Горько-своевременные мысли. Что будет с Россией?

«Перестройка» окончательно выпустила из-под спуда эти противоречия и тенденции, впрочем, и без того рвавшиеся наружу. Поначалу, кстати, казалось, что, выпуская, она способна их разрешить. Когда после Брежнева и двух с половиной лет, отведенных Историей двум его преемникам, Горбачев начинал реализацию своих намерений, из двух находящихся в сложных диалектических отношениях идей, «жить как на Западе» и «быть альтернативой Западу», приоритетной выглядела последняя. Горбачев казался авторитарным модернизатором, под стать ранее продвигавшему его Юрию Андропову, и поначалу в воздухе носились такие цели реформ: оздоровить государство, общество, идеологию и культуру, сформулировать новые масштабные стратегические ориентиры, способные зажечь сердца людей, повысить конкурентоспособность страны в гонке систем, подойти к новому этапу отношений с Западом, имея козыри, позволяющие разговаривать уверенно и если не с позиций преимущества, то на равных.

Недаром в мае 1985-го во время празднования 40-летия Победы Горбачев впервые за долгое время нашел добрые слова о генералиссимусе той Победы, послав гражданам определенный сигнал. Небесспорно, но все же в самых ранних ростках «перестройки» было больше внешних признаков левой национальной модернизации, чем какой-либо еще.

Однако достаточно скоро все планы и порывы были отодвинуты, и тон стала задавать идея ускоренной конвергенции и повышения вестернизации. Взялись строить «общеевропейский дом» на умеренно левом фундаменте, с социал-демократическим креном и дуэтом Горбачева и французского президента Миттерана в роли лидеров. И под откос полетели все достижения социализма, а в итоге – даже сам СССР. На дымящихся обломках, оставшихся после величайшей геополитической катастрофы ХХ века, начали строить либерализм – и под откос полетели базовые вроде бы основы либерализма: свобода личности, её неприкосновенность, право на счастье, равенство условий.

А ведь не таким выглядело будущее, когда в 1991 году наша страна, как официально или полуофициально заявлялось, приступила к строительству буржуазно-демократического либерального капитализма. Несмотря на то что, думается, этот строй России не слишком подходит органически и исторически, при должных искренних усилиях что-то путное получиться могло. В конце концов, с отдельно взятыми его элементами, развивавшимися довольно успешно, отечественная история знакома. Русскому человеку не чужда деловая хватка – это могут подтвердить многочисленные купцы, артельщики, да хотя бы коробейники, с которыми мы сталкиваемся на страницах художественных произведений и научных исследований.

Русскому человеку не чужды демократические гражданские институты. В допетровской России, как мы помним, были и развитое местное самоуправление, и высокий уровень судебной состязательности, и гибкая правовая система, предусматривавшая, в частности, выборность старост, земских судей и дьяков и позволявшая оградить чиновничий произвол. И наконец, Земские соборы, в ходе которых представители всех слоев населения, кроме крепостных крестьян, обсуждали ключевые вопросы государственной жизни. Вернуться к этой системе, не покушаясь на верховную власть монарха и сакральные основания этой власти, предлагали затем славянофилы. Они критиковали бюрократическое иго, душную и тягостную регламентацию всех сторон национальной жизни, насильственное навязывание чужих мироустройственных стандартов, порочные практики импортного абсолютизма и отстаивали такие ценности, как свобода слова, собраний, печати, быта, считающиеся сейчас классическими либерально-демократическими.

Наконец, у нас богатейший опыт отстаивания своих социальных, экономических и гражданских прав от излишне рьяного покушения на них властного аппарата в целом или отдельных его представителей. Верно и обратное – мы умели требовать внимания государства к тем сферам нашей жизни, где оно необходимо, но почему-то отсутствует или недостаточно. От бунташного XVII века нить тянется в советский период, когда при вроде бы более жестком режиме, чем сейчас, был и Новочеркасск-1962, и беспорядки в Краснодаре годом ранее, и освистывание Хрущева в Куйбышеве местными жителями, и многие другие примечательные случаи и инциденты.

Казалось, что «перестройка», а затем пространственно суженные до границ РСФСР реформы уже Ельцина будут здоровой прививкой вышеуказанных факторов ко всему, что было хорош в СССР. С одной стороны, даже в обращении ГКЧП признавалась необратимость рыночных реформ: «Мы выступаем за истинно демократические процессы, за последовательную политику реформ, ведущую к обновлению нашей Родины, к её экономическому и социальному процветанию, которое позволит ей занять достойное место в мировом сообществе наций… Развивая многоукладный характер народного хозяйства, мы будем поддерживать и частное предпринимательство, предоставляя ему необходимые возможности для развития производства и сферы услуг».

С другой стороны, и команда Ельцина понимала – во всяком случае, на уровне деклараций, – что построение капитализма в России невозможно без мощнейшего социального фундамента. На первых порах ельцинской фронды фигура мятежного функционера вообще воспринималась многими как надежда на реформированный демократический социализм; тогда, например, к группе поддержки если не Ельцина лично, то олицетворяемых им процессов примкнул известный левый мыслитель Борис Кагарлицкий.

Но и в 1991 г., когда надежда основательно поугасла, один из ближайших ельцинских соратников Анатолий Собчак в своей книге «Хождение во власть» пропел настоящий гимн чему-то вроде «шведского социализма». Приведем некоторые цитаты: «Западные страны во многом благодаря нашему негативному опыту шли по пути социализации. В постиндустриальном обществе, наступление которого не смогли предсказать ни Маркс, ни Ленин, частная собственность в ее классическом виде все более утрачивает свое значение. Она заменена различными видами акционерной и иной коллективной собственности. А правовые и имущественные гарантии демократических институтов – надежная узда, при помощи которой общество управляет своими же управленцами и не даст воли и всевластия бюрократам.

Если работник становится держателем акций, он перестает быть наемным работником, а превращается в совладельца предприятия. Не мы, а западные демократии преодолели классовую конфронтацию. Что же осталось нам? Вернуться к тому повороту, где разошлись исторические пути и завороженная бродившим по Европе прошлого века призраком Россия ринулась в пропасть коммунистической утопии. Другими словами – вернуться в лоно европейской цивилизации, а следовательно, признать право частной собственности. И прежде всего на землю.

Это вовсе не значит, что мы должны вернуться к капитализму столетней давности: в одну воду, как известно, нельзя – да и не нужно! – входить дважды. Постиндустриальный опыт развитых стран предлагает достаточно мощные рычаги, для того чтобы сбалансировать интересы личности и общества. Частная собственность – жупел ортодоксальных марксистов – как известно, происходит от слова “часть”.

* * *

Не за роспуск совхозов и колхозов, а за создание многоукладной экономики голосовал российский съезд. И признаться, в тот вечер, слушая официальные слова теледиктора из программы “Время”, я ощутил зависть к моим коллегам из парламента России. Они смогли сделать то, чего не смогли и не успели мы, депутаты союзного парламента.

* * *

Конечно, легализовав частную собственность (и ударив этим по “теневой” экономике и всевластию партийно-хозяйственной и криминальной мафии!), мы должны принять ряд законов, которые не позволят обществу скатиться к состоянию “первобытного” капитализма. Защитить стариков и неимущих, инвалидов и детей, защитить землю от скупки, общество от “номенклатурного капитала”, ныне усердно отмываемого в разного рода “совместных предприятиях”, созданных на деньги партийной кассы распадающейся КПСС, – все это еще только предстоит. И ни в коем случае не должны мы слепо копировать то, что скопировать нельзя. Я имею в виду то, что, учась у Европы, не должны мы слепо заимствовать те особенности, которые присущи лишь Западу.

* * *

На Западе процент индивидуальной собственности в многоукладной экономике всегда будет больше, чем в России. Да, для русских коллективная собственность и на средства производства, и на землю – национальная традиция. Поэтому, когда сталинские колхозы и совхозы будут распущены, многие крестьяне уйдут не в фермерство, а, скорее всего, сами объединятся в артели и колхозы, но только на долевом принципе, с правом на свою часть коллективного продукта, с правом на пай.

Так и Путиловский завод, конечно, не перейдет в частные руки, но станет акционерным предприятием, и непременно с участием не одних только рабочих и инженеров этого завода. Чтобы интересы общества и работников были уравновешены, держателями акций должны стать и банки, и Советы. Мы еще научимся обуздывать коллективный эгоизм, научимся создавать такие народные предприятия, которые смогут соревноваться и друг с другом, и с индивидуальным капиталом, и с Западом.

Думаю, что именно народные предприятия, предприятия акционерные и кооперативные более всего окажутся пригодны для России. Ведь и большевики в 1917 году недаром сыграли как раз на коллективистских тенденциях россиянина. Мы, россияне, никогда не станем англичанами или немцами. Как православие не похоже на католицизм или протестантизм, так и народная душа никогда не будет удовлетворена простым заимствованием чужого уклада. Лучшее – приживется, несвойственное – отомрет».

Замечательные слова, едва ли не под всеми ними можно подписаться и спустя почти тридцать лет. Но они будут неполными без еще одной цитаты из книги многолетнего наставника и руководителя нынешнего президента: «В “реальном” социализме воплотились худшие черты многих общественных формаций – и обезличенность первобытного, стадного коммунизма, и тотальность имперского рабства, и неофеодальное барство, и черты “дикого” капитализма XIX века». А ведь в итоге меньше чем через год после выхода «Хождения во власть» именно собчаковская плеяда начала ударными темпами ваять систему, воплотившую «худшие черты многих общественных формаций», причем в самом гротескном виде. От капитализма была взята та его запредельно уродливая форма, о которой британский писатель Йен Бэнкс устами одного из своих героев говорил: «Русские создали свой вариант капитализма по образцу тех картин западной жизни, которые рисовала советская пропаганда. Им внушали, что Запад – это разгул преступности, поголовная коррупция, неприкрытая страсть к наживе, многомиллионный бесправный класс голодающих и кучка злобных, алчных мошенников-капиталистов, попирающих закон. Конечно, даже в самые трудные времена Запад и отдаленно не напоминал такую картину, но русские построили у себя именно этот вариант».

Из феодализма – фактическое, да, кажется, уже и почти юридически закрепленное сословное расслоение с разными правами и обязанностями у разных сословий (точнее, в отличие от классического феодализма, мало того что у низших нет никаких, так и у высших – никаких обязанностей); оттуда же – раздача в качестве «кормлений» государственных постов, коммерческих структур и целых территорий. Из социализма советского образца – бюрократизация, нарастающая с годами управленческая недееспособность, кадровая деградация, зависимость служебного успеха от верности правящей партии, закостенение бюрократии и разрыв ею обратной связи не только с населением, но и с реальностью, политическое и материальное раскармливание национальных окраин будто бы с целью спровоцировать их на центробежные устремления.

Если говорить о нарочитом возведении в квадрат, если не в куб отрицательных черт именно советского строя, действительно обильно накопившихся к середине 1980-х, очень показательным и где-то смешным, а где-то грустным выглядит выпуск сатирического киножурнала «Фитиль» то ли за 1989, то ли за 1990 г. Сюжет таков: в квартиру к роскошно завтракающему партийному деятелю, которого играет Валентин Смирнитский, вламывается толпа граждан, энергично сметающих еду со стола. На возмущенное недоумение хозяина граждане отвечают: «Вы же говорили вчера по телевизору, что надо накормить народ уже завтра? Вот завтра и наступило!» Самое любопытное здесь – это содержание «роскошного завтрака»: бутерброд с красной икрой и, страшное дело, банан. Конечно, и это кинематографическое пиршество советского Лукулла, и возмущения по поводу финского сервелата, который у чиновников якобы всегда в изобилии, и сенсационные расследования о выкупленном маршалом Ахромеевым холодильнике ЗИЛ 1961 года производства вызывают непередаваемые эмоции на фоне некоторых черт жизни не только господ Сечина с Якуниным, госпожи Евгении Васильевой и господина-полковника Захарченко, но и средней руки провинциальных, порой районного масштаба руководителей.

Оглядываясь на тридцать лет назад, в эпоху крушения СССР, приходится с удивлением констатировать: в пестрой и широкой ситуативной коалиции, крушившей державу, а затем правившей бал на первых этапах существования «молодой Российской Федерации», было не так уж и много истовых идейных антикоммунистов и антисоветчиков. Едва ли не больше их было в окружении вроде бы стремившегося к сохранению страны Горбачева, да и статус у них был солиднее. Возьмем хотя бы «архитектора перестройки» Александра Яковлева, тоже, конечно, «побелевшего» не сразу, но к этой самой перестройке подошедшего уже во всеоружии.

Судите сами. Ельцин никаким антисоветчиком до знаменитого выступления 1987 года, да и сразу после не был, все легенды о якобы чуть ли не в детские годы появившемся отвращении к советскому строю им и его биографами придуманы задним числом либо сильно преувеличены. Боролся он не с СССР, а с Горбачевым, возглавлявшим СССР, и если для сокрушения Горбачева требовалось сокрушить и Союз – что ж, так тому и быть. Недаром бывший генерал КГБ Николай Леонов много позже сокрушался о нереализованном проекте замены Горбачева на посту всесоюзного президента Ельциным, не без основания полагая, что Борис Николаевич ровно с тем же задором и яростью немедленно начал бы пытаться страну сохранить.

Широким слоям партхозноменклатуры, рассчитывавшим на советских руинах приватизировать в свою пользу народную собственность и в итоге замыслы эти успешно осуществившим, идейные привязанности также были чужды – ничего личного, только бизнес. Впрочем, и те, кто выполнял за них идейное оформление приватизации и перехода к дикому капитализму, либерально-антисоветский окрас приобрели «без году неделя». Еще за пару лет до Беловежья они, как Е. Гайдар, сидели в журнале «Коммунист» и тому подобных изданиях и структурах и проповедовали рыночный социализм. Да кстати, и став либерал-капиталистами, они действовали раннебольшевистскими методами и с большевистским пылом, в худшем смысле этих слов. Наконец, «крепкие хозяйственники» типа Лужкова, Черномырдина и Сосковца (сейчас бы их назвали технократами, хотя это не совсем синонимы), довольно быстро если не вытеснившие, то потеснившие «гайдаровских мальчиков» в верхних эшелонах, тем более не страдали каким-то статистически значимым антисоветизмом, их сильной стороной и козырем была как раз хорошая советская управленческая школа.

Часто в деструктивном антисоветизме и антикоммунизме, якобы сильно помогшем приблизить Беловежье, упрекают русских национал-патриотов. Но они были как «белыми», так и «красными», причем полного развала СССР не требовали и белые – даже Солженицын предлагал сохранить ядро из России, Белоруссии, Украины и Казахстана. Известное и часто вспоминаемое предложение Валентина Распутина объявить о независимости РСФСР от Союза было сформулировано в форме вопроса («может быть, России выйти из состава Союза, если во всех своих бедах вы обвиняете ее и если ее слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления?») как часть большого выступления и озвучено в момент отчаяния, во время бурного всплеска русофобских настроений на имперских окраинах.

Ельцин еще до конфликта с Горбачевым, будучи московским градоначальником, встречался с лидером общества «Память» Д. Васильевым, явно имея в виду использовать русских националистов в качестве дополнительного политического топлива. Однако затем он разве что мимолетом оказывался их краткосрочным попутчиком на некоторых отрезках своей борьбы. Да и то в основном это выражалось лишь в использовании элементов «русской» риторики. Куда с более явной охотой и, очевидно долгосрочно он сотрудничал с национал-сепаратистами из союзных республик, да и российским автономиям, как мы помним, предлагал брать суверенитета столько, сколько они могут унести. Так что хоть сколько-нибудь заметную вину и роль русских национал-патриотов в распаде страны найти сложно. Как, увы, и в реальных действенных попытках спасти ее от распада и перехватить инициативу у Горбачева, Ельцина, а лучше у обоих.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.