Грибница

Вот с бывшей женой Ириной такой проблемы никогда не возникало. Поговорить всегда было о чем. И придумывать не надо было, выходило само собой, легко и непринужденно. Ирочка работала библиотекарем, образование получила высшее, по работе имела доступ к неограниченному количеству книг и порой приносила Олегу почитать что-нибудь этакое, напечатанное на серой бумаге через слепую копирку.

А вот роман с БАМом у нее не сложился. Что было тому виной: бытовая неустроенность, оторванность от цивилизации, суровые условия таежной жизни? Он не знал. А может просто разлюбила и сбежала, пока еще молода и хороша собой?

Несмотря на душевную боль, бывшую жену Олег вспоминал часто. И обычно почему-то после торопливого секса с Антониной. Невольно сравнивал и сопоставлял. Разговоры с Тоней носили обычно сугубо хозяйственный характер: почистить, принести, починить, словно у супружеской пары с многолетним стажем, когда оба супруга надоели друг другу хуже горькой редьки.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как они последний раз елозили организмами друг об дружку, еще до отпуска. Олег оголодал ни на шутку. А потому, пресекая на корню Тонины попытки одеть халатик, мял и мял её груди, настраиваясь на второй заход. Отвлек его от этого упоительного занятия, нет, не девчонки, как можно было ожидать, а Владимир Петрович.

Он стоял у дверей Олеговой квартиры и молотил кулаком в дверь, приговаривая мультяшным голосом: «Олег, выходи. Выходи, подлый трус.» Надеяться на то, что Петрович уйдет, не приходилось. Олег с жалостью проводил взглядом запахнувшую халатик Тоню и стал надевать штаны.

Встретив появление Олега из двери соседней квартиры понимающей ухмылкой, мужик не упустил случая постебаться: «Я лежу, чешу ногу, начесаться не могу. Не ногу, а ногу, все равно не могу.»

Мужики забрались по ступеням на теплотрассу, которая пробегала мимо барака как раз с этой стороны, упиралась в следующий, последний перед стеной тайги, и заканчивалась. Зарывать трубы в землю в этом климате, когда зимой почва промерзает насквозь, было невозможно, поэтому их клали поверху, укутывая теплым слоем стекловаты и закрывая досками со всех сторон. Получался длинный помост, который жители использовали, как дорожку между домами, тщательно очищая зимой от снега. Дойдя до стоявших у дороги бочек, Олег и Петрович закурили. Олег поскоблил пальцем свою бочку и оторвал полоску отошедшей слоем краски. Надо бы раздобыть краски, да перекрасить до зимы, а то сгниет. И Тонину заодно.

«Мужики предложили за орехами в выходные сгонять. Поехали,» – предложил Петрович уже нормальным тоном.

«А куда?»

«Какая разница? Они знают, куда ехать. Где прошлый год брали, туда и поедем, наверное.»

«Хорошо бы. Только вот Веронику надо пристроить.»

«Невелика хитрость. Антонине орехов привезешь, она и приглядит.»

«Тогда лады. Поехали.»

***

Выехали едва рассвело.

«Солнце светит прямо в глаз, значит, едем на Кавказ.

Солнце светит прямо в попу, значит, едем мы в Европу,» – выдал Петрович очередную дурацкую прибаутку, запас которых был у него неисчерпаем, как только машина тронулась. Мужики в кирзовых сапогах и рабочих спецовках впятером расположились в кузове на припасенной куче мешков. Трясло на грунтовой таежной дороге немилосердно, так что и язык недолго было прикусить. Походное снаряжение: большая палатка, котелок, ящик с тушенкой и водкой, тяжеленный колот, топор и прочее по мелочи мотало туда-сюда, как при шторме. Закутав самое ценное – побулькивавшие пузыри общим числом два (работать ведь ехали, не отдыхать) в мешковину, принялись травить байки.

Как человек, выросший в городе, да еще в городе южном, окруженном садами, бахчами и полями, разрезанными на ровные прямоугольники оросительными каналами, тайги Олег побаивался. Все леса, что ему доводилось видеть раньше, были и не лесами вовсе, а узкими посадками вдоль дорог и между полями. Они были светлыми, просматривались насквозь и часто засажены жерделами, которых можно было набрать и наесться до отвала. Ничейные ведь. Тайга – сумрачная, темная, неприветливая его пугала. Страх был иррациональным. Казалось бы, чего тут бояться: деревья, кусты, коряги, гнилые пеньки? Деревья смыкались позади машины, бесследно поглощая дорогу, по которой они только что проехали, будто ее и не было вовсе. Олег точно знал: случись ему тут заблудиться, он ни за что сам не выберется, непременно погибнет.

Однако, вызывала тайга и другое чувство. Некое уважение к своей первобытной молчаливой мощи, даже, пожалуй, благоговение. Среди этой величественной тишины сосен и елей громкий смех и разговоры казались кощунством, будто это был музей, где посетителям полагалось сунуть ноги в безразмерные тапочки, чтобы не нарушать благолепие стуком каблуков. Переговариваться же можно было только шепотом, чтобы не нарваться на грозное шипение слегка мумифицированных смотрительниц музея.

Живя практически в тайге, Олег бывал в лесу не чаще двух раз в год: в сентябре ездил с мужиками за кедровым орехом, перед Новым годом по пояс в снегу влезал в тайгу позади бараков, чтобы срубить подходящую по размеру сосенку. Ирина находила, что сосенки куда красивее елочек: пушистее и наряднее. Все новогодние праздники деревце стояло в углу, в ведре с припасенным с осени песком, распространяло дивный аромат и быстро теряло хвою. Резкий перепад температур (из тайги в дом) на прочности хвои сказывался плохо.

После двух часов тряски по лесной дороге на черепашьей скорости прибыли на место. Шустрые белки и бурундуки рассыпались веером по сторонам от вывалившихся из машины мужиков. Забрались повыше и с любопытством уставились на чужаков оттуда. Было сухо, ноги по щиколотку утопали в прелой хвое и подгнивших прошлогодних шишках. Передвигаться здесь можно было свободно. Густые кроны деревьев создавали вечный полумрак и не давали вырасти подлеску. Год был неурожайным, как еще по дороге просветили Олега мужики. Шишки уже были зрелыми: сухими, почти не смолянистыми, насыщенного темного цвета, легко раскрывались.

Мужики разделились. Двое занялись установкой палатки и разведением костра, потому как жрать хотелось уже, а пока еще приготовится. Остальные занялись делом. Петрович и Олег срубили по молодому деревцу и, удалив ветви, приспособили стволы толщиной сантиметров по пять под колотушки. Дальше было просто – ходи себе, да поколачивай по ветвям, какие достанешь, а осыпавшуюся шишку собирай в мешки.

У старика Родионова – мужика неопределенного возраста и совершеннейшего «бича» на вид: небритого, седого, пропитого, с мутными глазами и грязными ногтями, прибор для работы был поосновательнее. Колот представлял из себя бревенчатый молоток огромного размера. Длина его рукоятки была в рост человека, а бойком служил кусок ствола диаметром сантиметров тридцать и длиной с руку. Родионов устанавливал его рядом с деревом вертикально, отводил назад и резким движением ударял по стволу. Шишки сыпались сверху, оставалось собрать. Весила эта «дура» килограммов пятьдесят, не меньше, и таскать ее на плече от дерева к дереву было той еще работенкой.

Для серьезного сбора орехов мужики в сезон сбивались в артели и уходили в тайгу на неделю, две. У таких артелей с собой были и дробилки, и сушилки, и шелушилки. И везли они из тайги орех, уже готовый к употреблению. Дилетанты, вроде Олега, которым нужно было немного: себе, да родственникам послать на родину, ограничивались такими вот вылазками на выходные.

Работали, не теряя времени попусту, пока не начало смеркаться. К тому времени сварилась крупно порезанная картошка в емком походном котле, подвешенном над огнем. Слив немного воды, в котел вывалили содержимое четырех банок тушенки зараз, подождали, пока по содержимому котла не расплылся свиной жирок, и приступили. С устатку, как водится, выпили.

«Ну, оскотинимся,» – сопроводил кратким тостом это действо Петрович. Водка, разлитая по железным кружкам, ухнула в желудок и растеклась жарким, хмельным теплом по всему телу. Горячее варево необыкновенной вкусноты уничтожалось в полном молчании, пока, насытившись, оголодавшие мужики не отвалились от костра. Теперь можно было и еще выпить: с чувством, с толком, с расстановкой, с байками и пьяным смехом.

Трепались, разумеется, о женщинах. Петрович поучал мужиков: «Знакомиться с женщинами нужно в магазине дамского белья. Представьте, заходит женщина и говорит: «Мне нужен бюстгальтер. Размер 80F. Без поролона.» И сразу понятно, с чем будешь иметь дело. И сразу к такой дамочке очередь из кавалеров выстраивается. Знакомиться. А то ведь бывает, что на вид у женщины во, а на деле сплошное недоразумение. Учитесь, пока я жив, салаги.»

Речь свою он сопровождал красноречивыми жестам. Мужики ржали, как кони, распугивая осмелевших белок и бурундуков.

«Нажрались, ведите себя прилично,» – осаживал их Петрович.

Поутру, не разводя огня, позавтракали хлебом и консервами и продолжили сбор. Олег отходил от лагеря все дальше, на нетронутые места. Но ориентируясь на звук колота, заблудиться не боялся. Спускаясь вниз по сопке, он набрел на широкий каменный уступ, обрывающийся отвесно вниз метров на десять. На обычно пологих, ровных сопках такое встречалось нечасто. Внизу, на склоне торчали все те же макушки деревьев. Далеко внизу серебрилась река. Тайга растекалась темно-зеленой лавой на сколько хватало глаз, нехотя покачиваясь на ветру. Серое небо быстро летящими облаками цеплялось за торчащие макушки самых высоких деревьев, рвалось в клочья, зализывало раны и клубилось дальше.

Олег, полюбовавшись, уже собрался было развернуться и уйти (спускаться вниз он не собирался), как вдруг глаз его отметил некую неправильность и зацепился за нее, словно за торчащий ржавый гвоздь. Внизу и правда что-то торчало, лишь чуток возвышаясь гладкой вершиной над деревьями. Нечто было конусом высотой с телеграфный столб и диаметром метра полтора или два в самом низу, гладким, округлым, того невнятного серо-коричневого цвета, что позволял ему полностью сливаться с окружающей средой.

«Что за хрень?» – промелькнуло в голове у Олега. Хотя по образованию он был инженером и к биологии не имел ни малейшего отношения, полученное в советской школе образование позволяло ему понять, что видит он нечто странное, непонятное, существовать не должное. Основательно порывшись в памяти и так и не сумев сообразить, что «это» такое, Олег пошел за мужиками. Через четверть

часа неведомую «хрень» рассматривали всем коллективом.

«Сваи, что ли?» – почесал грязной пятерней макушку Родионов.

«Да ладно, какие сваи? Откуда им тут взяться?»

«Мало ли, чего строить хотели, да передумали.»

«А ведь этот палец тут не один торчит. Глядите правее, второй пониже будет, но тоже виднеется из-за деревьев,» – заметил Кучеренко – организатор этой экспедиции. Олег знаком был с ним шапочно. Анатолий Кучеренко работал сварщиком и из-за каких-то проблем со связками, вроде бы осложнения после болезни, говорил всегда сиплым шепотом, за что и получил соответствующее прозвище «сиплый». Был от откуда-то из Белоруссии. Работал по три года без отпуска, а потом уезжал гульнуть на «большую» землю сразу на несколько месяцев с чеком на машину и полными карманами денег. Кучеренко откатывал на новой машине отпуск, шиковал где-нибудь в Ялте или в Сочи, прогуливал все до дыр в кармане, продавал машину и возвращался на БАМ. Зарабатывал он хорошо, сварщику и помимо основной работы халтура всегда найдется.

«Айда вниз, поближе посмотрим,» – хором предложили братья Савельевы, Андрюха и Серега. Были они молоды, не женаты, приехали на БАМ всего полгода назад и приходились друг другу двоюродными братьями. Они еще не утратили того юношеского азарта, что гонит на подвиги или сумасбродства (одно от другого отличить порой невозможно). На БАМ их привело вполне благоразумное желание заработать деньжат на кооперативные квартиры перед тем, как остепениться и жениться. Другого способа удрать из своей деревни Тетерино, да не прозябать потом полжизни в общаге при каком-нибудь заводе, они не нашли. Ребята были механизаторами, с машинами и тракторами на «ты». И со здешними окладами справились бы со своей задачей за пять лет.

Пальцев оказалось четыре. Рядом с самым высоким торчали еще два, ростом вполовину его. Чуть поодаль – четвертый. Тайга вокруг конусов была мертва. Гниющие стволы упавших деревьев валялись на земле. Местами торчали почерневшие остатки пней, почти рассыпавшиеся в труху. Травы и кустарников не было вовсе. Проплешина голой, мертвой земли расползалась кругами вокруг конусов, точно чернильная клякса.

«Как после низового пожара,» – со знанием дела заметил Петрович.

На словно выжженном, зачищенным от всякой растительности пятачке земли тут и там лежали какие-то разновеликие кучи тряпья, затянутые то ли плесенью, то ли паутиной. Пошурудив в одной из них палкой, Олег вытащил голый, выбеленный череп какого-то животного. Гнилые нити тянулись за ним, пока Олег не обтер находку о штаны.

«Заяц,» – уверенно постановил Родионов. – «А вон там, гляньте, рога лежат.»

Куча гнилого мусора, увенчанная рогами, оказалась лосем. Сохатый, весь подернутый плесенью, еще не совсем разложился. Тонкие белесые нити пронизывали гниющую тушу насквозь. Его мутный мертвый глаз, отчего то не выклеванный птицами, тускло поблескивал. Почему-то стало не по себе. Савельевы, порывшись палками в соседней куче, выудили лисий хвост.

«Не нравится мне тут что-то. Пошли отсюда на хер,» – предложил Петрович.

«Хрен с ними, с этими пальцами. Пусть торчат дальше,» – согласился Кучеренко.

Невпопад заторопившись, мужики покидали будто бы выжженный круг, унося на сапогах то ли плесень, то ли паутину. Под сапогами хрустели кости животных, толстым слоем устилавшие землю.

Белка сидела на высоком пне неподвижно, столбиком, сложив на груди передние лапки и устремив невидящий взгляд в сторону конусов. Только рыжевато-серый хвост чуть подрагивал.

«Эй, подруга,» – щелкнул у нее перед носом пальцами Петрович и нагнулся, заглядывая в глаза зверьку. – «Ну дела! Как замороженная!»

Олегу белка казалась скорее загипнотизированной. Надев вынутые из кармана толстые рабочие рукавицы, он осторожно взял ее в руки. Ведь может так цапнуть, что мало не покажется. Но белка никак не отреагировала. Однако в том, что она жива, сомнений не было. За нижними лапами потянулась прилипшая к когтям ниточка паутины. Так и держа бедолагу двумя руками, Олег двинулся вслед за мужиками.

Работать было уже некогда. Следовало выехать из тайги до темноты. Спешно погрузившись, тронулись домой.

Белки и бурундуки, живущие в домах, не были редкостью. В голодные, неурожайные на кедровую шишку годы и те, и другие выходили к людям, часто оказывались пойманы и посажены в клетки. Поэтому самодельную клетку для белки Олег одолжил без труда. К тому времени, как белка оказалась в ней, она уже совершенно пришла в себя: крутилась колесом, висела вниз головой, то и дело опрокидывала миску с водой, лущила шишку, грызла кусочек яблока.

Вероника была в восторге. Нарекли хвостатую плутовку Белогрудкой. Чтобы почистить клетку, зверька выпускали побегать. Она скакала по коврам, висящим на всех стенах без исключения, роняла все, что плохо стояло, и устраивала тайники в укромных уголках.

***

«Где моя помада? Ярко-красная, в серебристом флакончике?» – бесилась Женька, в который уже раз перерывая содержимое сумочки.

«Хватит верещать, прошмандовка. Поспать отцу не даешь,» – недовольно рявкнул Родионов, накрыв голову подушкой. Обратив внимания на слова отца не больше, чем на жужжащую муху, Женя продолжила поиски. Карманы плаща, ящики письменного стола, даже в сапоги, стоявшие у дверей заглянула. Вдруг выпала из сумки и туда угодила. Или под стол закатилась. Ничего. Оставался только один вариант.

«Ты взяла,» – пылая праведным гневом, накинулась она на Ксюху.

«Я не брала,» – ответила сестра, ничуть не покривив душой.

«Врешь. Ты. Больше некому,» – уверенно заявила Женька.

«Да пошла ты к черту, психопатка. Может ты её на работе оставила?» – обозлилась Оксана.

Эта мысль Женьку неожиданно отрезвила. Может и правда на работе забыла?

Пойти на свидание без ярко накрашенных губ было совершенно невозможно. Дело было в том, что Женька влюбилась. В этом не было ничего удивительного. Влюблялась она уже тысячу раз. То посильнее, то послабже. То на вечерок, то на недельку. Но этот бывший студентик был чем-то особенным. Запал в душу. А главное, Женька и понять не могла, чем он ее так зацепил. Ну симпатичный, молоденький, почти столичный. Ну и что? Мало ли их тут таких, со всех концов страны?

От Юрика Женька просто млела. И выражала свою благосклонность старым, проверенным способом – раздвигала ноги к обоюдному удовольствию. Женька была ненасытна, как паровозная топка. Стоило только Юрику слезть с нее и отдышаться, как она уже хотела продолжения банкета и тормошила его вновь. Поскольку, по единодушному общесоседскому мнению, на передок она была слаба всегда, то ничуть этому не удивлялась. Юрик ловил халявный кайф и вообще ни о чем не задумывался.

Пронесясь по дому, словно торнадо и оставив после себя погром не хуже, чем могло бы сотворить оно, Женька убежала на свиданку. Сегодня кавалер, для разнообразия, вел ее в Дом культуры на фильм. Индийский, с песнями, танцами и счастливым финалом. Пройтись под ручку с почти столичным кавалером назло всем старым сплетницам в округе задрав нос – это ли не торжество ее сугубо физического подхода к любви над духовным, то бишь платоническим.

Старик Родионов, покряхтев, сел в постели. Все равно сегодня уже не уснуть. Давно не стираное постельное бельё сбилось в комок. Воровато оглянувшись на младшую дочь, он сунул руку под подушку и зажал в кулаке серебристый тюбик. Потом тюбик перекочевал в карман штанов, замызганных, но еще прочных. Надо было пожрать, да двигать на работу. Сердце беспокойно забилось: «Как там мои сокровища?»

Родионову оставалось еще несколько лет до пенсии, последние несколько он работал ночным сторожем в разных организациях. Работка не пыльная, и весь день свободен. Главное – правильно выбрать организацию. Сейчас он сторожил в школе. Пустела она обычно часам к восьми вечера. Школьники толпой покидали ее после последнего звонка. Родионов запирал двери центрального входа, не спеша обходил владения, дергал для порядка ручки всех прочих дверей (а в школе их было много, помимо центрального входа, еще на кухне, в спортзале, в пристройке для начальных классов, в тире, где у мальчиков проходила начальная военная подготовка, и парочка запасных), потом с комфортом устраивался в отведенной ему коморке рядом со школьной раздевалкой, ставил чайник на маленькую двухкомфорочную электрическую плитку, ужинал и спокойно ложился спать.

Кому нужно лезть в школу? А если и залезут, то что тут красть? Классные журналы? Да на здоровье. Двоечники будут счастливы, а учителя другие заведут. Родионов и мешать им не собирался, намереваясь просто закрыться у себя и пересидеть. А уж потом позвонить в милицию и директрисе. В общем, работка – не бей лежачего. А главное, здесь, в своей персональной коморке Родионов хранил сокровища. Не дома же их держать, где эти две вертихвостки сразу найдут.

Страсть к стяжательству владела Родионовым давно. Тырил он все, что подворачивалось под руку, начиная с мелочи по карманам знакомых, подстаканников в поездах, пепельниц в курилках различных организаций, ручек в Сберкассе и на почте (впрочем, их воруют все, не по злому умыслу, а непроизвольно – расписался и сунул в карман).

Однако последнее время Родионов пер с размахом, и не только то, что плохо лежало. Ущерб от его покраж был невелик, а сиюминутное удовольствие – острое и пробирающее до кончиков ушей, огромно. Любитель острых ощущений умыкнул сохнущую на веревке у соседнего дома женскую кофточку – голубенькую, в цветочек, вместе с прищепками, совершенно не представляя, на кой черт она ему нужна, но получив такой драйв от покражи, какого не испытывал давно.

Потом свистнул электрический чайник из подсобки магазина, где работала Женька. Просто зашел средь бела дня, якобы дочери что-то сказать, да и прихватил. Ну это хоть вещь полезная. Стырил горшок с кактусом из школьной столовой. Выбросил колючую пакость, как только восторг сошел, единственное из ворованного. Пер и другие неожиданные предметы из самых разных мест. Руки словно чесались и никак не могли удержаться, чтобы не позаимствовать хоть какую-нибудь мелочь.

Вершиной его воровской карьеры на сегодняшний день была кража желтого эмалированного таза, стоявшего на Тонином крыльце с почищенными и замоченными грибами. Грибы Родионов выплеснул тут же, у крыльца, а сам с добычей скоренько побежал вниз по теплотрассе, пока не засекли. Рано или поздно это должно было плохо кончиться. Дочерину помаду он слямзил еще утром, когда вернулся с работы. Так, между делом. И удовольствия то почти не получил. Сунул под подушку и забыл, пока Женька шум не подняла. Коморка его в школе уже была полна этими и другими нелепыми, но милыми сердцу сокровищами. Беря в руки каждое из них, Родионов мгновенно вспоминал острые ощущения, что доставила ему покража, и в животе у него щекотало, точно в детстве на качелях.

***

Поход в кино срывался по самой неожиданной причине – заартачилась Вероника.

«Ты что, пап, я прописи только начала писать, а еще стих вон какой учить задали,» – упрямилась она.

«Так завтра сделаешь, ведь выходной,» – улещивал Олег.

«Не успею,» – решительно отрезала Вероника. – «Надо еще рисунок нарисовать на тему «Как я провела лето».

То ли отсутствие матери сказывалось, то ли такой уж она уродилась, но была Вероника не по возрасту серьезна и ответственна. В этом Олегу повезло. На дочь всегда можно было положиться. Она не забывала закрыть входную дверь на ключ, когда уходила, и непременно подергать ручку, проверяя этот факт; не ленилась разогреть суп, вместо того, чтобы пробавляться бутербродами до прихода отца с работы; всегда вовремя возвращала книжки в школьную библиотеку и еженедельно обводила ручкой время начала мультфильмов в программе телепередач, напечатанной в газете.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.