ПолЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 2

Меня простили, но липкий осадок от того шепотка остался.

***

Словно ниточка сладкой слюны он тянулся за мною сквозь годы, подленько нашептывая, что если НЕЛЬЗЯ, но очень хочется, значит – МОЖНО.

Он подбивал на мелкие гадости, которых уже не помню.

С каждым разом преступать грань становилось все легче.

К счастью, дальше стыдных мыслей дело не заходило.

Я уже думал, что избавился от проклятого искусителя.

Но чертяка меня не оставил, убаюкивал, готовил пакость.

Глава шестая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

***

Абсолютное мое грехопадение случилось уже после службы в армии и окончания исторического факультета в педагогическом.

В то время еще считалось обязательным отработать три года по распределению, и увильнуть было невозможно.

Меня послали в школу, в глухую деревню, где эта самая школа, да еще полуразваленный клуб, были центром цивилизации.

Хромоногий председатель колхоза, с видом благодетеля, отвел молодого учителя в замызганное общежитие, где выделил крохотную девятиметровую конурку с зарешеченным окошком. Там меня и поселил.

В общежитии жили такие же неудачники – перекати-поле – которые попали в эту сельскую дыру, и мечтали вырваться при первой возможности.

За стенкой у меня обитали строители – сезонные рабочие, ежевечерне шумно праздновавшие окончание дня, мешая читать, готовиться к урокам и высыпаться.

Остальные комнаты тоже занимал рабочий люд, который перебивался случайными заработками в доживавшем последние месяцы постперестроечном колхозе.

Люд этот вечерами кооперировался со строителями, принимал активное участие в гулянках, чем усугублял мое, и без того беспокойное положение.

В одной из комнат, в самом торце коридора, жила мать-одиночка с двумя дочерьми: шестнадцати и десяти лет. Звали женщину Варварой, было ей на ту пору за тридцать, но поскольку взяла она от жизни многое, то ее точный возраст определить было сложно. Зато дочки: Алинка и Лена – сущие ангелы, особенно старшенькая, смуглая, темноволосая, с карими глазами-вишенками, смутно напоминающая образ из заветной, вырезанной из журнала фотографии, хранимой в дневниках.

***

Я столкнулся с девочками в первый день своего поселения в общежитие, в конце августа. Это была обычная встреча будущих соседей, с ритуальным «Здрасьте».

Потом мы встречались в общем коридоре, и в школе на переменках, а с Алинкой еще и на уроках – я преподавал историю в девятом классе, где она училась.

Особых разговоров между нами не случалось, поскольку сестры меня сторонились, при встрече опускали глаза. Я тоже не обращал на них внимания – девочки как девочки, таких в школе десятки. Мало ли, кто на кого похож.

Тем более, в ту пору мое сердце терзали иные печали: с очередной своей институтской возлюбленной я расстался, новой не завел, а потому, до заживления еще ноющей душевной раны, решил покончить с делами сердечными.

Отчитав несколько уроков, я возвращался в свою конуру, где предавался чтению да кропал грустные стихи о неразделенной любви.

Так прошли пару месяцев. В школе у меня образовался вялотекущий роман с учительницей младших классов. Но поскольку она была прямой противоположностью образа из журнальной фотографии, то перспектив к развитию роман не имел.

Я, как и прежде, после уроков спешно уходил домой, зарывался в книги, рифмовал «разлуку» со «скукой», подбирал к тем рифмам простые аккорды на старой гитаре, ожидая, когда закончится моя трехгодичная ссылка.

***

И тут в мою жизнь вошла Алинка…

Она вошла неожиданно, стремительно, НЕ-правильно! – как и все значительное, что случается в жизни.

Глава седьмая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

(продолжение)

***

Промозглым ноябрьским вечером, переходившим в ночь, дописав очередную оду несчастной любви, я уже готовился нырнуть в холодную постель, с утра не заправленную, поскольку гости меня не посещали, а для двадцатидвухлетнего холостяка – и так сойдет.

Из общего коридора доносились пьяные разговоры, визг и песни – соседи гуляли. Это меня порядком напрягало, но ничего поделать не мог. Оставалось, как всегда, заткнуть уши ватой, замотаться одеялом с головой и думать о чем-то хорошем, призывая спасительный сон, постоянно разрываемый хмельным гоготом из коридора.

Вдруг, в пьяной какофонии послышалось детское хныканье. Первым желанием было – не вмешиваться. Мало ли что происходит в чужих семьях. Но тут до меня дошло, что в нашем общежитии других детей, кроме Варькиных, нет. Значит, плакала одна из ее дочек.

Я прислушался: сквозь размазанный мужской бас пробивался надрывный голос Алинки, которая с чем-то не соглашалась, всхлипывала, просила отпустить.

Уже не раздумывая, я накинул спортивки и футболку, вышел в коридор.

***

Подтвердилось самое худшее.

Возле Варькиной комнаты, на тумбочке, был организован импровизированный стол, на котором стояла полупустая трехлитровка мутной жидкости, на газете вперемешку лежали: нарезанное сало, соленые огурцы, несколько ломтей хлеба.

Возле тумбочки, на табуретах и на корточках, в клубах табачного дыма, разместилось человек десять. Были там и местные строители, и какие-то хмурые небритые мужики, вносившие колорит в неприглядную картину.

Сама Варька, в расхристанной кофте, сидела на коленях Леньки-строителя. Варька визгливо хохотала, пытаясь выдернуть из под задранной юбки его мохнатую руку. Все курили, от чего сизый дым клубами растекался по коридору.

И в этом бедламе я увидел, как хлипкий взлохмаченный мужичок неопределенного возраста, до пояса раздетый, с татуировкой на впалой груди, ухватил Алинку поперек хрупкого тельца и пытается затащить в комнату. Та, одетая лишь в короткую ночную рубашку, брыкала ножками, пыталась вырваться, звала мать, но Варька не обращала на нее внимания, занятая любовной игрой.

Никем не замеченный в общей суматохе, я подошел к мужику, перехватил руку, сжимавшую Алинку за талию. Я не думал, зачем вмешиваюсь, и что будет потом. Это вышло само собой.

Мужик вскинул взлохмаченную голову, недовольно глянул на меня.

– Че? – дохнул перегаром.

– Оставь девочку, – сказал я, стараясь придать голосу твердости. Голос дрожал: вышло пискляво и совсем не убедительно.

– А то че, фраерок? – нахально отозвался мужик.

«Если бы не занятые руки, он бы меня ударил. Такие не ждут – бьют, а потом разбираются».

– Отпусти. Бутылку «Столичной» дам, – сказал я. Голос дрожал.

Алинка упираться перестала, изумленно уставилась на меня.

Мужик хмыкнул, показал кривые зубы. Затем отрицательно мотнул головой, теряя ко мне интерес и покрепче перехватывая девочку.

– Три бутылки, – выпалил я, понимая, что если он не согласится, то силой забрать у него Алинку не сумею. – И пять пачек «Примы». Киевской.

Это было все, что я успел накопить из «твердой валюты», которой в ту пору, в девяносто втором, производились значимые расчеты. За водку и сигареты в деревне можно было распахать огород, заготовить дрова, даже купить киевского пахучего хлеба – его из столицы привозила предприимчивая тетка Нюрка.

Поскольку сам я курил, то особенно было жалко сигарет, которые выдавались по талонам – десять пачек на месяц в одни руки, и которые приходилось делить на тридцать дней по шесть штук. Таким образом, я лишал себя курева, но поступить по-другому не мог. Больше сигарет было жалко Алинку.

– И пять пачек, – повторил я.

– Взаправду? – мужик заинтересованно поднял мутные глаза. Нечаянно ослабил захват.

Девочка змейкой скользнула из его рук, юркнула ко мне и спряталась за спину, обвив тоненькими ручками.

– Ты куда, – встрепенулся мужик, пытаясь удержать Алинку.

Но я стал на пути.

– Я не обманываю: три бутылки водки и пять пачек сигарет.

– Ладно, давай, – согласился мужик. – Курево ништяк.

Он вдруг резко присел, игриво задрал девочке подол. Та взвизгнула, отскочила, не отпуская мои бока – чуть не повалила на загаженный пол.

– Не трогай! Мы же договорились.

– Лады, забирай босявку. Уговор – как приговор.

***

Втроем мы прошли по коридору к моей комнате.

Едва приоткрыл двери, как девочка шмыгнула вовнутрь, растворилась в сумрачном желтом свете сорокаватной лампочки.

– Подожди, – попросил я мужика, который хотел ступить следом.

– Арапа не заливай… – тот уцепился рукой в косяк, закрывая проход. – Гони обещанное!

– Я не обману – я учитель, – сказал, стараясь смотреть ему в глаза.

Смотреть было невыносимо и страшно.

– Ладно, фраерок. Знаю, где ты живешь, – мужик убрал руку, прислонился к стенке.

***

Я зашел в комнату. Прикрыл двери, которые мешали отворить створку шкафа, где хранился мой неприкосновенный запас. Принялся рыться в тайнике, поочередно извлекая сокровища, замотанные в старое покрывало.

Спиной чувствовал, как за мною из глубины комнаты наблюдают внимательные глаза.

Сгреб припасы, вынес в коридор. Мужичок ловко рассовал сигаретные пачки по карманам, перехватил бутылки.

– Фартовый калым. В другой раз буду знать, где разжиться, – хитро подмигнул мне. – Ты, учитель, хоть отдери ее за меня…

Не дослушав, я шмыгнул в комнату, закрыл двери на замок.

Затем еще крючок накинул – для надежности.

Глава восьмая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

(продолжение)

***

На душе было тревожно.

Я понимал, что сделал глупость и лишил себя сигарет на полмесяца.

Но это не главное – с куревом перебьюсь.

«Как поступить с девочкой?».

У меня даже раскладушки не было или запасного матраца, чтобы примостить Алинку на полу. Да и места на них не было: все пространство комнаты занимали общаговская кровать с продавленной панцирной сеткой, стол, табурет, шкаф, тумбочка да самодельная книжная полка.

Но и это не самое страшное – в крайнем случае, я мог до утра подремать и на табурете.

«А что завтра скажет Варька?

И что скажут в школе, если узнают, что Алинка у меня ночевала?

Девочка-подросток у одинокого парня…».

***

Закрыв двери, оглянулся на кровать: Алинка лежала, подтянув одеяло к носу. Любопытные глаза наблюдали за мной.

Обалдев от такой ее смелости, подойти не решился.

Присел на табурет у стола. Взял книгу, раскрыл. Пролистал пару невидимых страниц, захлопнул.

Глянул на часы:

«Половина первого ночи».

Включил настольную лампу. Не поднимаясь – благо, габариты комнаты позволяли – щелкнул выключателем, погасил верхний свет.

Ситуация складывалась преглупая.

«Завтра мне на первый урок, а выспаться не сумею. Да еще этот галдеж в коридоре…».

– Вы там будите сидеть всю ночь?

Я вздрогнул. В потемках, напитанных моими сомнениями, Алинкин шепот прозвучал как гром.

Я молча кивнул. Не знал что ответить.

– Давайте поменяемся: я посижу, а вы поспите.

– Не нужно. Ты – ребенок.

«Не на табурет же ее посадить».

– Я не ребенок! Мне почти шестнадцать. Просто я худая и низкая. Я в школу в восемь лет пошла… И мама меня уже родила в мои годы. Вот так.

– Ходишь в школу, значит – ребенок.

Неожиданно Алинка выскользнула из-под одеяла. Мелькнув острыми коленками, бросилась ко мне, ухватила за руку.

– Идите на кровать, – сказала девочка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.