Завещание

Ненависть, неприкрытая, яркая ненависть заиграла в мужчине: к дому, к посёлку, стране, миру и всему живому, а главное к собственной жене. Юрий вскочил, его рука приподнялась в сжатом кулаке.

– Не стоит этого делать Юрий Николаевич.

Правильно. Я очнулся несколько минут назад, не подавая вида наблюдая склоку, но обстановка неприлично накалилась, настал мой выход.

– Одно дело ухлёстывать за служанкой и уже совсем другое поднимать руку на жену. – Cловесно осадил я мужчину.

Они оба изумлённо повернулись на мой голос, но после последней фразы Анастасия Петровна замахнулась и смачно, звонким шлепком, ладонью приложилась к щеке мужа. Юрий оторопел, отступив немного назад.

– Потом разберёмся, – процедила женщина. – А сейчас беги и найди Илью, скажи Кирилл пришёл в себя.

Юрий Николаевич неуклюже скрылся за дверью.

– Помогите встать, – обратился я к Анастасии Петровне. – Ноги окаменели.

Женщина ринулась отрывать меня от стула, ноги не слушались тела, руки ослабели, в желудке грохотал голод. Я опираясь на Олесену маму сделал пару шагов.

– Какое сегодня число?

– Пятнадцатое.

– Конец цикла. – Вырвалось из пересохшего рта.

– Конец чего? – Переспросила меня женщина, не расслышав.

– Не важно, – облокотился я на стол. – У меня совсем нету сил. Неимоверная слабость.

– Ты ничего не ел два дня, не удивительно. Аня, – позвала Анастасия Петровна. – Аня.

Служанка выглянула из-за двери, по ту сторону помещения доносился шум и гам, настоящая суматоха, топот, множество незнакомых голосов и даже пение.

– Ань быстрее принеси Кириллу перекусить. Там бутербродов или чего-то такого.

– И попить. – Спокойно сказал я.

– И попить захвати. Давай шевелись. – Рявкнула женщина на служанку.

Анна вернулась быстро, с подносом бутербродов из ветчины и сыра на нарезном батоне и кувшином апельсинового сока. Я шустро расправился с холодной закуской, ополовинив при этом тару с напитком. Только закончилась сухомятная трапеза, как в обеденной показался Илья Петрович в сопровождении двух товарищей по секте.

– Пошли. – Не церемонясь, приказным тоном сказал глава клана.

– Где Олеся?

Илья Петрович махнул головой и по негласному приказу товарищи по секте направились ко мне.

– Я сам в состоянии идти.

Но меня снова проигнорировали. Вместо этого взяли под руки и повели к выходу из обеденной. Перед самой дверью отпустили и вытолкнули наружу в гущу шумного дома. По обе стороны коридора, по всему второму этажу стояла здоровенная толпа людей, кишкой протянувшаяся от обеденной до Олесеной спальни. Люди не выглядели зомбировано, или фанатично. С виду самые обычные граждане, которых можно встретить в любом общественном месте. Они разговаривали и общались друг с другом. Между ними крутились дети разных возрастов, другие энергично бегали по коридору. Один из таких врезался в меня, едва не сбив с ног, но в итоге сам грузно шлёпнулся на паркет. И в это самое мгновение толпу словно подменили. Люди внезапно замолчали, синхронно, вместе, не сговариваясь сначала посмотрели на упавшего на пол ребёнка, а затем обратили всё внимание на мою персону. Точно так же, как несколько дней назад в квартире бабы Клавы меня впервые встретила Олесена семья. Только без пресловутой, гнетущей маски лица. Толпа начинала расплываться в блаженстве и приторных улыбках, на грани искреннего восторга и рвущейся эйфории. Меня встречали, как кумира детства и юности, звезду первой величины, а не как безымянного ноунейма – коим по факту я для них и являлся.

– Топай. – Раздалось позади.

Я промедлил, но после увесистого тычка в спину, побрёл по коридору вперёд. Толпа по бокам активизировалась ещё сильнее, стоило лишь пройти мимо очередного сектанта. Меня внимательно рассматривали, каждый кому не лень не упускал возможности дотронутся до руки или волос. Одна дама подняла маленького ребёнка повыше, что бы тот мог слюнявыми пальцами прикоснутся к моей щеке. Наш кортеж в лице меня, двух сектантов охранников, Ильи Петровича и мамы Олеси тормознул на развилке. Слева, облепленная любопытными глазами, находилась Олесена комната, справа коридор продолжался и вёл к лестнице на первый этаж. Именно оттуда, расталкивая толпу, нам на встречу вышел Юрий Николаевич. Он боролся с марафонской одышкой, хотя на деле прошёл не больше пятисот метров.

– Илюх, – запыхался мужчина. – Там на улице менты на нескольких машинах приехали, тебя требуют.

Илья Петрович насупил ноздри, озабоченно глянул на сестру.

– Насть, заходи в комнату, а мы позже подтянемся.

Затем он дал инструкции двум лобастым, коренастым сектантам.

– Его, – тыкнул пальцем мне в грудан. – К окнам не подпускать, мало ли какой фортель выкинет. Дверь можете не блокировать, тут ему рыпаться не куда. А лучше усадите на стул и пусть сидит. Как я вернусь мы начнём. – Последнее он адресовал своей сестре.

Дверь в спальню отварилась. У кровати на которой в бессознательном состоянии лежала Олеся, согнувшись сидела Нина Семёновна с белым носовым платочком в дряблых руках. В мерцании прикроватного светильника мирно лежала Олеся, обложенная подушками. Она была точно кукла на витрине магазина с игрушками. Но хорошо заметная экскурсия грудной клетки и непроизвольное, быстрое дрожание век, словно она видит кошмарный сон, говорило – передо мной находится не муляж, но настоящий, спящий Ангел.

– Олесь очнись, это я. – Бросился я к Ангелу.

Меня остановили, а с учётом небольших габаритов и довольно хилого набора физических характеристик по сравнению с сектантами-охранниками сделать это получилось довольно просто. В ход дела вмешалась Анастасия Петровна:

– Не трогайте его, пусть подойдет, он ей не навредит.

Но её просьба осталась без должного внимания, меня отшвырнули в другую сторону.

– Сядь. – Грубым басом, в приказном тоне указал мордастый сектант.

Сразу видно чьё слово имеет реальный вес. Они с легкостью пропустили мимо ушей слова Анастасии Петровны, зато приказ Ильи Петровича выполнили в точности, по инструкции и безоговорочно. На лицах Нины Семёновны и её дочери отобразилось явное беспокойство и тревога, они растерянно отвернулись по разным сторонам, пытаясь потушить разгорающееся чувство совести. Я сел на стул в дальнем углу комнаты. Впервые с момента моего прибытия сюда, ко мне начал подкрадываться панический страх, вызванный не мёртвым проклятием Олесеной семьи, а живыми обитателями теремка двадцать первого века.

Уставшая физиономия Ильи Петровича показалась в дверях.

– Илюш, всё нормально? – Поинтересовалась у него мама.

Глава семьи пересёк комнату, подвинул сектанта-охранника и встал у окна.

– Конечно, разве может быть иначе? – Риторически ответил старушке сын.

– Где Юра? – Осторожно поинтересовалась сестра.

– Сейчас подтянется.

Илья Петрович достал из кармана сигареты, ударил закрытой стороной пачки об подоконник, так что одна из сигарет наполовину вылезла из упаковки. Вынул сижку, похлопал ладонью по карманам, нащупал зажигалку, тройку раз неудачно чиркнул, на четвёртый подкурил. Глубоко затянулся, но тут же убрал сигарету, переломил пополам двумя пальцами и швырнул на подоконник. Подоспел последний персонаж. В комнату переводя дыхание, зашёл Юрий Николаевич.

– Не успел. – разочарованно посмотрел глава семьи на сломанную сигарету. – Ладно, начинаем.

– Что начинаем? – Задал я вопрос в пустоту, и заелозив на стуле снова спросил. – Что начинаем?

Олесена семья, не обращая на меня внимания, выстроилась вдоль кровати, они опустили головы с минуту недвижимо постояли и запели. Первым затянул глава семьи, за ним поочередно включились все остальные. И снова здорова. Та же мелодия из недавнего сна, она же звучала во дворе из уст сектантов два дня назад. Я вскочил со стула.

– Илья Петрович, какого чёрта здесь происходит?

– Заткнись, – обернулся глава семьи, указывая на меня пальцем. – Я не люблю повторять по несколько раз, лучше не доводи до греха. – Властно подчеркнул мужик.

От Ильи Петровича исходила бешеная, подавляющая энергетика. Мне хотелось отвести от него взгляд и молча сесть. Но ответ меня не устроил, а потому я решил задать другой вопрос, только теперь на его языке:

– Что Каину нужно от Олеси?

Пение резко прекратилось, в новоиспеченной тишине, позади Ильи Петровича прозвучало:

– Тело.

Все обернулись на дрожащий голос Нины Семеновны:

– Каину нужно тело, как когда-то от моей старшей сестры.

– Мам!

– Илюш, я думаю он имеет право знать.

– Тогда я сам. Мы проводим ритуал переселения души, – снова всё внимание переключилось на меня. – По окончанию которого, наш предок, истинный глава семьи, Отец Каин, займёт своё место в новом сосуде. Тело Олеси станет его храмом.

Я потерянно смотрел на личностей, стоявших напротив меня. На всю Олесену семью, на самых дорогих, на самых близких, на самых любимых ей людей. И не понимал, как такое возможно. Не находил не одного ничтожного аргумента, оправдывающего их действия. Эти люди поступались самым благочестивым, самым святым, что было в их жизни. Они поступались своим единственным дитём. В голове стрельнула последняя фраза, она встала поперёк горла и раздирая голосовые связки полушёпотом в вопросительной форме выбралась наружу:

– Станет его храмом?

Илья Петрович щёлкнул пальцами.

– Усадите его на место.

С самого детства мои родители, своим поведением, отношением друг к другу и окружающим, пусть и не напрямую, но личным примером, показали к чему нужно стремиться и каким человеком быть, заложили в меня идеи и морали. Уже до поступления в мед. я хорошо знал о чести белого халата, и о главном принципе медицинской этики – не навреди. И этой фразой мне довелось руководствоваться не только на посту фельдшера, но и на посту простого человека. Но стоя здесь и сейчас, предвкушая приближение двух сектантов-охранников, покинувших свои посты у окон и готовых по отмашке Ильи Петровича усадить меня на место, искренне не находил причин далее следовать неукоснительным принципам своей жизни.

Периферийное зрение уловило пустую стеклянную бутылку из-под минералки, затесавшуюся рядом с флаконами парфюмерии на зеркале. Этим напитком, пару дней назад, я выравнивал водно-солевой баланс после пивного похмелья. Честно признаться, я не боец и бутылка подвернулась как нельзя кстати. Всё произошло быстро, взмах руки и точный удар в висок. Бутылка разлетелась, полностью сломив сопротивление первого сектанта. Мужика развернуло в сторону прикроватного столика, он приземлился окровавленным лицом на светильник, добавив себе увечий. Второй на мгновение замешкался промедлив с ударом и опомнился за секунду до того, как я сблизился с ним на опасную дистанцию и загнал ему в щёку осколок от разбитой бутылки. Страх перемешивался с адреналином, стоны дополняли визги, а тяжёлый запах крови разделял меня и последнюю цель. Мерцание и решающая битва взглядов, в глазах Ильи Петровича пылали яростные огоньки. Это последние что я запомнил, перед тем как мой разум потушили. Увесистая, убойная встречка прилетела чётко в челюсть. Перед глазами сыпались искры, мысли разлетались в разные стороны, туго собираясь обратно. Я снова увидел стул и понял, как нехило меня отбросило назад. По комнате носились люди, одного пострадавшего уводили под руки, другого в бессознательном состоянии уносили. В дверях бесновалась толпа, Юрий Николаевич схватившись за голову не отрываясь разглядывал лужу крови на полу, Анастасия Петровна, проливая воду мимо, пыталась наполнить стакан, который держала Нина Семёновна, а глава семьи, сохраняя хладнокровие, руководил сектантами. И только Олеся мирно лежала на кровати и не видела того что вижу я, не слышала, как своды её мира трещат, обречённо рушатся, утопая под обломками, досады, горечи и одиночества.

Мой голос истерической ноткой пронзил суету бесплотного воздуха, заглушая общий галдёж:

– Чё же вы творите суки!

Я встал с трясущихся колен, уже который раз за этот короткий день, обращая всё внимание на себя.

– Это же ваша внучка, – обратился к опустившей голову Нине Семеновне. – Ваша единственная дочь, – колол глаза пожелавшим не смотреть на меня родителям Олеси. – Ваша крестница, – тыкал я Илью Петровича, сосредоточенно следящего за моими движениями и стирая пальцами кровь капающею из разбитой губы, добавил. – Она же ваша кровиночка. Прошу. Не надо. Не делайте этого.

Никто из семьи, включая главу не осмелился ответить на мою просьбу. Но ответ всё же поступил, ясный и понятный. Сектанты бесновавшиеся в дверях спальни запели ритуальную песнь. За ними подхватили волну те, кто стоял дальше по коридору.

– Не надо, остановитесь, не делайте этого.

Но меня не кто не слышал, а точнее не слушал. Я сделал несколько шагов по направлению к Олесе, в попытках перекричать оживившуюся толпу:

– Олесь проснись, прошу тебя, ты должна очнуться. Олесь ты должна очнуться.

Всё четно, мой голос больше не доходил до неё. Я не смог ничего сделать и уткнувшись в вытянутую руку Ильи Петровича, остановился. Он спокойным движением оттолкнул меня легонько назад, и я будто выпал из комнаты, очутившись в недавних воспоминаниях. В тех самых воспоминаниях, где мы с Олесей стояли в ванной друг напротив друга. И словно на яву, снова ощутил её прикосновение к моему телу, почувствовал присутствие Ангела и услышал слова. «Ты ведь не покинешь, не оставишь меня одну». Представив, что Олеся на самом деле сейчас находится здесь, передо мной, я вслух произнёс то, что вероятно она никогда не услышит:

– Не так давно я сказал, что отправлюсь за тобой на край света, за грань смертельного круга, будут сменяться года, наши волосы покроет старческая седина, но всегда будешь «ТЫ» и всегда буду «Я» и эта константа не изменится. Прости. Похоже я не смогу сдержать слово. Но кто знает, может быть завтра всё закончится? Мгла рассеется, сезон дождей прекратится, а над нашими головами, искрясь будет светить новое солнце. И может быть завтра мы снова встретимся, ты узнаешь меня, и я снова стану твоим необыкновенным, а ты снова станешь моим Ангелом. Но то будет завтра, а сегодня…

Меня выдернуло из мыслей, возвратив обратно.

– Отдаю последнее, что у меня осталось, – вдохнув полной грудью я выкрикнул, так чтобы меня услышала сама преисподняя. – Возьмите меня, только оставьте Олесю.

Слева раздалось три отчётливых, последовательных хлопка. Всё окружающее пространство остановилось, включая голоса, затем потеряло в цвете став чёрно-белым и наконец окончательно исчезло. Вновь вырванные из привычной реальности, где пустота шла рука об руку со смертью, а метры сменялись километрами мертвенной тьмы – стояли два человека. На том самом месте, которое я принял за сон, где несколько дней назад началась эта душная история, где сегодня для одного наступит самый важный день в его жизни, а для другого всё закончиться. Кем-то из этих двух предстояло стать мне.

– Ну и артисты. – Произнёс отголосок библейского прошлого, хлопая в отяжелевшей, приглушённой темноте.

– О чём ты? – Бросил я с пренебрежением.

– Сейчас объясню, но давай по порядку, сначала нужно представиться.

– Я знаю кто ты.

– Оп, оп, оп, подожди, – вытянул ладонь собеседник. – Сегодня исключительный день, не воспользоваться сложившейся драмой будет грешно, а уж поверь в грехах я кое-что смыслю. Итак, позволь представиться.

Пространство наполнилось леденящим холодом, покрывая тело мурашками.

– Я тот, кто скрывается во тьме, я тот, кого отверг наш Отче, – далее он замедлился, акцентируясь на каждом слове. – Нечестивый, лукавый, окаянный, я…

– Каин. – Пришлось мне добавить, подыгрывая спектаклю одного актёра.

– И приз за проницательность вечера отходит моему доброму другу Кириллу.

– Доброму другу, – ощетинился я на слове другу. – Мы с тобой не друзья.

– Согласен, мы не друзья, мы считай братья.

– Меня ты тоже убьёшь как своего родного брата? Или может ты не тот, за кого себя выдаёшь? К чему весь этот калейдоскоп ужасов?

Каин засмеялся.

– Ответы, всем нужны ответы. Хорошо, устраивайся по удобнее и внимай. Любая история имеет нулевую точку, скажем так начальный отсчёт. Наша история уходит далеко за день моей последней смерти, за год твоего первого рождения и находит истоки в давно пересохшем прошлом. В час, когда самодельным разделочным ножом для туш, я умертвил своего младшего брата, принеся в жертву. Что интересно именно наши жертвоприношения первыми упоминаются в книгах, в частности в библии, хотя в те дни подобным обычаям следовали повсеместно. Каждый подносил дар Всеотцу, в благодарность за хлеб наш насущный. И как итог, всё хорошее и плохое что случалось с человеком, расценивалось не как причина и следствие его действий, а как Божественное проведение. Изъявление воли Господа и его неисповедимого пути. Под влиянием подобных убеждений, мы с Авелем раз в неделю ходили к жертвенникам. Облюбленный с детства родителями, а теперь и услышанный самим Всеотцом, его жизнь в отличие от моей, складывалась крайне удачно. Во время обрядов он говорил мне «Терпение и непоколебимая вера брат». Да, он был наполнен искренней верой. И в конце каждого приношения впадал в неистовый экстаз, переполненный благодатью. Во мне играла зависть и кипела ненависть, я корил и одновременно уповал на Бога. И вот, на очередном жертвоприношении я решил преподнести в дар Всеотцу его любимца. Взял самодельный разделочный нож и воткнул в горло Авелю. Хотел разрезать глотку по шире, но когда вонзил лезвие, брат отпихнулся, его замотало, он громко закашлял и пал на собственный жертвенник, прямо к подготовленным для обряда ягнятам. Выкашливая кровь изо рта, схватившись за ручку ножа, Авель смотрел на меня переполненный всё той же чистой благодатью и верой. Ведь сейчас он испустит дух и встретиться с Господом в обители предков. Я понял, что натворил, но всё равно переполненный ненавистью бежал прочь, не останавливаясь до рассвета нового дня. Спустя время в невиданных доселе землях, прибился к общине. Там не знали о моих деяниях. Мне предстояло обзавестись женой, ребёнком, внуком, и даже понянчить правнука. Затем мой дух покинул бренный мир и тело придали земле. Перед самой кончиной я бредил, что после смерти встречусь с Авелем и вымолю у него прощение. Зная своего брата, уверен, он бы меня простил. Но оказавшись по другою сторону жизни, между небом и землёй, на девятый день, на том месте, где сейчас стоим мы, я встретил не Авеля, но самого Всевышнего. Он не дал мне прощения, взамен завещав вечное бремя земного существования. И ничто: ни потоп, не землетрясение, не кара небесная, не гиена огненная не смоет моего присутствия на лике планеты. И даже после судного дня, весь мой род останется за пределами царствия его. А дабы сам Всеотец не забыл слов своих, оставил на руке моей метку.

Каин засучил рукав, показывая тёмные, кофейного цвета иероглифы. Такую же татуировку я видел на руке служанки Анны. Каин скрыл метку продолжив:

– Я очнулся, но не в своём прежнем теле, а в теле своего правнука Мехиаэля. И так я начал проживать множество жизней, переселяясь в своих детей. Даже осознавая, что меня ждёт после биологической смерти очередной оболочки, страх от прикосновения костлявой руки старухи с косой заставляет содрогаться и по сей день. Ведь человеческое тело от природы запрограммированно боятся смерти. Нужно ли говорить, как жестоко поступил Отец. Так проходили тысячелетия, миновали века, до одного непредвиденного случая. Во время переселения в тело Олеси, вторглось третье лицо и сделало, как мне казалось на тот момент, невозможное. Появился ты и совершил одну из самых великих благодетелей Господа. То, за что дают отпущение всех грехов и даруется прощение. Ты совершил самопожертвование ради Олеси, тем самым не только замолвив за неё словечко на небесах, но и очистив весь её род в лице Господа. Другими словами, ты даровал нам всепрощение. Дело оставалось за малым, прожить жизнь в новой оболочке, а после вознестись со всеми своими потомками к небесному граду. Но…

– Всегда есть, но, – вставил я. – Что-то пошло не так?

– Да. И это мягко сказано. Стоило мне только переселится в твоё тело, как время и пространство откатило назад. Не только я, всё вокруг вернулось в недалёкое прошлое. Во мне бурлила ярость. Пять минут назад я был в шаге от триумфа, тысячелетия земной жизни вот-вот подойдут к концу. Но снова удача выпорхнула из ладоней. Стало абсолютно не понятно, почему это произошло. Благо я выяснил, переместило нас не далеко, к середине девяностых годов прошлого века. Дальше стало ещё интереснее, мало того никто ничего не помнит, так ещё и события развиваются почти по тому же сценарию, что до этого. Выдумывать я ничего стал, тем более, когда признал в маленьком внуке своей соседки по лестничной площадке, того самого парнишку, который годами позже и совершит самопожертвование. Совпадения поражали. Но ещё больше меня поразило, когда ты, снова не колеблясь совершил по отношению к Олесе великую добродетель. Несмотря на то, что после этого, время ещё два раза откатывалось назад, я уже не был на столько зол. Раздражён – возможно, но не зол. Ведь, как выяснилось твоё самопожертвование не случайность, а закономерность. Признаюсь честно, впервые за многие столетия меня смогли приятно удивить и даже лишить дара речи. Оставалось увязать две вещи: перемещение времени в прошлое и связанную с этим дату – девятнадцатое января, девяносто пятый год, ну и конечно же затем решить проблему. Тогда я искренне не мог понять, что не так. Но это оказалось меньшее из зол. На этот раз история стала развиваться в другом направлении. В события включились новые переменные. Внезапно умирает твоя бабка и вместо того чтобы отправиться учиться в Балашов и там встретиться с Олесей, ты остаешься в родном городе. Рыбка сорвалась, я в панике подыскиваю тебе замену понимая, скорее всего с другим человеком такой трюк не провернуть. Но вот удача. Погибает твой отец, а за ним отходит Ольга. Осеннее утро две тысячи шестнадцатого, в дверь моей однушки постучали. Я открываю дверь, а на пороге дома стоит никто иной, как сам Кирилл. За бокальчиком чая с сушками он рассказывает доброй старушке о скоропостижной кончине родителей и своём переезде в Балашов. Ты помнишь это Кирилл?

Я не стал реагировать на вопрос, напряженно слушая расклад Каина.

– Я ясно отдал себе отчёт, замена не понадобится, но тебя как-то нужно подвести к моменту самопожертвования. И тогда пришла в голову мысль, зайти через Олесю. Ей нужно было внушить страх перед необъяснимым злом в роли старушки, а тебе наоборот нарисовать образ добродушной и мудрой, но одинокой бабушки, брошенной собственной семьёй. И если второе получилось идеально, то с девчонкой дела обстояли скверно. Когда я явился к Олесе, то наткнулся на подводные камни. Её день и ночь охраняла твоя проекция. Она следовала за ней по пятам, а по ночам молча стояла в углу комнаты. И всё ничего, но эта проекция источала сильную ауру, представляя угрозу даже для меня. Из-за этого было не подступиться к Олесе. Я прекрасно понимал всё что нужно, довести тебя до самопожертвования, а там время вновь обратится назад. Соль была в том, что до этого ваши отношения развивались годами, и за несколько дней до собственной свадьбы ты беспрекословно был готов отдать жизнь за любимого человека. А тут у вас оставалось лишь девять дней на отношения. Кто же станет жертвовать собой ради незнакомки, правильно? Как итог, в день переселения, ты выскочил в окно и сбежал. Но в последний момент вернулся и всё же совершил благодетель. Тут не было моей заслуги, сыграл фактор чуда. Каким-то образом, твои воспоминания об Олесе просочились из предыдущих жизней. Я сделал выводы. Во-первых, мне повезло. Во-вторых, мне нужно торопиться, если сейчас в тебе уже всплывали воспоминания из предыдущих жизней, значит не ровен час, когда ты вспомнишь и меня. И тогда всё усложнится. Более нельзя было рисковать, и я решил действовать наверняка. Наступила шестая реконструкция событий. Я разослал людей собирать информацию, касательно происходящего и занялся подготовкой Олеси. Несмотря на стойкую охрану, мне удалось внушить страх девчонке перед ночным ужасом. Затем снова подружился с тобой в теле Клавы – это уже было дело техники. Незадолго до смерти тела, я связался с семьей и в последний раз проинструктировал Нину и Илью. И вот седьмое ноября. Таинственная смерть бабушки Клавы, невнятное обстоятельство смерти, появление мутных родственников, начинают закладывать в тебе зёрна сомнений, порождают вопросы, но не дают ответы. Пришло время Ангела, на шахматной доске свой ход сделала Олеся. Вас объединяет забытое прошлое, подавленные чувства и мёртвая старуха. Клавдия сыграла неплохую роль, она стала своего рода узнаваемым брендом. Все эти сны с её участием, дверные звонки и даже твои приятные воспоминания о старухе. Далее, как сейчас модно говорить, я начал вас кошмарить, вы должны были в меня поверить, как в реальную угрозу и ещё больше объединиться перед лицом общего врага. В дополнение, Олеся подливает масло в огонь, рассказав о детских кошмах. Я потихоньку, напитываю вас страхом, словно губку водой. Ты же прекрасно знаешь, страх делает людей покорными, именно он является наилучшим манипулятором. Потом поступает приглашение в Романовку. И конечно, правильный Кирилл встаёт перед выбором. Забиться в угол дома оставив девчонку один на один с появившейся тьмой или рвануть с Ангелом чья любовь далёкими отголосками прошлого уже успела залезть глубоко под кожу и в Романовке почить память доброй старушки. Зная тебя, выбор стал очевиден. И вот, покинув родные стены, ты пребываешь в обитель новых сомнений, сталкиваясь с личностями, выдающих себя за прислугу, с поминальным обедом, ритуальной песнью, и всё это приправлено недомолвками и недосказанностью. И последняя капля, сдувшая всё доверие с Олесеной семьи, откровенная, наглая ложь, сказанная тебе прямо в глаза. Согласись, неприятно, когда тебя держат за дурачка и особенно, когда оскорбляют твой интеллект. Возник диссонанс: на одной чаше весов чистый Ангел, на другой, лживые сектанты и нависшее зло. Пятнадцатое ноября. Дом заполнен фанатиками, а Илья приводит тебя на ритуал, в ходе которого, Олесено тело предадут древнему проклятью семьи. Тому самому, которое преследовало девочку всё её детство и последние несколько дней. И немало важно, родители проведут обряд собственноручно. Тогда ты окончательно сломался, испугался и сделал то, что я хотел. Беспрекословно капитулировал, пожертвовав собой ради Ангела. Страх лучший манипулятор. Что касаемо Ильи, Нины, Насти и даже Юры с другими сектантами, они прекрасно отыграли антагонистов, очень убедительно. На кону стояло их дитя, конечно они выполнили всё, что я сказал и естественно их выбор пал не в твою пользу.