
Полная версия
По ту сторону времени
Я и до этого замечала, что комната понемногу меняется, обзаводясь все новыми и новыми вещественными подробностями. Например, на следующий день после того, как я мимолётом подумала о зеркале, оно появилось на стене рядом с дверью. Небольшое, как раз, чтобы рассмотреть своё лицо. Я заглянула в него всего на пару секунд и до сих пор избегаю своего отражения. Оно показалось мне неправдоподобно бледным, с нотками безумия в широко распахнутых глазах, с чуть приоткрытым, в немом удивлении, ртом. Я отказываюсь идентифицировать его с собой. Это будет равносильно принятию факта, будто я умерла.
Естественно, поводом для радости стало не зеркало. Буквально сегодня, когда я лежала на кровати и под мои закрытые веки проникали зеленоватые лучи из-за окна, я открыла глаза и обнаружила на стене, прямо над моими отметками, книжную полку. Книг на ней не было, если не считать моего дневника, точнее его предыдущей версии. Или теперешней копии. Не уверена, как его правильно называть. В общем, в нем были все записи, которые я и так помнила наизусть, но перечитывать их доставило мне подлинное удовольствие.
Я и не увидела, когда в комнате совсем потемнело, хотя обычно я замечаю каждую фазу свечения. Я отложила дневник и снова легла на кровать, где всегда коротала эти “ночные” часы. Пожалуй, впервые за “дни”, проведённые здесь, я чувствовала относительное спокойствие. Скорее всего, причина крылась в моем чрезмерном напряжении, которое перелилось через край и перешло в совершенно противоположную эмоцию. Возможно, именно поэтому, когда я скосила взгляд на дверь, которая по-прежнему зияла своей чернотой, даже больше, чем обычно, из-за окружающей темноты, она не показалось мне такой пугающей. Настолько, что я даже поднялась с кровати и подошла к ней, впервые прикоснулась к ее шершавой поверхности, к гладкой, круглой ручке. Но не настолько, чтобы открыть ее. Хотя, признаюсь, во мне проснулось любопытство, подстегиваемое отчаянным желанием узнать хоть что-то новое об этом месте. И что, я была уверена, скрывалось за этой дверью.
Окно окрасилась желтоватыми лучами нового дня. На чёрном силуэте двери проступила короткая надпись: “Я уже здесь была”, выполненная какой-то белой краской и моим почерком.
Больше я не подходила к двери.
День девятый (день первый в комнате №2)
Похоже, в этом месте я растеряла всю свою фантазию. Или же наоборот, оно оказалось настолько невероятным, что никакой фантазии не хватит. Может быть поэтому я не смогла придумать другого названия помещению, скрывавшемуся за дверью, кроме его сухой нумерации?
На первый взгляд комната, в которой я сейчас нахожусь, не имеет существенных отличий от предыдущей. Сюда словно перекочевала вся мебель, вместе с окном и неизменным свечением за ним. Оба дневника я взяла в эту комнату сама, боясь, что они могут попросту исчезнуть. Например, как исчезли отметки со стены под книжной полкой или надпись с двери. Теперь на месте отметок на стене красуется цифра девять, заботливо оставленная мной в напоминание, а дверь опять блистает своей девственной чернотой.
При попытках вернуться в первую комнату я обнаружила, что дверь не открывается. Интересно, какого вероятность, что эта комната – та же самая?
Повозившись с дверью какое-то время и окончательно убедившись, что она не поддаётся, я развернулась и прошла в центр комнаты. Тело рефлекторно вздрогнуло, потому что там оказалось ощутимо холоднее. Холод исходил откуда-то сверху, и я подняла голову, уставившись в потолок. Только тогда я заметила, что всю его центральную часть покрывала, как будто зеркальная, ледяная корка. Я протянула к ней руку, которую сразу обдало морозной волной, но так и не смогла до неё дотронуться. Рядом стоящий стул послужил мне необходимым возвышением. Протянув руку во второй раз, я коснулась этой области на потолке. Моя ладонь не встретила сопротивления, как от обыкновенной твёрдой поверхности, и мои пальцы прошли через потолок насквозь. Было очень странно, но я не почувствовала, что вещество, из которого была сделана эта корка, а, может, и весь потолок, обладало хоть какими-то свойствами жидкости или твёрдого тела. Я, словно касалась воздуха, а мои пальцы никак не находили отопру.
Я резко отдернула руку, хотя, вопреки ожиданиям, и не почувствовала обжигающего холода.
У меня возникает все больше и больше вопросов об этом месте. И ни на один я так и не получила ответа.
Кроме единственного: я уверена, что мои видения за окном напрямую связаны с моими мыслями и самыми сильными желаниями.
Глава 3
– Думаю, что Майк не в восторге от того, сколько времени мы проводим вместе, – сказал Крис с кривой усмешкой.
Он сидел в просторном кресле в кабинете Брайана и с интересом наблюдал, как тот, в который раз за сегодня, вскакивал со своего места и мчался к магнитной доске на противоположной стене, чтобы оставить на ней очередные записи. Которые уже через минуту были резко стёрты в едином порыве.
– А? Что прости? Я задумался и не услышал, что ты сказал, – Брайан опять сел на место и вернулся к изучению, особо интересующей его разработки ученых из университета Беркли.
За прошедшие две недели он успел связаться с десятком исследовательских групп по всему миру в поисках новых идей и информации. Как раз сегодня он получил ответ от доктора Ричардса, которого заинтересовала его проблема и он любезно поделился подборкой своих, уже опубликованных, статей.
– Как твой отец относится к тому, что мы с тобой общаемся? – ещё раз уточнил Крис, не сдаваясь.
– Мы с ним не обсуждали эту тему, – ответил Брайан, не отрываясь от монитора, – к тому же я взрослый человек и вполне сам могу решить с кем и сколько мне общаться. Он ведь понимает, что наше общение – это чисто научная необходимость.
– Конечно, – вынужденно согласился Крис.
Но внутри что-то неприятно кольнуло.
– О чем читаешь? – поинтересовался он после долгой паузы. Брайан не особо спешил посвящать его в подробности.
– О теории квантовой запутанности, – ответил тот и, как часто делал, перевёл тему:
– Опиши ещё раз свои ощущения от перемещения. Ты рассказывал о каком-то пограничном пространстве.
– Я не знаю, как правильно назвать это место и является ли оно пространством в привычном понимании, – Крис про себя отметил, что на его размышлениях уже начало сказываться общение с человеком науки. – Там было тихо, определенно за все сеансы я не услышал ни единого звука. Как ты понимаешь, я не могу утверждать, что там было ещё и темно, потому что у меня были постоянно закрыты глаза. Но по ощущениям именно так и было. А ещё под собой я не ощущал никакой опоры: теряя ее при перемещении из лаборатории, я обретал ее опять только уже будучи в прошлом. Это состояние, наверное, похоже на свободное падение или полет, когда тело не находит на своём пути никаких препятствий.
– Ты сейчас очень точно описал действие гравитации согласно общей теории относительности, – перебил его Брайан и продолжил свои размышления, – получается, что твоё движение из условной точки “А” в нашем времени было остановлено в точке “Б” уже в прошлом. Также, как поверхность Земли останавливает, подброшенный вверх, мяч. Сложность лишь в том, чтобы принять, что прошлое и будущее – это всего лишь направления, как вверх и вниз. Ты направлялся в прошлое посредством разности значений плотности энергий. Не важно, – оборвал он сам себя, из нежелания забивать Крису голову непонятными ему терминами. – Ты двигался через пространство-время, которое было искривлено таким образом, чтобы ты смог попасть в прошлое. Но что, если мама как раз и попала в точку пространства между нашими временами? Что, если она застряла в неопределённом времени в неопределенном месте?
– Тогда, как нам его определить? – Крис даже подался вперёд в надежде, что и на это у Брайана найдётся объяснение.
– Я не знаю. Пока не знаю, – подчеркнул тот, вскинув указательный палец для убедительности.
Его поведение напомнило Крису о ещё одном странном событии, которое произошло с ним в день, а точнее в ночь, после возвращения из Австралии.
– Есть ещё кое-что. Это случилось не во время перемещения и даже не в прошлом. Я видел один очень странный сон.
– Просто сон? – с сомнением переспросил Брайан. – Не внезапное, я не знаю, озарение? Может быть, видение?
– Ты физик или ясновидящий? – скептически спросил Крис. – Да, это был сон. Но не просто сон, как ты выразился. Он показался таким реальным.
– Ближе к делу, – нетерпеливо перебил его Брайан.
Он встал из-за стола и оперся на него, скрестив руки перед собой, чем очень напомнил Крису доктора Харриса.
– Я к тому и веду, – попытался, как можно спокойнее ответить Крис. – Сейчас я уже не вспомню все до подробностей, но я определенно уверен, что видел Кэтрин. Она сидела за столом в небольшой комнате и что-то писала, по-моему, в своём дневнике. А я был, словно сторонним наблюдателем. Прямо перед ней было окно и, когда я подошёл поближе, то увидел самого себя, как ни странно, с тобой.
– Со мной? Ты хочешь сказать, что видел меня во сне? Когда это было?
– Когда я вернулся из Австралии. Тогда я не придал этому сну значения. Но сейчас я уверен, что это был ты.
– И что было потом?
– А потом Кэтрин заплакала, – тихо ответил Крис, глядя прямо перед собой. – Она смотрела на нас и по ее щекам бежали слезы. И это все. Не знаю, есть ли в нем какой-то смысл, но…
– Есть, – уверенно заявил Брайан.
Он порылся в ящике стола и достал оттуда, уже довольно потрёпанный, дневник Кэтрин.
– Он уже давным-давно оцифрован, но мне нравится именно бумажный вариант. Мама, когда писала в нем, вкладывала частичку себя и так она мне кажется, ближе что ли.
– Я понимаю, – заверил его Крис.
Их взгляды на мгновение встретились и оба выражали печаль. Брайан первым отвёл глаза, словно вспомнил, что не должен показывать что-то настолько личное.
– Я где-то видел запись о подобном, – быстро заговорил он, безжалостно пролистывая несчастные страницы. – Вот. Кажется, здесь. Да, точно.
Он едва шевелил губами, про себя читая строки, по которым проводил подушечками пальцев. Его взгляд становился все мрачнее, посреди переносицы залегла глубокая морщина и он, казалось, не собирался озвучивать прочитанное вслух.
– Что там? – нетерпеливо спросил Крис поднимаясь с кресла.
Он подошёл к Брайану и постарался заглянуть ему через плечо. Но тот захлопнул дневник, резко развернувшись к Крису.
– Да что с тобой не так? – не сдержался, наконец, Крис. – Помниться, когда-то ты хотел быть открытым.
С минуту они просто молча смотрели друг на друга. Брайан прижимал к себе закрытый дневник, как своё тайное сокровище, которым ни с кем не хотел делиться. А Крис уже мысленно ругал себя, что попытки наладить отношения он начал явно не с того.
Брайан с тяжелым вздохом опустился в свое кресло и потер переносицу, прикрыв глаза и давая себе время на размышление перед ответом. Ко всему прочему, что ему было сказать? Он, конечно, слегка лукавил по поводу отношения отца к его общению с Крисом. По правде сказать, они даже немного поругались из-за этого. Майк отказывался понимать, зачем вообще Брайану вздумалось поддерживать с Крисом какие-либо отношения, будь то рабочие или личные. Все доводы самого Брайана словно пролетали мимо. В какой-то степени он, конечно, понимал неприязнь и даже ненависть отца к Крису. Но сам, при этом, испытывал довольно противоречивые эмоции. Ненависти в нем не было и в помине, как и внезапной родительской любви. А необоснованное, с его точки зрения, недоверие Криса к нему лишь отталкивало.
Но сегодня Крис вёл себя по-другому, более дружелюбно. Пытался завязать разговор и, если бы Брайан не был настолько поглощён своими идеями, он бы мог заметить эти попытки.
– Чего ты хочешь? – спросил Брайан напрямую, так и не придумав ничего лучше в своё оправдание. – Сначала ты обвинял меня в неискренности и дистанцировался от меня, сведя наше общение к чисто рабочему. А теперь сам предъявляешь мне претензии, потому что я не соответствую твоим представлениям о любящем сыночке?
Получилось резко и грубо, а отброшенный на стол дневник с успехом дополнил напряжение в его словах.
Крис, все это время с вызовом смотревший на Брайана, виновато опустил глаза.
– Я не это имел в виду. Как видишь, я и сам едва ли подхожу на роль заботливого папочки, если уж выражаться твоими терминами. Но так уж сложилось, что ты вынужден со мной общаться, хоть тебе и не особо хочется. Я и сам, поначалу, был не в восторге от такой перспективы. Но только лишь, потому что я растерялся и мое поведение было защитной реакцией. Понимаю, что это довольно слабое оправдание, однако, если ещё не поздно, я бы хотел извиниться за своё поведение.
Он поднял глаза на Брайана, который внимательно смотрел на него, и протянул ему руку в знак примирения.
Брайан немного поколебался, словно оценивал ситуацию, заставляя Криса понервничать, но, в конце концов, чуть приподнялся в кресле и пожал руку в ответ.
Облегчение, которое при этом почувствовал Крис, было сравнимо с тяжелым грузом, который, наконец, свалился с его плеч. Он даже выдохнул громче положенного.
Они кивнули друг другу и неловко убрали руки. Опять повисла неудобная тишина, уже не впервые за сегодня.
Брайан сел обратно в своё кресло, а Крис, немного потоптавшись на месте, вернулся в своё.
– К твоему сведению, – тихо начал Брайана, глядя на свои, сложенные на столе, ладони, – я общаюсь с тобой не только из необходимости.
Он замолчал ещё ненадолго, прежде чем продолжить:
– Знаешь, когда отец впервые показал мне мамин дневник, мне не было и 20. Большую часть своей жизни я считал его родным и до сих пор считаю. Но тогда мой привычный мир будто перестал существовать. Написанное в дневнике я сначала посчитал полнейшим бредом или глупой шуткой. Ты сам понимаешь, насколько трудно мне было поверить, что это правда. Я тогда несколько дней не разговаривал с отцом и всерьёз думал, что схожу с ума. Я не мог смириться с тем, что он обманул меня по поводу того, что на самом деле случилось с мамой. Маленькому мне говорили, что мамы больше нет и указывали на небо. Помню, как подолгу сидел на заднем дворе и всматривался в облака в надежде, что мама вот-вот выглянет из-за них. Уже позже мне рассказали, что мама погибла в аварии. И у отца, и у бабушки с дедушкой при ее упоминании, всегда становилось такое лицо, что я не пытался выспрашивать подробности. Я изучал ее жизнь по фотографиям и мне казалось, что хоть немного, но я узнавал ее. А потом появился этот дневник и все оказалось ложью. Я узнал о тебе, но у меня никогда не было особого желания тебя найти. А после разговора с отцом я понял, что мы все равно встретимся. Ты был для меня сродни мифическому персонажу, о котором я знал даже меньше, чем о маме. Ещё тогда я осознал, что отец, мягко говоря, тебя недолюбливал. По понятным причинам, мы никогда не говорили о тебе. Да и во время самого проекта разговоры не заходили дальше обсуждения твоих сеансов. Поэтому я имел прекрасную возможность составить о тебе свое собственное мнение.
После своей долгой и довольно откровенной тирады Брайан замолчал. Ему требовалось время, чтобы правильно подобрать слова, ведь он, даже для самого себя, окончательно не определился в своём отношении к Крису. Сейчас, в образовавшейся тишине, Брайан мог отчетливо наблюдать его волнение. То, как Крис бросал на него мимолетные взгляды и сразу отводил глаза, как часто сменял положение рук, потому что любая поза казалась ему неудобной, как время от времени кабинет наполнялся его тяжелыми вздохами.
– Я боюсь тебя узнавать, – все же признался Брайан, понимая, однако, всю неоднозначность своих слов, поэтому поспешно добавил, – боюсь разочароваться в тебе, как в человеке, которого когда-то полюбила моя мама. Признаюсь, у меня в голове уже есть некий твой образ, составленный по маминому дневнику и твоим отчетам мыслей. И он не очень-то вяжется с твоим отношением ко мне. Скажи честно: ты винишь меня в смерти мамы?
Крис резко вскинул голову и уставился на Брайана в недоумении:
– С чего ты взял? Если уж на то пошло, то я не считаю ее – он тяжело сглотнул, потому что следующее слово горьким комом застряло в горле, – мертвой. Но, если тебе хочется искать виновных в этой истории, то и я виноват не меньше.
Каждый из них искал в лице другого любые признаки лжи или сомнения. И не находил. Может быть в первый раз за их общение, они были искренними настолько, что это причиняло почти физическую боль от тяжести этой правды. Ведь у них была одна общая потеря. И, если у Криса отняли его невозможную любовь, то Брайан лишился единственного самого близкого в мире человека.
– Искать и назначать виноватых совсем не решит нашу проблему, – подытожил Крис. – И, если у меня есть уверенность, что ты сможешь прекрасно обойтись и без меня, то я без тебя уже точно не справлюсь. Поэтому притворяться, что я готов помогать тебе бескорыстно, я не буду. Конечно же, я хочу ее вернуть и прекрасно осознаю, что только ты мне в этом поможешь. Но изворачиваться и имитировать резко проснувшуюся, ни с того, ни с сего, отцовскую любовь, не в моей природе. Я знаю, что нужно время, чертовски много времени, – уточнил он с нервной улыбкой, – чтобы ты начал мне доверять, и я не исключаю, что я буду вести себя так, что его потребуется ещё больше. Но все, что я сделаю, будет ради неё. Думаю, что в конченом счете, именно это для тебя и важно.
– Звучит не так уж плохо, – заключил Брайан после долгих раздумий.
Он расслабленно откинулся на спинку кресла и положил руки за голову. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что все же начал проникаться к Крису, если не симпатией, то довольно искренней признательностью. Его лица коснулась мимолетная улыбка. Напряжение, висевшее все это время в комнате, опускалось к нулевой отметке, пока не было окончательно сбито одним-единственным вопросом Брайана.
– Хочешь, я отправлю тебе копию маминого дневника? Она много писала о тебе. Не думаю, что она бы возражала, чтобы ты его прочёл. Она правда тебя очень любила.
– Спасибо, – только и смог вымолвить Крис.
В своей голове он ещё добавил, что тоже ее любил, да и любит до сих пор. Но счёл своё признание не совсем уместным.
Они просидели так до глубокой ночи, пока за окном опять не началась метель, безжалостно терзающая стекла. Брайан с головой ушёл в изучение статей, иногда прерываясь на записи или, если его вдруг озаряла по-настоящему стоящая идея, делился ей с Крисом. Который в свою очередь, был занят чтением дневника, воскрешавшего в его памяти ещё вполне свежие воспоминания, которые открывали свои новые грани, показывая чувства Кэтрин, ее душу и сомнения, радости и переживания, страхи и надежды.
– Ты знал, что отец Кэтрин, – он запнулся на слове “наркоторговец”, но вовремя остановил себя, понимая, что он совсем не знает, как к этому отнесётся Брайан, ведь, все-таки, это его родной дед. – Кхм, то есть, знал, чем он занимается?
– Я раньше неосознанно придерживался позиции мамы и не лез в их с отцом бизнес, пока он не касался меня.
В глазах Криса сразу же вспыхнуло любопытство, но он быстро подавил его, давая Брайану продолжить.
– В первый раз прочитав мамин дневник, я, безусловно, заинтересовался ее находкой. С этим вопросом я и отправился к отцу. Он, будто, только этого и ждал, а потому его ответ показался мне неправдоподобно заученным. Он сказал, что дедушку тогда подставили, а то вещество – было секретной экспериментальной разработкой, которая не должна была попасть в руки полиции. Какое именно это было вещество, он не уточнял, а от прямого вопроса просто отмахнулся, сказав, что не знает.
Брайан снова замолчал, прикидывая в уме, насколько он может рассказывать это Крису. Поэтому тут же предупредил:
– Надеюсь, что этот разговор останется между нами.
Крис молча кивнул и даже затаил дыхание, принимая его слова, как некую проверку на доверие, которую он совсем не собирался проваливать.
– За объяснениями я потом пошёл к дедушке, который вроде бы и дал ответ, но настолько размытый, что у меня вовсе не прибавилось понимания. Вроде как, это вещество, как он сам назвал его – мое самое большое разочарование – должно было сделать прорыв в медицине, но оказалось огромным провалом.
– Подожди-ка, – прервал его Крис. Заслушавшись, он совсем упустил из виду, что он как раз-таки узнал то вещество:
– Насколько я помню, я тогда объяснил Кэтрин, что это такое и чем оно является в нашем времени.
– Так и было, – согласился Брайана, – но только не тогда, когда я впервые читал дневник.
– Что ты имеешь в виду?
– Что записи изменились. Как бы это объяснить? Любое событие – это цепочка мини-событий. Чем оно масштабнее, тем больше “звеньев” в этой цепи. Так вот. Такие события могут образовывать некое подобие закольцованного времени. Например, глобальное событие, как бы нарциссично не звучало – это мое рождение. Чтобы я родился, ты должен был отправиться в прошлое. Чтобы ты отправился в прошлое, должна была быть построена, так называемая машина времени. Чтобы ее построить, должен был быть дневник, в котором будет описана ее идея. А, если есть дневник, в котором это описано, значит уже есть машина времени и ты, отправившийся в прошлое. И история повторяется. Но, иногда, под действием разных факторов, эти звенья-события деформируются и происходят незначительные изменения. На всю цепочку в целом это не сильно влияет, но отдельный ее участок даёт своеобразный сбой.
– То есть, получается, что есть вариант истории, при котором я не рассказываю Кэтрин о “зеленке”?
– Да, он был. И я допускаю, что, в каком-то смысле, он есть и сейчас, и существует как бы параллельно. Но с тех пор, как записи в дневнике изменились, этот вариант я склонен принимать, как единственно верный. Знаю, это сложно понять, – усмехнулся он, глядя на полнейшее недоумение на лице Криса.
– Ты даже представить не можешь насколько. И сколько же может быть таких вариантов?
– Как минимум, по два на каждый шаг, требующий решения. То есть, практически на любой.
– Хочешь сказать, что прямо сейчас есть такие же мы, только выбравшие другой вариант событий, который существуют параллельно нам?
– У меня нет прямых аргументов “за” эту теорию. А “против” – есть только презумпция недоказанности. Теория не доказана до тех пор, пока нет прямых ее доказательств. Запутанный каламбур получился.
– У меня уже голова кругом идёт от всех твоих теорий, – сказал Крис и, не сумев сдержаться, зевнул, прикрывая рот ладонью.
– Уже так поздно, – подметил Брайан, сверяясь с часами, после красноречивого жеста Криса. – Я подвезу тебя?
Крис явно был не готов к такому предложению, но устал настолько, что с радостью принял его.
– У тебя есть своя машина? – спросил он, когда они уже вышли из кабинета в коридор и направлялись к выходу.
– Да, – подтвердил Брайан, – хоть это и не всегда удобно, сам понимаешь, из-за ограничений. Но мне повезло, у меня есть разрешение первой степени, – и пояснил, увидев непонимание на лице Криса, – я могу ездить в будние дни, а сегодня, технически, уже понедельник, так что мы ничего не нарушим.
Когда они спустились на парковку и подошли к единственной машине на ней, Крис на мгновение потерял дар речи и тупо уставился на автомобиль перед собой.
– Это же…, – только и смог вымолвить он.
– Мамина машина, – закончил за него Брайан. – Пришлось изрядно над ней поработать, чтобы она соответствовала сегодняшним требованиям по безопасности окружающей среды. Я и забыл, что оставил здесь именно ее.
Они расположились на передних сидениях, и Брайан завёл мотор, который отозвался во всю свою мощь.
Выкатив машину на заснеженную улицу, Брайан сразу переключил управление на автопилот и ввёл адрес Криса на приборной панели. Автомобиль ярко сверкнул фарами и в мгновение ока скрылся за поворотом.
Глава 4
Брайан Харрис переступил порог своего дома уже практически под утро.
– Смарти, я дома, – негромко сказал он в пустоту.
Потолок над его головой тут же зажегся приглушённым светом и приятный, женский голос ответил:
– Вы сегодня очень поздно. Задержались на работе?
Брайан усмехнулся, как делал всегда, когда персональная смарт–система его дома, между прочим, его собственная разработка, отчитывала его за позднее возвращение. Конечно, в глобальном плане, она была едва ли на это способна, но все же он постарался вложить в неё алгоритмы, не присущие другим системам. Поэтому, она была не лишена сарказма, хоть и применяла его крайне редко, но, в большинстве случаев, просто проявляла чуть больше участия в своих выражениях.
– Да, пожалуй, задержался чуть дольше, чем обычно.
Привычка отвечать Смарти, как он ее ласково называл, была скорее печальным следствием его образа жизни, чем вариантом использования дополнительных возможностей системы.
Он снял ботинки и пальто, которые успели пропитаться снегом и от этого немного потяжелели. В стене справа открылась ниша, из которой выехала вешалка. Брайан аккуратно нацепил на неё своё пальто, которое тут же скрылось за раздвижными дверцами. Послышался легкий шум, который сопровождал процесс моментальной сушки.