Горькое лекарство

– Инга ездила в Америку?

– Да, по программе обмена между медицинскими вузами. Было это лет… да, пожалуй, лет двадцать пять тому. Ей посчастливилось попасть в огромную частную клинику, очень дорогую и прекрасно оборудованную – нам тогда такой уровень и не снился! Вернулась Инга вдохновленная, и тогда у нее появилась идефикс: уехать жить и работать в США.

– Чего ж не уехала?

– Думаете, это так просто? Нет, найти возможность просто уехать можно, но вот работать по профессии – весьма проблематично! Вы представляете себе, сколько учатся на врача в Штатах?

– Очень долго?

– Пятнадцать-двадцать лет, если мы говорим о специалистах в конкретной медицинской области.

– Ого! – присвистнул Шеин. – А работать-то когда?

– В том-то и дело! Наш медицинский диплом в Америке не действителен, и это означало, что, даже если Инга сумеет уехать, то свою профессиональную деятельность ей придется начинать практически с нуля!

– К этому ваша ученица, как я понимаю, готова не была?

– Нет. Инга трезво смотрела на вещи: исследовав проблему, она пришла к выводу, что переезд невозможен. Но ей глубоко в душу запала та клиника с ее новейшими разработками, оборудованием и, чего уж скрывать, деньгами. Думаю, ни для кого не секрет, что врачи в Штатах – не только уважаемая, но и весьма высокооплачиваемая профессия! А в нашей стране, к сожалению…

– В частных клиниках врачи имеют возможность зарабатывать, – заметил Антон.

– Согласен, – кивнул профессор. – Но в тот момент, когда Инга посетила Америку, дела обстояли иначе. А еще она всегда отстаивала разнообразные нетрадиционные методы лечения онкологических заболеваний, так как обычно возможности врачей нашей специальности весьма ограничены…

– Простите, а что значит «нетрадиционные» методы лечения?

– Видите ли, молодой человек… вы уж извините, но, думаю, мой возраст позволяет вас так величать?

– Само собой, – согласился Антон, подумав, что в последнее время все меньше людей могут так к нему обратиться, ведь он не молодеет. Так что, пожалуй, это даже приятно.

– Так вот, – продолжал профессор, – медицина, опирающаяся на традиционную, признанную науку, предлагает три основных вида лечения онкологии: это оперативное вмешательство, лучевая терапия и химиотерапия. Многие пациенты, испробовавшие на себе все эти методы и не получившие желаемого результата, вынуждены обращаться к экспериментальной клинической медицине. Экспериментальными методами терапии мы считаем те, которые на сегодняшний день не до конца апробированы и не включены в протокол Всемирной организации здравоохранения. Они находятся на стадии клинических испытаний и требуют дальнейшего изучения.

– И что же это за методы?

– Ну, во-первых, генная терапия. Она разработана для людей, у которых можно предположить генетическую предрасположенность к развитию злокачественных опухолей, и основана на введении в опухоль генов, побуждающих раковые клетки погибать или, как минимум, препятствующих их размножению.

– И что, помогает?

– Одним помогает, другим – нет. Понимаете, все индивидуально, и не только в онкологии. Вот, к примеру, обычные лекарства – скажем, от гипертонии: кому-то помогают одни, кому-то другие. То же и с обезболивающими… Потому-то и существует столько разнообразных подходов.

– Есть и другие?

– Разумеется. Допустим, криоабляция, заключающаяся в замораживании пораженной ткани и введении ее в состояние некроза. Беда в том, что прилегающие здоровые клетки при этом тоже страдают, поэтому такой метод подходит далеко не всем. Существуют также лазеротерапия, ангиостатические препараты, направленные на препятствование образованию капилляров в опухоли. В некоторых случаях хорошо работают анаэробные бактерии, уничтожающие центр опухоли, до которого не добраться обычными способами. К последним и высокотехнологичным методам экспериментальной терапии относятся нанотерапия и таргетная терапия.

– А это что за звери?

– В организм вводится наногильза с микроскопическими частицами золота. Эта гильза способна обнаружить и уничтожить злокачественный очаг.

– Золото? Наверное, дороговато выходит!

– Противоопухолевое лечение редко бывает дешевым, особенно за границей, зато там предлагается широкий спектр различных экспериментальных программ, дающих отчаявшимся людям надежду. Впереди всех в этой области находятся Штаты, Израиль и Германия. Проблема в том, что в России практически отсутствуют подобные программы, и врачам нечего предложить пациентам, прошедшим все традиционные стадии. И каков результат? Больные обращаются к магам, волшебникам и прочим мошенникам, надеясь получить то, чего не может предоставить медицина. А потом… потом они умирают.

– А почему же у нас с этим так плохо? – спросил Антон. – В смысле, с экспериментальной медициной?

– Ну, во-первых, считается, что к ней можно прибегать лишь в том случае, когда традиционные клинические способы уже испробованы и не дали результатов. На нее решаются лишь люди с обильно метастазирующей опухолью и те, кому предписано не радикальное, а паллиативное лечение. Сами понимаете, что на этой стадии мало у кого есть шанс выздороветь, ведь обратить слишком далеко зашедший процесс вспять невозможно! Во-вторых, по мнению некоторых специалистов, эффективность экспериментального лечения злокачественных опухолей составляет примерно двадцать два процента, что считается незначительным.

– Незначительным?! – возмутился Антон, вопреки собственному желанию, захваченный рассказом специалиста. – Если из ста человек, которые все равно бы умерли, выживут двадцать два…

– Вы правы, молодой человек, – с улыбкой прервал его профессор. – Для пациентов и их родных это очень приличный результат, но вы же знаете, как медленно движется бюрократия! Российская медицина, вынужден признать, чрезвычайно неповоротлива, и для того, чтобы внедрить что-либо инновационное, приходится пройти такие круги адовы, что это мало кому по плечу! Ну, а еще давайте посмотрим на эту проблему с точки зрения тех, от кого все зависит: экспериментальная медицина отнюдь не безопасна! Она требует персонифицированного подхода, то есть лечение должно подбираться в зависимости от молекулярно-генетических особенностей конкретного пациента. Но персонифицированная медицина только-только зарождается, а значит, нет никаких гарантий, что химиотерапия, к примеру, вместо лечения не убьет пациента, малоизученная таргетная терапия не вызовет появления новых опухолей и так далее! Даже в Европе и Америке существует всего несколько крупных центров, занимающихся последними разработками в экспериментальном лечении онкологии, причем каждый из них специализируется в чем-то одном. Скажем, Мемориальный онкологический центр Слоуна-Кеттеринга проводит процедуры химической и термической абляции, а немецкий центр изучения рака при университете Гейдельберга применяет облучение тяжелыми ионами. Некоторые, как известный частный медицинский центр Топ Ихилов в Израиле, предлагают узкий спектр различных подходов – иммунотерапию, генотерапию и тому подобное. В России, надо сказать, тоже есть кое-какие экспериментальные программы, однако их слишком мало, и значимых отечественных разработок практически нет. Вы можете себе представить, что в то время, как у нас ученые работают примерно со ста пятьюдесятью лекарственными молекулами, в мире их разрабатывается более двух с половиной тысяч?! Проблема в том, что их просто-напросто не протолкнуть через «Великую Китайскую стену» отечественной бюрократии…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Читайте об этом в романе Ирины Градовой «Клиническая ложь».

2

Бильдербергский клуб, или Бильдербергская группа – неофициальная ежегодная конференция, состоящая из чуть более ста участников, являющихся самыми богатыми и влиятельными людьми мира. Сторонники теорий заговора полагают, что именно эти люди являются тайным мировым правительством.