Приговорён к свободе

– Да, – пожала плечами Хельга. – Я видела Августа два раза в жизни, почти всё, что знала о нём, рассказал мне ты. Но убивать его не хотела.

– Подожди, Тень – это ведь ты? Снайпер сказал, что…

– Я снайперу звонила лишь потому, что иначе этот идиотский «механизм» не запускался. И я сказала ему стрелять в крайнем случае. В самом крайнем случае. Не виновата я, что он такой непонятливый! Я говорила со знакомыми Анны, они должны были забрать деньги, часть отдать мне и вернуть Августу его дочь. И отпустить с миром, чёрт возьми, а не стрелять! Алек, пойми, я действительно не хотела его смерти! Как бы ни желала отомстить, на убийство я не способна. Ты знаешь меня лучше всех.

– Хельга, скажи, это было по-настоящему? – спросил я голосом едва ли громче шёпота. И был уверен, что она поняла, о чём я говорю. Девушка задержала на мне долгий помутнённый взгляд и долгое время молчала, словно раздумывая, прежде чем ответить:

– Я сделала всё, что должна была сделать, чтобы победить в Игре.

Не сдержавшись, я ударил кулаком по столу, засмеялся, чуть не перешагнув черту между нормальным состоянием и истерикой. Чувствовал почти что физически, что глаза мои сейчас наполнены яростью. Безумной, слепой яростью, с которой я не могу справиться.

– Забудь об этой чёртовой Игре хоть на секунду! Скажи правду, Хельга. Ты любила меня?

Хельга

– Забудь об этой чёртовой Игре хоть на секунду! Скажи правду, Хельга. Ты любила меня? – глаза Алека наполнились слезами ярости, кулаки сжались до посинения. Я всё ещё видела пистолет в его куртке и сжимала губы до крови. В голове шумело, мысли не давали мне прохода, не позволяли ни на секунду забыть, в какой я опасности. Руки дрожали, а вчерашние порезы на запястьях едва ощутимо ныли.

– Нет, – соврала я. Закрыла глаза, только бы не видеть его лица. – Знаешь, почему я назвала себя Тенью? Потому что я Тень его прошлого, которая уничтожила его в один миг, – добавила, чувствуя даже сквозь опущенные веки напряжённый взгляд.

– Я любил тебя. По-настоящему любил. Боже, Хельга, о чём ты думала? – я распахнула глаза, чтобы тут же их опустить. Просто не могла смотреть на него. Только не сейчас! – Я ненавижу тебя, – его голос больше похож на рык, так что я желаю убедиться, что именно мой Алек сказал эти слова.

Я жду, когда он прекратит притворяться и скажет, что это просто шутка. Но Алек молчит. Он просто смотрит на меня твёрдо, и мне кажется, что вот-вот не сдержится и достанет пистолет. Мои глаза меркнут, взгляд становится ледяным и безжизненным, уступая место отчаянию и боли.

– Алек…

– Я тебя ненавижу, – снова шипит он, и губы подрагивают в ярости. – И теперь сожалею, что не разглядел твою тёмную сторону.

– Забавно, – улыбаюсь нервно, рвано, словно полумёртвая. – Ведь это ты её создал.

– Я? – прохрипел Алек. – Знаешь, даже после всего, что ты натворила, я пытался верить, что в тебе есть что-то хорошее, – он достаёт телефон и набирает чей-то номер. Голос внезапно становится ледяным: – Аполлон, это Орфей.

Я смотрю на него с ужасом и мысленно прошу, чтобы он убил меня сам. Кто угодно, только не Аполлон, прошу!

– Я нашёл её. Тень мертва. Можешь не беспокоиться, – говорит он. Я хмурюсь, не понимая ничего и ожидая продолжения, но Алек выключает телефон и убирает его в карман. – Уходи.

– Почему ты не рассказал? – шепчу я, поднимаясь со стула. В голове проносятся обрывки воспоминаний: как мы гуляли в парке, как Алек смог уговорить меня прокатиться на американских горках, как смотрели вместе фильмы, смеясь так, что приходили соседи, как наперегонки поднимались по лестнице до того, как он потерял ногу, как целовались под дождём и пили обжигающие горло напитки на кухне, согреваясь. Кажется, что это было вчера, но что-то подсказывало, что больше такого не будет никогда. И это понимание раз за разом подводило меня к пропасти, сбрасывая с самой высокой точки вниз.

– Я сказал им правду. Тень мертва, – он тоже сделал шаг ко мне, возвышаясь, словно башня, глядя прямо в глаза. – Осталась только глупая Хельга, которая не смогла справиться с собой. Я пообещал себе, что буду мстить убийце Августа. Что уничтожу этого человека, кем бы он ни был. Так я успокаивал себя. Но когда увидел тебя на своей кухне… – он обречённо покачал головой. – Не смогу. В конце концов, ты оказалась величайшим оружием Большой Игры.

– Прости меня, – я больше не могу сдерживать порыв и бросаюсь к Алеку, чтобы обнять, но он одним резким движением меня останавливает.

– Нет, Хельга. Теперь ты лишь Тень моего прошлого, – говорит он, выходя из комнаты. – А насчёт остального… С этим тебе и жить, – и тихо закрывает за собой дверь, оставляя меня одну.

Слёзы нескончаемым потоком бегут по щекам, голова разрывается от боли, из груди вырываются сиплые, надрывистые вскрики и рыдания. «Не выпускай из вида ничего, следи за каждым их шагом, словом и движением. Затаись, словно змея в траве. И наблюдай», – такому учила меня сестра в детстве. И я следовала её советам: узнала об Августе всё, что могла, я нашла его болевую точку и надавила на неё, скрываясь и не нападая в открытую. Только лучше бы меня убили сразу. Лучше бы Алек застрелил меня сейчас. Лучше бы я прыгнула тогда с крыши. Или застрелилась.

Не надевая пальто, я закутываюсь в свитер, привычным движением опуская рукава до самых пальцев, и поднимаюсь по лестнице выше и выше, пока не добираюсь до крыши. Здесь ветер воет так сильно, что у меня сводит челюсть, а по всей коже бегут неприятные мурашки.

– Мертва, значит, – слышу я голос позади себя, и тут же оборачиваюсь, испугавшись до смерти. Сглатываю и едва сдерживаюсь, чтобы не опустить голову. У него есть сила и оружие. Я слаба, словно ничего не ела и не спала много дней. – Ты можешь бежать сколько угодно, но я всегда смогу поймать тебя, – Аполлон подбрасывает в ладони пистолет, рассматривая меня внимательно. – Орфей солгал, но я следую за ним с тех пор, как он уехал из города. Не думал, что Анна была насчёт тебя права. Ты действительно показала себя в конце. Но поверь, девочка, это – всего лишь начало. Тот, кто теряет возможность играть, перестаёт быть игроком, но Земля не остановится ни после смерти Августа, ни после твоей смерти. Не остановится и механизм Большой Игры, даже если ты пытаешься его сломать. А ты пытаешься, я знаю.

– Аполлон, – с другой стороны крыши появляется Орфей, тяжело дыша и хватаясь рукой за больную ногу. – Проклятье! – шепчет он едва слышно. Они стоят по обе стороны от меня – с пистолетами в руках и мрачной решимостью во взгляде.

– Разве ты сам не жаждал отомстить убийце Августа? – насмешливо спрашивает Аполлон.

– Только не Хельге, – Алек качает головой и подходит ближе ко мне. – Оставь её в покое.

– Она обретёт вечный покой, – он поднимает пистолет и направляет его на меня, но Орфей загораживает моё тело собой. Я не успеваю выдавить из себя даже звука, хоть какого-то протеста, как Алек поднимает оружие и стреляет – решительно, уверенно, будто только этого и ждал всю жизнь.

Сам он уклоняется от выстрела с большим трудом, а я падаю вместе с ним и не двигаюсь несколько минут, справляясь со слезами.

Аполлон лежит на холодной крыше, а я сквозь шум ветра пытаюсь услышать его дыхание. Алек поднимается, подходит к парню и касается запястья. Через пару секунд с облегчением выдыхает и выносит вердикт: «Мёртв». Говорит это так спокойно, словно не читал мне мораль об убийствах полчаса назад.

Мы спускаемся с крыши, держась за руки, закрываем за собой люк, бежим вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Алек постоянно запинается, то и дело выпускает мою ладонь, сжимая больную ногу, но даже не думает останавливаться.

Когда оказываемся на улице, Алек отдаёт мне свою куртку и шапку и тянет в автобус, садится так близко, что я только и думаю, как бы сдержаться и не разрыдаться снова. Оттуда мы несёмся на вокзал, к кассе и на перрон. Я даже не слушала, сколько он билетов покупает и куда, только следовала за парнем молча, словно тень. Когда он слышит гудок и находит глазами вдалеке поезд, протягивает мне билет, глядя в глаза так серьёзно, что у меня не возникает желания противиться.

– Хельга, уезжай отсюда как можно дальше, прошу. В телефонной книжке найди номер Вэлтома и попроси у него новые документы. Скажи, что ты от меня. После этого возьми билет на самолёт и улетай – в другую страну, на другой материк, плевать. Только как можно дальше отсюда, – шепчет он горячо и взволнованно, протягивая мне сумку, где точно есть деньги, как подсказывает мне чутьё. Судя по весу, хватит их на всё, что Орфей перечислил. У меня на счету были и свои, но сейчас не было сил возражать. И не хотелось снова напоминать себе о том, откуда появились эти деньги. Орфею, как мне кажется, тоже не хочется этого слышать.

– А ты? – из глаз снова бегут слёзы, а голос сорвался, хотя я даже не кричала. Куртка Алека такая тёплая и знакомая… Неужели та самая, которая была на нём, когда мы встретились впервые?

– Я лишь хочу спасти тебя, – отвечает он, а мне кажется, что это значит «я не простил тебя».

– Спасибо, Алек. Прощай, – я не решаюсь коснуться его даже кончиками пальцев, но крепче сжимаю куртку, чтобы она не скатилась с плеч, и поправляю шапку. Медленно поднимаюсь в вагон, нахожу своё место с большим трудом, потому что в голове только пустота и боль.

Когда поезд, покачнувшись, срывается с места, я смотрю в последний раз в окно и нахожу в толпе парня без шапки и куртки. Осторожно снимаю их с себя и прижимаю к груди, прикладывая ладонь к холодному стеклу. Мне кажется, что Алек кивает головой – хотя, может, действительно только кажется.

Я хотела спасти его от себя, спровоцировать, когда говорила, что не люблю. И даже если бы сейчас была возможность вернуться в прошлое, я ответила бы то же самое. Моя боль не должна становиться его болью. Пусть думает, что это всё было игрой. Так будет лучше.

Это я совершила ошибку. Величайшую ошибку в своей жизни, о которой буду вспоминать с тоской и болью до самой смерти. И я не уверена, что долго проживу, хотя теперь, когда Алек стольким пожертвовал ради меня, просто так погибнуть не имею права. Придётся выживать, только бы не делать его усилия напрасными. Как он верно сказал…

С этим мне и жить.

Орфей

Знали бы вы, как это больно – разочаровываться в людях, которых ты ценил больше всего на свете. Понимать, что хочешь простить и продолжать любить, но не можешь. Просто не получается заставить себя сказать, что простил давно, обнять, как раньше, будто ничего не произошло. Будто всё теперь хорошо.

Не получается. Не может всё быть так просто, чёрт возьми!

Самую сильную боль причиняет не враг, а тот, кто обещал всегда быть рядом.

Открывая дверь в свою квартиру, я ожидал увидеть кого угодно. Анну, которая выжила в пожаре, Чарли, отца Августа… Да даже самого Августа я ожидал увидеть больше, чем Хельгу! Я ждал, что она станет отрицать свою причастность к убийству, скажет, что просто осталась у меня на ночь, извинится и попросит помощи. Но то, что я услышал, изменило меня навсегда.

– Хельга, скажи правду. Ты любила меня?

– Нет.

Я ещё несколько секунд вглядывался в её глаза, ждал, что она вот-вот засмеётся и скажет, что это шутка: всё, что она сказала – ложь, но девушка молчала. Это было первое страшное событие в эту ночь. Но было ещё второе.

Я снова убил человека. Снова ради Хельги. Конечно, хорошим человеком его назвать сложно – преступник чистой воды, вор в законе, криминальный король города, убийца… Но если бы он не угрожал Хельге, я никогда в жизни не стал бы в него стрелять. Потому что таким образом обрекал себя на гибель. Если кто-то узнает, что это я, разумеется. Поэтому сейчас главное – залечь на дно. Забыть обо всех этих событиях, забыть о Хельге, забрать сестру и вернуться в родную квартиру, в детективное агентство, назначив перед этим директора в отеле, чтобы не приезжать сюда постоянно.

Когда-то я хотел с утра до вечера покорять этот мир и восстанавливать справедливость. Возвращаться домой с закатом, узнавать наше окно среди других даже издалека и видеть там силуэты Хельги и Герды. Открывать дверь и чувствовать аромат кофе, улыбаться этой затаившейся тишине. Хотел снова почувствовать тепло тех объятий, от которых мы никогда не уставали.

Прости. Это всё, что я могу сказать тебе теперь, глядя на отходящий от станции поезд. Всё, что ты можешь сказать мне, оставаясь в прошлом. Может, ты этого не хотела, но иначе нельзя. Прости… Но вместо того, чтобы сказать это слово, так сильно сдавившее грудь, я с невероятным усилием достаю из кармана рубашки паспорт, снимаю с него обложку и смотрю на фотографию – наше общее воспоминание. На ней мы такие счастливые… Почему мы не могли быть такими всегда? Любимыми и беззаботными, как можно дольше. Сейчас ты непозволительно далеко, но душа моя всё ещё тянется к твоей.

Прости. Прошлое должно оставаться позади. Особенно – такое прошлое, как ты.

***

– Привет! – на пороге меня с сияющей улыбкой встретила Ева. Свет включён только на кухне – кажется, Аврора с Гердой спят на втором этаже. – Проходи.

Я устало опустился на стул, тяжело вздохнув. За окном всё ещё царила глубокая ночь, деревья и дома вокруг были всего лишь силуэтами. Мороз неприветливо касался кожи, снег хрустел под ногами, но я всё же сумел добраться до уютного домика Райанов с вокзала, чувствуя, что руки совсем озябли, а на ресницах появился иней.

– Алек, ты…

– Пожалуйста, не называй меня так больше. Никогда, – перебил я её тихо. Ева взволнованно взглянула на меня, но спрашивать об этом не стала. Вместо этого задала другой, не менее страшный вопрос:

– Ты раскрыл дело?

– Да.

– Кто это был? – Ева, не выпуская из рук чашки, любопытно рассматривает меня, будто пытаясь найти ответ в глазах.

– Старшая дочь Аида. Не волнуйся, теперь всё позади. Она получила по заслугам, – хотелось бы и самому верить в это… Но Ева, кажется, поверила. Или ей просто было всё равно.

– Ты ведь пока не уезжаешь? – спрашивает она через несколько минут.

– Честно говоря, не хочется. По крайней мере, в ближайшие несколько дней, – признался я с тоской.

– Можете пока оставаться здесь, мы переезжаем только через три недели. Знаешь, родители Августа решили поселиться недалеко от Питера. А наш с Авророй дом в соседнем городе, так что вы сможете приезжать в гости. Хорошо, что мы все будем рядом! – она искренне улыбается, светясь, словно луч солнца. Так что и я впервые за долгое время смеюсь.

– Да, – соглашаюсь я. – Это замечательно.

Поверьте мне, я всё понимал, всё осознавал – от причин до последствий, но тогда обстоятельства были сильнее. Обстоятельства и люди.

Бессилие ранит куда сильнее собственного поражения. Проигрывая в одиночку, ты знаешь, что отвечаешь лишь за свою судьбу. Но принимая ответственность за чужие жизни, привязываясь к кому-то, понимая на собственном примере, что такое любовь и ненависть, ты чувствуешь, что должен постоять не только за себя.

Понимаешь, чувствуешь, но ничего не можешь сделать. Терпишь поражение по всем статьям. И это самое страшное.

Я допустил это не один раз, но больше такого не повторится. Отныне я смогу постоять за тех, кто мне дорог.

Август однажды сказал мне: «Навсегда ничего не бывает».

– Да, не бывает, – ответил я. – Камень становится пылью. Звёзды гаснут в небе. Даже уран распадается за миллионы лет. И мы тоже… когда-нибудь. Но знаешь, это может продлиться очень долго. Десятки лет. А может, всю нашу жизнь.

Знаю, это тоже не навсегда.

Но я хочу, чтобы моя жизнь и жизнь моих родных была счастливой. Это куда важнее, чем вечность.

Эпилог

Орфей

Восемь лет спустя

– Алекс, я возьму это дело, ладно? – Герда подходит ко мне с папкой в руках, и я киваю, почти не глядя. – Кстати, Аврора пригласила нас на обед. Питер с семьёй тоже будет. Поедем послезавтра? Я уже попросила Вильяма, чтобы он остался в агентстве.

– Поедем, конечно, – ответил я с радостной улыбкой. – Ты идёшь домой?

– Иди без меня, я задержусь, – она как-то хитро улыбается, и я, подмигнув, выхожу на улицу. Свежий летний воздух ударяет в лицо, солнце медленно опускается за здания, вдалеке шумит река, повсюду толпы людей. Вечер пятницы – лучшее время, чтобы прогуляться по улицам родного города. А через несколько минут мне звонит Флёр.

– Извини, телефон в комнате, двойняшки спят, – весело говорит Питер вместо приветствия. – Ты как? Герда уже сказала про ужин в воскресенье?

– Сказала. Вы будете?

– Да, Флёр тоже едет. Двойняшки уже подросли, можем их взять с собой. Родители приедут. И знаешь, что ещё? Нарцисса приезжает!

– Нарцисса? – поразился я. Вот кого-кого, а её точно не ожидал встретить. В последний раз видел девушку года четыре назад, не меньше!

– Да, она приедет с мужем. По крайней мере, так сказала мне Ева.

– У Циссы есть муж? – кажется, этим вечером Питер не перестанет меня удивлять. Он спрашивает:

– Ральфа помнишь? – я фыркаю и смеюсь. – Вот-вот. Так что приезжай обязательно, не пропусти зрелище. Нарцисса в одном доме с нашими двойняшками, великой и неповторимой Авророй и твоей неукротимой Гердой, когда рядом море.

– Полагаю, будет весело, – усмехаюсь я.

– Уверен в этом. До встречи.

– До встречи, – и я убираю телефон в карман, чувствуя, как поднимается настроение. Сквозь светлую рощу добираюсь до дома, тороплюсь, чтобы не попасть под дождь. У подъезда, пытаясь открыть дверь, стоит девушка с каштановыми волосами до плеч, в которых проглядывает седина.

– Молодой человек, вы не подскажете… – начинает она, когда видит меня, и тут же замирает. Переводит взгляд на мой протез и снова смотрит в глаза. А я не могу произнести ни слова. Мимо проходят люди, ругаясь на нас за то, что стоим прямо у дверей, через пару минут должны включиться фонари, а на розоватом небе собрались чёрные тучи и вот-вот начнётся дождь.

– Алек? – она шепчет моё имя как раз в тот момент, когда эхом отзывается гром, а в небе появляется первая молния. Девушка бросается ко мне так стремительно, что я не успеваю ничего предпринять. Обнимает крепко, и я едва не падаю на землю, слышу её всхлипы и боюсь, что из глаз сейчас вырвутся горькие слёзы. Она стоит так несколько минут, перебирает руками мои волосы, шепчет что-то неразборчиво, и я могу понять только слово «прости», которое она произносит несколько раз.

На её запястьях порезов больше нет, но под глазами – тёмные круги, а кожа бледная, словно сейчас не лето, а ледяная морозная зима без солнца. Когда я отстраняюсь, девушка ждёт хотя бы одного моего слова, и кажется, что даже не дышит.

Она говорила мне: «Люблю тебя» при каждой нашей встрече. Кричала это, стоя посреди улицы, и приветливо размахивала рукой, пугая птиц. Шептала, подкрадываясь со спины. Она вручала мне чашку с горячим чаем в самые тяжёлые и дождливые дни. Она любила бросаться снежками, временами резвилась, как маленький ребёнок, временами становилась такой серьёзной, что меня в дрожь бросало.

Я обнимал её крепко и носил на руках в прямом и переносном смысле. Доверял больше, чем себе, готов был дарить цветы хоть каждое утро, спускаясь по ночам в цветочную лавку, но она их не любила. Зато приносила домой птиц со сломанными крыльями и отпускала на волю, излечив – добро в ней определённо победило бы любое зло.

Я мог сотни тысяч раз повторять себе, что легко пережил её уход, но это не так. Не легко. И не пережил. Всё время ждал, что она вернётся и не любил больше никого так сильно, как Хельгу. Даже спустя много лет.

Я знаю, что сейчас не смогу сказать всё это ей, но так боюсь потерять, что лихорадочно подбираю слова, только бы не оттолкнуть… И глядя в бездонные тёмные глаза, наполненные надеждой, я ещё раз убеждаюсь в том, что был прав. Она солгала.

На самом деле она любит меня. И мир вокруг – тоже.

Я произношу только мысленно, про себя: «Я тоже тебя люблю, родная», словно читаю её мысли.

Хельга, я обязательно скажу тебе это вслух, слышишь? Обещаю. Только подожди немного. Мне нужно собраться с мыслями.

– Восемь лет прошло, – произношу твёрдо, но на лице блуждает загадочная улыбка. Девушка кивает боязливо и только собирается что-то сказать, как я её перебиваю: – Сейчас начнётся дождь. Пойдём пить чай?