Проект «Ковчег»

– Фууу, дружище, да у тебя не портянки, а оружие массового поражения. Вот очухаешься я тебя в суд по правам человека сдам, за нарушение всех конвенций, – раненый застонал, когда Сашка потревожил раненую ногу – Лежи, лежи, шучу я. Мы этим правочеловекам сами суд устроим, а ты на нем еще и обвинителем выступишь, расскажешь, как они суки по вам беззащитным лупили, добивали. Хотя эти гниды, столько всего натворили и натворят, что твой случай даже и котироваться не будет, так, нелепое стечение обстоятельств, вызванное боевым азартом.

Теперь комбинезон. Повязку срежем, потом новую наложим:

– Ну вот, опять кровь потекла. Ты уж потерпи, браток, сейчас я тебя раздену и нормально перевяжу, чуть-чуть осталось

Хм, надо же, комбез на молнии. А Сашка всегда считал, что застежки-молнии появились гораздо позже. Расстегнув молнию, Сашка принялся стаскивать комбинезон. Стянул его сначала с плеч, потом аккуратно вытащил руки, затем, приподняв туловище, опустил комбез до поясницы. Обойдя с другой стороны, стащил комбинезон полностью. Раненый опять застонал. Под комбинезоном оказалась застиранная гимнастерка цвета хаки с отложным воротником, на котором голубели петлицы с эмблемой ВВС и одиноким красным кубиком, на рукаве красная с одной золотистой полоской птичка шеврона:

– А в званиях-то мы с тобой равны, коллега, – усмехнулся Сашка.

Гимнастерку и нательную рубаху стянуть проблемы не составило. А вот смешные синие галифе и не менее смешные, даже нелепые исподние штаны Сашка решил срезать. Все равно кровью залиты так, что не отстираешь, да и неостанавливающееся кровотечение говорило о том, что пора поторопиться. Количество вытекшей крови объясняло долгое бессознательное состояние раненого. Раздев летчика, Сашка подстелил под простреленную ногу чистую простынь и принялся обрабатывать рану. Делал все так, как учили. Обработал кожу вокруг раны антисептиком, затем обколол входное и выходное отверстие наропином, надеясь, что аллергии у младшего лейтенанта нет. Подождав несколько секунд, аккуратно скальпелем рассек рану и ввел в раневой канал зонд чтоб очистить его. После очистки опять залил рану антисептиком и, вколов в мышцу 250 мг ципрофлоксацина, наложил повязку. Сашка не был уверен, все ли он сделал правильно, но поправить его все равно было некому, так что оставалось только надеяться, что никаких осложнений не будет, и летчик пойдет на поправку. Перетащив летчика на кушетку, Сашка поднял ее в нормальное состояние и поставил боковые заграждения, чтобы раненый, если что, не свалился. Немного подумав, парень подошел к медицинскому шкафчику, достал систему, бутылку с физраствором, и поставил летчику капельницу, зафиксировав руку бинтом к ограждению.

– Вот теперь точно все, что смог, сделал, брат, а ты лежи и выздоравливай и не вздумай мне помереть, – и с болью добавил, – я и так слишком многих похоронил. Слишком многих. Целый мир. А я пока посмотрю, кто же ты есть такой, первый человек, встреченный мной в новом мире. Сашка подошел к вещам раненого летчика и вытащил из нагрудного кармана гимнастерки документы. Красненькая картонная книжица со звездой и надписью НКО СССР «Удостоверение личности начальствующего состава РККА» на развороте мутная фотография раненого летчика, печать и запись, что младший лейтенант Никифоров Петр Степанович состоит на действительной военной службе в 13 бомбардировочном авиаполку, 43 смешанной авиадивизии в качестве штурмана, подпись командира полка майора Богомолова В.П.. Комсомольский билет на его же имя, поведал Сашке, что Никифоров Петр Степанович 1921 года рождения является членом ВЛКСМ с 1938 года и исправно платит членские взносы.

– Ну, что ж, приятно познакомится, Никифоров Петр Степанович, надеюсь, мы с тобой подружимся. Ты главное выздоровей, братишка! – Сашка развернулся и вышел из медчасти, дел предстояло переделать еще очень и очень много.

III

Петру снилось, что он прыгает с парашютной вышки в Парке пионеров родного Тамбова, а внизу стоит Лидочка и машет ему рукой:

– Петька, давай быстрей, нас уже ребята заждались, мы же в «Модерн» собирались на «Истрбители». Сам всех взбаламутил: «Такой фильм! Вы должны его посмотреть обязательно!», – а сам ерундой занимаешься. Пойдем скорее, ты не напрыгался что ли в своей летной школе?

– Лидочка, я быстро! Я уже лечу к тебе! Смотри, раз и все! – но парашют не хотел опускаться, он то резко поднимался вверх, то опускался вниз, а еще почему-то от этих толчков вдруг заболели нога и голова, а потом еще и начало тошнить. Петр пытался дергать стропы, что бы парашют наконец-то опустился вниз, но руки не слушались, наливаясь тяжестью. А Лидочка все звала его, махая рукой, но он почему-то уже был не в парке, а ехал на поезде в Гомель, радуясь с таким трудом, не смотря на отличные результаты учебы, выбитому назначению не в ГВФ12, а в бомбардировочный полк. Майор и капитан, едущие с ним в одном купе к месту службы в Брест, обсуждали, будет ли война, и если будет то когда. Петр в обсуждении участия не принимал, младшему лейтенанту не пристало высказывать свою точку зрения в присутствии старших командиров. Да и смысла в этом споре он не видел, ведь только вчера прочитал в газете, что войны не будет, а слухи о ней лишены всяческой почвы.13 Ну а если вдруг Германия все-таки нападет на Советский Союз, ей же хуже будет, потому что у нас самая сильная Рабоче Крестьянская Красная Армия, авиация и флот. Получат по зубам германцы, как япошки на Халхин-Голе. А капитан с майором все спорили, повышая голос, пока майор вдруг дико не заорал, почему-то голосом старшего лейтенанта Ларина:

– Горим, всем покинуть машину!

А в окно купе, стремительно увеличиваясь в размерах, несся Мессер, строча из пулемета. Пули, разбив, окно рвали тела майора и капитана, а Петр видел перед собой молодое, смеющееся лицо немецкого летчика. Петру хотелось закричать ему:

– Зачем, что ты делаешь, у нас же мир! – но голос не слушался, тогда он попытался схватить со столика стакан с чаем и бросить в ненавистное лицо немца, но руки тоже не слушались. Петр в бессилии скрипел зубами и пытался сделать хоть что-нибудь, но у него ничего не получалось, все тело было, как ватное. А немец все стрелял и стрелял, а потом вдруг выпрыгнул из самолета и, навалившись на Петра, зашептал:

– Тихо, тихо, тихо! Ну, что ты разбушевался. Сейчас опять кровотечение откроется. Успокойся.

– Отпусти, гад! Отпусти! Убью! – бился под немцем Петр, слабея.

– Отпущу, отпущу. Ты только успокойся, нельзя тебе шевелиться.

А Петру уже казалось, что немца нет, а рядом с ним сидит мама и, поглаживая его по руке, приговаривает:

– Успокоился? Ну, вот и хорошо, вот и славно. Развоевался тут, воин. Навоюешься еще, успеешь. А пока лежи, нельзя тебе напрягаться.

Сквозь мутную пелену в глазах Петр пытался разглядеть такое родное мамино лицо. Муть потихоньку спадала, но вместо мамы он увидел совсем юного паренька в странной пятнистой одежде, склонившегося над ним.

Закончив с раненым, Сашка ликвидировал последствия аврального спасения летчика. Закинул в стиралку его грязный комбез и гимнастерку, предварительно отцепив с петлиц кубари. Убрал на склад Элерон. Вымыл и свернул носилки. Пока он занимался делами, капельница закончилась, Сашка вытащил иглу и отвязал руку раненого летчика. Когда порядок был наведен, пришла пора заняться воплощением в жизнь плана, который он до этого набросал для себя.

Сашка направился в кабинет Терещенко. Надо было просмотреть документы, хранящиеся там, на предмет подсказок его дальнейших действий. Все пароли доступа базы капитан Анастасиади перед смертью Сашке передал, так что с входом в комп проблем не возникло. Упав в широкое удобное кресло начальника базы, Сашка включил компьютер и огляделся. Он даже близко не мог предположить, что когда-нибудь окажется на этом месте. Терещенко всегда казался ему непоколебимой глыбой, фундаментом их небольшого коллектива. И вот ничего этого нет, ни Игоря Викторовича, ни ребят, только пустые коридоры и помещения, неясные перспективы и раненый на руках, который неизвестно выживет или нет. А там наверху война, та самая великая и легендарная, про которую он пересмотрел десятки фильмов, которую они не раз обсуждали с ребятами во время нечастых посиделок. Да, они проговаривали между собой, что необходимо будет предпринять, окажись они именно в этом времени. Но их выводы базировались на том, что они попадут сюда все вместе. Тогда Терещенко бы вышел на связь со Сталиным, и они бы вместе с ним решили, каким образом лучше использовать базу. То, что генерал-лейтенант найдет способ связаться с советским вождем, подразумевалось само собой. Другие варианты даже как-то и не рассматривались.

Комп загрузился. Первым делом Сашка вывел в угол монитора сигнал с камеры видеонаблюдения в санчасти. Когда летчик придет в себя, лучше будет находиться рядом, чтобы он не натворил дел, напридумывав себе неизвестно что. Пока все было нормально, раненый лежал спокойно. Сашка стал просматривать файлы на компе. Отчеты, отчеты, отчеты. Расход ГСМ, расход продуктов, морально-психологическое состояние коллектива. Заявки, рапорты. А это материалы по «Ковчегу». Сколько же всего тянул на себе Терещенко. А ведь при этом он еще успевал заниматься Сашкиной учебой, вникнуть в проблемы каждого обитателя базы. А вот еще и какие-то научные материалы. Значит и науку Игорь Викторович не забрасывал. А вот того, что сейчас было необходимо Сашке, как раз и не было. Вполне возможно, что генерал-лейтенант и не заморачивался такими вещами, оставив планирование на момент, когда будет понятно, в каком времени они оказались. Правда, были еще файлы, защищенные персональным паролем, но вряд ли генерал так хранил бы в принципе не очень важную информацию, скорее всего там были какие-то личные данные. Оставалась еще надежда, что можно будет что-то найти на компе Лизина, все-таки он был замом Терещенко и тот мог передать ему какую-то информацию. Надо будет проверить.

Изучая файлы, Сашка не забывал поглядывать на изображение с камеры наблюдения, поэтому, увидев, что раненый зашевелился, парень бегом бросился в санчасть. Петр метался в бреду, то поминая какую-то Лидочку, то, ругаясь матом, кричал что-то про мир. Сашка, испугавшись, что летчик может себе навредить навалился на него, пытаясь успокоить. Раненый сначала сопротивлялся, а потом, устав, стал затихать. Александр отпустил летчика и вгляделся в его лицо, в надежде определить состояние раненого, как тот вдруг открыл глаза:

– Ты кто?! Где я?! – внезапно его брови удивленно взметнулись, в глазах промелькнула злоба, – Золотопогонник! Я в плену?

Сашка растерянно потрогал погон и, недоуменно растягивая слова, произнес:

– Неет, не в плену, с чего ты взял? А почему золотопогонник?14

– А кто ты, если погоны нацепил, как офицеришка какой-то?! И, вообще где я, и кто ты такой?! Ну?! – летчик попытался, привстав, схватить Сашку за грудки, но сил у него явно не было, и он со стоном откинулся на подушку. Сашку неожиданно разобрала злость:

– Я тот, кто тебя раненого полдня тащил по лесу, а потом пытался не дать тебе сдохнуть от потери крови! А ты тут обзываешься и драться пытаешься, вместо того, чтобы спасибо сказать! – это прозвучало так по-детски обиженно, что Петр, смутившись, пробормотал:

– Спасибо! Только я все равно ничего не понимаю!

Да, назревала проблема, даже не проблема, а проблемища. Как объяснить происходящее в двух словах человеку, который к любому твоему слову будет относиться с полным недоверием. Да даже если и поверит то, как он себя поведет. А ему в его состоянии еще и волноваться нельзя. Хотя, с другой стороны, если сейчас ему не дать нормальное объяснение, волноваться он будет не меньше. Сашка задумался, а потом решился:

– Меня Александром зовут, можно просто Саша.

– Петр, – буркнул летчик.

– Я знаю, документы видел, – Петр, было вскинулся, – лежи, не дергайся, отдам я тебе документы, хоть сейчас.

– Отдай.

Сашка подошел к столу, на который, уходя, положил документы Петра и принес их ему.

– Держи. Тут удостоверение и комсомольский билет. Больше ничего у тебя не было.

Петр, молча взял документы, развернул, проверил и, убрав под подушку, вопросительно посмотрел на Сашку. Сашка тяжело вздохнул:

– Ты вообще, как себя чувствуешь?

– Да, хреново, честно говоря. Голова болит, ногу дергает. Серьезно меня зацепило?

– Нормально. Врачи бы быстро на ноги поставили, а так, не знаю, даже. Я сделал все, что мог, будем надеяться, что этого будет достаточно.

– Ну, так что, расскажешь, наконец, где я и кто ты такой? – Петр говорил вроде спокойно, но в том, как он лежит, как нервно комкает руками одеяло, чувствовалось неимоверное напряжение, которое парень сдерживает из последних сил.

Сашка опять тяжело вздохнул:

– Вот нельзя тебе сейчас нервничать, ты слабый, как ребенок, крови потерял много, ты сейчас держишься-то на лекарствах, которые я в тебя влил. Но ты ж не успокоишься?

– А ты бы на моем месте успокоился?

– Да понимаю я все, блин! Ладно, лежи, жди. Только давай без героизма, просто дождись меня, я сейчас приду.

Сашка вышел из санчасти. Он вспомнил, что в какой-то книжке про попаданцев читал, что там попаданцы или попаданец, Сашка уже не помнил точно, убеждали то ли Сталина, то ли какого-то царя в своем иновременном происхождении при помощи ноутбука. Вот он и не стал заморачиваться, решив поступить так же, все равно других идей не было, да и голова уже отказывалась работать, слишком много пришлось пережить для одного дня. Усталость уже валила с ног, а пока он не решит вопрос с Петром, ложиться спать было просто опасно. Можно, конечно, ничего сейчас не объясняя, заблокировать дверь в санчасть, а завтра уже на свежую голову разговаривать с летчиком. Но больно уж тот был упрямый, не получив объяснений, наверняка сделает попытку убежать, а закрытая дверь разрушит те крохи доверия, что только-только, как надеялся Сашка, начали между ними появляться.

Сашка зашел к себе в комнату и взял свой ноутбук, с ним он был уверен, что батарея заряжена и никакой другой информации, кроме личной, на нем нет. Пройдя в кабинет Терещенко, через его компьютер зашел в информационные архивы. Вбив в поиск: «Великая Отечественная Война, краткая история, видео», получил около ста роликов на разных языках. Выбрав не очень объемный ролик на русском с самой краткой информацией о войне – только события и даты, он скачал его на флешку и с тяжелой душой вернулся к Петру.

Петр смотрел вслед вышедшему из комнаты странному парню. Мысли в голове метались, грозя разорвать череп на тысячи осколков. Кто этот парень, где они находятся, как он здесь оказался?

Позавчера немцы начали мощное наступление, в нескольких местах прорвав фронт. Обстановка была тяжелая. Их полк совершал вылет за вылетом, своими бомбами пытаясь задержать продвижение немецких танков, авиация противника всячески мешала им это сделать, потери были страшными. Сегодня утром поступил приказ совершить вылет для бомбардировки немецкого аэродрома в районе Рудни, с которого авиация противника осуществляла массированные бомбовые удары по нашим обороняющимся войскам. Лететь должны были все, кто мог подняться в воздух, а это два сборных звена и неполное звено капитана Ратникова, восемь самолетов, неполная эскадрилья, все, что полк мог поднять в воздух. Над Глинками к ним должны были присоединиться истребители. Смоленск было решено обойти далеко с юга, чтобы уменьшить риск перехвата.

Все понимали, что фактически это был билет в один конец, немцы обязательно их перехватят. Задача была в том, чтобы перехватили они их на обратном пути, аэродром противника должен быть уничтожен любой ценой. Хотя об уничтожении такими силами, которые были у них, речь вел бы только самый отъявленный оптимист, тут хотя бы на время вывести из строя, разобрав взлетную полосу и пройдя по складам ГСМ. Ага, как будто это так просто. Их Пе-2 считался пикирующим бомбардировщиком, скоростным и высокоточным. Только вот на этот пикирующий бомбардировщик конструкторы, почему-то забыли поставить автомат выхода из пикирования, а бомбардировку с пикирования из всего состава полка умели производить только два человека – командир полка майор Богомолов и командир третьей эскадрильи капитан Ратников. Так что бомбить придется с горизонтального полета, для повышения точности медленно и печально заходя на цель с пологим снижением, просто подарок для немецких зенитчиков.

Как ни странно до цели добрались без приключений, и даже сопровождение встретили там, где надо и когда надо. Ну, а это закон, раз начало хорошее, значит, в конце будет полный швах. Так и вышло, немецкая ПВО оказалась на высоте, сразу же при заходе на цель, сбив три машины. Лейтенант Панин, направил свой горящий самолет на склад ГСМ. Взрыв, и огненное облако взметнулось вверх, поглотив идущую следом машину, Петр не успел заметить чью. Специально ли Панин это сделал или так получилось случайно, но своими геройскими действиями, он фактически спас операцию.

А на отходе подошли Мессеры. Наши истребители попытались их связать боем, но уж шибко неравные были силы. Сначала один наш истребитель рухнул на землю, затем второй. Последний Як, отчаянно выкручивая фигуры высшего пилотажа, вел неравный бой, подранив двух немцев, которые, оставляя за собой дымные следы, с набором высоты стали уходить на север. Но вот настал и его черед – сбили гады.

Немцы четырьмя звеньями, заходя для атаки с разных векторов, стали расстреливать последние три машины их полка, особо не подставляясь под ответный огонь с бомбардировщиков. Сначала была сбита машина старшего лейтенанта Гордиенко, парни почему-то не покинули самолет, видимо были убиты или ранены. Затем прямо в воздухе развалилась «пешка» Ратникова. Их уже изрядно продырявленный пулями самолет остался последним. Ларин вел машину, пытаясь увернуться от частых нитей вражеских очередей. Кого там, подбили!

– Горим, всем покинуть машину! – закричал Ларин. Высота была небольшая, и парашюты пришлось раскрывать сразу. Петр увидел, как вспыхнул парашют стрелка-радиста сержанта Джакибаева и он камнем рухнул вниз. А на них с Лариным заходили два Мессера, стреляя из пулеметов. Бедро дернуло болью и в глазах на мгновенье потемнело. Из-за ранения приземление получилось неудачным, и он обо что-то сильно ударился головой, потеряв сознание. Очнулся Петр уже в этом незнакомом месте.

Во время боя, как-то не было времени задумываться о происходящем, а вот сейчас на Петра нахлынуло, что их полка практически больше нет. От этой мысли ему стало так тоскливо, но тут же тоска сменилась дикой, необузданной злобой, поднимавшейся откуда-то из глубины души. Рвать, рвать сволочей, руками, зубами, уничтожать, не останавливаясь ни перед чем! Но тут же, как холодным душем окатило, он раненый, беспомощный неизвестно где и у кого, куда ушел это Саша, что он задумал.

Петр поймал себя на мысли, что за разговором и последующими переживаниями он даже не огляделся, где находится. Он с интересом окинул взглядом помещение, посреди которого стояла его удобная кушетка. Светлый светящийся ярким светом потолок, это сразу показалось ему странным, но первые переживания после прихода в сознание не позволили сконцентрироваться на этой странности. Вдоль одной стены находится длинный блестящий стол с какими-то приборами неизвестного назначения, вторая стена заставлена ослепительно белыми шкафчиками со стеклянными дверками, в которых сквозь стекло виднелись разные бутылочки, коробочки, а на нижних полках были аккуратно разложены серые брезентовые сумками с красным крестом. У той же стены в углу стоял еще один массивный шкаф двухметровой высоты с двумя сплошными дверцами без ручек. Справа от входной двери на стене прикручен какой-то черный блестящий прямоугольник неизвестного назначения. Да что там говорить, все, находящееся в этой комнате, было Петру неизвестным и непонятным. В прошлом году, во время парашютных прыжков в училище он потянул ногу и на несколько дней попал в госпиталь. Так вот, в том госпитале он абсолютно ничего подобного не видел.

Все тут было странным – и комната и то, что в ней находится, и сам этот парень был очень странным. Надо же, погоны нацепил. Шутник. То, что это настоящие погоны Петр не верил, слишком молод был паренек, почти пацан. Хотя в глазах у этого пацана читалось что-то такое, близкое Петру, то, что с июня сорок первого появилось в глазах у всех, виденных им на фронте людей. Неужели парень тоже воевал? А если так, то где и за кого. И что он делает тут в тылу у немцев. Может он на базе партизан? Или секретной базе НКВД? Ходили слухи, что есть такие. Но тогда почему на такой секретной базе находится совсем один молоденький мальчишка? То, что здесь еще кто-то есть, Петр не верил, будь это так, к нему уже давно пришел бы кто-нибудь постарше. Этот факт, честно сказать, наоборот успокаивал Петра, значит он точно не в плену. Стали бы немцы так странно себя вести с обычным летчиком, со сбитого бомбардировщика. Зачем им это?

В коридоре послышались шаги, и в помещение зашел Александр. В руках у него был моток тонкого провода в необычной прозрачной изоляции и какой-то непонятный прибор, который он поставил на стол.

– Ты, как? Заждался? – спросил он Петра, разматывая клубок провода, один конец которого подсоединил к непонятному прибору, а второй к черному прямоугольнику рядом с дверью.

– Нормально. Заждался, – Петру не хотелось разговаривать, пока полностью не прояснится, где он и в качестве кого здесь находится. Хотя, он был практически уверен, что попал не к немцам, но кто его знает, у советского государства и кроме немцев хватает врагов, которые с началом войны осмелели и подняли голову. Да и погоны. Погоны смущали Петра больше всего. Уж очень много ужасных вещей он слышал от людей, прошедших гражданскую войну, о тех, кто носил такие знаки различия.15 Сашка только молча кивнул головой, будто понимая, о чем думает летчик. Взяв со стола продолговатый предмет, он нажал что-то на нем, и черный прямоугольник засветился голубоватым светом со строчкой «Обнаружено внешнее устройство, подключиться? Да/Нет», Сашка с помощью своего прибора выбрал «Да» и на экране возникло несколько квадратиков с какими-то надписями, которые Петр не успел прочитать, так быстро Александр выбрал один из них. Послышалась тревожная музыка и на экране появился огонь, вырывающийся из пятиконечной бронзовой звезды, поверх изображения алели крупные буквы: «Великая Отечественная Война 1941-1945 гг.» Петр напряженно впился взглядом в экран. Сашка отошел от телевизора и присел на кресло рядом со столом, так, чтобы ему было видно Петра. На экране тем временем шли кадры хроники, а диктор проговаривал основные даты войны: «22 июня 1941 года – немецко-фашистские войска, без объявления войны вероломно нападают на Советский Союз, с июня по июль – героическая оборона Брестской крепости…». Создание Ставки Верховного Главнокомандования, Смоленская битва, Вяземский котел, оборона Одессы, Москвы, парад на Красной площади в осажденном городе, контрнаступление под Москвой, оборона Ленинграда, блокада… Страшные кадры! Петр смотрел на это, сжимая кулаки, и не мог поверить своим глазам. Харьковское наступление. Разгром наших войск. Отступление. Сталинградская битва. Проклятье, они дошли до Волги!!!

– Да! Да! Да! Так вас, суки! – летчик закричал, когда увидел замерзшие трупы немецких солдат в Сталинграде. Сашка кинулся к нему:

– Тише ты, нельзя тебе нервничать! – Петр только отмахнулся, не отрываясь от экрана. А на экране чередой один за другим шли кадры хроники. Курская дуга, освобождение советских городов, враг полностью изгнан с территории Советского Союза, освобождение Европы, Бухенвальд, истощенные люди и горы трупов, знамя Победы над Рейхстагом, Парад Победы на Красной площади, гриб ядерного взрыва, разгром Японии. И не поддающаяся осмыслению цифра потерь – 27 000 000 человек.

Ролик закончился, а Петр лежал, продолжая молча пялиться в экран. Значит, они все-таки победили! Но какой ценой! Двадцать семь миллионов человек! И этой войны впереди еще три с половиной года! Петр посмотрел на Сашку:

– Это точно?

– Да. У нас было именно так.

– У вас?

– Я из 2026 года.

– Из будущего значит. Ну да, тогда вопросы отпадают. Но все равно не верится. А как ты у нас оказался и почему один?

– Петь, давай завтра, а? Я уже с ног падаю.

Петр только после слов пацана обратил внимание на его осунувшееся лицо с красными глазами и черными кругами вокруг них.

– Хорошо. Но завтра ты мне все расскажешь!

– Договорились, – устало улыбнувшись, ответил парень. Он вышел за дверь, но вскоре вернулся, катя перед собой такую же кушетку на которой лежал летчик, – я тут с тобой рядом завалюсь, ты, если плохо будет, буди, не стесняйся.

– Разбужу, спи, давай. А то ты и в правду выглядишь, краше в гроб кладут.

Александр разделся, аккуратно сложив вещи на кресло у стола, и завалился на кушетку, укрывшись одеялом. Мгновение и парень уже крепко спит, по-детски посапывая, приоткрыв рот. А Петру не спалось, мысли бурлили в голове, еще и начала подергивать рана. Но будить мальчишку Петр не стал, потерпит, а пацану видимо и так досталось. И все-таки, как он сюда попал? Неужели советские ученые смогли построить машину времени, как у Уэллса? Вот здорово! Значит, скоро к ним на помощь придут потомки, и они все вместе погонят нацистов до самого Берлина. И не будет голода в Ленинграде и штабелей трупов в Бухенвальде и двадцати семи миллионов погибших советских людей не будет. А будет все хорошо! Если мы их сами разгромили, то с помощью из будущего мы их в порошок сотрем! Или это все-таки какие-то хитрые происки немцев? Но зачем? Чего они от меня хотят этим добиться? Сколько самолетов осталось в полку и кто командир? Ради этого не стоило устраивать такое представление. Да и очень уж правдоподобно выглядит все продемонстрированное ему Сашкой. Нет, не должно быть тут никакого подвоха. Немцам просто не имеет смысла устраивать такой цирк ради простого младлея из разнесенного в пух и прах фронтового авиаполка. А вообще, завтра послушаем, что расскажет этот Сашка, вроде нормальный парень. С этой мыслью Петр тоже провалился в сон.