Проза морской жизни. Записки подводника

Сергей Смеянов вспомнил одну из ночных вылазок:

– Испытал яркие впечатления, события достоверные. Тёмная ночь. Август. Тревога, первая в жизни. Никто не ожидал, с глубокого сна плохо соображали, за окнами казармы яркие вспышки и взрывы. Война началась! Вернулся в реальность быстро, оделся, собрался, плёвое дело. Смотрю, а Сергей Смирнов в вещмешок запихивает подушку. О чём он думал? С какой целью? Спрашиваю: «Серёга, зачем подушку пихаешь в мешок?» Тот невозмутимо: «Уходим в поход, точно надолго. А если патроны нести? А у меня мешок уже полный. Налегке больше пользы принесу, не надо будет меня нести».

Сергею Смеянову после училища довелось служить срочную службу в «дикой дивизии». Стал лучшим снайпером не только в дивизии, но и в корпусе. Командиры у Сергея были в основном суворовцы. Зная, что Сергей нахимовец, относились к нему почти на равных, главное – доверяли ему. Сергей не стал военным моряком, закончил Макаровку в Ленинграде, хотел мир посмотреть. Своей цели добился, прошёл все океаны, моря и проливы. Многое увидел.

Помню в лагере «Боевые листки». Первые были самые интересные. Сергей Смеянов рисовал удивительные карикатуры, не хуже Кукрыниксов, всем очень нравилось. Вадик Новиков успел себя проявить, как быстрый поедатель всего съестного за десятерых, правда, сейчас утверждает, что на чужие пайки не покушался. Тогда это был информационный повод на злобу дня. Есть хотелось постоянно. Рисунки удачно дополняло Жорино сочинительство, а стихи ложились подтекстом к шаржам:

Друзьями Новиков не понят,Но оправдаться он сумел,На флоте бабочек не ловят,Кто первый сел, тот больше съел!

Недавно ездил в Калининград к другу Вове, поинтересовался, что больше всего запомнилось ему в карасёвском лагере, какие самые яркие воспоминания?

Вова рассказал:

– Тело помнит постоянные физические нагрузки, мышцы болели и ныли, постоянная усталость, мозоли до крови на руках от вальков шестивёсельного яла. Больше всего угнетало пожирающее чувство голода. Первый раз заступил в наряд рабочим по камбузу. Проявил смекалку и ловкость. Из наряда вышел с набитыми хлебом карманами. Эти оттопыренные хлебные карманы остались в памяти как великая радость, осязаемое счастье и уверенность в завтрашнем дне.

Иногда к избранным карасям приезжали ленинградские родственники, везунчиков кормили прямо через забор. В этой роли один раз оказался Вадик Новиков, шёл с грушей во рту в сторону казарм.

Навстречу – группа нахимовцев:

– Вадик, ты где грушу взял?

– Там… в лесу сорвал.

Группа нахимовцев умчалась в поисках груш, Вадик стоял на месте и смеялся над вечно голодными и не такими удачливыми собратьями, уловка удалась:

– Откуда в сосновом лесу могут быть груши? Побежали шишки собирать.

В лагере было действительно тяжело от постоянных физических нагрузок. Удивлялся своей выносливости: физической подготовки на гражданке было недостаточно, поэтому терпел.

Очередная тревога. Все построились. Организаторами ночных игрищ рядом со строем был брошен взрывпакет. Скорей всего, это был дядя Слава Коновалов, мичман, наш старшина роты. Кто-то из второго взвода выскочил и отбросил взрывпакет в сторону. Возможно, это был нахимовец Вова Бабошин. Точно он. Годами позже была с ним история в высшем училище, когда он, находясь в самоходе, пехотному патрулю на предложение предъявить увольнительную записку предъявил гранату Ф-1, «лимонку». Может, это случилось совсем не с Вовой, но он точно был смелым и дерзким.

Далее – разбор полётов. Все ожидали, что за отброшенный взрывпакет ему объявят благодарность, поступок геройский. Нет, Вову вызывают из строя и объявляют выговор:

– У вас ещё будет возможность проявлять героизм, когда будете служить на флоте! Строй покидать никто не разрешал! – объявил капитан 3-го ранга Вербицкий, офицер-воспитатель второго взвода.

Военно-морские птенцы из второго взвода очень уважали и любили своего наставника. И было за что. Во-первых, за шикарные усы! Во-вторых, за демократию, хотя в те времена это слово было признано антисоветским, приемлем был только демократический централизм. Наши соратники офицера Виктора Михайловича Вербицкого звали Папочка, а предыдущий выпуск называл Папа, такое совпадение не могло быть случайным. Виктора Михайловича окрестил Папочкой тот самый питон, который пришёл с гитарой, сам играл и пел.

Хорошо, признаюсь, это Сергей Сирый:

– Тяжело было под палящим солнцем заниматься строевыми занятиями, а здесь ещё Папочка решил, что его взвод должен быть лучшим по строевой подготовке. Задача была настолько нереальной, что её выполнение заслуживает восхищение офицером-воспитателем. Дело в том, что его класс по всем показателям, особливо по дисциплине, занимал стабильные первые места с самого конца. Папочка славился своей добротой на всё училище, многие хотели попасть в его взвод, вот и собирались лучшие.

Лето, жара, тренировал подопечных на износ. С этим надо было что-то делать. Сергей, изобразив обморок, ничком, как оловянный солдатик, упал на асфальтированный плац. Братья-караси вовремя поймали товарища под руки.

Валера Салихов, наблюдавший эту картину, думал: «Мне бы не упасть, надо держаться!»

Падение Серёги было настолько натуральным, что произвело впечатление не только на меня, но и на Папочку. Результат получен – строевые занятия стали выполняться без фанатизма.

В третьем взводе о поблажках могли только мечтать. Мне тогда казалось, даже если все упадут ничком и останется всего один выживший нахимовец в строю, он всё равно будет тянуть носок ноги, а кулаки полетят вперёд до бляхи, назад до отказа.

Как шутил, будучи курсантом, нынешний Главком ВМФ:

– Видишь грудь четвёртого в строю, значит, любишь Родину свою!

Офицера-воспитателя Строгова не проведёшь! Демократический централизм – реальный принцип, работавший в нашей роте. Во втором взводе была «демократия». У нас, в третьем, исключительно «централизм».

Сразу по возвращении из лагеря начался учебный процесс. Не прошло двух месяцев, как мы оказались в одном коллективе. Дружбы ещё толком не сложилось, но точно появится! Жизнь в дальнейшем это подтвердила. После лагеря чувствовали себя настоящими военными моряками. Строем шагать научились, на шлюпках ходили, даже под парусом! Правда, обошлось не без потерь: двое из нашего класса не выдержали – отчислились по собственному желанию (Сергеев и Силин).

Как и у всех, у меня была своя история до поступления в училище, к тому времени уже имел опыт инкубаторской жизни. Восемь лет коротал в интернате, здесь, рядом, на Карельском перешейке, в Зеленогорске. С бытом никаких проблем – происходило всё привычно. Подъём, зарядка, водные процедуры… разве что холодной водой. Затем завтрак, занятия, обед и так далее – всё по режиму. Восемь лет жизни. Основные постулаты нормального сосуществования были простыми: не ныть, не заноситься, и никаких лидеров в классе, иначе будет как в стае волков. Авторитет должен иметь тот, кто хорошо учится, поёт, танцует или стихи пишет. Такова была недлинная моя школа жизни на момент поступления в Нахимовское. Не представлял себе, что могло быть по-другому в единственном военно-морском училище для подростков в стране, где конкурс был шестнадцать человек на место.

Случайно за беседой у Виктора Ивановича на даче вспомнили об однокласснике Вадике. Он сейчас на Дальнем Востоке, служит на острове Сахалин министром.

Жора вспомнил почти мафиозную, интересную историю о том, как Вадик его вербовал в клан:

– Жора, давай создадим клан.

– Хорошо, а что это такое?

– Будем поддерживать друг друга во всём. Друг за друга будем горой.

– Будем как два мушкетёра?

– Да! Но лучше, когда три мушкетёра.

Вадик знал, что Жора уже подружился с Борей Чулковым. Боря мог стать очень хорошим другом и полезным для клана. К Чулкову ребята относились хорошо, и проскользнула информация, что у Бори отец – адмирал.

– Жора, предложи Боре Чулкову вступить в клан.

– А что сказать? Я сам мало понимаю, что такое клан. Что конкретно надо делать?

Вадик, возможно, был опытным руководителем клана в своей школе или просто слышал про Cosa Nostra и был романтиком. Поэтому был уверен, что новую жизнь в Военно-Морском Флоте лучше начинать со своим кланом. Дело архиважное.

– Объясни Боре, делать надо вот что. Например, если ночью разбудит тебя член клана и скажет, мол, надо что-то сделать, надо будет обязательно выполнить поручение. Понял?

– Понял, – сказал Жора и ушёл.

Через неделю Вадик поинтересовался у Жоры:

– Ну как? Боря согласился вступить в клан?

– Нет, не хочет.

Вадик не унимался:

– Почему? Тема очень интересная!

– Боря сначала согласился, ему дружба нравится. Готов дружить. Но как узнал, что надо ночью вставать, отказался.

Сам Боря Чулков подтвердил:

– Не смогу быть в клане, ночью люблю спать!

Так развалился в зародыше потенциальный клан 23-го класса. Дальше жили сообща.

Шутки шутками, жили, учились и служили дружно. Столько лет прошло, мы до сих пор вместе.

Вскоре после этой встречи у Строгова на даче, в начале сентября, ловили рыбу на Волге, под Белым Городом. Благодаря гостеприимству Алексея и его жены Натальи получилась душевная встреча питерских и московских питонов. Там узнал, что в интернет-паутине есть чат, где админом является Вадим с острова Сахалин. На этот раз сам с удовольствием вошёл в «клан» Вадима, позвал туда друзей, а те – своих. Чат Вадика «Питоны» – хорошая идея, реально работает. Цифровые технологии рулят. И Жора не остался в стороне, прошло сорок лет, и он всё-таки вошёл в клан Вадика.

А Боря Чулков так и не шагнул, потому что он ночами любит спать. Ведь разница во времени между Питером и Сахалином целых девять часов.

Якоря КУРСАНТСКИХ ПОГОН

ПО МОРЯМ, ПО ВОЛНАМ

Ходили мы походами, морями, океанами. Сколько за жизнь их было, сразу и не припомнить. А сколько впереди? Угомониться не могу, тянет в море по сей день – под парусом пройтись или хотя бы под дизелем на яхте с друзьями-подводниками. Обожаю шторма и ветер, чтоб пожёстче, и погода расслабляться не давала. Где испытать себя, если не в море? Приторная, скучная жизнь примерного пешехода, ожидающего зелёный свет – не наш удел.

Вернёмся в недавнее прошлое. 1984 год. После окончания второго курса ВВМУППа собирались в дальний поход.

Начальник курса вызывает в канцелярию. В голове крутится: «В чём успел накосячить? Входить походкой морского краба или осторожного рака?»

Зашёл. Неожиданно зазвонил телефон.

В трубке громко:

– Это Черняк?

– Так точно, капитан 2-го ранга Черняк!

– Говорят, что Черняк – чудак!

– Это кто говорит?

– Это все говорят…

Далее короткие гудки, положили трубку на другом конце.

Капитана 2-го ранга Черняка мы за глаза звали просто Ваня. По мудрёному замыслу командования, после первого курса гения воспитательной работы перевели с минно-торпедного факультета на штурманский. Бывшие его подопечные продолжали подшучивать, а шутки у минёров, сами догадываетесь, на грани фола. А Ваня по душевной своей простоте, ни в коем случае не глупости бесподобной, периодически попадал во всяческие мыслимые и немыслимые неприятности.

Вызвал Ваня меня по делу. Объявил, что места мне на УК «Смольный» с заходом в Хельсинки не досталось. Разрядка международной напряжённости, о коей нам сейчас и не снится, наводилась на высоких уровнях власти. Генсеки активно менялись, а линия на добрососедские отношения сохранялась. Ядерной дубинкой потряхивали, однако оппоненты холодной войны не хотели войны ядерной. Выпал нам плановый поход на международном уровне, влекущий дружественный заход в иностранный порт капиталистического государства. Набрали туристов с ЛенВМБ: ансамбль песни и пляски, оркестр. Сборные по волейболу, водному поло и баскетболу. Части курсантов банально места на корабле не хватило.

Ваня окончательно вывел:

– Особисты решили, что ты неблагонадёжен, пойдёшь в поход с нахимовцами, потом присоединитесь в Кронштадте. А уж затем все вместе вокруг Европы – в Севастополь.

Таких разгильдяев, кому билета не хватило на заход в капстрану, с трёх факультетов набралось сотня, не менее.

Если кому проронить, что дважды фланировал маршрутом похода юных нахимовцев по Балтике, мало поверят. Причём первый раз в 1981 году на УК «Хасан» в качестве нахимовца, другой в 1984 на УК «Гангут» курсантом штурманского факультета.

Эдак завязалась романтическая история, возымевшая продолжение в нынешние дни. На финском русскоязычном информационном портале Gazeta.fi появился репортаж о найденной бутылке с письмом. Послание, плотно замотанное тряпками и целлофаном, выловила в западной части Финского залива яхтсменка из Финляндии Туула Саарентаус. Она берегла привет из прошлого почти 40 лет. Интернет-издание «Фонтанка.ру» в нынешней действительности без труда отыскало авторов этого письма. Их всего пятеро.

Москвич Лев Крошкин вкушал с детства своё предопределение. Дед по материнской линии – контр-адмирал.

Дима Санченков из Воскресенска восьмой класс школы завершил с отличием, благодаря этому при поступлении в нахимовцы сдавал не четыре, а один экзамен. И дядя у него моряк.

Ленинградец Коля Зарубо решение стать военным моряком принял в детском саду, после утренника в бескозырке. Страсть к морю оказалась такой силы, что инфицировала и старшего брата. С разницей в два года они окончили Нахимовское, позже – училище им. Дзержинского, служили оба на Северном флоте.

Внук моряка-подводника, участника Таллинского перехода в военном 1941-м, Алексей Комиссаров тоже не видел иной судьбы, чем море.

И только Витя Демьянов моряков и прославленных флотоводцев в роду не имел. После смерти матери в Нахимовское отправила тётка. Его военно-морская жизнь оказалась самой короткой и потому, наверное, самой яркой.

На первом году обучения нахимовцев называют карасями. Переходя на второй курс, караси «смывают с себя чешую», превращаясь в питонов. Почему караси трансформируются именно в питонов, однозначного объяснения нет. Самая распространённая версия связана с лингвистическим рядом: воспитанник – воспитон – питон.

Строгих правил у традиции не существует – главное, облиться водой. Кто в гальюне из шланга, кто в прудах ЦПКиО – кому как повезёт.

– У нас, кажется, было в умывальнике. В личное время собрались, смыли с себя чешую, – вспоминает Алексей Комиссаров.

Свою подпись на том письме уверенно узнать он не может, но помнит рисунок с тремя лычками и надпись «Питоны 62 класса».

– Вечером, после отбоя, кто-то крикнул: «Вперед!» Старший офицер уехал домой, дежурный спал, а мы в гальюне подсоединили шланг и водой поливались, – вспоминает Николай Зарубо.

Смыв чешуи распорядком Нахимовского не был предусмотрен, но традиции на флоте зачастую священнее Устава. Начальник училища, Герой Советского Союза контр-адмирал Лев Николаевич Столяров, спросил потом у старшего воспитателя:

– Ну что, твои-то смыли чешую, в питоны посвящены?

Поставив подчинённого в тупик своим вопросом, продолжил:

– Они что, у тебя до сих пор караси, что ли? Водичкой обливались точно.

Вот такой у нас был начальник училища. Уважаемый человек.

В июне 1984 года повзрослевшие караси приступили к прохождению летней практики. Проявить себя настоящими питонами предстояло на учебном корабле «Гангут». Это была плавучая база. В 1970-м со стапелей Черноморского судостроительного завода спустили на воду две плавбазы пр. 1886У: «Бородино» и «Гангут». Конструкторское бюро внесло коррективы в проект, чтобы корабли можно было использовать в учебных целях. Они служили верой и правдой и остались в памяти многих поколений будущих военных моряков. «Бородино» списали с Тихоокеанского флота в 1996 году, через два года на Балтике педагогический путь завершил «Гангут». Но в тот день, когда наши мальчишки ступили на первый в своей жизни корабль, «Гангут» был полной сил единицей советского военно-морского флота. Это был настоящий морской поход: из Кронштадта в калининградский Балтийск с заходом в латвийскую Лиепаю и обратно.

Два учебных корабля стоят рядышком в Кронштадте: УК «Гангут» и «Смольный». Последние штрихи перед походом. На «Гангут» грузят стадо некогда рогатых животных, каждое аккуратно разрублено на четыре части, а также соки, овощи, крупы, шоколадные конфеты. Говядину – курсантам, которым не хватило билетика на заветный рейс в Америку. Извините, перепутал, в Финляндию. Сладости – нахимовцам, в море идут вместе. На «Смольном» тем временем идёт тренировка почётного караула ВВМУППовцев, коим Родина доверяет погулять по городу Хельсинки. Ваня Черняк, начальник курса будущих штурманов, изгаляется, показывает, насколько высоко следует поднимать ногу.

– Нога пошлааа! – и, звучно ударяя подошвой по палубе: – Вот так надо!

В этот момент по громкой трансляции зычно звучит:

– Капитан второго ранга Черняк!

Ваня чётко, как положено:

– Я!

– Встать к борту!

Ваня командует:

– Рота! Встать к борту!

Почётный караул становится вдоль борта. Ваня вытягивается.

Следующая команда из динамиков не удивила только Ваню:

– Капитан второго ранга Черняк, прыгать за борт!

Ваня нервно поправляет свои большие очки и закидывает ногу за леер…

В это время из динамиков полилась песня в исполнении Татьяны Дорониной «Я мечтала о морях и кораллах».

Почётный караул, забыв о золотых погонах и аксельбантах, временно выданных для важной миссии в зарубежье – очаровать мэра зарубежной столицы, начал громко ржать, подпевая второй куплет:

То одна зима идёт, то другая.И метели за окном завывают,Только в клетках говорят попугаи,А в лесу они язык забывают.

За представление для экипажей двух красавцев-кораблей шарового, военно-морского, цвета курсант Верх, один из репатриантов, оказавшихся на «Гангуте», решением Вани Черняка угодил в карцер, хорошо, не в концлагерь. Игорь перед самым построением пробрался в радиорубку, исполнил незабываемую концертную программу, за что неминуемо угодил в заточение. Знал, на что шёл, но это его не остановило. За смелость и творческий подход Игорьку сочувствующие подтаскивали в темницу бутерброды и компот. Он даже успел потолстеть за три дня.

Учебные корабли разошлись, как в море. «Гангут» взял курс на Балтийск, «Смольный» – на Хельсинки.

Юных нахимовцев, воодушевлённых первым дальним походом по седой Балтике, осенила замечательная идея. Отправить в воду бутылку с посланием потомкам, как в полных романтики приключениях пиратов и отважного Робинзона…

Спустя почти 40 лет уже никто не может сказать, кому именно принадлежала эта идея. Лев Крошкин помнит, что дело было днём. Питоны 62-го класса пробрались на верхнюю палубу и, прячась между трубами, сочиняли «Послание нахимовцев». Кто-то заливался хохотом от придуманной затеи. Серьёзное же дело – меньше суток на корабле, а уже нарушают не по-детски. Так как спецоперация была спонтанной, текст тоже заранее никто не продумал. Минута на лихорадочное размышление – что сказать потомкам?

Ну и написали: «Того, кто найдёт эту бутылку с посланием, просим занести в Ленинград, в Нахимовское училище».

Ниже адрес и подписи – восемнадцать плюс одна. Самая последняя и самая читаемая принадлежала не нахимовцу, а матросу срочной службы, невольному свидетелю с УК «Гангут». Этот затесавшийся среди школьников матрос впоследствии сбил с толку портал «Фонтанка» и осложнил поиски авторов записки.

Дмитрий Санченков не помнит эпизод с бутылкой, хотя подпись свою нашёл. Он в том походе больше всего запомнил море:

– Когда вышли из Маркизовой лужи2, морская гладь становилась шире и шире. Потом берега и острова остались только на картах. Затем началась штурманская практика, это безумно интересно!

У нахимовцев свободного времени было немного: несли вахту, изучали штурманское дело, драили палубу, в конце концов. Несмотря на старания офицеров, силы на изобретательность и шалости оставались.

– Я помню, как мы привязывали носки к верёвке и бросали за иллюминатор – стирали в Балтике, – говорит Виктор Демьянов, вспоминая также, как в трюме на нижней палубе устраивали стрельбы по крысам. – Они же могут передвигаться по вертикальной поверхности. Вот ботинком в неё кинешь, а она ещё и не уходит. Весёлое занятие.

Курсанты, поняв, что они люди второго сорта, «назначенные неудачники», всем своим видом и отсутствием поступков, согласно уставу, доказывали, что именно они полные разгильдяи. Себя лично причислял к политическим, поскольку был круглым отличником и умудрился оказаться среди лучших, как потом время показало.

Заход в Лиепаю! Первая заграница в жизни. Для меня, второй раз засланного по маршруту, дарованному судьбой, стоит дорогого. Плюс свобода – в кармане увольнительная записка! В питонском походе тремя годами назад на УК «Хасан» ходили по городу исключительно строем.

На сушу вышел с освободившимся из карцера Игорем Верхом, душой компании и юмористом. Сходу прославился незабываемой фразой: «Я всё понимаю, любовь и всё такое. Но как можно иметь живого человека?» Игорь малопьющий, срочную служил танкистом, там и понял – надо держать себя в руках, а горло беречь, ещё песню петь. Двинули искать волшебное лиепайское пиво: янтарное, бархатное. Одни названия чего стоят! Мы тогда таких и не слыхивали. Набрались вкусного от пуза. Как на корабль идти?

Зря переживали, мы с Игорьком выглядели девственниками, в сравнении с минёрами. Те при перемещении на борт учебного корабля сыпались с трапа гроздьями. Высокорослый Коля, в будущем крупный военачальник, был задержан старпомом корабля, на своих двоих ещё держался, но был на грани. Карцера на всех задержанных не хватило, поэтому им старпом закрыл сход на берег до конца похода…

Вернувшись в Нахимовское, питоны 62-го класса поначалу ждали «почтальона» с посланием в бутылке. Потом потеряли надежду, а вскоре и забыли. Весточка прилетела, откуда не ждали, в лице гражданки Финляндии, возвратив нас во времена юности и веры в чудеса и морскую почту, в другую страну. О жизненных путях участников составителей питонского послания можно не уточнять. Впрочем, как у многих из нас, до сих пор живущих во времена перемен.

У курсантов, волею командиров оказавшихся в походе с только что вылупившимися питончиками так же, как у всех: кто до пенсиона мучался, кто уволился капиталистический хлеб поедать или авторитетом стал. Есть и депутаты, и главкомы, и ваш покорный слуга, который пишет о добрых временах и никогда не жалуется на судьбу.

Перед приходом в Кронштадт, знаменующим воссоединение с однокашниками «первого сорта» и последующим походом вокруг Европы в Севастополь, Игорь Верх спел под гитару песенку, которую сочинил в карцере:

Я мечтал и о морях, и кораллах,Посетить хотел я порт иностранный,Я вступил на корабль, а корабликОказался «галошею рваной».Десять дней мы Балтийское мореСвоей грязной кормою терзали,По пути заходили в Лиепаю,И в Балтийске мы тоже бывали.Финский берег я видел в бинокль —Корабли половины стран мира,Но мне было всегда одинокоБез родного Отца командира.На борту старикашки Гангу́таЭти дни бурным сном пролетели,Только спины болят почему-то —Мы, наверное, их отсидели!А теперь я судьбою довольный,Захмелев от Лиепайского пива,Переводят сегодня на Смольный,Где для нас заготовили мыло.

ПОХОД ВО ФРАНЦИЮ

Пошли походом курсанты 2-го курса доблестного КВВМУ, что в Калининграде, во Францию с официальным визитом на учебном корабле. Всё на высоком международном уровне: оркестр, рота почётного караула с участием дипломатов и военных атташе.

За многие годы между Россией и Францией сложилась нежнейшая любовь. Французы шутят, что у них после войны 1812 года появилась частица русской крови. Когда армия Александра I Павловича после уничтожения полчищ Наполеона стояла в Париже, русские воины спускали всё своё жалование в тавернах и щедро делились любовью с местными красавицами. Причём встреча французов с победителями была настолько тёплой, что после ухода казаков и бравых гренадеров на берегах Сены появились на свет славные младенцы – потомки русских солдат и офицеров.

Неудивительно, курсантов принимали как близких родственников. Экскурсии, народная дипломатия – приёмы в семьях. Апофеоз приключился на коньячно-винном заводике графа, эмигранта первой волны из России. Произошла стратегическая ошибка устроителей сродни поражению битвы при Ватерлоо. Сказать, что курсанты накачались в хлам – ничего не сказать. Роскошные автобусы, оснащённые кондиционерами, под музыкальное стереосопровождение везли тела павших в «Бородинском сражении» на территории дружественной Французской Республики.

Артиллерист-второкурсник Саня был в числе пассажиров. Он слыл крепким малым со Среднерусской равнины, мастер спорта по плаванию. В то время как все организмы транспортировались в состоянии анабиоза горизонтально, Саня удерживал туловище вертикально, однако его неминуемо укачало, и подошли характерные позывы. Гардемарин не испортит интерьер автобуса, который сродни круизному лайнеру. Саня на очередной остановке на светофоре открыл заднюю дверь и вывалился на душную улицу. Оправившись за деревом, вырубился богатырь Земли русской, потерял сознание. Перепад температуры между прохладным воздухом в салоне и уличным зноем вкупе с количеством выпитого его добил.