Дневник призывателя

– Давай! Давай!

– Смотри, он не уважает нас!

Стены покрыты граффити, рядом валяются баллончики, музыка орет все громче. Того и гляди повыбегают люди из ближайших домов. Но нет, никого. Везде закрыты окна, люди тушат свет и собираются спать. Вот тебе и прогресс с его звукоизоляцией – никто не услышит, даже если тебя убьют.

Медленно двигаюсь вперед. Ноги ноют. Невидимые гири кажутся все тяжелее. Хотя все равно не смог бы далеко уйти, даже если бы чувствовал себя лучше. Травма ноги навязчиво напоминает о себе.

Я слышал, как шуршит гравий под его ногами. Он пошел за мной. Плохо дело. И темно уже. Фонари слабые, людей нет. Поскорей бы выйти на главную улицу, там в это время собачники гуляют. Люблю их, честное слово. Так-то им ни до кого нет дела, но если что всегда помогут. У них же есть пес, а это делает их самих в собственных глазах чуть ли не бессмертными. И не важно, что эта самая собака зачастую не больше диванной подушки. Главное сам факт того, что пес есть.

Еще шум, остальные двинулись за вожаком. У кого-то походка совсем не твердая. Перекидываются фразами, бросают бутылку.

– Глухой совсем? – на мое плечо опустилась тяжелая ладонь. Не успел уйти. А так хотелось…

Мне не нужен конфликт. Я просто хотел домой. Заварить чаю, съесть что-нибудь сладкое, посмотреть телевизор перед сном. Что там интересного в мире творится?

– А? Вы что-то хотели, молодой человек? – я постарался быть как можно дружелюбнее и безобиднее. Неловко поправил очки.

– Хотел, – осклабился он. Остальные обходили меня, вставая за моей спиной. Окружали, отрезая пути к отступлению. Кто так охотится?

Жутковато ощущать себя жертвой, которую того и гляди, разорвут на части. Я просто хочу домой.

Сглотнул.

– Да? Чем могу помочь?

Давайте мирно разойдемся, а? Без всяких проблем? Я пойду к себе, а вы вернетесь под родительское крылышко или пойдете гулять дальше. Время уже позднее…

– Завязывай болтать. Вытряси его уже, Джей, – вновь подала голос рыжая. До чего же мерзкий у нее голос, прокуренный донельзя. И ведь если бы не она, то возможно, меня бы и вовсе не тронули. Тут же альфа уже обязан переть вперед, как бык, увидевший красную тряпку. Его девочка требует. Ей хочется крови. И денег. Даже не знаю, что думать. Хотя если судить по одежде, чего я обычно не делаю, она самая бедная. Такой помоечный кот, прибившийся к гулящим домашним.

Но история стара, как мир. Во все времена есть лидеры, воображающие перед своей половинкой. Рыцари, готовые на любое безрассудство: подвиг, убийство, смерть. Кто-то убивает дракона, кто-то бросается в бездну, кто-то ворует кубки. И не важно, что зачастую спустя годы они и имени друг друга вспомнить не могут и не понимают, зачем все то было. Но тогда кровь кипела, кровь требовала. А может, и не она, а что-то другое. Никто не искал на это ответов, а вот воспевали сотни раз. Рыцарь, принцесса и дракон – вот она классика.

И, похоже, что я сейчас крылатая ящерица. А драконам бывает страшно?

– Что? О чем вы? – продолжил я играть недалекого. Ну же, смотрите! Брать у меня нечего. Я всего лишь старик. Всего лишь…Не таблетки же вам нужны честное слово? Там от боли в голове, для сердца, немного для желудка, и так по мелочи, чтобы не выходить лишний раз.

Я не успел закончить мысль. Меня подняли над землей и встряхнули. Почувствовал себя грелкой, схваченной небезызвестным Тузиком.

Пытаюсь дотянуться до земли. Не могу. Усох с годами? Черт, не такой же я маленький!

Вырываюсь, но куда уж там. Сопротивляюсь, а меня трясут все сильнее.

Мир дрожит, точно картинка не успевает прогрузиться из-за столь резких движений.

Желудок тут же свело, а голова закружилась. Нельзя же так со стариком. Честное слово, нельзя.

Борюсь с приступом тошноты. Думаю, если меня вырвет на этого вожака, то живым я точно не уйду. Он меня в асфальт вкатает от злости. Размажет ровным слоем по тому же гравию, так что и хоронить потом будет нечего.

Стискиваю зубы. Перед глазами все плывет и шатается. Кажется, что людей уже не шесть, а двенадцать. Подошел кто-то еще? А, нет. Это эти двоятся.

Вжух, и мир переворачивается с ног на голову. Вот зачем он так? Все же хорошо было…

Судорожно цепляюсь за своего мучителя. Не надо меня больше трясти. Пожалуйста. Мне и так плохо. Уже даже не так страшно, просто очень тяжело. Сердце колотится и колет. Оно отдает куда-то в спину, в немеющие руки. Пытаюсь говорить, но лишь прикусываю язык.

– Что-то не густо с него сыпется, – морщится Джей. – Обчистите его, – он кинул меня своей своре так, что я со всей силы приложился головой о землю. Перед глазами поплыло, но я, кажется, попытался встать, за что и получил по носу ботинком. Хотя бы не армейским, уже хорошо. Но все равно больно, аж искры из глаз посыпались. Очки слетели, и тут же раздался хруст. Кто-то на них наступил.

Они мне так нравились… Удобные, привычные. Любимые.

Почему-то именно от этого стало очень обидно. Просто до слез. И что я им сделал? Просто шел мимо. Шел домой, никого не трогал. Вот так и бывает, что оказался не в том месте и не в то время. Жалко и очки, и себя. Больше всего очки. Чем старше, тем тяжелее терять. Чем старше… Может, я и плакал, да только от очередного удара тяжелого ботинка потерял сознание. Совсем слаб стал. Совсем…

Когда я очнулся, их след уже простыл. Может, испугались? Подумали, что убили, вот и рванули куда подальше. Одно дело грабеж, издевательство, и совсем другое мокруха. За это и срок получить можно. Сейчас времена гораздо строже. Это в мою молодость откупиться было можно, а сейчас и родители не спасут. Да, и захотят ли? Хорошие дети должны таковыми быть во всем. Иначе как такими хвастаться, как гордиться?

– Мой золотую медаль получил.

– Мой свой бизнес открыл.

– А мой старика в переулке убил.

Занавес.

Вокруг меня крутился пес, поскуливал, тыкался носом и облизывал щеки. Щиплет кожу. Кажется, лицо в ссадинах. Меня били дольше, чем я думал? Неприятно. Гадко, если честно. Приоткрываю глаза. Хозяин собаки – мой сосед снизу, совсем еще мальчишка в дутой желтой куртке, пытался привести меня в чувство. Смешно сказать, я знал еще его деда. Хороший был человек. Правильный. И семья у него такая же, добрая, честная. Опять же, только дружба со мной все портит. Впрочем, к старости я немного исправился. Вроде.

Внук же полностью в Антошу пошел. Даже пса такого же завел. Где только взял настолько похожую шавку, ума не приложу. Правда мальчик явно постройнее и симпатичнее. Хотя в кого это у него, тоже не знаю. Что Антон, что Марта, оба пухловатые, немного несуразные. Дочь их, матушка парнишки, тоже в Антона пошла, только волосы светлые и глаза красивые. Может, в Мартину родню. Впрочем, кто их знает, я все же не генетик, чтобы понимать, что там и как происходит.

– Вы в порядке? – суетился парнишка. Сидел подле меня, щупал пульс, осматривал повреждения. Сумку мою, вон, собрал. Все рассыпанные лекарства, наверное. Денег, правда, уже нет – те все забрали. Я в этом уверен.

– Д-да, спасибо, – я постарался улыбнуться, что вышло с явным трудом и из рук вон плохо. Губу мне разбили. Рот тут же заполнился соленой жидкостью с привкусом железа.

Похлопал вокруг, стараясь найти очки. Но тут же вспомнил хруст. Да уж. А без них мне тяжко. Мир плывет. Размытый такой, симпатичный, как на картине особенно вдохновенного импрессиониста. Такой мир мне почему-то нравится, он кажется ненастоящим. Призрачным. Как тот покинутый город с призраками людей.

Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать, – шепчет детский голосок. Или это все ветер? Он самый. Только ветер и пустота, остальное не более чем ложь.

– Ваши очки разбиты, – грустно подтвердил мои опасения парнишка. Я же без них, как без рук. И он это тоже понимает. Эх, старость не в радость – это точно заметили. Да и кого вообще могли бы порадовать морщины, болячки и прочие дополнения к возрасту? Покажите мне этого человека, я хочу на него посмотреть.

Не показывают. Вздыхаю и поднимаюсь с помощью парнишки. Как же все же он похож на Антона. И почему-то я вижу в нем черты Верочки. Тот же открытый добрый и сопереживающий взгляд, губы, которые, кажется, вот-вот растянуться в улыбке.

Верочка… Отгоняю эти мысли прочь. Иду вместе с парнишкой к дому.

В общем, ему пришлось проводить меня до квартиры, где он помог найти запасные более слабые, чем мои привычные, очки, и обработать раны. Полил перекисью, смазал мазью, наклеил пластыри. Лекарств у меня так много, что я иногда думаю, что мог бы открыть свою собственную аптеку. Хотя сейчас время идет, развивается, вроде как обещали, что в скором времени изобретут лекарство, тормозящее старение. Но когда это будет? Да, и мне оно зачем, если я уже стар?

Морщусь. Щиплет. Все же меня не слабо так потрепали. Ссадин осталось море, а ребра ноют, словно пытаются отыграть блюз. И как у тех детей только совести хватило бить старика, тем более находящегося без сознания? Ума не приложу. Это явно не то будущее, о котором я мечтал.

Хотелось покорения космоса, колонизации Марса, летающих машин – всего того, о чем с упоением писали фантасты. Воплощения всех их придумок. Изобретения лекарства от всех болезней. Возможно, открытия параллельных миров. Или хотя бы тех парящих скейтов из старого фильма. А что в итоге?

Чуть ли не криминальная сводка. Так бы, наверное, и валялся там до утра, но парнишка вовремя подвернулся. Забавно. Всегда поражался разнице между людьми одного поколения. Глядя на одних, кажется, что этот мир уже не спасти, ради других же хочется жить. Похоже, что это закон равновесия, когда у кого-то нет души, а кому-то досталось ее с лихвой.

Впрочем, есть ли она у меня? Или разменял в молодости на тридцать серебряников?

Я разменял свои тридцать серебряников и пошел покупать себе душу. Нигде не нашел ту, что пришлась бы мне в пору. Пришлось признать, что я без нее даже лучше.

Думать об этом дальше не стал. Просто заварил чаю, чтобы угостить своего помощника. Чай у меня всегда самый лучший и настоящий, дешевый и пакетированный я просто не пью. Шавке же дал пару ломтей сыра. Ее предшественница была от него без ума. И эта далеко не ушла.

– Вы тоже знаете про сыр? – улыбнулся парнишка, аккуратно отхлебнув из фарфоровой чашки. Печенье он уминал, как его дед. А вот ценность такого напитка, как чай, явно не понимал. Хлебал, как какую-то воду.

– Грета, собака твоего деда, любила его, – пожал я плечами, пододвинув к мальцу плошку с печеньем.

Он благодарно кивнул и, прожевав, продолжил:

– Я на фотографиях ее видел. Большущая. Не знаю, дорастёт ли моя до ее размеров. Все же я так и не понял, какой та породы, – шавка, она и была. Лохматая такая, шумная, но умнющая.– И вас видел. Вы там совсем другой.

Он непроизвольно взмахнул рукой с печеньем, точно пытаясь описать кого-то более высокого, чем то, что я собой представляю сейчас. Замялся, почувствовав себя неловко. Старик напротив и парень с фотографий явно не вязались друг с другом. Лицо покрылось морщинами и коричневыми пятнами, темные волосы поседели и частично выпали, оставив лохмотья по бокам головы, синие глаза выцвели до невнятного серого. Сам ссутулился, хромаю на левую ногу. Стал сухим и корявым, как пень. Ничего общего с собой прошлым. Все разменял с этими сделками, растратил свою жизнь, а счастливым так и не стал.

– Молодой, – усмехнулся я. Если я правильно понимаю, о каких фотокарточках идет речь, то мне на них от семнадцати до тридцати. Нет. Тридцати пяти. Последняя была сделана именно в этом возрасте. Самая ценная и непонятная из всех.

Девять или восемь? Девять, или восемь… Девять!

Совместная. Да. После вроде были еще, но те уже не интересны. На них нас только двое. Иногда чуть больше. Но нет уже нас, есть просто отдельные люди, без идеи, но со своими проблемами. Похоронившими наше совместное прошлое вместе с погибшими друзьями и просто знакомыми. Посчитали, что если забыть, то можно будет стать обычными людьми. Не стали, но играли выбранные роли, как могли.

Антон еще немного что-то вспоминал, даже иногда выбирался со мной, если дело было не опасным, а Кристал – наша талантливая ведьма, совсем пропала. Очеловечилась. Выкинула свой демонический облик, а он ей безумно шел. Эти розовые волосы, фиолетовые глаза… Ведьма из нее была лучше, чем человек. Правильнее что ли? Пожалуй.

– Да, – согласно кивнул он. – Дед не очень любил говорить об этих снимках. Только ближе к старости рассказал по мелочи. Поэтому мне приходится лишь догадываться, что он из себя представлял. И чем занимался. Каким был.

– Хорошим, увлеченным, добрым, – хмыкнул я. – Многим загорался. Языки учил, в школе преподавал, гольфом вроде как занимался. Любил ходить в театр и на выставки. В оперу по выходным. Хотя, это уже скорее страсть Марты, чем его.

– Но это уже ближе к сорока. После, – нахмурился парнишка. Это все он и без меня знал. И про оперу, и про выставки. Дед любил таскать его с собой. Особенно в тот маленький зал, где висят картины Янри и Роу – наших творцов.

И правда, все это было после. Наша жизнь разделилась на до и после.

– Пожалуй, – смысл отпираться? Нормальная, в человеческом понимании, жизнь началась у нас уже после того снимка. Тогда, когда мы отдалились. Когда я осознал, насколько на самом деле одинок.

Помню, как делалось каждое фото. Люди, звери, архитектура, наша тайна. Хотя вряд ли она вошла в семейный альбом. Марта, Антошина жена, ничего не знала. Он скрывал от нее свою настоящую жизнь. Вообще, не думаю, что он ее любил. Другое дело Вера. Да-а, Верочка, прекрасная милая Верочка. Вот ей бы он отдал и руку, и сердце, и душу. Но… Не срослось.

Верочка так и осталась для него не достижимой мечтой. Девочкой из его грез. Первая любовь вообще редко увенчивается успехом, есть у нее такое свойство. Она будто создана, чтобы дарить дурман и боль. Она пьянящая горечь, свадебное платье на похоронах.

– И многие фотографии мне непонятны. Особенно подписи к ним. Они… – парнишка отчаянно подбирал слова. Смотрел то на потолок, то на собаку, будто они знали больше, чем он, и могли выступать суфлерами.

– Странные, – подсказал я. О, это он еще другие не видел. А если бы мы показали ему нашу лабораторию? Все оставленные там архивы, видеозаписи, кассеты, диски и флэшки? Хе-хе. Боюсь, что он бы поседел раньше срока. Да, пожалуй, не стоит. Пусть подольше побудет юнцом. У него есть выбор, которого нам не дали. Нормальная жизнь, светлое будущее, возможно, что счастье. Все это забавно, если честно – рассуждать о чужой судьбе, думать, что и кому больше подходит, когда сам бы, скорее всего, ничего бы и не изменил. Ну, кроме одного. Или…

Вздохнул. Сложно все это. Порой хочется начать все сначала и узнать, как бы сложилась жизнь. Встретил бы я тех же людей? Был бы счастлив, любим? Не знаю.

Но я бы не хотел, чтобы у этого мальчишки был выбор, не хотел, чтобы та наша жизнь становилась вариантом для него. Пусть лучше будет обычным человеком. Таким, каким мои друзья мечтали стать.

Тем временем собака, вымыв мне пол языком, мирно свернулась у ног парнишки. Грета тоже так делала, когда все было хорошо. Значит, можно не беспокоиться. По крайне мере пока. А там кто его знает.

Но сейчас их нет за моей спиной. Мой дом настоящая крепость. До тех пор, пока я не приглашу кого-нибудь с той стороны.

– Да, – парнишка напряженно закусил губу. Черт. Я в нем до сих пор вижу своего друга. Похоже, что скучаю. А на похороны прийти не смог. Никто из нас не пришел. А кто вообще остался? И кто теперь может сказать, что мы когда-то были неразлучны? Готовы отдать жизнь друг за друга? Я не могу. – Особенно последняя. Вы дружили ввосьмером, да? На снимке вас восемь, еще на фоне такая вывеска странная, флаг и какая-то надпись на стене. Не на русском. Мне по крайне мере, непонятная.

Надпись? Честно, уже и не помню.

Мы долго настраивали старенький фотоаппарат, колдовали над ним и уговаривали снимать нас, а не все, что ему вздумается. Кайса последняя с ним возилась. Расставила нас, установила таймер и бежала, как могла, чтобы влететь в кадр. На снимке видно, как зависли в воздухе ее волосы, как топорщится край медицинского халата. Забавная такая с копной остриженных по плечи волос и очках химика. Если я точно помню, то ее волосы наполовину выкрашены в ядрено-зеленый.

Фотоаппарат успел снять нас за секунду до общего падения. Мы долго смеялись, что-то друг другу обещали, еще раз писали телефоны и адреса. Мы собирались разъехаться по городам и странам. Роу обратно в Китай, Кристал с мужем собиралась во Францию на время медового месяца, а так может и насовсем останутся. Я тоже куда-то хотел, вроде что-то найти. Или кого-то. Черт, его знает.

– Девять, – я покачал головой, отложив чай. – Изначально нас было девять.

– А что с ним или ней случилось?

Я помрачнел. Это явно не то, что я хотел вспоминать. Парнишка все прекрасно понял и задал другой вопрос:

– Вы занимались оккультизмом? Вызывали всяких духов и демонов? И… как?

Явно ведь не верит. В чем же тогда его интерес? Просто поговорить о наших странностях?

– Любопытно.

– А светлых звать пробовали? Или на них какой-то запрет?

– Не отвечают. Бог на связь ни разу не выходил. С ним обычно общаются уже сидя в палате с мягкими стенами. Под присмотром.

Эксперименты зачастую проваливаются. Психиатры же не верят в то, что не могут доказать. Им нужно увидеть, да и то не факт, что поможет.

– А вы сами то, что думали? Зачем? И вообще… – он резко выдохнул. – Александр Михайлович, не могли бы вы мне рассказать побольше? Я хочу знать. Я должен знать! – выпалил и чуть тише добавил. – Мне так кажется.

Случайно ли мы встретились?

Задумчиво помешиваю чай. Если в нашей жизни случайности? Порой мне кажется, что все продумано кем-то на множество ходов вперед. И ему известно, как сложиться вся наша жизнь: когда мы впервые пойдем, с кем подружимся, кого полюбим, как все закончится… Каждая деталь. Даже то, какой чай я буду пить.

– Мог бы. Но не сегодня. Что-то я слишком устал, – старательно обмяк в кресле. Стар стал и немощен. Да, именно так. Стар. Теперь мне многое можно. Давно хотел уходить от вопросов и разговоров так – нет сил и все тут. И хоть в колокол бей, ничего не поможет. Старики они такие, слабые. Засыпают в креслах, заправляют за ухо карандаш, носят вставную челюсть. Хотя зубы у меня еще свои, слава там кому-нибудь.

– Обещаете?

Кивнул. Почему бы и нет? Вполне возможно, что завтра я не открою глаза.

– Тогда я буду ждать. Вы только это, живите. А то, что-то странное. Дед, когда я его спросил, тоже отложил на потом, но…

Умер. Я понял его и без слов. А это был мой план. Эхх. Ну что ж, придется выбрать другой. Тут уже вариантов много. А с моим везением я и с собственных похорон смогу сбежать. Пуф и исчез, как фокусник.

– Доживу, – холодная улыбка. Но она тут же спала. А сам ли мой друг отошел в мир иной? Или наши знакомцы помогли? Хотя… Он же гораздо раньше отказался от нашего дела. Сразу же после снимка. Да, порой ходил со мной, но там ничего такого страшного не было. Все тихо и мирно. А на снимке нас все же не восемь, а девять. Тот и тогда был с нами. Именно поэтому я еще продолжал заниматься ремеслом. Искал. Надеялся. Он раньше всегда меня находил, а теперь я должен отыскать его. Думал, ждал, хватался за каждую ниточку.

Тщетно. Ничего так и не нашел. В итоге сдался и забросил. Теперь и вспоминать как-то неприятно, будто я его бросил. Снимки и то запрятал в самую глубь. А тут вот. Напомнили.

Но все же что-то не дает мне покоя. Что-то важное. И кажется, что вот оно, близко! Нужно только протянуть руку…

– Доживу, – повторил вновь, закрывая дверь. Рано мне еще на вечный покой. Рано. Мне нужно сначала найти ответ.

Прижался лбом к двери, опустив руку на ключ. Два оборота. Щелчок. На пороге насыпал соль из висящего на ключнице красного мешочка. Мало уже осталось. Надо будет сделать еще каленой соли. Или приобрести. Хотя… Он еще делает? Давно не заглядывал в его лавку. Хмыкнул, размашисто перекрестив дверь. Что-то меняется, а что-то вечно. И дело тут вовсе не в вере, а может и именно в ней.

Прислушался. Вот парнишка спустился, открыл входную дверь, запустил пса… Он дома. С ним все хорошо. Пока не интересуешься бездной, она не глядит на тебя. А Марта не даст ему часто захаживать ко мне. Эта женщина меня не особо жалует.

Я выдохнул и вошел в комнату, в свою спальню. Оглядел кровать, зашторенное окно, стол, африканские маски, картину с пасторальным пейзажем, журавля, написанного Роу на рисовой бумаге, арбалет, статуэтки… Не комната, а филиал музея. Ну и ноутбук, да, на тумбочке. Куда же без него? Все родное, свое. Дорого и грустно.

Сел за массивный письменный стол и невольно потянулся к нижнему ящику. Тут же одернул себя. Нет-нет. Только не снова. Я же не хочу возвращаться? Я обещал. И не один раз. Сколько? Сколько я клялся, что завязал?! Охотников больше не существует. Но я? Я есть. Возможно, что только я. С того снимка уже сколько минуло? Тридцать? Сорок? Я потерялся в годах. Забыл. Для меня все было вчера. Наверное, я слишком часто расплачивался временем, будущем, счастьем и… Дорогими мне людьми. Мне нет семидесяти, а выгляжу на все сто. И это не комплимент, ох уж…

Я ведь влачу сейчас никчемное существование. Я сам все уничтожил.

На меня ехидно смотрит лисья маска. В большом стеклянном шаре застыла балерина в красном платье. Она чем-то похожа на мою милую. Только она больше любила белые вещи. Так что платье балерины мне кажется запачканным кровью. Как и мои руки.

Я не хочу возвращаться. Не хочу начинать все опять. Так что нет. Хватит, Сашенька.

Хотя все же… Да. Да, черт возьми! Я скучаю! Скучаю по делу. Скучаю по друзьям, по своим чувствам. Или просто не знаю, как жить иначе. Без той тошноты, страха и власти. Без упоения и без азарта. Без адреналина. Разве можно так жить? В сером мире. Видеть и ничего не делать, знать и уговаривать себя быть как все?

Я закусил губу и резко выдвинул ящик. Мой чемоданчик лежал нетронутым. Да и кто бы посмел? Редкие гости не ступают в мою спальню. Делать им тут нечего. Это только мое место. Только для меня. И для той, что больше никогда не придет.

Выудил чемоданчик на свет, почувствовав колоссальное возбуждение, как только мои сухие пальцы коснулись приятной мягкой кожи, тугих ремешков с металлическими зажимами и выжженных символов. Меня накрыла волна дурманящего запаха трав и крови. Так пахнет моя любимая и ненавистная работа. А еще порохом и огнем.

Расстегнул. Руки дрожат, во рту пустыня. Нервно сглотнул, отгоняя подступившую тошноту. Как же давно я не брал его в руки.

– Я имею полное право, – сказал для себя. А может для тех, что уже поджидают в тени. Их никто не звал, но они и не нуждаются в приглашении. – Полное право.

Ничто не должно оставаться безнаказанным. Так меня научили. Тот человек. Тот самый, кого я ищу.

Кажется, что за окнами стало темнее. Они подобрались ближе. Их руки уперлись в стекла.

Пробежался взглядом по разномастным ключам, кинжалу с посеребрённой кромкой, револьверу, склянкам с эликсирами, гримуару, перевязанному бечевкой… Столько всего. Моя маленькая коллекция. Остальное в лаборатории. Правда, я там давно не был. С того фото ни разу. Боялся оживлять призраков минувших дней. Не хотел быть там один. Одному все равно не так. Одному там слишком тошно.

Коснулся стопки карт таро, перевязанной бечевкой. Ручная работа – все отрисовывал Янри тонкой кистью, наносил позолоту, заполнял тушью. Развязал. С каждой карты на меня смотрит демон. Там есть почти все, кроме одного. Свою карту он у меня забрал – она ему нравилась. На ней он был прекрасным, похожим на человека. И эти его желтые очки в сочетании с дорогим костюмом… Демон, как есть.

Вообще демонами греки называли божеств, Сократ именовал совесть. Оной у меня нет.

Я встряхнулся, как пес. Приводя себя в чувства. Не спать, Александр, не спать. Не время предаваться грезам о прошлом. Это как-нибудь потом.

Из чемоданчика достал рулон черной ткани, медную пластину печати, девять свечей и мел. Остался совсем маленький кусочек. Нужно будет приобрести еще. Подумал и испугался. Но не прекратил. На ткани еще был виден след меловой звезды. На каждую свечу по лучу. Я ее обвел четкими непрерывными линиями. Заключил в круг, по нему повторил имя того, кто не ограничивался одним прозванием, и вновь замкнул. Казалось столько лет прошло, но надо же – помню все. Словно только вчера делал то же самое: чертил, шептал, расставлял, зажигал пламя.

Я особо не заботился о соблюдении ритуала. Знал, что и так придет. Всегда приходил. Но традиции не позволяют звать просто так. Что-то должно быть. Это как привычка.

Сорвал с пальца кольцо и засмеялся. Я и правда, все еще его носил. Человека нет, а я все цепляюсь за безделушку. Такую жалкую, если подумать. Простое обручальное кольцо. Оно так ни разу и не пригодилось. Все же его пара глубоко под землей, покоится вечным сном, как и моя.