Демонология Сангомара. Удав и гадюка

Белая Роза имела совершенно иное от Ксимена и Зиалмона действие. Те два яда сковывали, делали тело каменным, отчего Старейшина падал на землю и начинал кашлять кровью, а потом и вовсе замирал, не в силах шевельнуть даже пальцем, если вовремя не дать противоядие. При употреблении Белой Розы же, наоборот, наступала очень активная реакция. Учащалось сердцебиение, пот катился градом, а в желудке и кишечнике после контакта с ядом вырабатывалась белоснежная пена, что хлопьями лезла изо рта, носа и даже заднего прохода. За это яд и получил такое красивое и поэтичное название. При Ксимене и Зиалмоне Старейшина пару дней лежал, будто мертвый, неподвижно и умиротворенно. А вот при Белой Розе на его долю выпадала жестокая участь безостановочной сильной тошноты, дополняемая чувством, что он вот-вот сойдет с ума от того, что сердце бешено стучит в груди, а мышцы всего тела сковывают болевые спазмы.

Юлиан испытал это все на себе. Тогда, будучи неопытным, он залил в себя слишком большую дозу. Вицеллий в те дни безудержно хохотал над позорно спрятавшимся среди камней на берегу Юлианом, который к началу четвертых суток иссох, словно труп, и лежал среди лужи белой и вонючей пены, в струпьях и язвах. После того случая граф получил исчерпывающий опыт и быстро научился считать правильную дозу.

Юлиан сидел в спальной рубахе на кровати и думал о Белой Розе, когда до его слуха донесся сначала звук пробки, а потом в нос ударили знакомые горчичные запахи.

Через секунду Фийя уже обвила шею Юлиана, горячо целуя и чувственно потираясь нагим телом. Тут же вокруг нее осело облако удушливых духов, окутало пару тягучей завесой. Юлиан по неосторожности вдохнул и судорожно, по-рыбьи, открыл рот от тошнотворного запаха. Графу показалось, словно в глотку ему засунули горчицу и перец одновременно. Фийя улетела на пол, перекувыркнулась и обиженно взвизгнула, а Юлиан ударил ладонью по ставням, отчего те слетели с петель и оказались на мостовой. С перекошенным лицом он перегнулся через подоконник и задышал в мучительной агонии, глотая рывками воздух. Вся принятая кровь просилась назад, и, в приступах вцепившись в карниз, Юлиан сипел, хрипел и пытался выдавить из себя то, что успел вдохнуть. Испуганная айорка, постанывая от расплывающегося на пояснице синяка, выглядывала из-за кровати.

К счастью, на улице никого не оказалось, и, отдышавшись, граф вполз всем телом обратно в комнату.

– Фи… Фийя! Черт возьми, Фийя! – прорычал граф. – Ты что, купила у этого шарлатана духи?

Бледная айорка кивнула макушкой и всхлипнула.

– Фийя… – сквозь зубы прохрипел граф и, озлобленный, заходил вдоль окна и стены, кидая гневные взгляды на объятую страхом айорку. Затем сел на кровать и схватился руками за голову. Спустя некоторое время, придя в себя, Юлиан потер грудь ладонью, успокаиваясь. Внутри еще жгло. Одна полуразбитая ставня со скрипом прикрылась, и мужчина присел рядом со спрятавшейся Фийей, которая тихо рыдала и кусала пальцы.

– Иди сюда, Фийя, – протянул ладонь Юлиан. – Иди сюда, я сказал!

Вытирая запястьем слезы, айорка села на колени и уткнулась в шею графа носом, заливая рубаху ручьями.

– Простите, тео… Я…

– Фийя, послушай, – измученным голосом выдавил из себя Юлиан, стараясь дышать осторожнее – от девушки разило духами. – Время не вернуть, и ты уже не та семнадцатилетняя девушка, которую я встретил в Йефасе.

Он погладил ее по голой спине, не знавшей никогда плети или побоев, и поцеловал в хрупкое плечо.

– И я уже не тот двадцатитрехлетний молодой мужчина.

– Вы не поменялись, тео… – всхлипнула Фийя. – Все такой же!

– Внутри-то изменился… Как и ты. Женщина ты моя, пойми же, наконец, что тебе нужно свою жизнь устраивать, я даю шанс. А не пытаться оставаться все той же семнадцатилетней Фийей.

– Не могу я! – вновь разрыдалась айорка. – Я вижу, что вы такой же, как тогда. Ни морщины не появилось… А я старею. Очень скоро я стану вам не нужна… Как только зад мой сморщится, а грудь обвиснет.

– Фийя, Фийя… – Юлиан печально улыбнулся и поцеловал женщину во вспотевший лоб, а руками заскользил по мышиным волосам, что в свете луны отливали темным серебром. – Ну что за глупости. Как же мне не любить тебя?

– Вы… У вас кельпи есть, тео! Вы только Вериатель и любите, а я же рабыня, просто глупое мясо, никчемное и слабоумное создание.

– Прекращай так говорить, Фийя! Даже когда ты состаришься, то не останешься без любви… Хоть все будет и иначе.

– Как? – Фийя подняла заплаканные и красные глаза.

Граф тяжело вздохнул, не зная, как объяснить свои чувства.

– Фийя, я не хочу врать. Да, пусть ты меня уже и не так влечешь в постели, но это не значит, что я тебя не люблю. Ты была рядом тридцать лет, каждый день заботясь, но пора подумать и о собственном счастье, о материнстве. Тебя будет любить муж, будут любить дети… – после заминки Юлиан сказал: – Когда вернемся, Фийя, я выделю тебе отдельную комнату. Ты поняла?

Растеряв и без того скупое красноречие, Юлиан замолк и поцеловал женщину в зареванное лицо, спустился губами к шее и слегка прокусил, отчего Фийя томно вздрогнула и прикрыла глаза. Вкусив мысли женщины, граф понял, что разговором так ничего и не добился и вряд ли добьется. Он стащил с себя спальную рубаху и уложил Фийю в кровать. Уже к полуночи айорка умиротворенно сопела в обнимку с подушкой. Уделом же Юлиана стали размышления, как объяснить глупенькой Фийе, что страсть потухнет и она упустит то драгоценное время, в которое нужно обзаводиться семьей и детьми.

И снова Юлиан вспомнил того суккуба со странной и дикой чувственностью. А потом все померкло; растворились и Фийя, мирно похрапывающая рядом, и та загадочная незнакомка. В беспокойном сознании Юлиана выплыл образ Вериатели. Граф негромко и тепло вздохнул, желая прикоснуться к своей любимой кельпи. Он так и пролежал с некоторое время, думая, как бы разговорить свою молчаливую и вечную спутницу.

А еще позже Юлиан поднялся с кровати, нашел этот злополучный флакон с удушливыми и мерзкими духами, закутал в хозяйскую тряпку и спрятал за шкаф, чтоб, не дай богам, Фийя его не нашла.

* * *

С рассветом Юлиан ждал появления Вицеллия с возмущениями по поводу костюма, но того все не было. Он долго возился за стеной, сопел, ворчал, а потом замолк. Как бы граф ни прислушивался, он не мог понять, что делает веномансер. Наконец, собравшись, Юлиан с айоркой вышли в полутемный коридор, и после короткого стука веномансер открыл дверь. На старике было праздничное темно-серое платье с золотыми пуговицами и бархатной алой пелериной.

Юлиан вошел внутрь, сложив руки за спиной, и поздоровался быстрым кивком.

– Учитель.

– Да?

– У ворот Золотого Города разговаривать буду я. А вы, пожалуйста, тихо стойте в стороне. Когда получите долгожданный полувековой вклад, мы навестим тот дом в Мастеровом районе, где я заберу вещи. Далее нам придется расстаться. И снимите, ради всех богов, Северных и Южных, алую накидку – не привлекайте к своей персоне излишнее внимание!

– И не подумаю, – высокомерно поправил золотую цепочку на столь любимой пелерине веномансер.

– Тогда завернитесь хотя бы в плащ! Нам нужно пробраться к Нактидию неузнанными, забрать вклад и вывести вас из Элегиара как можно скорее.

Вицеллий, поразмыслив, неожиданно послушно кивнул и подсунул края выбивающейся пелерины глубже под материю плаща. Затем нахохлился и накинул на седую голову с мышиными волосами капюшон. Юлиан, обрадованный, что к старику вернулся глас разума, вместе с Фийей стал спускаться вниз.

Графу пришлось заплатить десять серебряных за уход за лошадьми и дополнительно еще десять за выбитые ставни и пятна крови на простыне, отчего трактирщик очень косо посмотрел на северян. Элегиар – дорогой город.

Город пробуждался. Южное солнце, еще по-весеннему холодное, выкатилось из-за каменных стен. На улицах стоял живой гул. Юлиан, Вицеллий и Фийя вышли на широкую мостовую, взобрались вверх по холму, мимо шума рынков, стука молотков в кузницах, тягучих запахов аптекарских домов, густого аромата смолы в сапожных мастерских, все дальше и дальше, к единственному входу в Золотой Город. Спустя полчаса путники достигли высоких кованых ворот с золочением. Сквозь створки этих ворот, выполненных в виде огромного ветвистого древа, можно было попасть в господский район, ныне закрытый. Хотя, как подозревал Юлиан, и до покушения на короля в Золотой Город рабочему люду было не пройти.

У входа покачивались на хвостах два стражника-нага, в алых и пышных одеждах, укрытых металлом, со сверкающими протазанами. Они взглянули на гостей из-под капеллин. Недобро блеснули желтые глаза. Рядом со змеями, в плетеном кресле восседал человечек в накидке. Накидка эта, черная и богатая, щеголяла витыми древесными узорами и крепилась на плече золотой фибулой платана. Горло пожилого мужчины обвивали ленты, а от переносицы вверх, к границе волос, устремлялась черная полоса краски. Стало быть, охранный маг, со своими отметинами, обозначающими статус.

Вампиры остановились у ворот. За ними виднелись приятные глазу простор и чистота. Вдали пестрела завлекающая вывеска борделя, и ярким цветом вторили ей кровавые бугенвиллии, сочные листья плюща и зловещая чернота высаженных вдоль улиц платанов.

– Да осветит солнце ваш путь, – поздоровался Юлиан.

– И вашему пути я желаю света, – ответил интеллигентно маг, как того требовали правила приличия, и впился пронзительным взглядом в графа. – Чем могу быть полезным?

– Мы направляемся к почтенному гор’Нааду, помощнику Главного Казначея Его Величества.

– Зачем?

Маг окинул внимательным взором прилично одетых мужчин и притихшую женщину, вероятно, рабыню. Впечатление гости создавали благоприятное. Аккуратные, статные, хранящие полуулыбку на устах, – аристократы, значится.

– Касаемо крупной суммы займа в золоте. Мы прибыли издалека.

– Откуда?

– Ноэль.

– Почтенный гор’Наад знает о вашем посещении?

– Он знает, что мы должны прибыть.

Хорошие манеры Юлиана, его благородный и рассудительный вид понравились магу. На лице чистейшего северянина, коих охранник не видал уже с пару десятков лет, царила порядочность, та самая, чистая, которую трудно подделать. Тем более, к Нактидию частенько захаживали вельможи из прочих городов и даже королевств. Не найдя причин для отказа, мужчина уже собрался махнуть стражникам-нагам, чтобы один из них проводил гостей к банкиру. Да и позади к калитке уже волочилась груженная помидорами, перцем и цуккини подвода, которую следовало проверить и пропустить.

Однако тут Вицеллий, доселе молчавший, показательно расстегнул плащ, снял его изящным жестом, обнажив красную пелерину, и вышел вперед.

– Эй, ты! Тебе что непонятно, человек? Отворяй врата!

Маг от такого грубого обращения вскинул мохнатые брови, уставился на хамоватого Вицеллия и сказал:

– Золотой Город закрыт указом короля! Я вправе задавать вам любые вопросы, которые сочту нужными. И я же решаю, пускать вас или нет.

– Прошу извинить моего отца. На старости лет он стал бестактен и невыносим, но я побоялся оставить его без присмотра. – Юлиан метнул гневный взгляд на учителя, схватил того за плечо и отвел назад. – Отец, пожалуйста, не вмешивайтесь.

Затем граф в улыбке обернулся к магу и виновато развел руками, мол, отец, что с него взять. Но Вицеллий обошел Юлиана по дуге и снова демонстративно поправил алую пелерину. Маг с нахмуренным взглядом смотрел то на веномансера, то на накидку, морщил и чесал лоб.

– Я не собираюсь молчать! Я, Вицеллий Гор’Ахаг, Королевский Веномансер, имею полное право передвигаться вместе со своим сыном по Золотому Городу, безо всякого разрешения плешивого низшего мага.

Юлиан сделался мертвецки бледным, как и охранный колдун – тот пошатнулся, выпучил глазища, но затем будто бы усилием воли потушил в себе волнение. В груди старика задрожало сердце, отстукивая судорожную дробь. А наги на воротах поднялись на мощных хвостах, сжали сверкающее оружие и вопросительно переглянулись – ждали приказа. Маг продолжал нервно буравить глазками алую пелерину, бывшую символом аристократии три десятилетия назад.

– Конечно-конечно, – тело мага медленно оттаяло от цепенящего ужаса, – проходите внутрь, господа! – протянул он. – Я уточню у почтенного Нактидия, готов ли он вас принять. Как представить вашего сына?

Вицеллий указал на Юлиана, только решившего открыть рот, сухой дланью.

– Юлиан Гор’Ахаг.

Намеренно спокойной походкой маг сделал шаг вперед и шикнул на змеев. Те убрали алебарды и распахнули широкую калитку. На смену испугу чародея пришла деревянная улыбка. Она легла у застывших в гримасе услужливости уголков губ, растянула их. Маг убаюкивал настороженность господ поклонами, глядел ласково, но все вокруг кричало – бегите. Вместо того, чтобы бежать от столь очевидной ловушки, Вицеллий горделивой походкой прошел мимо охраны и остановился уже за коваными решетками ворот, поманил к себе рукой. Юлиан отступил, мотнул головой.

– Мы остаемся, Вицеллий.

Граф отозвался бледным и тусклым голосом. И уже обернулся, чтобы взять Фийю и как можно быстрее уйти, но, к своему ужасу, обнаружил, что она топчется рядом с Вицеллием по другую сторону забора. Айорка хлопала глазами, озиралась и словно не понимала, как она здесь оказалась.

– Фийя! – приказал Юлиан. – Фийя, иди сюда.

– Мы ждем только тебя, Юлиан, – ласково произнес Вицеллий и остановил Фийю. – Ну чего ты там возишься?

– Проходите, почтенные, все проходите, – возвестил маг-охранник.

Юлиан кинул беглый взгляд через плечо назад, заметил возничего на груженной овощами телеге и сделал рывок вперед, минуя воротную арку. Он протянул руку к замершей Фийе, чтобы тут же развернуться и скрыться, когда услышал зловещий грохот хлопнувшей сзади калитки.

– Я пока оповещу почтенного гор’Наада о вашем прибытии.

С облучка повозки спрыгнул ничего не понимающий курчавый слуга в серых рубахе да шароварах, встретился вопросительным взглядом с нагом, но тот лишь зашипел: “Шшдите”. Пути назад не было.

И вот маг очень живо побежал по улицам, поднимая подол длинного платья, и потерялся за поворотом, утопающим в пышной зелени кроваво-красных бугенвиллий. Когда наги отвлеклись на шипящий разговор меж собой, Юлиан грубо схватил веномансера за рукав и едва слышно прорычал:

– Старый недоумок! Что вы творите? Вы нас всех в могилу сведете.

– Чушь, – небрежно отмахнулся Вицеллий.

– Вицеллий!

– Все хорошо, Юлиан.

– Кретин! Куда нам теперь идти? Вы не понимаете, что вам здесь не рады? Как и мне теперь!

– Да брось, Юлиан. Расслабься…

– Полоумный безумец, вы…

Не успел Юлиан договорить, а маг уже невероятно быстро вернулся. Улыбался, кланялся на ходу да глядел ласковым взором палача. Везде стояла охрана, и бледный от страха граф насчитал больше трех десятков стражников, чьи железные капеллины выглядывали отовсюду. Во внутреннем городе, где проживала знать, за безопасностью следили очень рьяно. С галерей высоченной стены мрачно зыркал караул.

– Меня зовут Падафир, почтенные. Нактидий живет за углом и будет рад увидеть старого друга, – проговорил деловито маг. – Пойдемте, я вас провожу. Шрод, – обратился Падафир к змею, – я сам провожу гостей. Возвращайся на пост.

– Падафир, – обратился к магу Юлиан, нервно озираясь по сторонам. Стражи становилось все больше и больше, она вырастала словно из-под земли. – Моему отцу приятно будет пообщаться с другом с глазу на глаз, без лишних ушей. Я подожду снаружи…

– Глупости, Юлиан. Нактидий будет рад познакомиться с тобой, моим сыном, – отрезал Вицеллий.

Отряд стоял на чистых и аккуратных улицах с желтыми бордюрами и высаженными вдоль дороги стройными, как юная девица, черными платанами. Мостовая сразу же от ворот делилась на три ветви. Две дороги расходились в стороны и вели к тихим улочкам, где жила аристократия. Третья же ветвь тянулась прямо ко дворцу, чьи башни грозно нависали из-под облаков и сдавливали своим величием.

Теперь дворец не казался изящным, он пугал своей мощью и богатством, пугал своими исполинскими размерами. Страшили и настороженные угрюмые взгляды стражников, выглядывающих отовсюду. Тело Юлиана налилось холодом, ноги одеревенели, а лицо вспыхнуло ужасом.

Путники в сопровождении Падафира повернули направо, за угол. Фийя изумленно ахнула, разглядывая роскошные дома с крытыми террасами, ползущие по стенам вечнозеленые бугенвиллии, налитые кровавыми оттенками, махровые гибискусы в прямоугольных кадках между высаженными платанами. Особняки были трех- и четырехэтажными, чаще из белого камня с облицовкой из мрамора. Над головами гостей на весеннем южном ветру колыхались алые ленты. Даже фонари вдоль дорог являли из себя произведения искусства – резные фигурки чертят, гарпий и суккубов держали в бронзовых коготках круглые полые шары из матового стекла.

Меж тем Юлиан настороженно озирался и искал выход из сложившейся ситуации. Его настороженный взгляд смотрел сквозь все это бесстыдное и расточительное великолепие, метался по улочкам загнанной в угол жертвой.

Почти сразу отряд подошел к двухэтажному, весьма скромному жилью. На пороге уже стоял и улыбался полный мужчина: с лысой головой, гладко выбритый, смуглый, в золотых узких шароварах, с надетой поверх них расписной древесными узорами парчовой рубахой. Красный пояс с черными и золотыми монетками забавно позвякивал при движении. Юлиан узнал те самые заговоренные на благосостояние монетки Прафиала: бога власти, магии и золота.

– Здравствуй, мой сердечный друг! – слащаво улыбнулся Нактидий гор’Наад, обнажив клыки. – Да благоволят тебе Праотцы!

– Приветствую, Нактидий!

– Проходи же в мою скромную обитель, будь любимым гостем, Вицеллий, старина, и расскажи, что привело тебя ко мне. – Хозяин пухлой дланью сделал радушный жест. – Проходите!

Юлиан вздрогнул и приготовился к худшему. От Нактидия прозвучал крайне странный вопрос, словно тот не знает ничего о своей собственной просьбе забрать старый вклад. Граф затравленно осмотрелся по сторонам. Золотой город прятался внутри кольца высоких стен, и бежать было некуда. Зловеще пустая и тихая улица кричала о том, что грядет беда.

Вампиры вошли внутрь имения, прошли укрытый тонкими коврами холл и приземлились на красные и истрепанные жизнью козетки.

– Я столько лет тебя не видел, Вицеллий. Даже и не ожидал встретить, – сказал Нактидий и расстелил свое пузо по мягкой обивке.

– Прошло полвека с тех пор, как я занял тебе триста сеттов. Помнишь?

– Как же мне забыть твою щедрость, друг? – улыбнулся Нактидий. При всем его напускном радушии выглядел помощник казначея неприятно – как обыкновенный алчный и наглый златожорец.

– Теперь я хочу забрать восемьсот сеттов.

– Да-да… – медленно изрек Нактидий. – Но ты для начала расскажи о себе, о сыне. Где ты был все тридцать лет?

Рядом с вазой, расписанной серой краской – дешевым заделом под серебро, – стояла деревянная лошадка-качалка. На низком столике у стены Юлиан заметил женский гребень. Однако никто, кроме банкира, не вышел приветствовать гостей: ни слуги, ни семья. Над домом нависла гнетущая тишина. Отчетливо были слышны как потирания толстым задом банкира об уже старую мебель, так и певчие, веселые трели в саду в задках дома.

– Я долгое время жил в Ноэле, воспитывал единственного сына.

– Он у тебя, дружище, как истинный северянин. Давненько я не видал таких черных волос и синих глаз, – Нактидий фальшиво улыбнулся. – Хороший мальчик вырос. Как прошло ваше путешествие? Не столкнулись со злющими гарпиями в Ор’Ташкайе? Говорят, они облюбовали Косой утес у порта. С неделю назад туда отправили отряд магов и веномансеров.

– Нет, мы проделали путь верхом, через Детхай и Дюльмелию.

– Славно, славно… – после задумчивого бормотания Нактидий осторожно прислушался, и, ничего не услышав, продолжил сыпать вопросами: – Тогда как прошло конное путешествие? Расскажи же мне все, мой любимый друг, мой верный товарищ. Я так давно тебя видел, что не терпится все узнать.

И вот Юлиан услышал далекий и многочисленный топот. На лице Вицеллия воцарилась умиротворенная улыбка, и он, расслабленный, закинув нога на ногу, пренебрег нарастающим гулом. Рукавом из самой дешевой парчи Нактидий обтер со лба пот и как-то облегченно выдохнул. В воздухе витали фальшь и напряжение. Одна Фийя, сидя на краю козетки, хлопала глазами да невинно улыбалась – она просто не понимала, о чем толкуют господа.

– Хорошо прошло. В Саддамете столкнулись с рабами, те перебили своих хозяев. Но ты, Нактидий, знаешь, что я не я, если не смогу выкрутиться.

– Да-да, это я знаю… Кстати, помнишь Иллу?

– Как же его забыть, моего лучшего друга.

– Он… оценил твой прощальный подарок, Вицеллий. – Нактидий поднялся с козетки, дрожащий, и медленно отошел в угол комнаты, якобы разглядывая нагих женщин на картинах. – Его чудом успели спасти, но Илла десять лет был прикован к постели. Он обрадуется встрече с тобой.

– Нактидий. Вы не отправляли письмо в Ноэль, да? – спросил Юлиан.

Нактидий уже стоял в проходе между холлом и гостиной, отступая ко входной двери.

– Какое письмо? – Нактидий едва не опрокинул высокую вазу, пятясь, но успел придержать. – Как я мог написать тому, кто пропал без вести, когда его искало все королевство, чтобы повесить за измену и попытку убийства?

Дверь в особняк с тихим скрипом отворилась. А уже спустя мгновение в гостиную ввалились около двадцати стражей, одетых в полный набор доспехов, от шлемов с выгравированными ветвями деревьев до латных сапог. Зло сверкнули алебарды. На гостей в угрозе нацелились стальные острия, холодно звякнул металл. Фийя вскрикнула. Юлиан сжал челюсти. Вицеллий улыбнулся. Гвардейцы расступились и пропустили высокого, по меркам южан, но на полголовы ниже Юлиана, рыцаря, от которого разило псиной, – оборотня. Тот жестко глянул сквозь прорези забрала на невозмутимого Вицеллия. Старик растянулся на козетке, отдыхая.

– Глазам своим не верю! – рыкнула стальная фигура. – Как у тебя наглости хватило вернуться, Алый Змей?

– Здравствуй, Гоголос. Это мой сын Юлиан, познакомься.

– Ты с ума сошел!? Еще и сына на виселицу притащил!

– Я не его сын! – произнес Юлиан, встав с козетки.

Тут же в грудь и спину графу уперлись остриями десяток копий, и тот застыл.

– Встали и пошли за мной! Все! Все вы, Гор’Ахаги, лжецы и ублюдки. По вам давно плачет висельное дерево.

Фийя, доселе сидевшая подобно запуганной мыши, тихо и беззвучно, уставилась на окруженного графа, чью васильковую рубаху пропитала кровь от уколов алебардами.

– Тео, тео, что это… – зашептала она, дрожа.

– Вставай! – крикнул Гоголос айорке.

Служанка вздрогнула от рыка, расплакалась, но так ничего и не поняла, ибо языка не знала.

– Фийя, – прохрипел Юлиан на северной речи. – Вставай. Пошли.

– Тео Юлиан не виноват! – вдруг закричала Фийя надрывно, глаза ее зажглись лихорадкой, грудь заходила ходуном. – Господин Вицеллий… Это все он!

– Помолчи! – прошипел Юлиан.

– Тео Юлиан, – айорка взмолилась, рыдая. – Скажите же им…

Вицеллий нахмурился, взгляд его, колючий и опасный, вцепился в Фийю, и та вдруг замолкла. Не успела айорка и слова сказать, как ее подкинуло с козетки. Озлобленная стража тут же направила на Фийю острия копий. В диком безумии служанка неестественно дернулась, извернулась, и тело ее швырнуло будто бы какой-то силой на графа.

– Фийя! – вскрикнул Юлиан.

Охнув, айорка уже ясным взглядом посмотрела на свою грудь. На платье расплылось кровавое пятно от упирающегося в него наконечника. Тот вошел на пол-ладони вглубь, к сердцу, а ошеломленный молодой стражник, словно очнувшись от забытья, испуганно выдернул алебарду.

Фийя качнулась. Юлиан попытался сделать к ней шаг, но ему не позволили. Ноги служанки подогнулись, она со стоном осела на колени. Тоненькой ручкой с колышущимся на запястье браслетиком, подаренным графом, она схватилась за платье, напитанное кровью.

– Дайте мне ей помочь! – взревел граф.

– Праотцы помогут, – был ответ Гоголоса.

Меж тем, Вицеллий встретился взглядом с графом. И весело рассмеялся. Это стало последней каплей.

Не раздумывая, Юлиан поднырнул вниз и в сторону веномансера. Нанес быстрый удар в зазор между доспехами ближайшего стражника, вставшего на пути. Тот покачнулся и завалился на козетку. Истрепанный диванчик опрокинулся, обнажив взору свернувшуюся в клубок Фийю. Айорка тихонечко, но так громко постанывала от боли, как щенок, и глядела на графа полными слез глазами. Юлиан умудрился свернуть шею еще одному, получил два болезненных укола в плечо, увернулся, снова поднырнул и хватил по затылку попавшегося под руку стражника локтем. С болезненным завыванием, захлебнувшись воздухом, стражник по инерции пробежал вперед, кувыркнулся и грохнулся на деревянную лошадку-качалку. Хрустнул позвоночный столб – игрушка оказалась крепкой, крепче здоровенного мужика. Фийя замерла, а ее молчаливый и словно укоряющий взгляд теперь следил за графом. Тот не знал, что делать. Впереди выросла сплошная металлическая стена; где-то за ней спрятался Вицеллий.