Записки штурмана

По мере приближения, я все сильнее ощущал запах сырого дерева, плесени и пороха. Вскоре, я благополучно поднялся на палубу. Никогда мне еще не доводилось бывать на корабле. Он покачивался, его мачты еле слышно подпевали бьющимся о скалы волнам, паруса трепетали на ветру.

Работа шла полным ходом. Мимо меня то и дело проносились матросы и все они напевали какую-то пиратскую песню.

Неси свою ношу, веселый пират!

Пока через край, не польется вино!

Ждет твою душу – пламенный ад!

А бренное тело – песчаное дно!

Честно признаться, меня повергла в ужас эта песня. Как и те, кто ее горланил. Это были избитые жизнью и саблями люди. Спины их натружены и сгорблены, брови хмуры, кожа темна и изрезана морщинами. На суше этих матросов можно легко спутать с пьяницами или могильщиками, такими как Хьюго. Но здесь, на корабле, это были матросы, вернее пираты!

В процессе работы, матросы неоднократно упоминали о той туше гвардейца, что засалена в бочке. Говорили, что надолго его бы не хватило, но Говард Хэтчер – самый мудрый и добрый из всех пиратских капитанов, позаботился о своей команде. Хвала и честь Говарду!

Наверное, про человечину, которую пираты уже устали жевать, они, скорее всего, преувеличивали. Но мой компаньон уже упоминал о каннибализме на кораблях.

– Извините, сэр, – обратился я к одному из матросов, что возвращался из трюма, – вы не подскажете, где я могу найти капитана?

Матрос молча махнул в сторону капитанского мостика и сказал, что он у себя. Я поблагодарил моряка и он, тяжело ступая, отправился за следующим бочонком рама. Сердце мое бешено стучало и от волнения едва не выпрыгивало из груди. Настал тот момент, когда я подпишу договор, и если все получится, уже сегодня отправлюсь в море.

Едва я занес кулак над дверью капитанской каюты, как вдруг оттуда донесся вопль:

– … а кишки твои, я разбросаю по всей палубе! Ясно тебе, обезьянья твоя рожа?!

Я, почему-то сразу подумал, что этот вопль слетел с губ Говарда и не ошибся.

– Я вас понимать, – произнес дрожащим голосом кто-то изнутри каюты. – Я забирать эта портовая шлюха и уходить.

– Как раз портовую шлюху ты, нелюдь, оставлять, – сказал Говард. – А сам уходить. Пшел, горилла!

С этими словами, капитан схватил незнакомца и открыл его лбом дверь своей каюты. Тот же час к моим ногам упал черный как уголь мужчина. Скорее всего, этот человек хотел продать капитану куртизанку, но капитан посчитал, что вправе воспользоваться ею бесплатно. Я прочел в глазах темнокожего испуг, лысую макушку покрывали огромные капли пота, мочка его уха была порвана и с нее по шее бежала кровь.

Я хотел помочь несчастному подняться, но он кинулся от меня как от прокаженного, при этом громко крича:

– Гувер уходить! Гувер будет уходить с корабля! Шлюха оставлять для вся команда! Гувер уходить!

Кто-то из матросов еще умудрился дать пинка под зад темнокожему незнакомцу и все проводили его взрывным хохотом. Что-то мне подсказывало, что с таким капитаном я еще натерплюсь.

Я думал, что Говард испытывает лютую неприязнь только лишь к темнокожим, но на тот момент я еще очень плохо знал Говарда. Он испытывал неприязнь не только лишь к тем, которых называл обезьянами, но и в целом ко всем подряд. Он любил только себя. А еще, Говард любил выпить. Много выпить!

– Что тебе нужно, щенок?! – рявкнул на меня капитан, когда я осмелился войти к нему в каюту. Говард уже лежал на кровати, а сверху на нем, восседала женщина, за которую он не посчитал нужным расплатиться. – Кто ты?!

– Извините, сэр, – пробормотал я. – Слышал, вы набираете команду.

– Практически вся моя команда кормит рыб на дне, – ответил мне капитан. – Они были славные парни, но Дэйви Джонс распорядился их судьбами по-своему. Моя команда изрядно потрепалась этими малодушными гвардейцами! Этими гнусными древоточцами! Моллюсками! Поэтому да, мальчишка, я набираю команду.

– Я бы хотел…

– Что ты умеешь? – спросил Говард и я не сразу понял к кому он обратился, ко мне или к восседавшей на нем проститутке. – Чем удивишь меня?

Мне нечем было козырять. Я никогда не ходил по морям и не имел об этом ремесле даже малейшего представления. Поэтому, я сказал капитану, что из меня выйдет неплохой юнга. Для начала.

– Там, на столе, – произнес капитан, – лежит бумага. Впиши туда свою фамилию, напротив нее – свою подпись и проваливай к дьяволу!

Это была первая моя встреча с капитаном Говардом Хэтчером. Если честно, я несколько иначе представлял себе нашу встречу и самого капитана. Да, я был разочарован.

Только вот сбежать с корабля в первый же день, мне не позволили глаза моей Маргарет. Они стояли передо мной и в этих глазах была тоска о хорошей жизни. Маргарет никогда не наедалась. Никогда Маргарет не одевалась в хорошие одежды. Никогда она не наслаждалась запахом парфюма на своей коже. Если я не отправлюсь на этом корабле, под руководством этого капитана, бок о бок с этими зловонными, дикими пиратами в море, то совсем скоро моя дорогая Маргарет будет есть собак.

– Дверь за собою прикрой, – потребовал от меня капитан и я подчинился. Это первый приказ, который поступил мне от моего капитана. Я повиновался и вышел.

Говард остался с женщиной, а я, с головой окунулся в работу.

Пять долгих часов, мы перетаскивали провизию с берега в трюм. Я обливался потом, ноги мои подкашивались. Но ударить лицом в грязь, едва ступив на корабль, я не имел права.

Изнемогая от жажды и усталости, я начинал понимать, кто такие пираты и еще, я понял, что на корабле Говарда, мог оказаться любой, кто пожелает. Зачастую это сброд из преступников, которых на суше ждала лишь виселица, да тех, кто в море провел большую часть своей жизни и ничего кроме вязания узлов не умел. Это касается одного нашего джентльмена, имя которого, вы непременно вскоре узнаете.

Так же я много слышал, что Говард очень богат. Матросы обсуждали его несметные богатства и счета в бесчисленных банках по всей стране. Тем не менее, проститутку он оплачивать не стал. Возможно из-за принципов – не иметь дел с, как выражался Говард обезьяньими рожами, а может и просто из-за отсутствия денег.

Так или иначе, женщину после оказанных ею услуг, Говард приказал выбросить за борт. Матросы сжалились над ней, и осуществили еще один рейс до берега и обратно.

Едва нежные лучи осеннего солнца коснулись покрытой инеем гавани, «Бордвилль» отдал швартовые.

Я крайне смутно представлял, что такое пиратский корабль, и какую таит опасность плавание под столь пугающим флагом. В глубине души я понимал, что смерть для пирата как тень в ясную погоду, она всегда рядом и как не старайся, вступив на этот путь, будь готов в любой момент отправиться на виселицу или умереть куда более мучительной смертью. Так или иначе, пираты состоятельные, но вопрос здесь другой, как пираты тратят свое состояние.

Однажды вечером, когда после работы, мы уставшие сидели в трюме, я примерно осведомился в этом вопросе. Но думаю, это была лишь пустая болтовня. Одно могу сказать с уверенностью, пираты предстали передо мной совершенно в другом обличии.

Вот так, с легкой руки капитана Говарда Хэтчера, (который, как мне показалось, набирая команду, совершенно не отдавал себе отчета), я отправился в море.

В половине по полудню первого дня нашего плавания, Говард появился на капитанском мостике. Он стоял и молча смотрел на нас. Сейчас, при дневном свете, мне было проще его разглядеть, чем там, в окутанной табачным дымом каюте. Капитан был тощий, пожилой мужчина с темной внешностью и густыми черными бровями, выдававшими его вспыльчивый нрав, и как вскоре выяснилось, его скверный характер. Смахивал капитан на старую растрепанную ворону, возмущенную внезапно начавшимся дождем.

На лице Говарда читалось явное омерзение, когда он окинул взором всех собравшихся на палубе матросов, как старослужащих, так и новоиспеченных. Пятьдесят семь человек экипажа в глазах Говарда Хэтчера, как мне показалось, были лишь сбившимися в кучу крысами, голодными и вонючими. Начищенные до блеска сапоги Говарда вряд ли когда-то вступали в дерьмо, а его кортик, что подпирал выглаженный синий кафтан, думаю, и вовсе никогда не был в бою и не орошался кровью врага.

Говард подозвал стоящего рядом с ним пожилого мужчину с волевым подбородком, строгим взглядом и белоснежным париком и что-то сказал ему. Позже я узнал, что это был Бенджамин Хагли. Он занимал пост квартирмейстера и являлся вторым лицом после капитана, чью волю незамедлительно выполнил.

– Капитан приказал, чтобы вы заткнулись! – громко рявкнул Хагли и бубнеж прекратился. Все те, кто был занят пустой болтовней о том, куда потратит свою зарплату, мгновенно превратились в немые надгробные плиты и устремили взор на капитанский мостик. С его высоты нас, в изодранных засаленных одеждах и в грязных истоптанных сапогах оценивали двое тех, чьи камзолы были чисты, а лица не имели ни единого шрама. – Спасибо, джентльмены.

Хагли горделиво поправил свой белоснежный парик и уступил место Говарду. Тот вышел вперед и произнес своим хриплым голосом:

– Добро пожаловать ко мне на службу, новобранцы, и надеюсь, она будет весьма плодовитой. – Под словом «плодовитой», Говард, наверное, имел в виду что мы, будучи кучкой пушечного мяса должны его озолотить и в случае надобности без нотки сомнения распрощаться с жизнью, ибо вряд ли Хэтчер ставил жизнь матросов выше своего благополучия. – Те из вас, кто не желает быть протянутым под килем или погибнуть другой мучительной смертью, не должны нарушать порядок на борту моего корабля. Ясно вам?! – Не дождавшись ответа матросов, капитан добавил: – А теперь перейдем к должностям.

Кто не владел никакими навыками, сегодня же отправились на самые низкие должности. Я отправился в грузовой трюм. Чистить трюм, как вскоре я понял, было одной из самых грязных работ и тех, кто этим занимался, Говард называл трюмные крысы. Нас было трое. Три нищие, оборванные трюмные крысы. Все мы были новобранцами.

После столь неподобающего капитану приветствия, мое сердце сдавила тоска. Я слишком грустил по Маргарет. Сейчас мне как никогда, не хватало ее теплых слов и нежности ее губ. Меня угнетало, что впереди еще было несколько месяцев, в течение которых мне придется выслушивать бранную ругань Говарда и мотыляясь из стороны в сторону, круглосуточно откачивать воду из затхлого трюмного помещения. Я не знал Говарда, но думаю немного поспешил со своим мнением в адрес него. Да, он взял меня на работу, но каковой она будет?

Я тяжело вздохнул и принялся металлическим мастерком счищать слизняков со стен трюма.

Ко мне подошел пожилой безобразный на вид мужчина. Его отвисшая нижняя губа синего цвета вызвала у меня чувство брезгливости, а запах и вовсе отбивал всякое желание находиться рядом с этим человеком.

– Я Бигль Харпер, – сказал мне этот человек и протянул руку. Его рука оказалась одной из самых мозолистых рук, что мне довелось пожать за всю мою жизнь. Бигль был мой коллега по работе, такая же, как и я, трюмная крыса. – А как твое имя, молодчик?

– Я Батч, – ответил я. – Батчер Додсон.

С нами был еще один человек, облысевший и постоянно озирающийся напуганный мужичек. Он будто все еще не понимал, где оказался.

– Стэфан, – произнес тихим голосом наш соработник, когда к нему в несколько грубой форме обратился Бигль с требованием назвать свое имя. – Я Стэфан Каркаров.

– Стэфан? – усмехнулся Харпер и взглянул на меня, не смеюсь ли я тоже над кротким Каркаровым, но так и не получив от меня поддержки, принялся за работу. – Ну что ж…

Стэфан был замкнут. Он словно о чем-то постоянно грустил. Что-то явно его тревожило, словом он оказался на корабле не по собственной воле. Но теперь, раз уж он здесь, в трюме, с другими трюмными крысами, далеко от берега, то жалеть о чем бы то ни было – поздно.

Так или иначе, Стэфан Каркаров вызвал у меня больше расположения, нежели Бигль Харпер, чей сиплый голос и одутловатое лицо – свидетельствовали о непреодолимой любви этого человека к выпивке. Из наших разговоров, я узнал, что Бигль был похищен из кабака, в котором напился и уснул. Отрезвел мужчина, уже, будучи в открытом море.

– Я даже с супругой не успел попрощаться, – сказал Бигль. – Но я не думаю, что она станет горевать обо мне. Да и я тоже, когда разбогатею, найду другую жену. Например, Барбару. Она хорошая баба, хоть и проститутка.

Весь день, Бигль пустомелил. Ему было плевать на семью, у которой был так нагло похищен, ему было плевать, на договор, что он не посчитал нужным подписать, было плевать и на пиратов. Этого человека не угнетал даже грязный трюм, где теперь ему суждено несколько месяцев счищать со стен отвратительных насекомых. Биглю было не наплевать только на грог. И он постоянно твердил, что за столь грязную работу, грогу положено двойная порция.

– Тебе необходимо подписать с капитаном договор, – сказал я Харперу. – Иначе, он не выплатит тебе ни цента.

– Я, знаешь ли, Батчер, – ответил мне Бигль Харпер, – не так-то прост, как может показаться на первый взгляд. В случае неуплаты мне денег – я обращусь в суд. У меня там знакомые есть.

Я ничего не ответил. Что-то мне подсказывало, что в таком ремесле, как пиратство, вряд ли в случае неуплаты, деньги можно отсудить.

Глава 3

Шилох Абберботч

К вечеру я валился с ног. Но лечь спать я и те, с кем мы сегодня поступили на службу не смогли. Когда мы спустились в трюм, где Хагли разместил спальные места новобранцев, там уже сидело несколько матросов, и они были далеко не из первоходок. Здесь, как и всюду, кроме капитанской каюты, стоял тошнотворный запах пота и гниющих водорослей.

Я уселся на одну из бочек с порохом, так мой гамак был занять боцманом, и стал слушать, о чем говорили бывалые пираты. К тому времени, я некоторых уже знал по имени и роду их деятельности на корабле.

– Как только наш корабль бросит якорь, я отправлюсь в прибрежный бордель, напьюсь и оставлю все свои деньги в трусах одной из тех кабацких шлюх! – Это сказал Джозеф Хилл – наш плотник. Мужик он был пожилой, и очень нескладный, будто выстругал сам себя из куска дерева тупым рубанком. Джозеф вытер огромными мозолистыми ладонями пот со лба и добавил: – А может, и женюсь на ней.

Матросы рассмеялись. Жениться на портовой шлюхе для уважающего себя мужчины, было последним делом, но сейчас, многие из собравшихся в трюме, разделяли интерес старого плотника. Никто из них не пожалел бы никаких денег, ради нежного женского тела в своих натруженных руках.

Я тоже мечтал. О Маргарет. О своей жене. Мечтал о ее теплых губах и ласковых пальцах на своей щеке. Мечтал зарыться в ее волосы, и покрыть поцелуями изящную, как у лебедя, шею. Но моя жена сейчас была далеко. Я тяжело вздохнул. Сегодня был очень тяжелый день, и я устал. Очень хотелось, есть, но больше всего – спать. А разговорам этих болтунов, казалось, не было конца и края!

– Эти тесаки, что Говард купил, сгодятся лишь Аттвуду! – вскричал вдруг судовой повар Мэтью Купер, мужчина без глаза и без повязки на нем. Ясное дело, Мэт не собирался тратить деньги на выпивку и отдых со шлюхами, но был заинтересован лишь в своем ремесле, и планировал купить кое-что из утвари в камбуз. Раз уж этого не может сделать капитан. – Пусть ноги ими ампутирует. А эти миски? Из них только собакам и хлебать!

– Твоя, правда, – поддержал кто-то из матросов.

– Да уж, – согласился еще кто-то. – В псарню миски!

– Точно!

Каждый из матросов понимал, о чем так негодовал Мэтью. Из посуды, которой капитан обеспечил камбуз, невозможно было есть. Она вся проржавела насквозь! В то время пока сам Говард вкушал ягненка в собственном соку исключительно из королевского серебряного сервиза, экипаж перебивался вяленой кониной, галетами и жидкой похлебкой из прогнивших мисок. Кроме того и сама еда была отвратительна. Самая дешевая, которую только можно найти на рынке в порту.

Сегодня меня даже посетила мысль о том, что едва мы ступим на захваченное судно, многие из команды, я в том числе, бросятся в неприятельский трюм с едой и свежей водой. Я не мог и предположить, что наши трюмы опустеют, и о свежей воде придется лишь мечтать. Но когда мы грузили корабль, я неоднократно слышал, как многие из матросов проявляли искреннюю радость свежим продуктом. Из их разговоров, мне удалось уловить, что пройдет пару месяцев и снова придется пить болотную жижу и жрать человечину. Тогда я пропустил это мимо ушей, потому как был несказанно рад, что смогу заработать нам с Маргарет на достойную жизнь. А каким путем, уже не важно.

– Моих денег хватит и на двух девок, – рассмеялся Эммет Чейз, сотрясая свой трехпалубный подбородок, и все дружно расхохотались вместе с ним. От кого угодно, но такие слова вряд ли могли прозвучать от священника. – Напьюсь в стельку бренди, а на утро, пожалуй…

В этот момент звонкий голос Эммета оборвали грохот на лестнице и пьяная ругань капитана, который едва не свалился с хлипких ступеней. Все разом устремили взор на Говарда и напрочь позабыли, чем же собирался на утро заняться священник Эммет. Скорее всего сходить в церковь и отмолить свои прелюбодейские грехи.

– Где эта трюмная крыса?! – взревел Хэтчер, разглядывая собравшихся матросов одурманенным ромом взором. – Я сгною его в вонючей жиже и компанией ему будут лишь пауки и блохи! Где этот плешивый, сиськастый кусок дерьма?!

Никто не понимал, кого имел в виду Говард, ибо трюмных крыс здесь было полно. Все недоумевающе переглядывались и пожимали плечами. Как вскоре выяснилось, речь шла о Стэфане Каркарове. Капитан сегодня весь день напролет изливал на него свою злобу, а сам Каркаров, втихомолку сокрушался на Говарда и свою судьбу.

– Поди-ка сюда! – рявкнул Говард, заприметив окосевшими глазами силуэт толстого Стэфана, который без промедления покинул круг матросов и мечтания о своей милой. – Ты, кальмарья кишка, не иначе как позабыл о своих обязанностях? Ты позабыл, что грузовая палуба уже полна насекомых и крыс? А?! Отвечай!

– Не забыл, сэр, – ответил Стэфан.

– Быть может, ты позабыл, чем пахнут ноги твоего хозяина? – И капитан позволил себе харкнуть прямо в лицо несчастного Каркарова. Тот лишь поморщил нос, но ничем не ответил. Тогда капитан плюнул еще. А потом еще и еще. До тех пор, пока у капитана не закончились во рту все слюни. – Убирайся с моих глаз.

Заплеванный Каркаров, тяжело вздохнул, и отправился в трюм. Туда, где было темно и душно, где среди зловонной плесени и скорпионов, нужно беспрерывно откачивать сочащуюся из многочисленных щелей воду. Все что я смог сделать, лишь проводить несчастного полным соболезнования взглядом.

Капитан, напоследок окинув моряков опьяненным взором, развернулся на каблуках и, спотыкаясь о свои же сапоги, поднялся на верхнюю палубу. Ступая по узким ступеням Говард, обронил свою треуголку, но не посчитал нужным возвращаться за ней. Никто из команды не шелохнулся, чтобы поднять головной убор пьяного капитана. Пыльную треуголку поднял я. Немного позже.

– Опять надрался кислой ссанины, – гневно пробубнил кто-то из толпы вслед Говарду. – Старая дрянь.

Когда капитан ушел, разговор возобновился. Я все сидел и думал о несчастном Стэфане. Я не знал кем он был на суше. Бедняком или одним из придворных? Как вообще нелегкая занесла его на этот корабль, в общество последних пьяниц? Одно я знал наверняка – наш капитан еще тот ублюдок.

– Кабацкие проститутки и бренди рекой – это конечно, весьма недурно. – Так вступил в разговор один из самых отталкивающих для меня, членов экипажа этого пиратского линкора. То был свинолицый Шилох Абберботч. Тучный, изрубленный саблями боцман, без единого живого места на теле! О нечеловеческой жестокости этот исполин явно знал не понаслышке. – Однако не загреметь ли из-за этих распутных девиц, нам всем однажды под ноготь Бонса? За голову пирата, сейчас весьма неплохо платят. Так ведь?

– А за голову капитана платят еще больше, – подметил кто-то, но сделал это очень скромно, поэтому практически никто этих слов не услышал.

– Это не новость, Шилох. – Плотник Джозеф, и снял с лысой головы пропитанную потом повязку. – А вообще, плевать я хотел на королеву и прочее дерьмо! Я вольный моряк. Вольный флибустьер. Искатель добычи!

– До тех пор, пока коршуны не закружат над тобой, – заметил Шилох. – А с таким капитаном, это произойдет очень скоро. Помяни мое слово! С Говардом, недолго оставаться тебе «вольным», флибустьером. С таким капитаном – наш путь в никуда.

– И что же ты предлагаешь? – Плотник выжал повязку на пол и как следует, встряхнув ее, вернул на прежнее место.

– А все просто, Джо, – ответил боцман, – нужно переизбрать капитана. Так и быть, этот срок отходим, а когда получим свои деньги, вышвырнем пьяницу Говарда с корабля. Обновим команду, и отчалим. Как вам?

Кто-то из матросов одобрительно закивал, но все по-прежнему молчали и слушали.

– С тобой, Шилох, – произнес Джозеф и посмотрел в глаза боцмана, – мы забрызгаем кровью наши паруса уже к рассвету. Ты славный пират, но сердце твое почернело от скупости и жестокости. Убить врага это одно – это благородно. Но совсем другое – пытать его, часами сдирая кожу, дюйм за дюймом. Потрошить людей как свиней. Отрубать им руки и выбрасывать за борт. Изрубленных пленных живьем засаливать в бочке. Это твои методы. Поэтому, я против того, о чем ты здесь толкуешь. Кровопролитие – это конкретно, путь на эшафот.

Шилох промолчал. Несмотря на свой устрашающий вид, перед виселицей, наш боцман трусил, словно ребенок, перед огромным насекомым, которое способно больно ужалить. Боцман очень боялся однажды оказаться среди тех, кто уже не один месяц болтается в петле и сушится на солнце, оттого и провел большую часть своей жизни, в плавании. Корабль было единственное место, где Шилох чувствовал себя в относительной безопасности.

Только вот, всю свою жизнь, он лишь вязал канаты, да приглядывал за разным корабельным барахлом. В общем, устал он от работы боцманом и не скрывал, что метил на должность более рентабельную. Даже не смотря на то, что за голову капитана платят в разы больше, нежели за простого матроса.

– Разве с этим идиотом вам всем, добрым джентльменам удачи, спокойнее? – негодующе воззвал матросов Шилох. – Разве с ним, мы можем чувствовать себя в безопасности? Даже будучи посреди моря, мы с этим ссаным идиотом, можем сесть на мель! Где бы мы ни решили кинуть якорь, – продолжал Шилох, жестикулируя своими огромными как у чудовища руками, что в тусклом свете коптящей лампы, отбрасывали длинные тени на всех собравшихся, – гвардейцы тут же будут в курсе. Будь мы хоть у черта на мошонке!

– Мы болтаемся на его мошонке уже добрых два с половиной месяца, – произнес кто-то из матросов сиплым голосом. Этот моряк не был новобранцем. Он так же, как Шилох, священник Эммет, плотник Джозеф и прочие джентльмены, являлся костяком экипажа Говарда. Он, так же как и вышеупомянутые джентльмены, испытывал неприязнь к богатому, но глупому капитану и его помощнику квартирмейстеру Бенджамину Хагли. – С тех пор как ступили на службу к этому трусливому пьянице, мы питаемся, словно крысы и спим, словно бездомные псы!

– И я о том же! – обрадовался Шилох. Он явно был за дестабилизацию обстановки на корабле. Дай Абберботчу волю и поддержку, он сейчас же располовинит Говарда своей ржавой саблей и выбросит части его тела за борт. Но не видать Шилоху поддержки моряков, пока не уплачены Говардом их прежние труды. – Наш капитан ведет корабль на рифы!

– Шилох, – одернул боцмана Тэрри Барлоу, пожилой сутулый матрос и кивнул своим острым носом в мою сторону, – будь ты немного не предусмотрительнее, капитан давно узнал бы о твоих дерзких планах. Думаю, этот мальчишка может быть одним из его прихвостней.

Здоровяк впился в меня буравящим насквозь взглядом, и я неуверенно отвел взгляд, сделав вид что совершенно ничего не слышал. Но по большому счету, мне было плевать на бунтарей и их сговоры. Я лишь хотел спокойно вынести свою службу, и поскорее забыть всех собравшихся на этом корабле. Пусть хоть к дьяволу катятся. Или к тому, которого все собравшиеся уважали и боялись – к Билли Бонсу, под его ноготь.

– Эй, прощелыга! – гаркнул Шилох в мою сторону. Голос здоровяка был тяжелым словно лай старого охрипшего пса, заблудившегося в холодной туманной бухте. Кроме того голос боцмана был мне так же неприятен, как и он сам. – Вошь лобковая! Я к тебе обращаюсь.

– Я, сэр?

Все дружно засмеялись. Я даже не понял почему. Измотанный работой в гнилой жиже, я лишь хотел, есть, и спать и уж тем более не точить лясы со старослужащими.

– У тебя что, не все на палубе?

– Все, сэр.

Матросы вновь рассмеялись. Это начало меня нервировать. Многим из собравшихся, я мог запросто разбить скулы, ибо я не хотел становиться «козлом отпущения». Но наживать себе врагов среди отъявленных пиратов, особенно среди таких как Шилох, мне тоже не хотелось. Тем более в первый день моего плавания.