Армянские мотивы

Арам обошёл камень погладил его рукой.

– Подожди немного. Я сейчас, – вдруг сказал он и быстрым шагом пошёл к дому.

Очень быстро он вернулся с продолговатым футляром. Он извлек из него скрипку и стал осторожно настраивать.

– Не знал, что ты играешь, – удивился Михаил. – Ты никогда не говорил.

– Повода не было. Конечно, играю. Это я в консерватории учился на теоретическом отделении, а музучилище я по классу скрипки окончил. Но это особенная скрипка – скрипка Нины. Всё, что у меня от неё осталось, портрет, который ты нарисовал, этот хачкар и скрипка. И хишатак.

Арам заиграл. Это было переложение нескольких народных мелодий, сродни тем, что тридцать лет назад играл студентам дедушка Месроп.

Михаил Аркадьевич слушал игру друга и уже точно знал, что он сделает, когда приедет домой. Дома он достанет из чуланчика, где стоят готовые работы, небольшой старый-старый холст, который он никогда не показывал на выставках, но с которым никогда бы не расстался. Он поставит этот действительно небольшой холст на стул и будет долго смотреть на пейзаж. Он снова увидит звонкое голубое небо, уходящие вдаль фиолетовые скалы, увидит небольшую возвышенность, похожую на перевёрнутую миску, увидит хачкар, а рядом с хачкаром – фигурку девушки. Девушка удивительно похожа на скрипку.

Спасатель

Мариам Оганян. Армения, г. Ереван

Режиссёр, писатель. Родилась в Ереване. В 1987 году закончила Ереванский государственный университет факультет «Прикладной математики», затем аспирантуру по специальности «Социология». Параллельно учёбе в университете закончила Факультет общественных профессий по кинорежиссуре. С 2000 года снимает документальные фильмы в качестве автора сценария и режиссёра. В данный момент работает преподавателем в ЕрГТИ, является основателем и директором международного женского кинофестиваля «КИН». Составитель книги «Современная армянская женская литература» на русском языке. Победитель международного литературного конкурса «Армянские мотивы» (2019).

1

Был полдень. Волны Севана, мерно плескаясь, бились о берег. Вдруг на безмятежной водной глади появилась воронка, которая с огромной скоростью и гулом начала заглатывать воду. Это открылись шлюзы гидроэлектростанции. Потоки сине-зелёной воды, превращаясь в мертвенно-серый, с оглушающим грохотом устремились в канал, где обрушивались на огромные турбины и заставляли их вращаться, хотя казалось, что не вода вращает турбины, а турбины разбивают воду на мелкие капли, превращая её в пыль. У самых турбин была протянута сетка, на которой оседали водоросли и мусор, выброшенный туристами в озеро: пластиковые бутылки, консервные банки, целлофановые мешки… В мешанине всего этого показалось нечто белое, похожее на человеческую руку, затем плечо и лицо… – это был труп молодого человека.

Художник Вера Аверьянова

Акоп был невысокий крепко сложенный загорелый мужчина. Для своих пятидесяти лет он был ещё достаточно силён и привлекателен. Всю жизнь он провёл рядом с Севаном, вначале мальчишкой каждый день бегал сюда с друзьями купаться, позже, после армии, немного проработав в разных учреждениях, вернулся к озеру, и так как он хорошо плавал, нанялся спасателем. Хотя он дослужился до начальника спасательного пункта, зарплата оставалась мизерной, её едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами. А когда совсем становилось невмоготу, он выплывал на середину озера и ловил рыбу. Местные полицейские его хорошо знали и на его ловлю закрывали глаза, так как он был незаменимым человеком в случае необходимости найти и вынести труп. Дело это было сложное, не каждый желал связываться с утопленниками, тем более что после этого ещё долго снились ночные кошмары. Но Акоп не смущался и брался за любую работу, лишь бы платили. Его рабочий день начинался в офисе, здесь он подписывал бумаги, просматривал почту, после чего шёл проверять технику, работников.

В дверь кабинета постучались. Вошёл полицейский Дереник с немолодыми мужчиной и женщиной. За долгие годы совместной работы Акоп научился безошибочно определять, по какому делу тот пришёл. По посеревшим от горя и беспокойства лицам его спутников, одетых во всё чёрное, и по фотографии, которую женщина держала в руках и нервно теребила вместе с помятым и повлажневшим платочком, можно было догадаться, что речь идёт о несчастном случае. Женщина положила фотографию на стол и стала сбивчиво рассказывать.

Они поехали на Севан купаться…

Дереник тихо вышел и затворил за собой дверь.

2

Молодой человек в солдатской форме, с сумкой, переброшенной через плечо, весело насвистывая себе что-то под нос, шёл по улице. Палящее солнце, пыль, ничто не смущало его – он был счастлив. Армия была позади, а впереди открывалась полная сладостных предвкушений жизнь. «Теперь я заживу по-человечески – думал он, – буду просыпаться и ложиться, когда захочу, кушать и одеваться, во что захочу, я свободен, боже мой, какое счастье! Я свободен!»

Легко поднявшись по лестницам, он постучал в дверь, открыла мать. На какой-то миг она онемела: затем, придя в себя, обняла его и заплакала.

– Армен, сыночек! Что же ты не предупредил?! Мы подготовились бы, встретили.

– Я хотел сделать сюрприз, – сказал он.

– Ты не голоден? Я сейчас обед разогрею. Хочешь, приготовлю что-нибудь вкусненькое. Может быть, переодеться хочешь? А хочешь, я тебе кофе приготовлю?

– Да успокойся же ты, иди посиди, расскажи, как вы тут живёте?

Но мать никак не могла успокоиться, она суетливо бегала по квартире, от навалившегося счастья у неё закружилась голова.

– Дай-ка я фруктов помою, – наконец определилась она.

Армен оглядел комнату. После долгого отсутствия всё виделось иным. В доме появились новые вещи – телевизор, видеомагнитофон, не говоря уже о всяких безделушках: вазочках, подсвечниках. Мать вошла с фруктами.

– А у нас новый телевизор! Вот здорово! – по-детски обрадовался Армен и сел на диван.

– Да, – сказала мать, – в последнее время у папы много работы… Ты знаешь, очень много несчастных случаев… Говорят, это дело рук человеческих, наверно, маньяк какой-нибудь… Ой, обед, – вскрикнула мать и выбежала на кухню.

Армен подошёл к окну. Из окна открывался вид во двор, где были протянуты верёвки, на которых, раскачиваясь на ветру, висело бельё. Внизу девочки играли в классики, мальчики гоняли футбольный мяч, на скамеечке у подъезда сидели и переговаривались молодые мамы и бабушки с непоседливыми ребятишками, которые то и дело пытались убежать или попробовать всё на вкус. Армен улыбнулся – ничего не изменилось, всё по-прежнему. Мать зашла в комнату, заметив его улыбку, она сказала:

– Небось, соскучился по двору, друзьям? – спросила, а сама подумала, что пора уже сына женить, и тогда она тоже будет нянчить внука.

– Не знаю, в армии больше всего скучал по дому и по Севану. А отец скоро вернётся?

– Раньше девяти он не приходит.

– Ты знаешь, я не хочу кушать, пойду искупаюсь, заодно папе сделаю сюрприз… Как мой мотоцикл? Работает?

– Да, отец его постоянно заводит и бензин исправно заливает. Ждёт тебя мотоцикл.

– Вот здорово! А где моя одежда, я уже всё подзабыл.

– Сейчас, я принесу.

Мать принесла из комнаты голубые джинсы, жёлтую майку, махровое полотенце и красные плавки.

– Посмотри, как тебе, не малы?

Армен примерил майку.

– Да нет вроде, – ответил он, разглядывая себя в зеркале. Он надел штаны, закинул в спортивную сумку полотенце и красные плавки, взял ключи.

– Мам! – прокричал он в кухню, – я пошёл!

– Подожди, – сказала мать, поспешно вытирая руки и подходя к нему, – дай-ка, я тебя ещё раз обниму.

Она прижалась к сыну.

– Ты так вырос, так возмужал…

Он был такой большой, такой тёплый, и, несмотря на возмужавшие черты лица и небритую щетину, в глубине его глаз ещё сохранялось что-то детское от того маленького мальчика, каким он был когда-то. В процессе взросления всегда есть нечто фантастическое. Для неё оставалось загадкой, как маленький нежный мальчик, который плачет, когда мама выходит из дома, прячется за мамину юбку, когда видит чужого дядю, превращается в мужчину с низким голосом, колючим лицом и сильными руками. Мальчик, который в какой-то момент замыкается в себе и уходит от неё в мир взрослых. Какие мысли теперь роятся в его голове? Знает ли она? Нет… Собственно говоря, и в детстве она не очень-то разбиралась в его мыслях, это только кажется, что если ребёнок растёт у тебя на глазах, то это значит, что ты его знаешь…

Художник Арина Макарян

3

Солнце припекало. Армен мчался по просёлочной дороге на своём потрёпанном мотоцикле сквозь прохладный ветер высокогорья. Вдали появилась тонкая полоска Севана, который, переливаясь и маня, в эту жару был особенно желанным. Он ехал мимо обмелевших берегов, зелёных елей и выжженной травы к берегу. Вдали виднелись палатки туристов, предпочитающих дикий отдых, а затем показался пляж с жёлтым песком и большим скоплением отдыхающих.

Армен притормозил: привязал мотоцикл к дереву, разделся и направился к воде. Отовсюду раздавались голоса отдыхающих – разговоры, смех, детский плач, где-то рядом загорелые молодые парни и девушки играли в волейбол – слышны были глухие удары по мячу и возгласы играющих. Из-за постоянного ветра звуки перемешивались, и порой можно было очень явственно услышать звук издалека и не расслышать слова говорящего рядом. И от этой удивительной музыки прибрежного отдыха его сердце переполнялось окрыляющей радостью. У самого берега молодая мама отчитывала посиневшего от холода малыша, который капризничал и никак не хотел вылезать из воды. Пройдя прибрежную полоску воды, где отдыхающие толпились, как в час пик, он нырнул в холодную воду. Температура воды в Севане даже в самую жаркую погоду едва достигает 20 градусов по Цельсию. Вынырнув, он увидел лицо изумлённого подростка.

– Дядя, вы за буйки не заплывайте, – сказал он.

– Почему? – удивился Армен.

– Говорят, там чудовище прячется и топит непослушных.

– Кто это тебе сказал? – усмехнулся Армен.

– Мама…

– Тогда всё ясно, – рассмеялся Армен, – ну, пока, до встречи.

Армен заплыл далеко за буйки, туда, куда уже не доносились голоса с берега, а слышны были только крики чаек и мерный всплеск воды. Повернувшись на спину, он лежал в сладостной дрёме, когда вдруг совсем рядом услышал звук, словно кто-то большой и тяжёлый шлёпнулся об воду. Он оглянулся вокруг и увидел лодку спасателя: «Да ведь это же лодка отца», – подумал он и поплыл по направлению к ней.

4

Акоп, уставший, в дурном расположении духа, позвонил в дверь. Открыла Анаит. Её лицо светилось от радости.

– Проходи, обед уже готов.

Из кухни доносились умопомрачительные запахи летней долмы.

– У нас что, гости? – спросил Акоп, заглядывая в столовую, где был накрыт праздничный стол.

– Нет, но скоро будут, – прокричала она из кухни.

– Я голоден, так что ждать не собираюсь, неси обед.

– Сейчас.

Анаит внесла блюдо с долмой и, положив на стол, села рядом с мужем, ожидая, что он вот-вот скажет что-то очень важное. Акоп ел сосредоточенно, насупив брови.

– Что за странный народ, – наконец сказал он, – плавать не умеют, а заплывают чёрт знает куда… Хотя иногда хорошие пловцы тоже попадаются…

Анаит была несколько разочарована услышанным.

– Акоп, ты на пляже никого не встретил? – осторожно спросила она.

– Кого я должен был встретить? – произнёс явно рассерженный муж.

– Армен вернулся из армии, он за тобой пошёл… Я подумала, что вы меня разыгрывает. Ты что не видел его?

– Нет…

– А где же он тогда?! Он пошёл поплавать, потом зайти за тобой.

– Что же ты мне раньше не сказала?

– Я думала, ты знаешь…

– Если бы я знал, сидел бы вот так спокойно?!

– Но куда он мог подеваться?

– Откуда мне знать, может, по бабам пошёл, – рассерженно ответил Акоп.

– Нет, он пошёл поплавать, а затем должен был зайти за тобой…

– Может, он встретил кого-то из друзей и отправился с ними отмечать?

– Нет, он пошёл поплавать, а затем зайти за тобой, – продолжала настаивать Анаит.

– Может, он подрался с кем-нибудь?

– Нет, он пошёл поплавать, а затем зайти за тобой, – чем настойчивее повторяла она эту фразу, тем сильнее становилось ощущение того, что случилось нечто страшное, непоправимое, рядом с которым «подрался», «напился», «пошёл по девочкам» были детской шалостью.

– А какого цвета были у него плавки? – неожиданно спросил отец.

– Не знаю, – замешкалась она, пытаясь вспомнить, – красного… да, красного цвета, его любимые. А почему ты спрашиваешь? – тревожно вглядываясь в лицо мужа, спросила Анаит.

– Просто так, – перед его глазами появились ноги плывущего молодого человека в красных плавках. Он схватил его за ноги, но тот отчаянно сопротивлялся, и если бы не его профессионализм, то вряд ли бы он смог с ним совладать. Убедившись, что молодой человек более не сопротивляется, Акоп вынырнул. Его силы были на исходе…

– Я не могу так сидеть, надо что-то делать, надо его искать, а то я сойду с ума от ожидания, – сказала Анаит.

– Но где?

– У озера, он пошёл туда… он пошёл к тебе.

5

Ночью озеро было страшным. Лунные блики отражались в беспокойно бьющихся о берег волнах. Было холодно. Мать с фонариком в руках, ёжась от холодного ветра, бессмысленно бродила по берегу. Вдруг она наткнулась на полотенце.

– Это его полотенце! Армен, сыночек! – она завыла безумным, нечеловеческим голосом. Подбежал муж.

– Прекрати, замолчи, это не его.

– Нет, я знаю, это его, я же сама ему положила! – её безумный крик разносился по берегу, бился о скалы, уходил вглубь озера и возвращался голосами детей и взрослых, женщин и мужчин, мальчиков и девочек, всех, когда-то потерявшихся, утонувших, не вернувшихся домой: «Мама, мамочка…»

– Ты сведёшь нас всех с ума, давай дождёмся утра, ведь тела нет, может, он ещё найдётся…

– Может, – сказала Анаит, – но пока его не найдут, я отсюда никуда не уйду.

– Утром, на рассвете, я выйду на поиски, слышишь? А теперь замолчи хотя бы на минутку. Ты ведь не хочешь, чтобы я тоже утонул? – спросил Акоп.

Она посмотрела на него: «Оказывается, для него уже ясно, что он утонул», – подумала она.

– Нет, – сказала она, – не хочу.

– Я сейчас разведу огонь, и мы дождёмся рассвета, хорошо? – он говорил с ней заботливо, ласково, как с маленькой девочкой, и это ещё раз доказывало, что случилось непоправимое.

Акоп развёл огонь, дав Анаит хлебнуть водки из фляги, бережно укутал её в спальный мешок и уложил рядом. Она безропотно подчинилась и затихла, от чего стало ещё страшней. Безучастно, не мигая, она смотрела на язычки пламени, которые трещали, искрились и плясали на ветру, дующем с озера. «Я не хочу, чтобы приходило завтра, – думала она, – Боже милостивый, сделай так, чтобы завтра наступило вчера». Невольная слезинка скатилась по щеке. Женщина ещё крепче прижала к себе полотенце и закрыла глаза.

Начало светать. Над горной грядой прорезалась тонкая полоска света. Озеро казалось хмурым и недовольным, как человек, которому не дали выспаться. У самой поверхности воды стоял туман. Костёр потух. Анаит лежала в прежней позе, и только ветер колыхал её покрывшиеся пеплом волосы.

Акоп сел в лодку и погрёб к центру озера, прямо к облакам. В какой-то момент он ощутил, что больше не видит берега и что сам окутан туманом, как белой ватой, заглатывающей даже звуки. Он остановился. Зеркальная гладь озера была неподвижна. Вода была настолько прозрачна, что можно было увидеть дно. В такие минуты, говорят, особенно хорошо видны драгоценности, которые начинают блестеть со дна озера, ведь вода так любит их. Но, заглянув вглубь озера, Акоп не увидел ничего, кроме облаков, и от ощущения высоты у него закружилась голова, ему показалось, что он плывёт по небу. Он выпустил весло, которое вместо того, чтобы плюхнуться в воду и начать тонуть, медленно поплыло через облака. Акоп замер в оцепенении, его сердце горестно сжалось: «Что же я скажу богу?».

Чобан-Газар. Легенда Зангезура

Сусанна Давидян. Канада, г. Монреаль

Член Союза писателей Северной Америки. Работает в канадских русскоязычных газетах и журналах. Её рассказы публиковались в двухтомной Антологии русскоязычных писателей Северной Америки. Сусанна является победителем литературных конкурсов «ЛитЭлит», «Книжная полка», «Армения Туристическая», вошла в «короткий список» международного открытого евразийского литературного фестиваля и книжного форума OEBF-2017 и Евразийский Литсборник «Нить»-2018 год. Призёр Международного литературного конкурса «Армянские мотивы»-2019.

Имя Чобан-Газара было известно всему Зангезуру. Да разве только в этом чудесном живописном горном крае знали его? Через все сёла и деревеньки Армении слава о нём, как о народном целителе, передавалась из уст в уста. К нему обращались, когда была нужна срочная помощь, когда человеческая жизнь висела на волоске, когда от отчаяния опускались руки.

Едва у подножия гор начинали таять многометровые грязно-серые ледники, а в расщелинах каменистых гор Зангезура из-под снега появлялись первые цветы, едва от прогретой солнцем чёрной, сочной и богатой природными минералами земли начинал подниматься тёплый пар, как Чобан-Газар, высокий, костистый, с хурджином[2] через плечо, поднимался ранним утром в горы, завернув в чистую тряпку лаваш, немного зелени, кусок бараньего сыра, отдающего терпким, специфическим запахом, и сухофрукты. Воды в горах было вдоволь. Родники с чистой и прозрачной студёной водой были повсюду, но только человеку, рождённому здесь, среди вековых лесов, нетоптаных троп и каменных круч, было известно, где и как пройти, по каким дорогам и в какое время. Может, поэтому настырные турки так и не смогли завоевать этот девственно чистый край, в котором небо опрокинулось в глубину озёр, а чёрная земля рождала немыслимо богатые урожаи, словно платила труженикам стократную дань за их трудолюбие, пролитый пот и веру в свою землю и своё предначертание – жить на замшелых камнях, разбросанных повсюду. Из этих камней они научились строить добротные дома для жизни, куполообразные церкви для души и веры и ажурные резные хачкары[3] для вечного успокоения.

В доме Чобан-Газара на полках соструганного вручную деревянного шкафа в глиняной посуде и карасах[4] на полу он хранил свои травяные сборы – пастушью сумку и кору ивы, которой сбивали высокую температуру, листья крапивы и высохшие соцветия ромашки, помогающие при бессоннице, а ещё мать-и-мачеху, подорожник, пустырник и много других снадобий, о предназначении которых было известно только ему. На подоконниках подсыхали листья, в глиняных мисках лежали перевязанные корешки, в стеклянных тёмно-зелёных толстых бутылях с закрытым горлышком хранились настойки. Сколько раз домочадцы говорили ему: «Не ходи один в горы, мало ли что может случиться. Где потом тебя искать?»

«А что случится? – искренне удивляясь, как ребёнок, возражал он. – С кем я плохого обошёлся, чтобы меня обидели? Волки, и те меня не трогают, понимают, что не со злым сердцем я по горам хожу. Да и татары все меня знают, а те, кто не видел, так слышал. Я их всех лечу – и детей и стариков. Зачем меня обижать? От меня только польза всем.

Кто не помнил, как однажды русский губернатор послал к нему на арбе одного из своих солдат: его ноги распухли и почернели и были похожи на ствол старого, сгнившего дерева. Тамошние доктора хотели ампутировать конечности, но кто-то предложил отвезти солдатика в Горис.

Чобан-Газар вытащил нож, предупредив сопровождавшего, что если гной будет горький на вкус, то он не сможет ничем помочь. Быстрым движением провёл ножом по ране и, попробовав его, бросил извозчику:

– Расседлай быстрее коня. Лечить будем! Азариц, дорогой, – обратился к своему помощнику, – хаш[5] вари, снадобья вытаскивай! Лечить, кормить надо солдата нашего.

Художник Рубен Оганесян

Однажды ему привезли женщину, которая уже третий день мучилась в родовых муках. Газар ножом разрезал ребёнку темечко, зацепил его двумя пальцами и тихо-тихо вытащил малыша, а затем зашил шёлковой ниткой новорождённому головку.

Больных, привозимых к нему, обычно устраивали на ночлег в задней части дома. Азариц перевязывал им раны, давал настойки, а главное, кормил вкусно и сытно. Для этого костоправ Газар не жалел своих многочисленных баранов.

Все помнили и то, как Чобан-Газар спас родного брата пристава Гориса. Татары напали на него в горах, ограбили, избили до полусмерти и напоследок исполосовали голову острыми кинжалами, бросив на съедение кабанам и медведям. Когда умирающего нашли и привезли в больницу, то врачи только руками развели, мол, помочь невозможно, а родственники уже и не думали «Нарек»[6] ему в изголовье класть – всем было ясно, что не жилец он на этом свете.

Запричитали женщины, стали бить себя по коленям, рвать волосы, понимая, что жить ему осталось считанные дни. Так, наверное, и случилось бы, если бы не спустился с гор Чобан-Газар. Посмотрел внимательно глазное яблоко, пощупал пульс, а затем велел снять волосы с головы больного и послал за коровьей лепешкой, но предупредил, что нужна ему только такая, на которой есть плесень старая. Все армяне, у кого ноги-руки целы были, побежали по дорогам в поисках коровьей лепёшки. Ни одной на дороге не оставили. Спорили, пока несли, у кого из них самая старая, перекладывали с рук на руки, боясь, однако, трогать плесень – святое лекарство, о котором говорил Чобан-Газар. На неё вся надежда и была. Столько коровьего «добра» ему нанесли в больницу, что на горных дорогах чисто стало. Газар эту самую плесень и положил на рану своего больного.

– Вот и всё пока, – сказал он. – Не трогайте его, пусть лежит. А там уж, что Господь Бог пожелает. Всё, что в моих силах было, я сделал.

Через пару дней больной открыл глаза и увидев возле себя Газара. Тихим дрожащим голосом сказал:

– Ты здесь, Газар? Тогда я могу быть спокоен. Значит выживу…

После этого собрались горожане и вместе с врачами местной городской больницы написали письмо русскому царю Николаю Второму, чтобы тот своим высочайшим императорским указом наградил Чобан-Газара и представил к царской награде.

Художник Рубен Оганесян

Не каждый может людям столько добра делать, но, видно, род Ханзадьянов особенный, раз Господь наградил Газара способностью продлевать жизнь человека, да только не успел он получить награду – грянула революция, как продажная девка, приползла и в эти края, а вскоре ушёл из жизни и сам лекарь. Вылечил холеру, что косила людей в одном татарском селе, а они в благодарность принесли ему казан плова, бросив туда немного отравы.

На похоронах лекаря многие со слезами на глазах вспоминали исцелённых им людей, но особенной была история о том, как он спас единственного сына Салим-бея, который жил неподалеку от Гориса.

В зелёной ложбинке гор под чистым синим небом уютно разместилось небольшое татарское село. Дым поднимался от крыш, блеяли овцы в загонах, хорошо ли, плохо ли, жизнь в каждом доме шла своим чередом.

У Салим-бея был полный достаток в семье, купеческие дела шли успешно, здоровьем его бог не обидел, жена детей рожала через год, как и положено. Всё было хорошо, только долго не было у него наследника, и когда жена родила, наконец, крепкого и здорового мальчика, радости в доме было немерено.

Сколько овец тогда зарезал счастливый отец, никто не считал. Всё село собралось поздравить Салим-бея с такой радостью – каждый нёс в руках подарок для него, жены и маленького ребёнка, которого назвали Али. Несколько дней гуляли, пили, ели. После всех торжеств в дом пришёл ещё один гость – Чобан-Газар. Он в горах траву собирал и только когда спустился вниз, родные рассказали ему, какая радость случилась в доме Салим-бея.

Друзьями они были с давних пор. Газар приходил к Салим-бею и приносил женщинам цветные платки, мужчинам – крепкий табак, а на телеге привозил своих знаменитых чёрных баранов с волнистой шерстью. А уж если Салим-бей к нему в гости пожаловал, то невестки и дочери Газара бегом собирали на стол, чтобы достойно встретить. Гость в этом доме был от бога.

– Ты хоть и хороший врачеватель, мой дорогой Газар, только лучше, если твоя помощь мне никогда не понадобится, – говорил Салим.

– Пусть мои травы и настойки пойдут на лечение твоих врагов, – соглашался Газар, кивая головой.