Сказка Звездного бульвара. Севастопольские сны

Учтите, инструкции не могут вместить всего, да и некогда их писать. Действуйте по совести, но твёрдо. Нами составлены графики завоза продуктов. Основная масса – по предприятиям и организациям. Сразу скажу, запас продуктов таков, что его невозможно съесть за оставшееся время. Хватит многократно на всех. Телевидение и радио, электро- и теплоснабжение, транспорт и связь, водопровод и канализация, прочее коммунальное хозяйство, танцплощадки, театры, кино, кафе, рестораны и многое другое по списку должны функционировать. За этот короткий срок мы должны сделать для людей больше, чем всегда. Мне трудно подобрать слова, но наш человеческий долг как руководителей – насытить, обогатить духовно, прежде всего, а также обеспечить материально жизнь людей в этот трагический период, раз мы не можем их спасти. Перед наступлением катастрофы будет задействована система гражданской обороны.

– Это ещё зачем? Всё равно всем – конец, – раздался чей-то голос.

– А кто из вас нам скажет, что сможет спокойно созерцать, как умирает раненый ребёнок, даже если все погибнем через час?

В зале воцарилось гробовое молчание.

– Ещё раз напоминаю, системы и объекты гражданской обороны должны быть приведены в надлежащее состояние. Есть вопросы?

Вопросы посыпались градом. Сан Саныч обратил внимание, что на совещании присутствуют и священнослужители, молча с величавым достоинством сидящие в отдалении.

Думалось о чём-то прошлом и “вечных” ценностях. Неожиданно воцарившаяся тишина заставила его спуститься “с неба на землю” и прислушаться. Видимо, был задан какой-то вопрос, интересующий всех, и Представитель Президента обдумывал ответ:

– …Да, по поступившим сведениям, произошло несколько опасных инцидентов с применением вооружённой силы. Так нашим морякам пришлось вступиться за мирное население на Кипре. Дело дошло до применения ракет и авиации. Есть жертвы. Ряд кровавых стычек произошли на Ближнем Востоке и в Африке на религиозной почве. В Штатах и Европе отмечаются крупные оргии, хулиганские погромы и масса мелких драк с применением оружия. У нас, благодаря своевременно принятым мерам, ситуация находится под полным контролем властей. Но прошу не обольщаться – главное ещё впереди. На этом всё. Кто из руководителей не получил личное оружие, получите в комнате двести один.

При выходе из зала каждому вручили пачку последних документов. В двести первой комнате Сан Саныч и заместитель получили под расписку по пистолету с двумя обоймами.

Пока ехали в обсерваторию, заместитель вслух читал документы. Как много нужно было сделать! Раньше Сан Санычу казалось, что всё это делается как-то само собой. Теперь же ему приоткрылась эта бездна кропотливой повседневной организаторской работы, сравнимая с бездной космической. Сейчас, когда деньги перестали играть какую-либо роль, всё встало на свои места, как было некогда раньше – ближе к естественным потребностям людей. Простая и ясная целесообразность. Что это, военный коммунизм или тот самый “недоразвитый” социализм, которые помогали побеждать в войнах и разрухе? Или, может, чрезвычайка везде имеет одну суть, только в разных странах разные институты берутся за эту работу: где – армия, где – парторганы, где – церковь? Что лучше, что сильнее, что эффективнее – штык, идея или вера? А где наука, знание, где естество природы?

Обсерваторию они не узнали. Грузовики с продуктами превратили её в праздничный базар. Фрукты, консервы, коробки конфет, копчёная колбаса, растворимый кофе и куча всякой другой снеди, включая маленькие бутылочки коллекционных вин.

– Ваша обсерватория теперь – стратегический объект. Обслуживается по высшему классу. По списку идёт третьим номером после аппарата Представителя Президента и правительства, – хвастал экспедитор.

Хозяйственные женщины разбирали фасованных кур и мясо. Тару нужно было вернуть с грузовиком, поэтому работники во главе с членкором раскладывали на полу Солнечную систему из банок и бутылок. Вот это – пояс астероидов из мелких консервов. Здесь – группа астероидов “троянцы” из тушёнки, идущие по орбите Юпитера в резонансной точке, напротив них – “греки” – коллекционный рислинг. А это – сам Юпитер – здоровенная банка маринованных овощей. Анастасия превратилась в огромный ананас, несущийся к Земле – круглой копчёной ветчине в верёвочках.

– А вот и телескоп Сан Саныча! – воскликнул Женька, доставая из ящика бутылку крымского “Чёрного доктора”. – Ну, уважаемые дамы и мужики, объявляется праздничный пир по случаю конца света, этого замечательного открытия, которое наша доблестная обсерватория подарила миру, и которое распахивает перед благодарным человечеством новые горизонты того света!

Никто, кроме дежурных у приборов, сегодня уж больше не работал. В одном из помещений сдвинули столы, застелив их по давней традиции распечатками. Через полчаса стол был накрыт.

Когда вошли Сан Саныч с замами, просто всплеснули руками:

– Ну, друзья, это – действительно конец света!

Стол ломился от яств и был сервирован в лучших традициях академической науки.

Включили радио. Теперь всё чаще передавали торжественные симфонии. Под величественно-трогательную музыку Свиридова расселись.

Пока раскладывали всякую всячину, Сан Саныч лихорадочно соображал, что бы такое сказать, подходящее моменту и, в то же время, достойное руководителя. Вид у него был, видимо, просящий слова – сосредоточенный взгляд, зажатый в руке стаканчик с вином. Все замолкли и смотрели на него.

Он встал. Рот начал говорить сам:

– Друзья!..Вся наша жизнь вспоминается по ярким эпизодам. У кого их было больше – тот больше и жил. Нужно уметь эти эпизоды замечать, стремиться их создавать. И дни растянутся в годы, а последние мгновения – в вечность! Конец близок, но он ещё так бесконечно далёк! Я чувствую, что главное в нашей жизни ещё впереди. Все люди смертны. Всё превратится во прах. Что останется после? Только материализованное знание – информационный след. Для кого? – Для других людей, других разумных существ, для самовоссоздающейся Природы. Очагов живой природы и даже разумных существ наверняка много в окружающей Вселенной. Мы запускаем во все стороны искусственные маяки с квинтэссенцией человеческих знаний и замороженными клетками, несущими генокод всего живого на Земле. Чрезвычайные усилия прилагает человечество, отправляя к Марсу отряд кораблей с женщинами на борту, чтобы попытаться зачать там новую, чистую и добрую космическую цивилизацию. Многие месяцы и даже годы они пробудут в опасном космосе и, если увидят, что на Земле возможно возобновление жизни, вернут на неё жизнь. Как низко мы ценили эту жизнь, эту величайшую ценность во Вселенной! Как мало мы сделали для её сохранения, считая даже вполне допустимым отнимать её у других. Как мало мы делали друг другу добрых дел и говорили хороших слов, не украшая эту жизнь цветами любви! Мы – зрелая цивилизация, впавшая в беспечное и наивное, чванливое и капризное самоубийственное детство. Поэтому мы умираем. Но если мы сейчас очнёмся, соединим свои силы, сконцентрируем разум, сольём свои души в единый порыв, мы сможем, мы успеем спасти Жизнь. Она вечна, но её вечность – в наших руках!

Воцарилась тишина. Каждый думал о вечности и силе жизни, этой самой большой тайны, изошедшей из далёких глубин прошлого и наверняка прошествующей в будущее.

Молча встали. Осушили бокалы. За еду взялись не сразу.

На нужный лад всех настроил, как всегда, Женька:

– Вот это колбаса! Если в каждый конец света будут так кормить, я согласен переживать его ежеполучечно!

– В раю, наверное, колбаса вкуснее, – вставил кто-то.

– Там её вовсе нет. Там только сад, в крайнем случае, огород. Животных там не едят. Вегетарианство! Колбаса только на этом свете, – отпарировал Женька.

– Надо будет прихватить килограммчик.

– А ты уверен, что тебя с колбасой – именно в рай, а не в ад? Вообще, рекомендую брать только спирт. За спирт всё и везде можно достать, – подхватил руководитель эксплуатационников на ВЦ, – я вот тут запросто настоящие французские “Клима” за спирт выменял.

– И что, выпил?

– Не… на второй машине, где одни девчонки работают, стал контакты протирать.

– Девчата! – обратился Женька к девушкам со второй машины. – И как ваши контакты?

Те прыснули, а одна, самая бойкая:

– Под высоким напряжением!

Все постепенно оживились. Помещение наполнилось естественными для такого мероприятия гвалтом и прочими звуками, олицетворяющими жизнь в одном из её приятных проявлений.

Следующий тост провозгласил членкор:

– Предлагаю выпить за нашу науку, которая хоть и не прибавила нам богатств, зато подарила эти сладостные мгновения встретить время “Ч” заблаговременно, с открытыми глазами, полной информацией и наполненными бокалами, а то бы так и подохли в темноте, как букашки, раздавленные ногтём. Жаль только, ещё бы чуть-чуть усилий – и наука научила бы нас летать как мух, чтобы, выпорхнув из-под занесённой длани, сесть обидчику на нос! Да здравствует наука!

Выпили. Слово взяла бойкая секретарша Зоя, раскрасневшаяся от вина и волненья:

– А я считаю, небеса не зря посылают нам ангела смерти, потому что мы действительно не ценим жизнь, разбазариваем её по-пустому, а то и вовсе употребляем для зла. Так уж и получается: что имеем – не храним, потеряем – плачем! Давайте хоть в эти дни поживём так, чтобы прийти к черте очищенными и удовлетворёнными. Я вас всех люблю, дорогие мои! – слёзы невольно потекли у неё из глаз.

Все с нею чокнулись, а бывший директор поцеловал.

Притащили профсоюзный магнитофон. Грянула музыка, олицетворяющая пение души в кузнечно-прессовом цехе. Молодые практиканты сорвались с мест и показали, что происходит в невесомости, когда корабль со всех сторон бомбардируется крупными астероидами. Когда магнитофон заработал словно электрический разрядник, к парням присоединились девчата со второй машины. Неведомо, что испытывала женская половина собрания, но другая половина действительно подверглась воздействию электричества высокого напряжения.

Народ разбился на небольшие оживлённые кружки. Спорили, доказывали, произносили тосты за здравие и за упокой, как всегда, много говорили о работе, танцевали, целовались, затем пили кофе с пирожными и конфетами, курили, рассказывали свежие анекдоты про комету и космические прикольчики Василия Ивановича с Петькой, учёного чукчи и Рабиновича с Сарой.

Под общий шум Сан Саныч ухитрился незаметно улизнуть, прихватив увесистый пакет с деликатесами. Миновав молоденького солдатика, стоявшего на часах и мечтательно вслушивавшегося в доносившийся гомон, он очутился в своём уютном “Москвичонке”. Пушка была на месте.

Поехал в больницу. Вечерело. Темнота давала ему относительную безопасность – седока не разглядеть. Доехал спокойно, если не считать, что среди нескольких военных патрулей попался один гражданский. Красные повязки людей с автоматами были плохо видны в темноте. Сердце было не на месте.

Мотоциклисты у больницы были на посту. На их рукавах уже красовались повязки, а за спинами поблёскивали воронёной сталью новенькие “Калаши”. Поделившись с ними снедью, Сан Саныч выслушал доклад, что всё в порядке, Анастасия уже пыталась встать и подошла к окну, но сёстры её поймали и уложили.

В больнице его сразу узнали, дали халат, провели в палату. Ася в палате лежала одна. Рядом стояла присоединённая капельница. Сестра, перехватив трубку, вынула иглу из вены, наклеила на ранку ватку с пластырем.

Встав перед койкой на колени и нежно сжав руку любимой, он не мог оторваться от её искрящихся радостных глаз. Молча прижал её руку к своим губам.

Нежно погладив его взглядом и на мгновенье закрыв влажные глаза, она улыбнулась и сказала:

– Здравствуй, муж… Вот меня подзаправили из бензоколонки, можно ехать дальше.

Было видно, что ей больно. Он ничего не говорил, только взглядом отдавал ей весь порыв своего сердца, всю свою силу.

– Я уже поправляюсь… из тюрьмы сбежал один тип, который раньше домогался меня. Это он приходил и пытался сделать мне плохо, а потом пырнул ножом. Его спугнула толпа. Он обещал нас убить. Он очень гнусный тип.

– Я знаю, это – Шимпанзе. Его ищет милиция, а поймает – церемониться не будет.

– Он хитёр и коварен, знает местность – вырос тут.

– Не бойся, родная. Я хорошо вооружён и меня охраняют солдаты. Я и тебе кое-что привёз, хотя тебя постоянно охраняют твои ребята с автоматами.

Он вывалил на стол пакет со съестным. Ася мечтательно посопела носиком:

– Мне это пока всё нельзя. Положи в тумбочку.

– А вот кое-что посущественней, – интригующе произнёс он, медленно доставая пистолет, – спрячь где-нибудь под рукой. Это тебе – на всякий случай.

– Настоящий?

– Настоящий. Вот запасная обойма.

– Взведи мне затвор, а то плечами ещё двигать больно.

Передёрнув затвор и осторожно сняв ударник с взвода, он не поставил пистолет на предохранитель, зная, что люди, особенно женщины, в критической ситуации забывают его снять, теряя драгоценные секунды, а то и жизнь. Защита от непроизвольного выстрела и первый боевой выстрел гарантировались теперь тугим самовзводом ударника при первом нажатии спускового крючка.

– Умеешь пользоваться?

– Приходилось…

Она несколько раз ловко выхватила пистолет из-под одеяла и прицелилась в окно:

– Кх, кх, кх!

– Ты меня постоянно восхищаешь! – воскликнул Сан Саныч.

– Я шучу. Но обращаться могу. Спасибо тебе за всё. Если б не ты…

– Если б ты знала, милая моя Асенька, как я тебя люблю!

– Если б я знала, наверное, умерла б от счастья! Расскажи, расскажи, как ты меня любишь.

Он понял, что попался в хитрый её капканчик, и расплылся в нежной улыбке, ловя её взгляд:

– Я люблю тебя как первый цветочек весной, я люблю тебя как спелую вишенку летом, я люблю тебя как сладкое яблочко осенью, я люблю тебя как тающую снежинку зимой, я люблю тебя как ласковое солнышко и весной, и летом, и осенью, и зимой!

– Ах, я умираю…

– Не умирай, не умирай, пожалуйста, я ещё не всё рассказал про свою любовь. Она такая большая, что в следующий раз придётся продолжить.

– Не уходи, побудь ещё со мной, муж мой заботливый.

– Я не ухожу и буду с тобой, колокольчик мой серебряный, капелька моя хрустальная, пока сестра палкой не выгонит.

С полчаса ворковали они как голубки. Вдруг дверь палаты скрипнула, за ней послышались глухие рыдания и удаляющиеся шаркающие шаги.

Он выскочил. По коридору, неестественно ковыляя, убегало какое-то существо в белом халате, с глухими рыданиями забилось в угол за шкафом.

Он вернулся в палату:

– Кто это был?

– Это Варенька, санитарка. Её мать тоже работала санитаркой, и она всегда была при ней. Сёстры говорили, после смерти матери-алкоголички, её из сострадания оставили при больнице. Она тут, наверное, и живёт. Жалко её… Ну, иди… Уже поздно…

Ещё долго они глядели друг на друга, не в силах расцепить руки.

Выйдя в коридор, Сан Саныч прислушался. За шкафом всё ещё кто-то всхлипывал и шептал. Он тихо подошёл.

– Меня никто уж не полюбит… меня никто уж не полюбит… меня никто не полюбит… – сквозь всхлипывания слышался еле улавливаемый шёпот.

Сердце его наполнилось бесконечной жалостью к этому несчастному, беспомощному и одинокому существу. Много ли оно испытало радостей в жизни? Только каждодневное горе, к которому нельзя привыкнуть, а можно лишь глубоко упрятать в душе, но оно постоянно рвётся наружу, удерживаемое лишь слабеньким огонёчком надежды. А теперь злая судьба отнимала и надежду.

Он осторожно взял девушку за плечи и повернул к себе. Узкое, мертвенно бледное личико. Маленький вздрагивающий рот с поджатыми обкусанными губами. Красные от постоянных слёз глаза. Худые ножки в специальных ботинках вывернутыми ступнями назад. Сухонькие дрожащие ручки крепко прижимали набухшую от слёз тряпицу.

– Поедем со мной, Варенька! Ты должна быть и будешь счастлива!.. Так велит Анастасия. Так велит небо. Так должно быть!

Бедная девушка словно застыла под гипнозом с выражением вопросительного ожидания.

Он подхватил её, невесомую, на руки и мимо обомлевшей сестры и мотоциклистов пронёс к машине. Усадив девушку, сделал всем немой знак, указав рукой на нависающую комету. Те, ничего не понимая, молча кивнули.

Ася сделала бы также, – подумал он, – время “Ч” – время Человечности!

На мгновение грудь его содрогнулась, на глаза навернулись слёзы от безотчётного, неожиданно сильного и редкого чувства, которому он не знал названия.

Фары, выхватив дорогу, сгустили ночную темноту. Шестнадцать километров без патрулей и – дома. Проехали километра четыре. Чёрные островерхие деревья нависали над шоссе. В лёгкой ночной дымке маячили пепельные силуэты гор, залитые мутным зловещим светом кометы.

Слух уловил доносившийся сзади неясный звук мотоцикла. В зеркале заднего вида – темно… Перешёл на “нейтраль”. Теперь чётко улавливался рокот тяжёлого “Днепра”. Врубил скорость и дал газу.

– Неужели попался? – сердце заколотилось, по телу разлилась тревога.

Сбросил газ, выжал сцепление, на секунду довёл рукоять переключения передач до положения заднего хода. При этом загорелись задние белые огни. Высунув голову в окошко, метрах в сорока заметил отблеск потушенной фары и вспыхнувшую на мгновенье полоску красного света позади мотоцикла. Видимо, водитель тормозил, чтобы не сближаться. Опять врубил скорость и дал газу, чтобы оторваться. Мотоцикл рычал и не сдавался.

– Подсидел всё-таки, подкараулил на подступах к больнице! Стоит только остановиться или сбавить скорость, – мелькнуло в голове, – как противник нагонит и откроет огонь по освещённой машине. Он сейчас король положения. Ему легко без огней гнаться за мной, а мне без фар не удержаться на горной дороге. Значит, только вперёд!

Он придавил газ. Дорога вела в тупик – к дому. С трудом вписываясь в повороты, он лихорадочно соображал, как быть. Девушка вцепилась в переднюю панель руками, испуганно смотрела на него.

– Варенька, ты любишь детективные фильмы с погонями и стрельбой? Сейчас ты смотришь один из них с неизвестным заранее концом. Но лучше пригнись пониже, пули здесь настоящие!

Достал ружьё, положил к себе на колени. До дома оставалось минуты три.

– Думай, Ананий, думай! – так подгонял он свой мозг всегда, когда надо было срочно и во что бы то ни стало что-то придумать.

Осталась минута – не придумал. Двадцать секунд – не придумал! Мозг пел на самой высокой ноте. Десять секунд, пять… Машина уже подлетела к поваленному забору…

– Есть!

Раздался хруст и удары по днищу разлетающихся планок забора. Он направил автомобиль левой стороной впритирку к правой стене дома и затормозил. И как только верный “Москвич” замер, наполовину высунувшись за край стены, он выскочил за дом. Сзади сквозь стёкла треснула пуля. Мотоциклист включил фару и заметался – то ли подъехать справа, то ли объехать дом слева? Лихорадочно замотал рулём, светя по сторонам. Лишь три секунды понадобилось Сан Санычу, чтобы на ходу закинуть ружьё за спину и по оконной решётке взлететь на плоский верх дома. Быстро изготовившись на корточках и наведя ружьё по звуку, он рывком привстал над крышей. В отсветах от стены метались две фигуры с пистолетами в руках. За рулём был Шимпанзе. Сан Саныч сразу нажал на спуск. Грохнул выстрел. Яркое пламя достало до врага и повалило наземь. Сразу во второго. Промах. Вскидывает пистолет! Ещё раз. Сдуло и его… Всё! Кончено!

Сквозь звон в ушах слышался только мерный рокот мотоцикла, привалившегося набок. Подержав распростёртые тела на прицеле и убедившись в их неподвижности, спрыгнул назад за дом и выскочил с другой стороны с ружьём наизготовку. Вгляделся в лежащих. У Шимпанзе разорвана грудь, голова другого – как разбитый арбуз.

Тут только он почувствовал жгучую боль в животе. Забила нервная дрожь: «Неужели попали?»

Не глядя вниз, приложил руку. Крови нет. Распахнул комбинезон – на животе красным контуром отпечатался нож. Раны не было! Зато нож согнулся, а у самой рукоятки зияла почти прорвавшаяся вмятина! Краснота на коже прямо на глазах заливалась свинцовой синевой.

На мгновение захлестнула радость победы. Он подошёл к “Москвичу” и открыл дверцу:

– С бандитами покончено. Тебя не ранило?

– Осыпало только, – ответила испуганная девушка.

– Пойдём в дом, не смотри в ту сторону.

Вошли. Сан Саныч зажег свет. Пустые окна окружили зияющей темнотой ночи. Варенька боязливо жалась. Он взял её за руку. Достав из-за плиты бутылку спирта, отхлебнул хороший глоток и запил из-под крана. Через секунду дрожь утихла, удалось перевести дыхание. Вытащил из подвала коробку с вином и закусками. Налил Вареньке в чашку, раскрыл конфеты, пододвинул печенье:

– Попробуй, милая Варенька, это – очень вкусное вино. Ты вся дрожишь!

Девушка сделала пару робких глотков.

Сан Саныч снял трубку телефона и набрал номер милиции:

– Это Щербаков. Шимпанзе и ещё один гнались за нами и стреляли. Они около моего дома. Они мертвы.

– Они разбились? – услышал он недоуменный вопрос дежурного.

– Нет, погибли в перестрелке, – ответил Сан Саныч в трубку.

– С кем в перестрелке?

– Со мной.

– Раненые есть?

– Нет.

– Высылаю наряд. Ждите.

В трубке послышались гудки.

Не найдя ничего другого, накрыл лица бандитов обгоревшими фартуками Анастасии, подумав про себя, что в этом есть какой-то мистический смысл. В кармане у Шимпанзе нашёл нож. Вынул его и раскрыл. Острое узкое лезвие блеснуло холодной жестокостью. “Наверное, тот самый…гад”, – подумал Сан Саныч, сложил нож и положил себе в карман этот жуткий трофей.

Варенька не отходила от него ни на шаг. Она всё силилась не смотреть на кровавую картину, но как это обычно бывает, не могла оторвать от неё глаз. Он буквально втянул её на кухню.

– Садись, ты голодна, наверное. Вот тут на столе… Это нам на работе выдали. Кушай, пожалуйста, – Сан Саныч налил ещё вина в чашки. – Давай с тобой выпьем за твоё счастье. Оно будет непременно. Ты вся дрожишь, бедненькая моя. Забудь про этих. И вообще, забудь теперь всё плохое.

Он с поклоном поднёс ей чашку с вином и она, обхватив её обеими ручками, сделала несколько глотков.

Её сразу бросило в жар:

– Я страшная?

– Нет, ты милая, Варенька. Страшные – те двое.

Он взял её руки и сжал в своих.

– Поедем отсюда.

Они вышли и направились к стоявшему поодаль ЗИЛу.

– Какая красивая машина!

– Прошу вас, мадам, – он галантно распахнул перед нею дверцу, – позвольте вам помочь!

Отъехав немного вдоль берега, он остановил машину напротив небольшого ущельица, заросшего кустарником:

– Варенька, пошли купаться!

– Нет, нет, я не могу.

– Пустяки, снимай свои башмаки, – он потянулся к шнуркам.

– Нет, нет!

Вино постепенно брало своё, она поддалась под его властным и нежным напором.

– Все девушки прекрасны, когда они немного сопротивляются, – он взял её за плечи, – посмотри, какая дивная ночь! Темнотища кругом, а нам с тобой светит Анастасия! Море ластится к тебе, ты войдёшь в него и станешь совсем другой. Все твои печали смоет тёплой волной. Смотри, море светится, Варенька!

– Я плавать не умею. Море чёрное какое. Я боюсь.

– Не бойся, я рядом, – он подхватил её и бережно увлёк в воду. – Ты – прекрасная инопланетянка, спустившаяся с кометы, чтобы насладиться этим миром.

Вода сверкала мириадами искорок.

– Посмотри, Варенька, милая, на твоих ладошках светятся звёздочки с неба, – ласково провёл рукой по её спине, другой поддерживая за талию.

Лёгкая волна соприкоснула их тела. Сколько душевного тепла, невысказанной нежности и ласки накопилось в этом худеньком существе за долгие годы страданий! Всё это потоком хлынуло на него. Он уже не понимал, чего вокруг него больше – моря или Вареньки!?

И тут он первый раз в жизни ощутил, понял, постиг, как может быть прекрасен пусть даже самый уродливый телом человек. Это трудно себе представить, но в эту минуту уродство несчастной девушки, слившееся с порывом её истосковавшейся души, сумевшей в горе не озлобиться на людей, превратилось в красоту более высокого порядка и вызвало в нём совершенно особое сильное чувство…

…Утомлённая, ставшая совсем, совсем другой, Варенька словно приросла к его груди, не укрывающаяся, нет – сама любовно оберегающая его от всех невзгод!

Всё замерло вокруг. С этого дня и часа для неё открылся новый прекрасный мир. И какое теперь значение имеет конец света!?

* * *

Невдалеке послышался резкий прерывистый звук сирены.

– Приехала милиция. Надо встретить, – промолвил Сан Саныч, проведя рукой по Варенькиным спутанным волосам.

Её руки не сразу отпустили его…

Он подошёл к двум милиционерам, осматривавшим место происшествия, представился, вкратце рассказал, как всё было.

Полезли на крышу, нашли валявшиеся там три пустые гильзы, осмотрели “Москвич” с пробитыми навылет стёклами.