Останний день

– Если я в чем тебе и завидую, так это как раз твоему умению удивляться новому и радоваться сущим мелочам, – вздохнул Шлюндт. – Увы, с возрастом эта счастливая способность нас покидает, на смену ей приходят пресыщенность, равнодушие и категорическое неприятие перемен. Ты все видел, все знаешь, а то, что не укладывается в привычные каноны, не радует, а раздражает, поскольку ставит под сомнение твою компетентность в тех или иных вопросах. И все те, кто эти перемены собой олицетворяют, тоже вызывают не самые лучшие чувства, потому что исподволь, где-то в глубине души, невероятно завидуешь их молодости, азартности, бескомпромиссности, всему тому, что с тобой уже когда-то случилось, но, увы, больше никогда не повторится.

– Вы человек эпохи Возрождения, Карл Августович, – торжественно заявил я. – Вы застряли здесь случайно, по недоразумению. Искусство, философия и умение видеть великое в мелком свойственны тем прекрасным временам, а не теперешним меркантильным дням.

– Ты льстишь мне, Валерий, – рассмеялся антиквар. – Но мне приятно, не скрою. Ладно, пойдем к гостям, не будем давать им дополнительную тему для пересудов.

Он, как всегда, не ошибся – наше появление из курительной комнаты вызвало очередную волну перешептываний. Сдается мне, что твердь моей и без того изрядно подмоченной репутации пополнилась еще одной брешью. Впрочем, меня и до того не слишком беспокоило, кто что обо мне думает, а теперь и вовсе на это начхать. Как, кстати, и моим родителям. Мама всегда была выше подобных мелочей, а отец… Деловая репутация для него все, и это мне известно лучше, чем кому-либо другому, но о такой ерунде, как мнение соседей, он и не задумывался никогда. Да, собственно, он и по именам-то не всех местных обитателей знал, преимущественно женскую часть народонаселения. В силу того, что мужская как заселилась, так тут и жила, а вот женская время от времени менялась. Как правило, по мере выхода в тираж.

Шлюндт куда-то испарился, я даже не заметил, как и когда, мамы и Стеллы тоже видно не было, и я оказался предоставлен сам себе. Скажу честно: соблазн улизнуть из этого своего дома в другой свой же дом был невероятно велик, еле-еле с ним справился. Мама, может, и поймет, но вот Воронецкая опять обидится, а мне постоянная грызня с ней изрядно поднадоела за эти месяцы. Тем более что мы вроде на финишную прямую выходим – и по количеству оставшихся предметов, и элементарно по срокам. Что там осталось до дня «Х»? Всего ничего.

Потому я отошел в уголок, уселся на пуфик, которого раньше вроде не было в доме, прислонился спиной к стене и только было собрался, прикрыв глаза, погрузиться в легкую полудрему, как в кармане пискнул смартфон, извещая меня о том, что кто-то стукнулся в «Вотсап».

«Кем-то» оказался Михеев. Уж не знаю, совпало так, или все же они за мной каким-то образом следят, но он интересовался, пообщался ли наконец я с господином Шлюндтом.

«Таки да, – отбил я ему сообщение. – Ему не понравилось услышанное. Что-то еще?»

Ответ пришел не сразу – только минут через пять:

«Если бы ты в следующий понедельник нашел часок-другой и заглянул к нам на Сухаревку, мы были бы рады».

Я ответил, что постараюсь изыскать внутренние резервы, но наверняка обещать ничего не стал. Если эти выходные выйдут по образу и подобию прошлых, то до понедельника – бездны времени. Плюс прикрепил к сообщению изображение разыскиваемой броши, рассудив: почему бы и нет? А вдруг?

Смартфон снова пискнул, я глянул на экран, будучи в полной уверенности, что увижу там сообщение от Михеева, что-то вроде «Ок» или «Договорились», но ошибся, не он один, оказывается, хотел нынче вечером со мной пообщаться.

«Добрый вечер. Долг вежливости матери уже отдан, время платить по другим счетам. Через пять минут будь у входа в дом, я за тобой заеду. Марфа»

Как всегда, все изложено четко и ясно, правда, обычно глава ведьминского ковена все же старается в общении со мной смягчать акценты, а тут прямо категорично так написала, в приказном стиле.

Может, у нее сегодня день не задался? Или просто ждать от меня какой-то инициативы надоело?

Прозвучит странно, но я даже рад, что все обернулось таким образом. Нет, серьезно. Я лучше клад для ведьмы буду искать, чем сидеть на пуфике в отчем доме, слушать шелест пересудов за спиной и изображать, что у меня все хорошо, что я рад снова вернуться сюда, в Петрово-Среднее, и стать одним из них. Почему? Потому что это ни фига не так. Не рад я. Не видел я их всех столько лет, и еще столько же не видеть.

Нет, мое место там, в темной прохладе, где светляки кружат над могучими дубами, где звезды рисуют на черном небе странные знаки, где земля готова открыть мне тайны, которые скрывала от всех веками. Там я свой, а не здесь.

Надо только Воронецкую позвать. Вернее, предложить ей составить мне компанию, а там пусть она сама решает, как поступить: идти в ночь, или остаться здесь, в компании любителей изящных искусств и холодных закусок.

Но лично мне точно пора. И это здорово!

Глава третья

Почти сразу же после того, как мы со Стеллой вышли за пределы придомовой территории, нам мигнул фарами черный «гелендваген». Нет, положительно хорошо живут ведьмы. Позавидовать можно.

– Не хочется тебя одного отпускать, – сообщила мне Воронецкая, зябко поежилась и обняла себя руками за плечи. – Как бы ты опять каких глупостей не натворил.

– Так поехали. – Мотнул я головой в сторону массивного внедорожника. – В чем же дело?

– Сказано же – Марфа не велит, – хмуро ответила она. – Как видно, совсем я у нее из фавора вышла. И все из-за тебя!

– Воронецкая, ты повторяешься, – рассмеялся я. – Ладно, давай так. Будем считать, что ты за нас двоих тут отдуваешься. Я сбежал, а ты отважно и героически приняла удар на себя, чтобы спасти мою и без того уже почти пропащую репутацию.

Фары «гелендвагена» снова моргнули, таким образом мне давали понять, что я его пассажиров задерживаю и это не есть хорошо.

Я подошел к машине, после повернулся и сказал Стелле:

– Слушай, ты меня не жди, я сюда точно не вернусь. Как надоест, так уезжай. И еще раз перед мамой извинись, ладно?

– Вали, – хмуро буркнула ведьма и пошла обратно в дом.

Ну а я забрался в теплое нутро машины. Однако точно осень на носу: днем жара стоит, как и раньше, но как только солнышко за горизонт завалится, так сразу холодом тянуть начинает нешуточно. В Москве эти перепады особо пока не ощущаются, там везде асфальт, который какое-то время после заката отдает тепло, накопленное за день, а тут, в пригороде, это хорошо заметно. Вон, на мне вроде и пиджак надет, а все руки гусиной кожей покрылись.

– Милый домик, – сообщила мне Марфа, на этот раз выбравшая одежду в стиле «бабуля собралась за грибами». Разве что только резиновых сапожек не хватало. – У твоих родителей хороший вкус. Да и место славное, защищенное.

– В каком смысле «защищенное»? – заинтересовался я. – Вы же не охрану имеете в виду, верно?

– Если ты об обалдуях в камуфляже на въездной группе, то нет, – ответила верховная ведьма. – О другом речь, разумеется. Видишь ли, когда-то очень давно на том месте, где сейчас стоит ваш поселок, находилась лесная поляна, да не простая, а особенная, причем настолько, что не всякий ее увидеть мог, не говоря уж о том, чтобы по травке-муравке тут побегать и землянику поесть. Что ты удивляешься? Есть такие места и посейчас. Ты, к примеру, его приметишь, а кто другой как ни в чем не бывало пройдет мимо. Вот и та поляна эдакой невидимкой была. А все почему? Потому что на ней в начале всех времен любила отдыхать одна из берегинь. Собственно, она ее для себя и создала, вложив в труд сей часть своей благостной силы. Ты знаешь, кто такие берегини были?

– Слышал, – подтвердил я. – Мне кто-то рассказывал про них.

– Хорошо. Так, кого ждем? Поехали, поехали, – обратилась Марфа к водителю, которым оказалась все та же симпатяшка Васька, на этот раз, правда, одетая попроще, чем при нашей прошлой встрече, без излишней помпезности. – Во-о-от. Берегини ушли за Кромку, но наследие их осталось жить в нашем мире. Время, разумеется, потихоньку подтачивало сотворенное на заре мира, но пережевать совсем пока не смогло. Вот и поляна эта сохранила часть того света, что в нее некогда была вложена. Люди здесь ругаются друг с другом куда реже, чем в других местах, меньше болеют, чаще улыбаются, детишки, тут зачатые, здоровенькими да крепкими рождаются. Одно плохо: таким, как мы, то есть я и мои сестрицы, здесь селиться нельзя. Не наша эта сила. Чужая она нам. Да и тебе постоянно обитать не рекомендую – добра с того не выйдет. Ты хоть и человеком остался, но место твое все же в Ночи, с нами. А берегини – порождение Дня, их Род создан из утренней росы, рассветной яри и жарких лучей молодого тогда Солнца.

– Надо же, – впечатлился я. – Теперь понятно, почему земля тут столько стоила. Отец тогда крепко в нее вложился деньгами, я это помню.

– Ну, одно с другим вряд ли связано, – усомнилась Марфа. – Не думаю, чтобы риелторы хоть что-то про берегинь знали. Просто направление такое, где дешевой земли вовсе нет. Опять же близость к Москве, развитая инфраструктура… Ладно, это все не столь важно. Валера, прежде чем мы до нужного места доедем, я хотела с тобой кое-что обговорить.

– Внимательно слушаю, – насторожился я.

– Собственно, скрывать от тебя уже особо нечего. – Марфа пожевала губами. – Я имею в виду тот клад, который ты мне сегодня добудешь. Да там, собственно, даже и не клад, а скорее захоронка. Клад – это когда в сундук или чугунок злата-серебра насыпали, а тут речь идет всего-то о двух вещичках – гребешке стальном да колечке медном.

– Что-то мне подсказывает, что эти две вещички по стоимости тянут на десять чугунков с золотом, – чуть насмешливо предположил я. – Не так ли?

– Не так, – опровергла мои слова Марфа. – Совершенно не так. Эти предметы важны лишь для тех, кто понимает их ценность, кто знает, что они такое.

– И как их в ход пускать, – добавила Васька и ойкнула, заработав крепкую затрещину от своей хозяйки.

– Так это нормально. – Пожал плечами я. – Многие вещи существуют по тому же принципу. Мне вот, например, логарифмическая линейка даром не нужна, а математику без нее никак.

– Ты меня не понял, – вздохнула Марфа. – Я о другом речь вела.

– Выходит, что нет, – согласился я.

– По договору ты имеешь право на часть поднятого тобой клада, – ведьма выговаривала слова медленно, как для идиота. – Этот состоит из двух предметов, которые разлучать никак нельзя, им тогда цена грош будет.

– Тьфу! – Поморщился я. – Вот вы о чем! Да не стану я претендовать на кусок гребня, вы получите его целиком. Что до причитающейся мне доли… За вами останется должок, причем больше положенного обещаю не требовать. Такой расклад вас устроит?

– Вполне, – подтвердила Марфа. – Рада, что мы договорились. Нет, все же наговаривают на тебя, определенно наговаривают. Не такой уж и скверный у тебя характер. Вот мы с тобой уже в который раз общаемся и ни разу толком не поругались. А я ведь ведьма, а не какая-то там девица-живица, которая любому захожему молодцу рада.

– Так кто наговаривает-то? – хмыкнул я. – Небось, вурдалаки? Их можно понять, они всегда в пролете.

– Про этих недотыкомок и речи нет, – отмахнулась Марфа. – Я вообще не понимаю, как им удалось до наших дней дотянуть. Раньше, века два назад, кровососы на самом деле представляли собой серьезную силу, поскольку их возможности были огромны, но сейчас, в новые времена, их старые трюки вызывают только улыбку. Внешне может показаться, что они успевают за эпохой, но на самом деле они от нее безнадежно отстали. Впрочем, сами они по простоте душевной так не считают.

– Зато кино хорошее снимают, – влезла в разговор Васька. – Это они умеют. И рекламу тоже.

– Рекламу? – изумился я.

– Ну да. – Васька повернулась ко мне, и я не сдержался от того, чтобы не залюбоваться ее румяной, с ямочками на щеках, мордашкой. – Добрая половина самых продающих роликов снята вурдалаками.

– Вернее, теми, кого они обратили, – поправила ее Марфа. – Поняли, что деградация вот-вот сменится упокоением, и перетянули на свою сторону некоторое количество медийных лиц. Рекламщики, телевизионщики, литераторы – все те, кто может приносить деньги, не особо вылезая на улицу, особенно днем, когда светит солнце.

– Ну вот, а вы говорите «старые трюки», – попенял ведьме я. – Креатив!

– Ничего принципиально нового, – отмахнулась Марфа. – Только применение знаний и опыта стало другое, а по сути все то же самое. Ну и прыть свою поумерили. Раньше, бывало, сначала обратят человека, а после думают, зачем это сделали. А теперь сначала все выяснят, паутину свою вокруг него, как мизгири, сплетут, а уж после клык в ход пускают. Боятся лишней огласки, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул я, – как никто. Вы ведь уже в курсе о моем приключении? Я стал слишком популярен, и эта слава начинает мне дорого обходиться.

– Ты о Дормидонте? – уточнила Марфа. – Ну, этот лохматый никогда крепким умом не отличался, он сначала делает, а потом думает, не то что его родитель. А про такую штуку, как переговоры, вообще слухом не слыхивал. Да и что ждать от полудикого старика, вся сфера интересов которого сжалась до крохотного леска, окруженного со всех сторон городом, слабеющих челюстей и кучки неудачников, которые опрометчиво именуют себя стаей? Вурдалаки на его фоне – вообще венец цивилизации. Хотя, конечно, сожрать тебя он мог. Само собой, после сдох бы непременно, если не от рук судных дьяков, так от наших, но сделанного-то не воротишь.

– Мог, – подтвердил я, – еще как мог. И собирался. И сожрал бы, не сомневайтесь. Кабы не отдельские, то ваши девушки вместо меня на поляне нашли бы кучку свежих субпродуктов. Или даже той не обнаружили. Нет, это не уменьшает мою благодарность за их попытку спасти мою шкуру, разумеется, но факт есть факт.

– Безумцы всегда опасны, – вздохнула ведьма. – Они не подвергают сомнениям свои решения, считая их единственно верными. А отчаявшиеся безумцы опасны вдвойне.

– Вопрос только в том, сколько таких психов, помимо Дормидонта, поглядывает в мою сторону и строит планы, о которых я понятия не имею. Хорошо, в этот раз мне удача улыбнулась, но это не значит, что везение вечно.

– Потому тебе надо было перебить всю эту свору прямо там, на их поляне, – мило улыбнувшись, произнесла Марфа, – без жалости и сантиментов. И поверь, уже очень скоро всякий, кто имеет слух, узнал бы о том, что новый Хранитель кладов не прощает никого, кто пытается навязать ему свои правила игры, подобная мысль не могла не прийти тебе в голову. Так почему же ты этого не сделал? Жалость взяла верх над инстинктом самосохранения?

– Да откуда ей взяться, жалости? – проворчал я. – Тем более что это входило в мои планы. Я даже ружье с правильным боекомплектом, тем, что волкодлака с лап на раз валит, у Михеева просил взаймы на пять минут. Но не получилось. У меня перед отдельскими кое-какие обязательства имелись, вот они жизни этих мохнорылых у меня за долги и выкупили. А жаль.

– И мне жаль, – призналась верховная ведьма. – Я Дормидонта терпеть не могу. Впрочем, я и папашу его на нюх не переносила, но тот хотя бы был личностью. Да, на редкость неприятной и ненавидящей мое племя, но личностью. Когда Веретенникова ему голову ножом отчекрыжила во время большой охоты шестидесятого года, я даже рюмку водки выпила за помин души Волчьего Пастыря, вот так-то. А этот… Мерзкий старикашка с не подкрепленными ничем амбициями, и не более того.

Судя по интонациям, с которыми была произнесена фамилия Павлы Никитичны (а речь шла точно о ней), Марфа ее жаловала не больше, чем Дормидонта.

– Ничего, Валера. – Марфа похлопала меня по ладони. – Уверена, что раньше или позже тебе представится возможность свести счеты, надо просто дождаться нужного момента. Но мы ведь никуда и не спешим, верно?

– Если не считать конечной точки нашего маршрута, – добавила Васька задорно. – Хотя тут уже разницы особой нет. Спеши, не спеши – темнота стоит такая, что хоть глаз коли.

– Новолуние на той неделе как раз было. – Глянула в окно Марфа. – Но ничего, фонари у нас есть. Единственная печаль в том, что я тебя, Валера, обманула.

– Вы о чем? – немного напрягся я.

– Так обещано было, что мы еще грибов пособираем, – рассмеялась верховная ведьма, – но в таких потемках… Если только местного лесного хозяина попросить о помощи, но как бы он нам поганок в лукошко не насыпал… Не любят лесовики таких, как мы с Василисой, так уж с давних пор повелось. Специально вредить не станут, поостерегутся, но возможности пакость устроить не упустят.

– Забудьте, – успокоил я женщину. – Грибы – это прекрасно, но, думаю, на этот раз мы без них обойдемся. Главное – найти то, что вам нужно, и забрать это у земли.

– Очень надеюсь, что именно так все и случится. – Лицо моей спутницы словно затвердело. – Я так давно этого жду.

Ой, непростые предметы, чую, мне нынче придется добывать. Сильно непростые, даже на фоне всего того, что мне раньше попадало в руки. И, скорее всего, они из тех, которые лучше не забирать у земли-матушки, потому что неизвестно, какой след за ними тянется. Вот только выбора у меня, увы, особо нет. Какому-нибудь Ростогцеву, может, и удалось бы втереть липу о том, что клад в процессе добывания в руки не дался, но с Марфой такой номер не пройдет. Она мои враки сразу распознает, а после… Даже думать не хочу, что случится после. Да и репутация враля мне не нужна. Я уже понял, что именно она, репутация, является одним из краеугольных камней, которые позволяют более-менее безбедно существовать в подлунном мире. И скрыть здесь ничего не удастся, правда так или иначе выползет наружу.

– Если не секрет, а чьи это вещицы? – поинтересовался я у своей спутницы, не особо, впрочем, рассчитывая на ответ. – Кому они принадлежали? Догадываюсь, что кому-то из ваших предшественниц, но я ведь могу и ошибаться.

– Не ошибаешься. – Марфа достала из кармана вязаной кофты карамельку, развернула фантик и отправила конфету в рот. – Все так. Когда-то очень давно гребень и кольцо принадлежали Неждане. Тебе это имя, само собой, ничего не говорит, ведь так?

– К великому стыду – да.

– Нечего тут стыдиться, – усмехнулась Марфа. – Жила Неждана давным-давно, да и не подпускаем мы, ведьмы, абы кого к подробностям нашей родословной. Но для тебя я исключение сделаю.

– Что приятно, – сказал я, тут же об этом пожалев. Ирония в эти слова не вкладывалась, но кто знает, что придет в голову моей соседке по салону автомобиля?

– Еще бы. – Марфа причмокнула, как бы давая понять, что карамелька чудо как вкусна. – Неждана вела свой корень от тех первых отроковиц, которых подпустили к заветным знаниям, тех, кто листал Книгу Вед, впитывая мудрость создателей мира сего, и спустя годы передал ее своим дочерям.

– А вы, Марфа Петровна, в свою очередь, дочь тех дочерей? – уточнил я, снова не удержавшись.

– Нахал какой! – вполне искренне заявила ведьма, сдвинув брови. – Мне, по-твоему, сколько лет? Пара-тройка тысяч?

– Нет, конечно. – Чуть покраснел я. – В смысле вы их… э-э-э-э…

– Да, я потомок Нежданы, – оборвала мое блеяние женщина. – Дальний. Сама Неждана покинула этот мир тогда, когда эти земли только обживать начинали, освобождая от леса места для пахоты. Но память о ней осталась, ибо мы, ведьмы, тем и сильны, что никогда ничего и никого не забываем, а особенно тех, кто достиг истинного величия. Что до гребня да кольца – они переходили в нашем роду от матери к дочери, и цепочка эта не обрывалась веками, и только в нашем поколении вышел, скажем так, сбой.

У, плохо дело. Семейные дела – самые скверные, тут никогда не знаешь, откуда тебе прилетит.

– Бабка Анисья, чтобы ей пусто было там, куда она в результате попала, сестрицу мою младшую, Аглаю, всегда любила больше, – продолжила свой рассказ Марфа. – У меня характер и в юности не сахар был, не любила я сюсюкать и угождать, а Аглая та еще лиса была. «Бабулечка то, бабулечка се» и все такое прочее. Ну, ты понял?

– Понял. – Кивнул я. – И наследство в результате досталось ей. Типовая история, я таких много видел, еще когда с родителями жил. Правда, там обычно молодые жены фигурируют.

– Одно дело дома да банковские счета, другое – то наследство, что от Нежданы осталось. Это ведь такая материя, в которой людские законы не действуют, подобные вещи живут своей жизнью, и если достаются не тому, кому следует, то беды не миновать. Так и вышло. Аглая получила гребень и кольцо из рук Анисьи, которая следом за тем дух испустила, и возгордилась так, что макушкой чуть до облаков не достала. Вот только не в коня корм. За пару лет она переругалась со всеми, с кем можно, сцепилась с несколькими влиятельными особами не наших кровей, в том числе и с хорошо знакомым тебе Карлушей Шлюндтом, а после подалась в бега, потому что оставаться в наших краях ей было невместно. Карл уже поставил кое-кого из свободных охотников на ее след, он ведь мстителен, как слон.

– Слон? – не понял я. – При чем тут слон?

– А ты не знал, что слоны – самые злопамятные существа в живой природе? – рассмеялась Марфа. – После человека, разумеется. Представь себе. Они отлично помнят добро, но еще лучше – зло. Впрочем, наши косолапые им почти не уступают. Но все они мелочь по сравнению со Шлюндтом. Я тебя вроде о том уже предупреждала, но повторю еще раз: бойся перейти Карлу дорогу, он такого не забывает. И упаси тебя тот, в кого ты лично веришь, от насмешки над этим человеком, особенно открытой.

Интересно, почему у нее так искривились губы в тот момент, когда она произнесла слово «человеком»?

– Ну да ладно, мы отклонились в сторону от рассказа. – Марфа достала из кармана кофты еще одну конфету. – Не желаешь? Нет? Ну, как знаешь. Так вот. Сестрица моя себя переоценила, не пошло ей наследство впрок. Чтобы такими вещами владеть, мало амбиций и желания, силенка нужна для их подчинения, опять же знания монументальные, а их у Аглайки не имелось. Да и откуда? Она предпочитала петь, плясать да интриги плести, а учиться у старших не желала, считала их старыми дурами. Само собой, Нежданино наследие из нее начало жизнь тянуть и за несколько лет иссушило почти до дна. У людей все просто: если даже ты ухватил не свой денежный кусок, он будет тебе служить так же, как и любому другому, деньгам и золоту все равно, кто ими владеет. А тут другие расклады, тут, если не свое взял, а после не доказал, что взятого достоин, считай, подписал себе смертный приговор. Второго шанса под Луной не дают, этот мир не благотворительный фонд, и сестрица моя – тому живой пример. Вернее, мертвый, потому что не справилась с грузом, который сдуру на себя взвалила. И все бы ничего, туда ей и дорога, если бы не одно…

– Она припрятала гребень и кольцо, – закончил я за Марфу. – Причем не просто так, а с каким-то хитрым финтом. Верно?

– Верно, догадливый ты мой, – усмехнулась ведьма. – Я знаю, где лежит ее бренное тело, знаю, куда она схоронила то, что без права забрала у меня много лет назад, я знаю все, но ничего не могу сделать. Аглая при жизни была слабой ведьмой. Да попросту никакой, даже твоя Стелла, уж на что она дура дурой, и то на две головы выше моей сестрицы. А то и на три. И все-таки одно заклятие она смогла сотворить филигранно. Какое именно, объяснять?

– Да нет, – отказался я. – И так ясно, что она вам пути к захоронке с бабкиным наследством каким-то образом закрыла. Но в чем затык-то? Неужто у вас подручных не хватает, причем сильных и знающих?

Марфа глянула на меня так, как взрослые смотрят на ребенка, который с серьезным видом сообщает им очевидные глупости.

– А, ну да, – понял я свою ошибку. – Кто ставит кошку охранять молоко?

Васька хихикнула, но тут же замолчала.

– Не в этом дело. – Погладила меня по голове Марфа. – Никто из подмосковных ведьм, а может, и российских, не смог бы вот так прийти и выкопать эти предметы. Купить у добытчика или украсть у него же – запросто, но забрать отсюда… Утопия. Просто не сможет ни одна ведьма подобную операцию провернуть, не получится у нее ничего. Будет топтаться на одном месте, ямы рыть, а все впустую. Здесь нужно нечто большее, то, что умеешь только ты и подобные тебе. Вот только с другими Хранителями кладов я договориться так и не смогла. Предшественник твой вреден был безмерно, да еще и не любил наше племя, а Афанасий, что до него на Москве обитал, большую дружбу с ведьмаками водил. Настолько, что соседствовал с одним из них в Замоскворечье, они каждый вечер чаи гоняли. Ведьмаки же нас сильно не жалуют, бывало, что дело даже до драк доходило. Само собой, что я к Афоне даже не совалась. А смысл? Унижаться лишь для того, чтобы услышать отказ? Я себя уважаю, мне такого не надо.

– Про предшественника вы мне уже как-то рассказывали, а вот про Афанасия слышу впервые, – заинтересовался я. – И что с ним случилось в результате? Он-то хоть своей смертью помер?