Кувшинки в снегу

Тропа, бегущая по берегу, была чёткой, но довольно узкой, лошади двигались медленно, иногда слишком нависшие ветки приходилось обрубать. Местные жители явно ходили пешком, а лошадь была редко кому доступной роскошью. Михаил наслаждался вылазкой, ныли натруженные строительством спина и плечи, но на душе, впервые за последние месяцы, полегчало. Верно говорит народ: время и работа лечат любые раны. В воздухе разливался аромат разогретой солнцем зелени, речной бриз смешивался с густым, смолистым запахом леса, и эта смесь бодрила, прогоняла усталость и боль из измученного тела. Михаил ехал за Захаром и Никитой, прокладывающими путь и напряжённо вглядывающимися в каждый куст, как будто за каждым из них может скрываться если не ханский прихвостень, то, по крайней мере, медведь. Михаил краем уха слушал, как Захар подшучивал над Никитой, что если тот по-прежнему будет тыкать мечом в подозрительные кусты, то рано или поздно подколет какое-нибудь животное к ужину и выступит настоящим спасителем голодных дружинников, а потому советовал тыкать мечом чаще и энергичнее. Никита отмахивался от него, как от назойливой мухи, насупился, но занятие своё не прекращал. Парень был родом из южных степных земель, он и в Москве держался настороженно, а в тайге ему и вовсе опасность грезилась везде. Михаил поймал себя на мысли, что, прислушиваясь к дружеской перебранке, он снова думает о той девушке у озера. Он уже привык к тому, что мысли о ней не хотят оставлять его и что её образ время от времени встаёт перед глазами. Он так и не решился спросить ни у кого об этой незнакомке, побоялся показаться смешным и нелепым со своими рассказами о девушке с волками, а Прохор и подавно забыл в бесконечных делах о просьбе князя. Да и что он сделал бы, если бы узнал, кто она такая и где её можно найти. Что он может предложить ей? Любовь? Но он был теперь совсем не уверен, что тёмная, ледяная глыба, в которую превратилось его сердце, способна на любовь; предательство и вина, казалось, притягивают его плечи к земле, обесцвечивают мир вокруг. Брак? Но что она скажет, когда узнает, что одну жену, да к тому же беременную, он уже убил? Деньги и власть? Но какое же богатство и власть у сосланного в глушь, опального князька с дружиной из тридцати человек, который к тому же не уверен, что они вообще смогут пережить набеги и зиму? Ему нечего предложить ей, кроме себя самого!

Но вот в чём он был совершенно уверен, так это в том, что сам по себе он никому не нужен. Ни одна женщина никогда не признавалась ему в любви, их отпугивал его мрачный вид и тяжёлый взгляд, да он и сам понимал, что он отнюдь не златокудрый красавец, умеющий ухаживать и говорить красивые слова. А после того, как он убил жену, которая, в сущности, была виновата лишь в том, что не любила его, Михаилу пришлось взглянуть правде в глаза, вряд ли найдётся женщина, которая полюбит его просто так. Конечно, находились женщины, желавшие разделить с ним постель в расчёте на княжескую благодарность. Михаил дарил им золотые монеты, украшения или ткани. И только видя, как вспыхивают их глаза при виде подарка, всякий раз с горечью убеждался, что ни у одной они не вспыхнули так при виде самого князя. Вот и Мария пытается залезть в его постель, рассчитывая на его щедрость. Михаил видел, каким жадным взглядом она осматривала сундуки в его новой светлице в дружинной избе. Может, и княгиней рассчитывает стать, только ему самому всё это осточертело, и больше он не намерен повторять опыт с женитьбой, чтобы потом снова застать жену в сарае с каким-нибудь красавчиком, гуляющую от нелюбимого мужа. Нет уж, хватит, больше он подобной ошибки не совершит. Так что незачем ему искать девушку, не на что ему рассчитывать, а может, она уже чья-то жена или возлюбленная, значит, незачем и допускать какие-либо мысли и надежды. Пусть она останется просто светлым воспоминанием. Михаилом вновь овладело обычное мрачное настроение, и он начал подгонять едущих впереди Захара и Никиту.

К вечеру они доехали до Троицкого городища. Солнце опускалось за горизонт, окрашивая весь мир оттенками красного: розовой лентой струилась Колва, семь холмов, на которых стояло городище, казались алыми, а потемневшее от старости дерево ограды селения стало бордовым. Островки ухоженных полей оттеснили лес далеко от холмов, и поэтому вид городища оказался довольно величественным. Михаил долго рассматривал открывшуюся ему картину, а потом произнёс: «А неплохое место для укрепления!»

Дружинники загалдели, переговариваясь, им тоже понравилось это место, а потом поскакали вслед за князем к воротам ограды. После довольно долгих переговоров и объяснений, кто они такие и зачем пожаловали, ворота все же открыли и провели их в избу к старейшине.

Старейшина оказался седым старцем с проницательными и умными глазами. Он внимательно следил за тем, как его гости поели и начали расходиться на отведённые им для сна места. И только когда они с Михаилом остались наедине, спросил:

– Зачем вы явились на наши земли?

– Мы ведь люди подневольные, – пожал плечами Михаил, – послал Великий князь, вот и пошли.

– Ну-ну! – Старик кивнул.

– Вам ведь тоже выгодно наше присутствие, умелые и сильные воины ещё никогда не были лишними, а тут, говорят, разбойнички хана Асыки балуют?

– Так-то оно так, – вздохнул старейшина, – защита нам не помешает, только ведь у защитников свои цели могут быть, с нашими не совпадающие… – Он взглянул Михаилу в глаза. – Чего вы хотите? – раздался его прямой вопрос.

– Выжить! – так же прямо ответил Михаил.

Ответ старику явно понравился. Он улыбнулся и похлопал Михаила по плечу.

– Ну, тогда нам по пути, сынок. А разбойнички ханские нынче явятся. Они ведь бестии хитрые, вот уже два года не нападали, дают, черти, жирок нарастить да запасов подкопить, чтоб потом разом стряхнуть с нас поболее. Мы вот каждое лето за рекой сторожевых ставим, да не всегда им нас упредить удаётся, иногда смерть их быстрее настигает.

– Батя! – Михаил не знал, как подступиться к интересующей его теме. – Как ты смотришь на то, что мы здесь настоящую крепость построим?

– Потеснить старика хочешь? – старейшина хитро прищурился. – Да ладно, давно пора дела в другие руки передавать, староват я, как и городище наше, только вот с сынками моими посоветоваться надо, они на это своё мнение иметь могут. Но и они в одиночку добрую оборону организовать не смогут, слишком многих ребят мы два года назад потеряли, а новые воины ещё не наросли. Да и какие мы Московскому княжеству противники!? Мы с тобой, князь, к этому вопросу ещё вернёмся, а сейчас иди почивай, утро-то, оно вечера мудренее!

Старик тяжело поднялся, и Михаил, проводив его взглядом, тоже пошёл укладываться спать. Хитёр старик: не хочется ему власть передавать, но и открытого неповиновения не выказывает, хочет, чтобы и волки сыты, и овцы целы, Михаил хмыкнул – посмотрим, что у старика получится.

* * *

С утра княжеский отряд переправился через Колву и уже к вечеру добрался до Искорского городища. Ворота открыли сразу, их явно ждали, молва о прибытии московского наместника разнеслась быстро. Городище было крупное, больше, чем Троицкое или Покча, да и русских в селении было больше, чем коми-пермяков. Командовал всеми статный светловолосый парень, Ефим, с открытым, твёрдым взглядом голубых глаз. Михаилу он сразу понравился, чувствовалась в городище мудрая, хозяйская рука. Парень смутился под тяжёлым, непроницаемым взглядом княжеских глаз, когда его попросили представиться. Сказал, что называют его здесь воеводой, хотя воев у него всего два десятка, да и те больше обучены ножами да вилами махать, чем мечом. Отец его, старейшина, помер два года тому назад, а Ефим для такого звания молод ещё, вот и зовут воеводой. Михаил улыбнулся и ободряюще похлопал парня по плечу: «Знать, судьба тебе воеводой быть, будешь здесь теперь моим воеводой и наместником, я тебе двоих своих дружинников осправлю, будут тебя и твоих воев боевому мастерству обучать». Михаил махнул Захару, и тот быстро принёс дорожный мешок князя. Михаил запустил в мешок руку и достал оттуда меч в серебряных ножнах с бирюзой в рукоятке: «Вот, прими, Ефим, своё назначение и княжеский дар и принеси клятву верности своему князю». Глаза парня при виде меча вспыхнули такой неподдельной радостью и восторгом, что Михаил понял, что приобрёл ещё одного верного человека. Достав клинок из ножен и, полюбовавшись, как свет играет на отточенной стали, Ефим опустился на одно колено и, склонив голову, пылко поклялся своему князю в верности. Они ещё долго сидели, обсуждая положение Пермской земли и необходимость её объединения, прежде чем разошлись спать. А рано утром отряд Михаила двинулся кратчайшей дорогой назад к дому. По дороге они заметили прекрасного крупного лося и не удержались, решили загнать животное. В итоге охота и разделка лося затянулись до вечера, и они заночевали на небольшой поляне у ручья. Наутро, довольные удачным походом и охотой, дружинники споро двинулись к Покче с мешками, набитыми мясом, спеша похвастаться перед друзьями. Они уже приближались к переправе, когда Никита резко остановился и втянул ноздрями воздух. «Дым! Чувствуете?» – его голос звучал настороженно. Отряд замер, все прислушивались и принюхивались. В воздухе действительно всё отчётливей пахло дымом. «Лес горит?» – спросил Захар. Никита отрицательно покачал головой. «Нет, скорей Покча, чувствую, мясом горелым пахнуло». Дружинники вцепились в удила, готовые сорваться с места и понестись напролом к Покче, но Михаил остановил их. «Идём в обход, переправимся чуть дальше от Покчи, чтобы нас не заметили и не перестреляли во время переправы, обойдём и ударим с тыла», – приказал князь. Они свернули с тропы, ведущей к переправе, и поскакали вдоль реки напролом по чащобе. Ветки хлестали Михаила по лицу, копыта коня путались в папоротнике, хвоще и низкорослом кустарнике, и всё же, прижавшись к конской спине, он всё погонял и погонял Снежка.

Они выскочили на берег Колвы и сразу направили лошадей в воду. Река здесь была гораздо глубже, чем на переправе. Лошади уже не доставали копытами дна, плыли, высоко задрав морды с хищно раздутыми ноздрями. Они тоже чуяли запах дыма, тонкой струйкой стелившегося по реке. Вода была ещё очень холодной, впитывалась в одежду, утяжеляя всадников, спину сводило судорогой холода, Михаил облегчённо выдохнул, выбравшись на берег, и, не дожидаясь остальных, рванул к городищу. Оттуда доносились по воде звуки битвы: улюлюканье, крики, звон металла, глухие тяжёлые удары. «Выбивают ворота, гады! – подумал Михаил. – Успеть бы до того, как проломят!» Князь уже нёсся во весь опор через лес, впереди забрезжил свет, деревья кончались. Отряд подскакал к кромке леса и остановился по знаку князя. Вид открывался безрадостный: Покча местами горела, больше сотни всадников на низкорослых лошадях, круглолицых, узкоглазых, с кривыми мечами и луками в руках носились вдоль ограды, закидывая в городище горящие факелы, улюлюкая и пуская стрелы. Со стен на них лились кипяток и смола, сыпались стрелы, но лошадки нападающих оказались довольно юркими, ловко отскакивали подальше от опасных стен, а наездники умело заслонялись от стрел круглыми деревянными щитами, у некоторых обтянутыми кожей. Несколько пеших налётчиков в это самое время с разбегу ударили бревном в тяжёлые ворота, раздался характерный треск, который донёсся и до отряда Михаила. Одна створка сошла с петель, и нападающие устремились в открывшуюся брешь. Михаил подал знак отряду и рванул с места, его отряд летел прямо в тыл сгрудившимся у ворот налётчикам. Воинственный клич княжеских дружинников заставил разбойников разворачивать лошадей в их сторону. В городище, видимо, тоже ждали хлынувших в ворота налётчиков и начали теснить их обратно за ограду, где уже вовсю орудовал мечами отряд князя, внося сумятицу. Разбойникам приходилось защищаться с обеих сторон, в тесноте, мешая друг другу. Михаил сражался с яростью, казалось, всю боль и гнев, накопленные в его душе, он вкладывал сейчас в удары своего меча. Он рубил, колол, его меч с визгом рассекал воздух, отрубая руки, головы, вонзаясь в неприкрытые сталью тела, скрещивался с кривыми клинками так, что летели искры. До него доносились радостные крики дружинников, узнавших о прибытии своего князя и начавших с ещё большим воодушевлением теснить разбойников из городища. Зажатые с двух сторон налётчики ринулись отступать и на мгновение разорвали отряд Михаила. Князь оказался окружён сразу пятерыми разбойниками. Не раздумывая, Михаил всадил меч в грудь ближайшего к нему налётчика, отклонился от летящего на него кривого меча, выхватил левой рукой из голенища нож и вонзил в горло разбойника, заходящего слева. Трое оставшихся напали одновременно. Князь отразил меч одного, уклонился от другого, но третий всё же достал его, Михаил почувствовал, как меч, разрубив звенья кольчуги, входит в плечо. Он тут же дёрнул поводья, и конь, взвившись на дыбы, отбросил нападавших. Ощутив, как немеет правая рука, Михаил перебросил меч в левую и рубанул сверху крайнего нападавшего так, что его тело отлетело на несколько метров. Второго он ударил плашмя, действуя мечом как дубиной, всё-таки левой руке не хватало сноровки, приходилось работать проще, но вкладывая больше силы, последнего нападавшего просто смели дружинники, вылетевшие из ворот городища. Разбойники отступали, кидались в воду, стремясь как можно быстрей переправиться, сбежать от жалящих в спину стрел и преследующих их разъярённых дружинников. Михаил скомандовал Захару возглавить преследование, а сам направился в городище, попутно дав указание запереть понадёжнее оглушённого им разбойника. Плечо нещадно ныло, и Михаил спросил, есть ли в селе лекари. Ему ответили, что за знахаркой уже послали, скоро доставят.

«Сколько погибших и раненых?» – спросил князь у подбежавшего к нему запыхавшегося Степана. «Наших трое да деревенских семь человек погибли, а раненых много, человек шестна… – тут десятник заметил окровавленное плечо Михаила. – Семнадцать», – закончил он, сочувственно глядя на князя. Князь поморщился: «Доставят лекарку, пусть сначала займётся моими людьми, ко мне пошлёте в последнюю очередь». Князь тяжёлым взглядом оглядел разрушения. Дружинная изба, слава Богу, стояла, сгорели пара сараев с сеном, которое вспыхнуло мгновенно, и новая конюшня. Судя по запаху, скот успели вывести не весь, часть животных сгорела. «Да, Степан, распорядись, пусть, кто поздоровше, займутся воротами, к ночи они должны быть отремонтированы, кто этих чертей узкоглазых знает, может, вернутся под покровом ночи мстить». Михаил тяжело поднялся на крыльцо и прошёл в кухню дружинной избы, зачерпнул ковшом из глубокой деревянной кадки чистой родниковой воды и жадно припал к живительной влаге. На душе было муторно, вот опять трое его людей погибли из-за того, что он чего-то не учёл, не проверил, как укреплены ворота, не обучил людей как следует, последнее время был слишком занят собой и своими переживаниями. Прямо с завтрашнего дня нужно будет возобновить тренировки с дружинниками. Плечо болело всё сильней. Михаил медленно, стараясь не двигать раненой рукой, стянул через голову кольчугу, распоротая ткань белой льняной рубахи прикипела к краям рваной раны. Князь решил пока рану не трогать, нужно будет попросить кого-нибудь отрезать рукав, левой рукой действовать было не сподручно. В сапогах всё ещё хлюпала вода, раздражённо Михаил стащил их левой рукой и отбросил в угол кухни. Босиком он снова вышел на крыльцо, да так и остался стоять, ошеломлённый. По его двору шла та самая девушка, которую он видел у озера. В длинной вышитой по краю рубахе, подпоясанной толстым кожаным ремнём, с которого свисали охотничьи ножны, деревянная фляжка и множество разноцветных мешочков, с перекинутой через плечо тяжёлой русой косой и небольшой холщовой сумкой в руке. Она подошла к лежащему на дворе раненому дружиннику, присела, осматривая его рану на бедре, достала нож и ловко распорола штанину, обнажая окровавленное сечение, что-то сказала бегавшей по двору веснушчатой девчонке, та быстро принесла таз с водой и чистую тряпицу. Девушка промыла рану, дала воину что-то глотнуть из фляжки, достала из одного мешочка иглу с ниткой, ножницы и начала ловко зашивать глубокую рану, дружинник постанывал, но терпел. Завязав узелок, девушка достала из сумки туесок, черпнула оттуда какой-то мази, густо смазала рану и крепко забинтовала полоской чистой льняной ткани. Ободряюще улыбнувшись раненому, она подошла к следующему бойцу с сильным ожогом. Михаил не мог оторвать от неё глаз. Он уже давно забыл про своё ноющее плечо, забыл, зачем вышел на крыльцо. Как заворожённый, он наблюдал за её ловкими пальчиками, за тем, как меняется её лицо при взгляде на раны, сочувствие, сострадание, нежность, одобрение делали её лицо таким живым, таким искренним, что Михаил почувствовал, как сжимается что-то в его груди и заполняет душу чистая радость оттого, что он снова видит её, что вот она, рядом, живая, реальная. Девушка всё-таки почувствовала его пристальный взгляд и подняла глаза. На мгновение Михаилу показалось, что в них вспыхнула радость, но она мгновенно сменилась озабоченностью и тревогой, девушка увидела его пропитавшийся кровью рукав. Что-то наказав лежащему воину, она подхватила сумку и направилась к крыльцу. Раненые воины провожали её восхищёнными взглядами. Михаил вдруг смутился, он не знал, куда деть руки, что ей сейчас сказать. Девушка подошла к нему, поклонилась и подняла на него взгляд, её большие бирюзовые глаза оказались так близко, что Михаил совсем растерялся. «Что же вы, князь, стоите, вы же ранены, пойдёмте, присядете, я осмотрю вашу рану», – её нежный, пленительный голос наконец вывел Михаила из ступора, и, кивнув, он проследовал на кухню. Она по-хозяйски усадила его на стул, и князь вздрогнул от прикосновения её пальцев. Девушка намочила прилипший к ране рукав и аккуратно, ножом, стала его отпарывать. Пытаясь отвлечься от тёплых пальцев, аккуратно придерживавших его руку, Михаил наконец произнёс: «Кто ты? Почему я не видел тебя в деревне раньше?» Девушка улыбнулась, и в её глазах заплясали озорные искорки. «Меня зовут Лилия, мой князь, я травница и лекарь, а в деревне я редко появляюсь, только если требуется моя помощь».

– Лилия? Какое необычное имя.

– Да, матушка, очень водяные лилии, купавы, любит. Говорит, что они символ красоты, здоровья и беззаветной любви. А окрестили меня Лией, так жену ветхозаветного Иакова звали.

– Так ты ещё и христианка? Интересно! А где же ты живешь?

– Мы с матушкой живём в лесу у Волчьего камня, место довольно неприметное, но очень красивое!

– А не боитесь жить одни в лесу?

– Чего ж бояться? Лес – он добрый, не то что люди, кормит нас, поит, одевает…

– А кочевники?

– Локи и Тор обычно предупреждают об их приближении, мы прячемся, но и кочевники не нападают, кому нужна старая одинокая избушка, да с нас и взять-то нечего.

– А Локи и Тор что, твои ухажёры? – Звонкий смех девушки наполнил кухню хрустальным звоном, заставляя сердце князя биться чаще.

– Можно сказать и так, бывает, они за мной ухаживают, правда, как-то по-своему, по-волчьи.

– Так это ты своих волков так назвала? И откуда лесная жительница знает имена варяжских богов?

– Очень интересная книга попалась о викингах, я её несколько раз перечитала! Там написано, что бог грома Тор ездил на колеснице со скипетром, увенчанным цветком лилии, представляете?

– Ты умеешь читать?!! Удивление на лице князя было таким неподдельным, что невольно вызвало у Лилии новые переливы смеха.

– А, кстати, где сейчас твои волки?

– Локи и Тор не любят заходить в селение, чувствуют, что их здесь боятся и желают им зла, потому и ждут меня за оградой. Бедные, нелегко им там сейчас приходится, дружинники ваши все кусты вокруг городища прочёсывают, а мои парни пытаются не попасться им на глаза.

– Знаешь, я твоему «парню» тоже едва ли обрадовался, а уж зла точно пожелал, когда он выпрыгнул прямо передо мной у озера. – Лилия снова засмеялась.

– Ничего, Локи не в обиде, он увидел в вас достойного противника!

– Правда? – У Михаила потеплело на душе, хотя он и понимал, что глупо радоваться тому, что девушка считает его достойным противником своему волку.

– А где ты вообще взяла этих волков? – Лилия с нежностью в голосе начала рассказывать, как нашла и вы́ходила своих волчат. Михаил слушал, как журчит её голос, и чувствовал её дыхание у своей шеи, ощущал, как бережно её пальцы зашивают его рану, старательно, боясь причинить малейшую боль. Тепло девушки, её запах, запах молодой хвои и цветущего шиповника окутывал его пьянящим облаком. Несмотря на ноющее плечо, Михаил никогда ещё не чувствовал такого блаженства и такого волнения. Ему так хотелось дотронуться до неё, провести рукой по золотым волосам, почувствовать под пальцами нежную кожу лица, прижать её к себе и не отпускать больше никогда. Желание дотронуться до неё было таким сильным, что Михаилу пришлось до боли вцепиться в подлокотники стула, чтобы сдержать свой порыв.

– Князь, расслабьте, пожалуйста, руку, вы же навредите себе, я только что зашила вам рану, шов может разойтись! – И девушка ласково погладила его забинтованное плечо. Этого Михаил вынести уже не смог, он вскочил, опрокинув стул, и сердито посмотрел на Лилию.

– Ты закончила? Всё, можешь идти, тебя там наверняка ждут ещё раненые, – и, резко развернувшись, твёрдым шагом вышел из кухни. Лилия ошеломлённо и обиженно смотрела в пустой проём двери. И что она, правда, раскудахталась так над ним, как наседка над цыплёнком, начала болтать, как сорока. Надо же! И ей показалось, что ей необыкновенно хорошо рядом с этим надутым бирюком! А он даже не поблагодарил её! В самом нищем жителе этой деревни признательности больше, чем в этом заносчивом князе! Вздохнув, она собрала свою сумку и направилась к дверям. «Стой! – окрик князя заставил её обернуться. – Держи!» Что-то мелькнуло в воздухе, и Лилия рефлекторно это поймала. «Что это?» – Она раскрыла ладонь, на которой сверкала золотая монета. Она подняла на князя полные ярости и обиды глаза и произнесла: «Мне этого не нужно. – Монета снова взмыла в воздух по направлению к князю, и Михаил поневоле её перехватил. – Достаточно было просто сказать спасибо. – Князь покраснел, но так и не смог выдавить из себя ни слова. – До встречи, князь!» – Лилия поклонилась и вышла во двор. Во дворе было пусто, всех раненых уже разнесли по домам, кто-то ушёл сам. Смеркалось, и Лилия поспешила к выходу из городища. Она хотела попасть домой до темноты и потому быстро скользила по лесной тропинке. Из чащи сразу вынырнули Тор и Локи и побежали рядом, но даже лесные братья не радовали её сейчас. В душе кипели боль и обида. Ну вот что она нашла в этом грубом мужлане?! Почему позволила себя обидеть? Почему оказалась незащищённой от его грубости? Она ведь уже привыкла, что её обижают, и ведьмой её обзывали не раз, и колдуньей, и лешачьим выродком, но грубость и оскорбления проходили мимо её сознания, не трогая души, но почему-то пренебрежение именно князя резануло болью. Лилия понимала, что сама виновата в том, что впустила этого бирюка в своё сердце. Она ведь редко ошибалась в людях, и там, у озера, когда она увидела князя впервые, ей показалось, что он добрый, только душевно израненный и ощетинившийся. Видать, непростые были у него времена. Она увидела в его глазах боль и восхищение. Этот взгляд так запал ей в душу, что Лилии захотелось эту боль хоть немного умерить, утешить его, оставить в его взгляде только восхищение. Девушке показалось, что она очень понравилась ему, и при виде её волков в его лице не появилось и тени испуга, только настороженность. Лилии так хотелось взглянуть на него ещё раз, что несколько раз подходила к селению и из-за деревьев наблюдала, как идёт строительство. Она высматривала фигуру князя, видела, как он плавно ходит от одной группы к другой, так ходят только опытные воины, отдавая распоряжения, как сам берётся за топор, шкурит брёвна, лезет на стропила, как устало расправляет плечи. Она отметила, что, пожалуй, первое впечатление было правильным, она ни разу не видела, чтобы князь кричал на кого-нибудь, но и не видела, как он улыбается или смеется. Видно, крепко засела в душе князя какая-то заноза, которая мешает ему радоваться жизни, а может, он просто расстроен, что его отправили сюда от великокняжеского двора, может, он тяготится своим назначением, может, у него в Москве осталась возлюбленная или жена. Опять же, жену или невесту взял бы с собой, коли переселился вместе со всем двором. Таилась в князе какая-то загадка, которая влекла Лилию, она ловила себя на мысли, что довольно часто думает о московском наместнике, пытаясь разрешить загадку его пылающих болью глаз. Она даже пыталась представить себе, как он улыбается, как расправляется хмурая складка на лбу, а в уголках глаз появляются смешливые морщинки. Вот сегодня, увидев его на крыльце так близко, обрадовалась, как дурочка, а потом испугалась, заметив его рану. У неё даже руки подрагивали, когда зашивала оставленное тяжёлым кривым мечом глубокое сечение, сердце болело от сознания, что она тоже причиняет ему боль, а голова кружилась от его близости, ей так хотелось погладить его, что она не удержалась и провела несколько раз ладонью по напряжённому плечу. Вот и нарвалась на грубость. Что она себе возомнила? Его явно раздражала опека дремучей лесной девчонки, и он поспешил избавиться от неё, швырнув на прощание монету. У Лилии загорелись щёки. Господи, как же она так ошиблась?! Она знала, что раздражает местных жителей, почему же она решила, что московские гости будут относиться к ней по-другому. Ещё раз обозвав себя дурочкой, Лилия решила выкинуть грубого князя из головы и относиться к нему так же, как и ко всем больным.