Волны забытого лета

Максим Лазарев

Волны забытого лета

© Лазарев М. В., 2021

* * *

Уже и не вспомнить, из-за чего тогда произошла их ссора. Кто был виноват, и был ли кто-то виноват вообще. Но факт остаётся фактом: они поругались. В первый раз за два года. И поругались так серьёзно, что она собрала вещи и ушла к маме. А ведь через два дня они должны были уезжать в Крым, давно планировали эту поездку, готовились. Даже купили такой модный и дорогой «Полароид». Плюс сосед по дому Андрей в компании своих друзей тоже уезжал в Крым и почти туда же – в Коктебель. И поездка обещала стать весёлой. А как иначе, когда тебе двадцать восемь, любимой жене двадцать один, а вокруг весёлые друзья, и к тому же есть деньги? Отдых был обречён на успех. Но случилось то, что случилось. Она ушла. Спустя уже много лет они будут пытаться вспомнить, что же тогда произошло, и не смогут. Так бывает. Молодость. Амбиции. Ревность. Непонимание. Мельком сказанное грубое слово. Да не важно что! Или всё это вместе… И вот уже кажется, что все мосты сожжены, ничего не изменить и жизнь закончилась.

Он впал в депрессию. День тупо пил, на второй тоже пил, но теперь не один, а собрав вокруг всех своих друзей. И, опять же, уже не вспомнить, кто был тот человек, или это была коллективная мысль, но прозвучало: «Ему надо уехать в Крым!» Там он успокоится, успокоится и Татьяна. А вернётся через три недели, и будет видно. Может, всё устаканится, может, нет. Но уехать ему нужно. Тем более, что билеты есть, деньги есть. Нужно ехать. Но отпускать его одного никто не хотел. Несмотря на непростой, можно сказать, скверный характер его все любили. А уж бросать точно никто не хотел. Первая предложила помощь родная сестра. Наташа так и сказала:

– Я с тобой поеду, буду следить, чтобы глупостей не наделал. А то ещё напьёшься и сиганёшь с какой-нибудь скалы.

– Это он запросто может, – пробурчал в усы друг детства Лёня. – Он же идиот.

– Кто идиот? – раздалось почти хором. – Лёня, ты о чём? Это Макс идиот?

Лёня философски ухмыльнулся и выдал не менее философское:

– Конечно. Макс ведь гений. Это все знают. А раз гений, значит, идиот. Это же понятно.

После чего налил рюмку водки, выпил и стал неумело раскуривать сигарету.

Началось шумное обсуждение, кому нужно поехать, чтобы Макс не сиганул со скалы. Очень скоро выяснилось, что не может никто. У Лёни молодая жена, у Вити срочная работа, у Лёхи просто работа, которую нельзя бросить, а то уволят. Паоло Сербандини, его итальянский друг, тележурналист снимавший о нём фильм в 1992 году «Год после путча», разочарованный, что не получится снять продолжение «Три года после путча», и сидевший всё это время молча, проговорил:

– Я, конешна, не всё понимал про гений и идиот. Но я понимал так. Нужне третье человек. Но бильетоф всего два. Я могу купить дипломатическая касса. За валюту.

– От же блять… Русскому человеку не х… ничего не купить, жрать нечего, а иностранцам пожалуйста. Всё что угодно. Только валюту подавай, – опять пробурчал в усы Лёня. Он уже хотел пуститься в свои любимые пространные разговоры про политику и преступный ельцинский режим, но его перебил Лёха.

– Лёнь, погоди. Паоло хочет помочь, как я понимаю. И в отличие от нас предлагает реальную помощь. Мы уже два часа сидим. Только водку пьём. А как помочь Макси, так и не решили. Понятно, что Макси не горит желанием ехать с одной Наташкой. Я его понимаю. Это же непонятно, кто из них должен за кем следить. То ли Макси за сестрой, как старший брат, то ли Наташа, чтобы Макси там не загулял. Я вот что предлагаю… – он повернулся к своей жене Татьяне и спросил: – Тань, а ты не хочешь поехать отдохнуть? А что? Покупаешься, позагораешь. Видишь, у меня в этом году с отпуском не получается. В Макси я уверен. Вам с Наташкой будет не скучно. Я думаю, что хорошо отдохнёте. Что скажешь?

Татьяна улыбнулась, потом задумалась. Будучи женщиной серьёзной и ответственной, она прокручивала в голове все «за» и «против» такого поворота ситуации. Все молчали. Наконец Татьяна вышла из внутреннего погружения, вытянула из пачки тонкую сигарету и, взглянув мужу в глаза, произнесла:

– Лёша, если ты считаешь, что так нужно, и ты справишься тут один, то я поеду. Почему бы и нет?

Раздался коллективный выдох. Наконец-то всё разрешилось как нельзя лучше. Компания загалдела, раздался смех, на лицах появились улыбки. Все подспудно чувствовали за собой если и не вину, то точно какое-то неудобство из-за того, что не могут сами составить компанию Максу. Опять же не вспомнить, кто первый предложил скинуться дополнительно деньгами, но по кругу пошла хрустальная ваза, и все стали кидать в неё пока так и не ставшие привычными деньгами смешные ельцинские фантики со множеством нулей. И даже всегда скупой Лёня долго слюнявил пальцы, отсчитывая мятые купюры, а потом, крякнув сакральное «а блять!», бросил в вазу всё содержимое кошелька. Последними на цветную кучу легла сложенная вдвое не сильно толстая, но всё же существенная пачка таких вожделенных тогда долларов.

– Паоло, ты-то зачем? Ты ж билет будешь покупать! Хотя понятно, вам, капиталистам, это копейки, – как всегда ворча, пробубнил Лёня.

– Это есть кроме билет. Билет я буду покуплять. А это подарок моему другу Массимо. Будем считать это проценты от прокат фильмы о нём на канал РАИ один. Дивидэнт. И я Льёня никак не есть капиталист, я журналист. И я камунист!

Все рассмеялись и уже совершенно с другим настроением стали разливать по стопкам водку. А когда допили всё, что ещё оставалось, искренне выражая благодарность Подкатовым, обнимая Лёху и целуя ручку Татьяне, стали разъезжаться. Последним уехал Паоло, пообещав вернуться часа через три с билетом.

Сейчас, по прошествии четверти века, всё это кажется смешным и наивным…

Но в тот вечер он, наверно, впервые в жизни ощутил, что его действительно любят и ценят. Он ещё несколько раз позвонил Лёхе, боясь, что тот передумает и не отпустит супругу. Позвонил любимому деду и попросил ещё денег. А как иначе?! Если и Татьяна, и Наташа готовы ради него пожертвовать и своим временем, и своими планами, а Лёха так вообще репутацией: отпустить молодую жену, одну, пусть даже и с близким другом, – это дорогого стоит. А значит, он не может позволить себе, чтобы отдых был бедным и скучным. И обязан сделать всё, чтобы они ни в чём не нуждались. Наконец сложив все бумажные капиталы и аккуратно их пересчитав, он был приятно удивлён. Кроме подаренных Паоло и своих накопленных долларов в количестве одной тысячи, имелась существенная кипа родных деревянных, выражавшаяся в смешной цифре пять миллионов. Что по курсу две тысячи рублей за один доллар прибавляло ещё две тысячи.

– Итого, четыре тысячи баксов. Минус пятьсот на обратные билеты. Получается по тысяче на человека, на четырнадцать дней. Плюс ещё в загашник пятьсот… Нормально. При цене кабака в Москве где-то пятьдесят баксов на человека – даже более чем нормально, – удовлетворённо произнёс он и стал распихивать деньги по бумажникам.

Закидав в сумку пару брюк, пару футболок, плавки и шорты, он распахнул окно и, усевшись на подоконник, закурил. После грозы воздух, напоённый озоном, пьянил и как будто заново наполнял все клеточки жизнью.

– Эх, Танюшка, Танюшка… Зачем ты так… Я же тебя люблю. Ну, ничего, вернусь, а там ещё посмотрим… А сейчас на море! И не думать ни о чём! Всё! Только я, Наташка и Таня Подкатова! И нет больше никого в этом мире.

Он выкинул сигарету, погасил свет, упал не раздеваясь на диван и тут же провалился в сон.

* * *

Суета перрона всегда вносила в его жизнь ощущение перемен. И хотя за последние три года он исколесил на поездах и облетел на различных самолётах всю страну, от Мурманска до Сахалина и от Салехарда до Еревана, это ощущение никуда не девалось и каждый раз наполняло его хорошим настроением, предвкушением чего-то интересного и заставляло по-иному биться сердце.

Они стояли у вагона, до отправления оставалось совсем чуть-чуть. Он, пребывая впервые за три дня в хорошем настроении, курил и рассказывал что-то смешное. Лёха и Наташа смеялась. Татьяна натянуто улыбалась и курила, нервно теребя тонкими пальцами такую же тонкую чёрную сигарету «Морэ». Было видно, что она напряжена и всё-таки до сих пор переживает, правильно ли поступает, оставляя любимого мужа и отправляясь так далеко, пусть и с хорошими, но чужими людьми. Лёха, словно почувствовав эту её напряжённость, весело произнёс:

– Ну ты чего? Всё будет хорошо! Отдохнёшь, накупаешься! Персиков мне привезёшь! Как бы я хотел с вами! Но ты же знаешь: не могу. Поэтому давай за двоих отдохни! В Макси не сомневайся, я его знаю! Да и ребята его, с кем едете, Андрей и как там второго… тоже мне понравились. Серьёзные мужики. Если что, всегда помогут. Ну всё, пора вам в вагон. Вон уже проводница нам машет. Дай поцелую, – он обнял жену, чмокнул в щёчку Наталью и, пожав руку Максиму, пробасил:

– Смотри там! Чтобы вернул в целости и сохранности! Хорошего вам отдыха! Всё. Давайте в вагон!

* * *

Поезд тронулся, оставляя за окном толпу провожающих, бесконечные, заставленные вагонами пути курского вокзала, и медленно, словно втягиваясь в тяжёлую и долгую работу, загромыхал стыками рельсов, увозя к далёкому морю. В купе их было трое.

– Ну что ты загрустила, Танюш? Как будто уже жалеешь, что поехала. Ну извини, что так получилось. Всё будет хорошо. Я обещаю вам отдых на все сто баллов!

Татьяна уже хотела что-то ответить, когда в проёме двери появилась фигура проводницы. На выглаженной безупречно блузе висел бейджик с гордым именем Мария. Она поправила уверенным жестом дембеля ВДВ свой ярко-синий берет, убрала за ухо привычным движением локон крашенных хной волос и широко улыбнулась, демонстрируя два ряда золотых зубов:

– Граждане пассажиры! Готовим билетики! И по пятьсот за бельё! Так… билетиков у нас три. Едем до конца… Место будем подселять или как?

– Или как.

– Двадцать баксов.

– Так билет стоит тридцать! Давай за десять, – он улыбнулся. Понимал, что торговаться не имеет абсолютно никакого смысла, но по опыту знал, что нужно сразу показать хозяйке вагона, что тут не лохи, а почтенные граждане. Уважающие и её, но и не забывающие про себя.

– Это в кассе тридцать, а тут, дорогой, другая касса и другая такса. Так что или подселяем по дороге, или двадцатка. С такими красавицами едешь, а торгуешься! – и она снова осветила купе отблесками самоварного золота.

Он посмотрел на Татьяну – та кивнула. То же самое сделала и Наталья.

– Уговорила! Держи двадцатку, – он протянул проводнице деньги и добавил: – Когда соберёшь, Мария, все билеты и налоги, зайди расскажи, пожалуйста, что хорошего ещё есть у тебя в вагоне. Дорога-то длинная. Я уверен, что такой опытный работник, как ты, всегда найдёт чем порадовать дорогих пассажиров. И бельишко нам сделай сухое, пожалуйста!

– Вот сразу видно знающего человека. Хотя и молодой. Видно, покатался уже по ЖД! Обязательно зайду, обязательно расскажу. Приятного пути вам, красавицы, располагайтесь! – и, одарив всех ещё раз сверкающей улыбкой, вышла из купе.

– Ну что, девчонки? Поехали! Хорошего всем нам отдыха! Так… Вы давайте переодевайтесь, распаковывайтесь, кстати, Наташ, там же бабушка нам что-то собрала с собой! Наверняка курочка и картошечка. У меня в сумке бутылка водки и вино. Но их пока не доставайте. Хозяйка когда зайдёт с бельём, потом. Короче, разбирайтесь, а я пойду покурю.

Протолкнувшись через выстроившуюся в ещё закрытый туалет очередь, он вышел в тамбур. Там на удивление никого не было. Он закурил и стал смотреть в окно. Поезд уже выехал из Москвы и, набрав ход, мчался мимо нескончаемых дачных участков, крошечных шестисоточных огородов и бесконечных подмосковных полей и перелесков.

Хлопнула дверь тамбура, он обернулся.

– Дружище, дай прикурить, – низким баритоном прохрипел вошедший и широко улыбнулся.

Не ответить на такую простую и добродушную улыбку было невозможно. Он протянул зажигалку. Личность мужика, а точнее, молодого парня была колоритная. Здоровый – выше его почти на голову, широкоплечий, стриженный почти наголо детина. В выцветшей, видавшей виды тельняшке, в синих спортивных штанах «Адидас», почему-то с двумя полосками, и в красивых, крокодиловой кожи, остроносых ярко-рыжих ботинках.

– Привет, – молодой человек протянул руку. – Меня Гена зовут.

– Максим, – он пожал протянутую руку. Рукопожатие было крепким, надёжным. Но без демонстрации силы.

– В армейке служил? – так же широко улыбаясь и дохнув устоявшимся перегаром, спросил Гена.

– Служил.

– Кем?

– Да так… Хлеборезом на кухне.

– Здорово! Повезло. А я на Северном флоте! В Северодвинске. А ты где?

– В Лимпомпо.

– Это где?

– В Африке.

– Точно! Это где Айболит был? Здорово! Повезло! А там чё, негры одни?

– Ага, одни негры. И крокодилы с бегемотами.

– Здорово! Повезло!

– Почему? – Максим готов был рассмеяться, но сдерживался. Парень был ему интересен.

– Потому что хоть кто-то есть. У нас вообще никого не было. Все бабы – одни жёны комсостава. Кругом вечная мерзлота и сопки. Даже пивняка не было. Хоть в увал не ходи. Скука. А ты на юг едешь?

– Да тут весь поезд на юг едет!

– Ага. Здорово. Макс, а у тебя выпить есть? А то мы уже с друганом выпили всё. Мы ж семьёй едем. Я, жена и друган. Сослуживец мой. Он брат жены. И сынуля мой ещё. Но он не пьёт. Он маленький – четыре года.

– Когда же вы успели всё выпить? Поезд же только полчаса как отошёл, – разговор становился комичным и поднимал настроение. За много лет он полюбил вот такие истории, может, придёт время, и он когда-нибудь вспомнит их все и напишет книжку…

– Так мы это… мы ж ещё дома начали. На посошок. Потом на вокзале. За поездку! Приехали-то за три часа, чтоб не опоздать. Ну, а как сели на паравоз, сразу за посадку выпили. Это, как говорится, сам Бог велел. Не рассчитали. Мало взяли. Закуски полно, а выпить нечего. А ресторан, я узнавал, только в обед откроют. Потом и на станциях будут выносить. Но башка же не потом – она сейчас болит. – Он опять улыбнулся. Но уже грустно и даже, показалось Максиму, философски.

– Есть, Гена, у меня заначка. Выпьем. Но у меня там сёстры переодеваются. Давай пока покурим ещё. Ты сам-то из Москвы? Чем занимаешься?

От этих слов Гена расцвёл на глазах, словно пробудившаяся после зимы сирень. У него засветились глаза, и даже появился здоровый румянец.

– Я, Макс, москвич. Коренной! Папа еще в шестьдесят пятом в Москву из Рязани приехал. Живём на Масловке. Работаю на «Борце» токарем. Тебе ваучер дали? Мне дали! В конце года ждём эти… как их… ну эти…

– Дивиденды.

– Во! Точно! Их. Я же свой, матери моей и жены – все вложил. Многие продали. А я нет. Думаю, хорошая штука. Ну чё? Может, твои переобулись уже? Может, бухнём за встречу? – он сглотнул слюну и выкатил глаза.

– А пойдём! Закуска, говоришь, есть?

– Да, как грязи! Я же с женой, так она это, два дня кашеварила в дорогу! Там и оладушки, и котлеты, и картошечка. И банка огурцов. До Харькова дотянем. – Он рассмеялся своей добродушной рязанской, почти есенинской улыбкой и обнял Максима за плечо.

– Ну, тогда вперёд!

* * *

Он постучал в купе.

– Заходи. Только тихо. Татьяна спать легла. У неё голова разболелась. Сказала два часа не будить. Если ты кушать хочешь, то всё на столе. А я бы тоже часок вздремнула. Да, эта твоя золотозубка заходила. Тебя спрашивала. Сказала, чтобы ты к ней зашёл, у неё есть к тебе масса предложений, – выдала без пауз сестра и, заметив за спиной Гену, продолжила:

– Если ты за водкой, то она у тебя под подушкой. Я достала, чтобы ты Таню не будил.

– Спасибо, Натуль. Отдыхайте. Я в гости в соседнее купе. Это Гена. Знакомься. С Масловки. Почти земляк. Закуска нам не нужна. Он с женой, и у них сухпаёк на роту. Я там буду. Вы отдыхайте. Только щеколду подними. Как проснётесь, зайдите к соседям. И пойдём в ресторан ужинать, – и он аккуратно, чтобы не хлопать громко, задвинул дверь купе.

– Так, Гена, одной, я так понимаю, нам будет мало. Пойдём за мной, – и он двинулся в начало вагона, где по установленной ещё в прошлом веке норме располагалось купе проводника.

– Привет, Мария!

– О! А я заходила, не застала. Ну что, мужчины? Есть проблемы? – и солнце снова ворвалось в маленькое купе, сверкнув жёлтым отблеском её улыбки.

– Так, Мария, это мой друг Гена. Токарь-акционер. Ветеран Северного флота. У них проблема. Закончились бодрящие напитки, а у него жена и маленький ребёнок. И ещё брат жены. И чтобы перенести все тяготы и лишения дальней поездки, ему нужна помощь.

– Всё понятно. Можешь не продолжать. Водка? Вино? Пиво? Чай не предлагаю – думаю, для ветеранов не актуально.

– Машенька, дай нам пока на пробу бутылку водки.

– И пива пять бутылок! – вставил в разговор Гена свои пять копеек. – У меня жена пиво очень уважает.

– С вас, мужчины, двадцать баксов.

– Макс! Она чё, охренела? Сорок деревянных косарей за бутылку? Да у меня и баксов-то нет. У хохлов, говорят, и наши рупии берут.

– Гена, это же сервис. Не хочешь так, будешь ждать до Харькова. Доставайте, Машенька, ваш золотой запас! И на бонус дай мне бутылку минералки.

– Ушлый, чёрт! Люблю таких мужиков. Ладно, будет тебе даже два бонуса, – и проводница распахнула маленький холодильник, стоявший под столиком. – Смотри! Во-первых, всё холодное! А во-вторых – твоя минералка!

* * *

Картина открывшаяся перед ним, когда он вошёл в соседнее купе, была достойна лучших творений Зощенко или Аверченко и уж точно заслуживала того, чтобы отложиться в памяти. Слева у окна сидела внушительного вида и размера женщина. В руках она держала надкусанную куриную ножку и большой солёный огурец. На столе, словно сошедший с полотен Снейдерса, был разложен достойный натюрморт. Большой горкой высились на газете котлеты, возлежала жареная курица, россыпь варёных яиц дополняла живописные развалы помидоров, редиски и прочих природно-огородных даров. У окна стояла початая трёхлитровая банка солёных огурцов, накрытая тарелкой со стопкой оладий. С краю приютились зачем-то заказанные, но нетронутые три стакана с чаем в подстаканниках.

Напротив с грустной физиономией сидел Гена номер два. Или его близнец. Или клон Гены. Или его двойник. В точно такой же тельняшке и точно таких же «адидасовских» штанах. Парень грустно смотрел в окно, часто моргал, и было понятно, что ещё чуть-чуть – и он заснёт. На верхней полке спал упитанный мальчик лет пяти. Он обнимал большой железный трактор, который ещё немного, и должен был выскользнуть из его рук и упасть любимой маме прямо на голову.

– Вот, Галь! Знакомьтесь! Это Макс. Наш сосед. Классный чувак. В Африке служил. У него есть бухло. Я его к нам в гости позвал. Макс! Это моя жена Галя. Это её брат и мой кореш Вова. Вова, это Макс! Макс, проходи! Присаживайся. Вова, достань посуду.

– Здравствуйте, – Максим улыбнулся Галине и протянул руку вмиг посвежевшему Вове. – Значит, мы соседи. Зашёл познакомиться. Мои все спят. Решил к вам на огонёк. – Он выставил на стол две бутылки водки. – Гена, где пиво? А это вам, Галина, Гена сказал, что вы любите.

Глаза Галины, до этого сощурившиеся в подозрительные щёлки, пронизывающие его насквозь, моментально засветились добродушием и гостеприимством.

– Проходите, пожалуйста! Садитесь. Милости просим. Ты чего, заснул, Вова? Давай стакан! Покушайте с нами. Вот котлетки свои, курочка.

Через полчаса, когда Максим вышел в тамбур перекурить, ему уже казалось, что жизнь не такая противная штука. И что в мире ещё много простых и добрых людей. И они не только среди его друзей. Их ещё можно и на улице встретить.

– Смешная семейка, конечно! – улыбнулся он собственным мыслям и закурил, по привычке всматриваясь в окно. – Но добрая. Без заморочек. Тот самый народ, который сейчас почему-то принято называть быдлом. Хотя они как раз и есть народ. А быдло – это те, кто повылезал за последние три года из щелей, как тараканы. Всё это жульё и ворьё. Бандосы эти. Бизнесмены эти доморощенные… А эти ничего. Свои.

Он посмотрел на часы и, не успев подумать, что пора бы уже проснуться его женщинам, как в дверь постучали. На пороге, широко улыбаясь, стояли посвежевшие и, судя по всему, уже умиротворённые Наталья и Татьяна.

– Здравствуйте всем! Мы вынуждены забрать у вас своё сокровище, – бодро проговорила Татьяна и, нагнувшись, прошептала ему в ухо:

– Там Андрей и Володя зовут в ресторан. Мы, честно говоря, тоже бы поели чего-нибудь.

Он поднялся.

– Спасибо этому дому! Труба зовёт! Галя! Вова! Гена! Дорога ещё дальняя. Увидимся! – и захлопнул дверь соседского купе, обнял за плечи двух женщин и, улыбаясь, произнёс:

– Я рад, Танюш, Натуль, что вы наконец в норме. Всё будет хорошо! Вы не пожалеете! Пошли отметим начало отпуска по-человечески, а то соседи, конечно, люди интересные, но я уже устал от них. Хорошего понемножку… Слава Богу, вы меня забрали. Забавные ребята, я вам потом расскажу.

– Да всё нормально, Лазарев! Ты о чём? Всё нормально! Отдыхаем! Пойдём уже в ресторан. Кушать хочется! Да и выпить можно! – Татьяна рассмеялась, и они бодро двинулись по коридору.

Словно проносившиеся за окном пейзажи, мелькали блюда на ресторанном столике, где, уютно расположившись, они шумной компанией отмечали начало отпуска. Сразу же то, что предлагалось в меню, было отменено аккуратно вложенной в карман жилета официанта стодолларовой бумажкой. И буквально через пять минут тот же официант принес им листочек в клеточку с перечнем того, «что только загрузили и пока не разместили в меню». Уже первые строчки исписанного мелким каллиграфическим почерком тетрадного листка вызывали выделение слюны и превращали обшарпанный вагон-ресторан если и не в «Метрополь», то хотя бы в само слово «РЕСТОРАН». А разнообразие напитков просто поражало. И если наличие крымских вин было хотя бы объяснимо, то присутствие уже позабытых за десять лет таких марок водки, как «Стрижемент» или «Охотничья», просто повергало в ступор. Цены, нацарапанные карандашом напротив названий, конечно, пугали и заставляли зрачки округляться. Но кто же, скажите, откажется, имея в кармане десять миллионов, от «парной телятины в соусе из белых грибов», да под рюмку «Стрижемента»? А от «осетрины, томленной в молоке», да под бокал белого сухого «Инкермана» 1980 года? Ещё вопрос: а какой мужчина не захочет угостить свою женщину хорошим, настоящим французским шампанским, при этом выставив перед ней большую плошку с чёрной икрой? Вы знаете таких? Я – нет. А если ко всему перечисленному вы ещё и молоды, и здоровы, и вам хочется праздника? И если к тому же вокруг тебя все точно такие же – молодые, красивые и весёлые? А ещё они, что немаловажно, впервые за много лет оторвались от цепи бытовых, рабочих, личных, семейных и всех других бесконечных проблем? Вырвались из серости и убогости, превращённой за последние годы в одну огромную толкучку Москвы? И вдруг в хорошей компании едут к сказочному Чёрному морю, а впереди ещё две недели волшебного полёта? У вас есть ответы на все эти вопросы?! Ну вот то-то же!

Именно поэтому в тот миг, когда в накуренном воздухе обшарпанного вагона-ресторана все эти факторы сплелись в клубок, а скорее смешались в кем-то там, на небесах, замешанный в такой круто взбитый коктейль, могло получиться только одно – ПРАЗДНИК!

Так бывает всегда, когда в одной точке пространства сходятся все эти или иногда другие, но не менее важные факторы. И, расталкивая друг друга, складываются затем в яркую витражную арабеску, словно стекляшки калейдоскопа. Вот тогда уже абсолютно не важно где, в каком месте это всё происходит! Это может быть шикарный зал самого дорого ресторана Парижа с белоснежной хрустящей скатертью или просто перевёрнутый и накрытый старой газетой ящик во дворе где-нибудь в Марьиной Роще, шикарная яхта, скользящая по ослепительной синеве в лучах предзакатного солнца у берегов Ниццы, или старый пивняк-стоячка с липкими столами и чешуёй воблы на полу в каком-нибудь Чертаново. Потому что ЭТО уже абсолютно неважно! Пьеса написана. Актёрский состав великолепен. Кураж и настроение зашкаливают. Тот наверху, кому положено, уже благословил. А какие вокруг декорации? Да никого уже абсолютно не волнуют декорации – зрелище состоялось! Ведь когда случается праздник, настоящий, не по календарю, а именно по сути своей, по душе и по сердцу, – он остаётся навсегда в жизни. Он может забыться на время, отодвинутый текучкой жизни. Может померкнуть в сиянии ярких страниц пролетающих лет. Но он никуда не уходит, а просто ложится где-то на далёких полочках твоего сознания и засыпает там до поры, словно важный исторический документ в архиве. Лежит себе там спокойненько и ждёт своего часа. И вдруг! По прошествии многих и многих лет, как только коснётся ненароком его словом кто-то – так просто, невзначай коснётся того дня, вспомнит, даже не задумываясь, мелкий эпизод того самого праздника души… И тут же, перебивая друг друга, польются, заструятся и полетят до космических высот воспоминания. И заискрится воздух, наполняясь эмоциями до звенящего предела, заиграет вдруг давно забытая музыка, закружится где-то в глубине сознания тот самый калейдоскоп, зарумянятся ни с того ни с сего щёки, и запляшут руки, выписывая кренделя жестикуляции, показывая, КАК всё тогда было на самом деле! И уже не остановить, не прекратить, не переорать, пока не выговорятся, пока не отсмеются и не отматерятся все те, кто помнит. А потом, в итоге, напитав эмоциями каждую клеточку мозга, увлажнятся и заблестят глаза у всех присутствующих, растянутся губы в грустных улыбках, и окунутся все на миг туда, куда никому и никогда уже не вернуться, – в свою молодость. И уже не вспоминаются просчёты и минусы, да и были ли они вообще тогда, эти минусы?! И уже не обсуждаются поступки и действия – зачем?! А смысл? Ведь всё было здорово! Всё было так классно! Раз мы это вспоминаем с таким удовольствием, то понятно, что всё было правильно! ПРА-ВИЛЬ-НО. А как иначе? КАК иначе?!