ.

Но Саша осталась сидеть перед монитором, прислушиваясь к привычным бытовым шумам, доносившимся с кухни. На сковородке зашипела яичница. Заклокотал кипящий электрочайник.

Саша смотрела на свою работу, только теперь уже другими глазами: может, в ней и вправду не было ничего особенного? А все эти вымыслы про Инь и Ян – это просто попытки оправдать бессмысленное фотографирование банальных уличных сцен, почему-то считающееся творчеством?

– Са-а-аш, – крикнул с кухни Макс. – я хотел тебя кое о чем попросить. В этом месяце моя очередь платить за квартиру… Но у меня ОСАГО и КАСКО. И еще я потратился на лай при открытии багажника. Тебе же понравилось, правда?

Макс вернулся с кухни с тарелкой яичницы в руках и просительно заглянул Саше в глаза.

– Понравилось…

На самом деле, Саша не понимала, зачем автомобилю нужно лаять при открытии багажника. Пустая трата денег. По крайней мере, сама она никогда не начиняла свой маленький Матиз лишними наворотами. Зачем? Автомобиль нужен для дела: перевозки техники на выездные фотосессии. Ну, и еще для еженедельных закупок.

– Можно я в этот раз пропущу свою очередь, а потом заплачу два раза подряд? – попросил Макс с улыбкой, которой трудно было сопротивляться. Именно такая улыбка, как в зеркале, отражалась в одном из висевших на стене портретов.

– Ну ладно… Хотя у меня в этом месяце тоже с заказами было не густо.

– Не переживай, конфетка, прорвемся. Ты у меня классный фотограф! Я в восторге от твоих работ. Только тебе надо снимать не на улице, а в студии. Как твой дед. Ты реально могла бы иметь на этом очень нормальные деньги. Раз в пять больше, чем сейчас. Да что в пять? В десять. И тогда у нас с тобой получилось бы смотаться на недельку-другую к морю. Ты хочешь к морю?

– К морю? – мечтательно улыбнулась Саша. – Конечно, хочу!

Глава 3

Февраль 20Х2 г.

Кому: Александра Корбус

От кого: A.Gershvin@camera_ob.ru

Тема сообщения: Твое интервью

Саш, привет! Я подготовила твое интервью для публикации. Прогляди его – все ли ОК? Успеешь до завтра? А то сроки горят, я обещала сдать его до 12-ти (дня, естественно). Про то, как Корбус к тебе клеился я не писала!

Жду.

Саша открыла вложенный файл:

«Любители фотографии уже знают, что с 20 февраля по 21 марта в Москве в залах артцентра «Винзавод» проходит ежегодная выставка фотографии «Best of Russia». На этот раз состав участников и победителей сильно помолодел. Теперь тон задает новое поколение фотографов со своим свежим и небанальным взглядом на мир.

Наша редакция запланировала серию интервью с лучшими из лучших. И сегодня я беседую с победителем конкурса в номинации «Люди» – Александрой Корбус. Ей всего двадцать шесть. Но знатокам фотоискусства ее фамилия, наверняка, хорошо знакома…»

Первое в жизни интервью! Один из атрибутов славы – новенькой, блестящей, как только что отчеканенная золотая монетка. Правда, слова, подписанные Сашиным именем, выглядели в тексте и знакомыми, и чужими одновременно. Уж слишком они были «отфильтрованными»: без пауз, без мусорных мычаний и междометий, свидетельствующих о работе мысли… Не такими, как срывались с губ в разговоре с Аллой Гершвин, корреспонденткой интернет-издания «Камера обскура»10.

Алла позвонила Саше пару дней назад, и они встретились на «Винзаводе», поближе к предмету разговора. Девушки оказались ровесницами. Но экстравагантная Алла выглядела на фоне ненакрашенной и практично одетой Сашки экзотической птицей. Ее ассиметрично стриженые волосы с падающей на глаза косой челкой были выкрашены в голубой цвет «а ля Мальвина». На шею свисала тонкая косичка «крысиный хвостик». Серые глаза тонули в густых сиреневых тенях, губы лоснились лиловой помадой, а в правой ноздре блестело металлическое колечко. Саша невольно залюбовалась ногтями Аллы – длинными, острыми, разноцветными, с особым тоном на каждом пальце. У нее самой ногти были обрезаны под край – чтобы не мешали во время съемки.

Сначала разговор не клеился: Саша смущалась и все время косилась на включенный диктофон. Слова не шли. Все, что приходило на ум, казалось недостаточно глубоким, чтобы войти в историю. Требовались какие-то особые, значимые слова – слова «лучшего фотографа России».

– Что мне говорить?

– Ну, для начала расскажи о себе.

– Что именно о себе? Ничего интересного…

– Ну, родилась, училась…– подсказала Алла.

– Ну, да, родилась. И училась.

– Где?

– Родилась я здесь, в Москве. Закончила среднюю школу, потом поступила в Губкинский институт на факультет…

– А правда, что знаменитый Корбус – это твой родной дед? – нетерпеливо перебила скучное Сашино перечисление Алла.

– Правда.

– Офигеть! Значит, у вас целая фото-династия. И ты, наверное, фоткала еще в памперсах? Признавайся, делала селфи на горшке?

– А вот и нет, – чуть расслабилась Саша. – Я с дедом, то есть с Элемом, познакомилась всего четыре года назад.

– Да? Я в шоке! Это как же так?

– Бабушка развелась с Корбусом сто лет тому назад. И почти сразу же снова вышла замуж. Дед Паша, ну, то есть, бабушкин второй муж, усыновил моего папу. Так что про Элема в нашей семье даже не вспоминали. Да и у него самого потом еще целых три жены было. И детей у него четверо, а внуков сейчас уже шесть.

– Да, могучий мужик.

– А он и правда могучий. Ты его видела?

– Не-а, как-то не пришлось. Погоди, я сейчас его фотку погуглю.

– Я тебе и так скажу. Он такой… мощный. Сейчас, конечно, уже постарел, но в свое время, я представляю, что это было. Ураган!

Алла, тем не менее, открыла поисковик и вскоре уже рассматривала портрет Элема Арсеньевича Корбуса.

– Шикардос! Я бы на такого клюнула. Знаешь, а ты на него похожа. Правда-правда! Вот брови такие же. И глаза. И ямочка на подбородке.

– Да, бабуля говорит, что у меня Корбусова порода. И не только во внешности. Я вообще-то должна была стать экономистом в нефтянке. Папа считал, что это очень перспективная специальность и «поступил» меня в Губкинский.

– Знакомая история: мои родаки тоже хотели запихнуть меня в нашу Тверскую сельхозакадемию. Представляешь меня какой-нибудь дояркой? Офигеть! Но я рванула в Москву и поступила на журфак. Сама, между прочим.

– Круто! А я поддалась, потому что тогда сама не знала, чем хочу заниматься. И три года подряд зубрила всякие там себестоимости, капексы и опексы11. Скука смертная, не мое это.

– А как ты из экономистов стала фотографом? Это Корбус тебя соблазнил?

– Нет, не он. Я же говорю – наследственность.

***

Саша начала снимать на втором курсе института. Сначала, как все чайники, шлепала встроенной камерой смартфона селфи и «цветочки-с-пчелками». Но у нее было какое-то врожденное чувство гармонии – может, действительно, сказывались гены? И даже банальные пчелки выходили у нее интересней и выразительней, чем у тысяч других доморощенных фотографов.

Поворотной точкой судьбы стал неуютный декабрьский вечер. Сашин тогдашний бойфренд Лёшик замерз гулять по улице и предложил зайти куда-нибудь погреться. Рядом оказалась галерея, где, по несомненному промыслу судьбы, проходила выставка фотографий самых именитых мастеров.

Что это была за экспозиция! Она представляла поразительное разнообразие жанров фотографии: репортажи, забавные уличные сценки, пейзажи, портреты, полные аллюзий натюрморты… Как это все отличалось от пошлых картинок, замусоривших смартфоны! И от Сашиных собственных «цветочков-с-пчелками»! Как детская мазня от картин Леонардо и Рафаэля.

Саша бродила от стенда к стенду, восхищаясь, грустя и смеясь. Она надолго застыла перед работами Роберта Капы12, запечатлевшими усталых солдат, чернорабочих войны, чьи жизни были безжалостно перемолоты историей в кровавый фарш. А как Сашка смеялась над неожиданными образами в натюрмортах Чемы Мадоза13. Или над фотошутками страстного собачника Элиотта Эрвитта14.

Ей не понравился фэшн. Даже работы признанных классиков Ричарда Аведона15 и Хельмута Ньютона16 оставили ее равнодушной. Почти равнодушной. Зато чистые краски и фантастические композиции Алекса Вебба17 вызвали взрыв эмоций, сродни эстетическому оргазму.

Лёшик, быстро согревшийся и соскучившийся, предпринял несколько безуспешных попыток вытянуть Сашку с выставки. Но вскоре оставил затею. В конце концов, человеку со смартфоном всегда есть чем себя занять. А Саша в счастливом забвении бродила по залам до самого закрытия. Так случайно она наткнулась на свое призвание.

На деньги, подаренные родителями на День рождения, Александра купила свою первую камеру – мыльницу с неадекватно высокой ценой, принятую по невежеству за крутую профессиональную технику. Сашка не поняла, почему бабуля, интеллигентная женщина, актриса на пенсии, увидев довольную внучку с фотоаппаратом в руках, изрекла загадочную фразу: «И какой кретин утверждал, что генетика – это лженаука?».

Месяц окрыленная Сашка играла с новой игрушкой, снимая все, что попадалось под руку. Побочным результатом явилось то, что к Новому году она рассталась с Лёшиком. Бедняга не сочувствовал новому увлечению, а потому мешал. Сашка выбрала фотографию. Разрыв высвободил массу времени, и Саша записалась на первые в жизни курсы по фотографии, где ей популярно объяснили «чем выдержка отличается от диафрагмы»18. Преподаватель оказался человеком эрудированным, а потому, едва услышав Сашину фамилию, спросил:

– Вы имеете какое-нибудь отношение к Элему Корбусу?

– А кто это?

– Значит, просто однофамилица. Странно, фамилия довольно редкая. Элем Корбус – это известный советский фотограф-портретист.

Естественно, Саша заинтересовалась знаменитым Корбусом. Она порылась в сети, посмотрела портфолио мастера и впечатлилась. Корбус снимал очень круто. Может, не так круто, как, скажем, Эни Лейбовиц19, но все равно здорово. Сделанные им портреты были индивидуальны и часто представляли знаменитостей в непривычных образах, открывали какие-то новые грани личности. Некоторые фотографии были знакомы Сашке, просто она никогда не задумывалась об их авторстве.