Завещание

Олесин папа потянулся к рукам Анны. Не знаю, что меня дёрнуло, но я резким движением, остановил ладонь Юрия Николаевича.

– Анна, можешь идти заниматься своими делами, я сам налью Юрию Николаевичу кофе. – Проговорил я на имени Анна более мягко и на имени Юрий Николаевич более твёрдо, расставляя акцент.

Та сразу отступила назад. Юрий Николаевич не успел отреагировать. Со своего места как фурия вскочила Олеся, стул отлетел в сторону. Она бешено смотрела на отца:

– Пусть сам себе кофе наливает, слишком много чести. – Вспылила девчонка и размахом шарахнула по кружке из которой пила, дёрнула меня за майку и рывком вывела из кухни.

Мы остановились в гардеробе. Олеся не могла успокоиться, её порядком трясло и лихорадило. Она сжимала и разжимала кулаки напрягая пальцы.

– Какая же стыдоба, какая же стыдоба, совсем оборзел. – Причитала девушка.

Я предпочёл не вмешиваться, пусть немного остынет и выбрал правильную тактику. Через пару минут Ангела отпустило:

– Я в норме, в норме, – вытерла глаза девушка. – Так, давай одеваться, а то крёстный ждёт.

– Мне бы для начала майку сменить. – Теперь подключился я.

Олеся посмотрела и немного засмеялась. С той стороны, где Ангел меня дёрнула, майка у рукава пошла по швам, а на животе остались следы от кофе.

– Боже, прости. – Застыдила себя Олеся.

– По крайней мере кофе был свежий. – Разрядил я.

Через несколько минут, мы стояли под открытым небом и ловили макушками голов, капли дождя. Если вчера погода пестрила лучами и давала надежду на хорошее продолжение до конца ноября, то теперь становилось понятно, солнечный день лишь небольшое вкрапление в качестве исключения. Сезон дождей не собирался заканчиваться, вплоть до матушки зимы. Нас собралось четверо. Анастасия Петровна, крёстный, Олеся и я. Только сев в машину нам огласили, куда двигается экипаж. Оказывается, наш путь лежал на местное кладбище, где покоится Клавдия Семёновна. Мы с Олесей смутились спонтанной поездке к последнему пристанищу бабушки, но вдаваться в подробности не стали, тем более что мне стоило посетить её могилу пусть и сейчас.

Машина вылезла со двора, выскочила на Калинина и начала ход по рабочему посёлку. Дворники периодически сгребали накопившеюся влагу на лобовом стекле, женщины с собачкой пересекали дорогу, встречка моргнула фарами и посигналила, трое мужиков тягали с места заглохшую «Девятку», а товарищ на велосипеде пытался удержать руль и не свалиться в грязь на обочине. Мимо пролетела скорая на лихом форсаже, завернув на Народный переулок.

– Здесь есть скорая? – Недоумённо спросил я, не ожидая такой прыти от посёлка.

– Конечно. И не только скорая. У нас и больница своя имеется, довольно неплохая. – Поддержала разговор Анастасия Петровна.

– Не дурно.

– Ты думал хуже будет?

– Намного.

– Романовка считается райцентром, поэтому здесь есть всё по чуть-чуть.

Автомобиль плавно набирал ход, заходя в небольшую горку.

– Надо было вам раньше сказать, что на кладбище поедем, я хоть бы цветы купил.

– Не волнуйся, мы обо всём позаботились, – не отвлекаясь от маршрута произнёс крёстный. – В багажнике лежит два букета, один ты положишь, другой Леська.

– Чего мы сегодня попёрлись? – Небрежно спросила Ангел.

Несколько секунд вопрос оставался открытым. Илья Петрович кашлянул.

– Дальше некогда будет.

– Намечается что-то фееричное?

На этот вопрос, ни крёстный ни Олесена мама отвечать не стали, дружно проигнорировали, будто ничего не слышали. Илья Петрович уходя от ответа, настроил волну «Дорожного радио», где после проигрыша, продолжился третий куплет песни «Ты не один». Хит старенькой, но проверенной временем группы «ДДТ». На моменте где поётся «…нам мерещится дым, ты уехал за счастьем, вернулся просто седым…», Илья Петрович громко вздохнул. И вздохнул, не как личность, убегающая от ответа или семьянин, хранящий тайны клана, или работяга тянущий лямку за тех, кого приручил. А как человек, который однажды сел в машину, включил радио и услышал слова любимой, но давно забытой песни. И для себя осознал простую и страшную истину – он дико устал, и устал до такой степени, что не в силах вспомнить название этой самой песни.

Проехав мимо вывески «РИТУАЛЬНОЕ АГЕНСТВО. ПАМЯТЬ», Илья Петрович припарковался, достал цветы и жестом указал на вход: «Мол пойдёмте». Одна ставня ворот немного дребезжала, издавая скрипучий, монотонный звук, к нему добавлялся не стихающий, ледяной сквозняк, сошедший с громового поднебесья. Анастасия Петровна остановилась, перекрестилась и прошла вглубь, за ней устремилась Олеся, стараясь не отставать от мамы и смотреть ей в спину не оглядываясь по сторонам. Обычная картина Российских кладбищ. Железные оградки, да деревянные лавочки, скошенные, сваренные из труб кресты, выкрашенные белой краской. Выцветшие от времени и погоды венки с надписью: «Любимому папе», «Спи спокойно, доченька Ирина. Память о тебе всегда жива», «Спасибо за то, что был рядом. От жены и детей». На одной могилке стоял памятник с выбитой в ручную подписью: «Тише деревья, вы не шумите, малышка спит – её не будите» – АНГЕЛИНА РОСТИНА 07.03.2010. – 04.10.2017. Усыпальница семилетней Ангелины находилась как раз между двумя молодыми берёзками.

– Это дочка Витьки Ростина, сварщик от бога, да только глотка широкая. По пьяни решил жену с дочкой, как он любил говорить, уму разуму поучить. Начал колотить супругу при ребёнке, та убежала, решила спрятаться во дворе от пьяного отца. В общем, когда спохватились, искали-искали и нашли через пару дней в собственном колодце. Плавала вместе со своим любимым котёнком Тошкой. Так и похоронили её в месте с любимым питомцем. Шуму было тогда в Романовке. Я их с женой Алёнкой, хорошо знал. Мне когда рассказали о произошедшем, помню приехал к ним домой и хорошенько вмазал Вите, сказал, чтобы он уезжал с Романовки, а то его люди на вилы поднимут. Бедная Алёнка, мы её с мужиками на поминках еле успели из петли вытащить.

– А что с ними потом стало? – Поинтересовался я.

– С Витей не знаю. А Алёнке предлагали с домом помочь и к маме отправить в Архангельск, но она не захотела, сказала её место здесь, с дочерью. Иногда навещаю её.

– Вы чего там встали? – Донеслось эхом из далека от Анастасии Петровны.

– Идём уже, – выкрикнул обратно крёстный. – Пошли. – Cкомандовал Илья Петрович.

Мы зашли чуть ли не с центра кладбища, дойдя до развилки повернули направо, углубились ещё немного и прошли за чёрную, размером по пояс узорчатую ограду. Отсюда начинался длинный коридор могил, расположенных в два ряда друг против друга. Монументы, мини статуи, стелы, гранитные резные памятники с изображениями усопших, кресты из красного дерева, клумбы под искусственные цветы, выгравиронные изречения мудрых на плитах, украшали места упокоений. Настоящий город без окон.

– Здесь лежат наши. – Осматриваясь по сторонам, сказал Илья Петрович.

Ближе к концу погоста, располагалось место погребения Клавдии Семёновны. Под завалом живых цветов, виднелся бугор. Совсем свежея могила, хорошо выступала над общим уровнем земли так как ещё не успела осесть. Я подошёл к кресту с единственной табличкой, аккуратно возложил две синие розы. За мной прошла Олеся и сделала тоже самое. А дальше не слова, не одного лишнего движения, только шелест траурной ленты, поющей на одиноком ветру.

Непогода окончательно разбушевалась, наблюдать за капризами природы оказалось куда комфортнее из окон дома, нежели из салона авто. Теперь, когда мы вернулись, нужно было придумать чем себя занять остаток дня. Олеся предложила экскурсию по дому, а я начать её в комнате с картинами. После непродолжительных препираний со стороны Ангела, мы всё же последовали моей просьбе. Олеся шла аккуратно, заглядывая в то место, где вчера появилась тень. Находиться в этом помещении вдвоем, намного неприятнее, чем с остальными членами семьи. Тишина покрывала комнату, обостряя неприветливость антуража. У Олеси запела телефонная трубка.

– Мама звонит. – Сказала недоуменно девчонка.

– Ответь, может потеряла нас.

Олеся ответила на звонок и после нескольких секунд, улыбаясь положила мобилку, в карман туники.

– Мама попросила подойти на пару минут по личному делу. У неё закончились, скажем так, средства личной гигиены.

– Оу, – и поняв окончательно, о чём идёт речь, ещё раз добавил. – Оу.

– Ну да. Она попросила свои одолжить.

– Я понял.

– Я мигом. Хорошо?

– Конечно. Я тут пока картины посмотрю. А как вернёшься, дальше продолжим экскурсию.

Олеся выскочила из обеденной, оставив меня наедине с живописью. Все картины представляли из себя одну и туже тематику. Портреты людей, мужчин и женщин разных возрастов. Я проходил по кругу всматриваясь в лица тех, кого искусно запечатлели на полотнах. И на что уж я не люблю изобразительное ремесло, в полной мере, ощутил мастерство художника. Интонации, эмоции, выразительность и индивидуальность каждой написанной картины. Не единого лишнего мазка, написавший точно знал, когда остановиться. Одно за одним, произведения мелькали перед моим взором. Из-за недостатка света, пришлось чуть ли не вплотную приглядываться. После портрета пожилого мужчины, я перешёл к последней картине в ряду. Меня пробрало молнией до онемения кончиков пальцев. Я отступил резвым движением назад, врезавшись пятой точкой в массивный стол, не отводя взгляда от увиденного. С огромного портрета на меня смотрела баба Клава. Та баба Клава, какой она мне запомнилась в последние дни её жизни. До чего натурально, не естественно натурально. Или разыгралось моё воображение или действительно автор смог вложить в образ Семёновны, ожидания скорой собственной кончины на предсмертном старческом лице. Я отвернулся и онемел окончательно, заметив в противоположной стороне движение. Пора столкнутся с неминуемым, предупредил меня разум. По полу блеснула тень и сразу за ней вышел паренёк из теплицы, тот что запомнился мне обветренными губами.

– Блин, ты чего меня так пугаешь? – Громко забасил. – Я тут чуть крестиком ноликом от страха не сложился.

Паренёк медленно приближался, сгорбившись окончательно. Он неразборчиво шептал себе под нос. Причина, по которой я ещё не завизжал и не убежал сверкая прятками, заключалась в нём самом. Молодое дарование не источало опасность. Его вид, движения, говорили о другом. Он подошёл, схватил меня за край футболки и шлёпнулся на колени не разборчиво бормоча.

– Ты чего, встань. – Попросил я.

– Спаси.

– Чего?

– Спаси, умоляю тебя. – Жалобно говорил паренёк.

– Тебе плохо?

– Спаси её. Только тебе это под силу, прошу. – Дрожащим, переходящим в плачь голосом продолжал парень.

– Её? Успокойся, хорошо. Давай ты встанешь с пола и нормально, по порядку всё расскажешь.

Но садовод огородник, пуская слюни и сопли на грани истерики, упал полностью на пол:

– Спаси, – захлёбывался он слёзами. – Спаси Олесю. Спаси Олесю. – Закричал парень.

У меня упало сердце. Олесю? Он сказал Олесю? Что могло случиться? Не теряя не секунды, я перелез через стол и рванул к выходу. Адреналин разгонял мотор, разгорячив кровь в жилах, но стоило мне открыть дверь в коридор, тело мгновенно заледенело. По полу стелилась дымка чёрного густого тумана. Она плавно переходила на стены, покрывая коридор. Из-под слоя чёрного мора, тускло трепыхались световые панели, делая помещение не совсем тёмным. Я почувствовал, в том месте, где ноги по щиколотку утопали в тумане, кожу и мышцы сводило лёгким холодком. Вполне терпимо, но чем дольше стоишь без движения, всё более не приятно. Я семимильными шагами отступал назад в обеденную, попутно переводя дыхание и всматриваясь в длинный коридор. Он тянулся вперёд, уходя в мертвенную тьму, скрываясь за пределами моего острого зрения. Ноги ступили на тёплый пол, а туман подо мной полностью исчез. Обоняние активизировалось, уловив лёгкий запах еды, слух зафиксировал копошение и шёпот. Я смотрел на свои трясущиеся руки. «Ну же соберись Кирилл» отдавал мозг команды. «Соберись и посмотри своему страху в лицо». Это оказалось ошибкой. Нужно, пока ещё была возможность, ломануться вдаль по коридору и уносить свои трусливые ноги подальше от этого места. Безусловным рефлексом моё тело откликнулось на собственное имя, и я обернулся на словах:

– Слушай Кирюх, как тебе наша Олеська, нравится?

Каждый на Земле хоть раз в своей жизни испытывал на себе эффект дежавю. Состояние, когда ощущаешь, что был в подобном месте или ситуации. Обычно оно внезапно возникает на несколько секунд и так же мимолётно проходит не оставляя следов своего появления. Меня тоже охватило чувство дежавю, когда я осознал, что попал на вчерашний обед, но только теперь наблюдал за ним с другой позиции и с другой точки зрения. И всё ничего, пока я не услышал со стороны свой растерянный голос:

– Ммм что?

Голова начала раскалываться, отдаваясь острой болью в висках. Дежавю, которое я испытывал, мёртвой хваткой вцепилось в психику, засев глубоко в недрах сознания, вымывая из организма остатки благоразумия. Оно не упорхнуло, как бывало ранее, а продолжало многократно усиливаться, поравнявшись на одной чаше с откровенным безумием и перевешиваясь в пользу полного помешательства. Я наблюдал из темноты неосвещённого угла, за тем, как моя вчерашняя копия неловко браталась с Ильёй Петровичем. Воспоминания об этом событии и увиденное сейчас, накладывалось друг на друга, вступая между собой в диссонанс. Ведь обстановка, окружение, знакомая последовательность действий, одинаковые физические данные моей копии: телосложение, черты лица, прическа, голос, всё это пыталось отождествлять настоящего меня с тем, кто сейчас сидел за обеденным столом. Но новые, незначительные детали, которые я не заметил вчера и наблюдал сейчас с другого ракурса: Олеся вытирала об салфетку вспотевшие ладони, пристальный взор Анастасии Петровны, сначала акцентированный на мне, а затем на реакции дочери, повышенное внимание Юрия Николаевича к работнице Анне и бегающие по сторонам глаза служанки. Лишь эти маленькие крупицы не давали окончательно сойти с ума и противопоставляли друг-другу двух одинаковых Кириллов. Ведь вот настоящий я стою тут, а тот я, лишь вчерашняя копия. Внутри билось два мировоззрения, на одном из которых острое дежавю, уже увиденная ранее картинка, а на другом, новая полученная информация и самоосознание. Но сюрпризы на этом не закончились и в дело включилась новая переменная.

Слева от меня, стоял ещё один человек, как раз рядом с пустующим местом за столом. Он смотрел на картину, где Каин вероломно расправляется со своим братом Авелем. Я подходил ближе, что бы получше рассмотреть человека. Мне было до жути страшно и одновременно любопытно. Почему? Этот человек смотрящий на картину оказался ещё один я. И вот он отличался от Кирилла, сидящего за столом. Та же одежда и внешний вид. Но кожа отливалась пепельно-серым оттенком. Он смотрел на полотно: не отрешённо, не безразлично, не отстранённо, не хладнокровно. Нет, его вид вызывал что-то иное. Будто он не осознаёт ни себя, ни окружающий вокруг мир, пустая оболочка. В простонародье такого товарища назвали бы – овощ. Полностью лишённый в привычном понимании – жизни, неживой, но и не мёртвый. В довесок ко всему, при приближении, отдающий тошнотворным, тяжёлым запахом смерти.

Меня начало мутить. Я отвернулся, отшатнулся назад и посмотрел в другой край комнаты, где в это время на долю секунды, Кирилл сидящий за столом заметил моё присутствие. Всего миг, но этого хватило что бы мы увидели друг друга, а мне довелось в очередной раз испытать всю иронию бытия. Ведь если в это мгновение я смотрел и видел вчерашнюю копию себя, то значит Кирилл в тоже самое время на моём месте видел тень. Меня ещё сильней затошнило. В голове поднялся гул и шум, сотрясая черепную коробку. В глазах потемнело, теряя контроль в пространстве, мои ноги подкосились, и я смачно ударился лицом о поверхность стола. От удара моей худой, но всё же туши, посуда, стоящая в миллиметрах от головы подскочила вверх, а я не в силах удержаться, скатился на пол, оказавшись в итоге под столом. Сквозь боль, темноту и мошки в глазах, я лёжа спиной на паркете, лицезрел, как Анна, четно пытается затушить буйство стихии. Появившийся на столе огонь живым пламенем, от синего к чёрному коптил и извивался под полотенцем у псевдо служанки. В голове крутилось: «Всё как вчера, всё как вчера». Нужно подняться. Я перевернулся на четвереньки, отжался от пола вставая на колени и тут же рассматривая свою левую руку, в панике закричал на всю аудиторию. Левая конечность полностью потемнела. Исчезли ногти, жилы, вены, поры, волосы. Я не мог рассмотреть даже фаланги пальцев. Всё слилось в единую, чёрную как дёготь, однородную массу с условными контурами. Силы возобновились, я подскочил с пола, но далеко не ушёл, а снова завалился, только теперь уйдя с освещённого участка комнаты обратно в темноту. Рука вернулась в своё прежнее состояние, а вот для психики перемены оказались роковыми. Опираясь больной стороной лица на стену, а здоровой пуская непроизвольные слёзы, я сидел и видел. Как Олеся упала в обморок, как пепельно-серый я, стоял теперь не у картины, а у ног Ангела. Как суетливо ходила из стороны в сторону Анастасия Петровна. Не головной боли, не тошноты, не дежавю, не помешательства. Ничего. Всё появилось и всё исчезло, так же быстро, как загорелся и потух тот огонь на столе. Оставляя в сухом остатке только мысли о том, что этот мир такой же как наш, но из глаз темноты он существует иначе. А я, теперь непосредственно причастный к нему, всего лишь скользнувшая тень, на секунду выпавшая из века. Я – Безликий.

Я дождался, пока моя вчерашняя копия приведёт в чувство Олесю, затем встал, развернулся и пошёл к выходу. Сорок миллиметров чистой древесины в виде двери и один поворот ручки разделял обеденную и коридор, наполненный мором. Что дальше? Дальше мне нужно срочно отыскать настоящую Олесю и выбираться из этого места. Я выскочил из помещения, оставив позади призраки прошлого. Световые панели, блекло освещающие коридор, потухли. От этого, тёмный туман сгустился, усиливая мертвенную тьму. В этом доме, я ориентировался не важно, но сейчас сама интуиция вела меня через коридоры безжизненных стен, навстречу к Ангелу. Я остановился на развилке, аккуратно осмотрелся. С одной стороны, торчали лестничные перила, уходящие вниз на первый этаж. С другой виднелся вход в Олесину комнату. Что-то не то. Я не мастер подмечать тончайшие детали, но хоть убей не припомню длинного паласа, расстеленного на полу. Он тянулся от спальни Ангела до самой лестницы. Ночью мы проходили здесь за водой и его точно не было. К слову дверь тоже изменилась, она поменяла облицовку, цвет, и резной узор.

Пока я искал несостыковки в местном интерьере, дверца приоткрылась. Оттуда показалось лицо Олеси. Она встревоженно смотрела в сторону лестницы, игнорируя моё присутствие. Но не это удивляло. Ангел будто только сошла со страниц альбома, с обложки фотокарточки семилетней давности. Наподобие той, что я наблюдал днём ранее, где ей может лет четырнадцать или пятнадцать. Она стояла, словно отголосок живой памяти. Этой Олесе, только предстояло пройти ступень к взрослению. Овалу лица окончательно сформироваться, коже загрубеть, пробору волос посередине чёлки, полностью исчезнуть в пользу другой причёски, взгляду избавиться от подростковых предрассудков, а глазам приобрести женскую загадочность. И в итоге, пройдя через изменения своей внешности, перешагнув через школьную любовь, студенческие годы, преодолев страх перед поездкой в Балашов, она предстанет передо мной, на пороге дома в ослепляющем свете коридорной лампы. Этому только предстояло произойти в жизни маленького Ангела, а пока я улыбался украдкой, смотря на юную Олесю.

Со стороны лестницы раздался скрип половиц и отчётливый топот. Цикличный, друг за дружкой, как молния и гром. Он сопровождался колебанием перил, дерево играло и трещало под содроганием шагов. Через подошву тапочек я почувствовал вибрацию и дрожание, а приложив ладонь, уловил сотрясание передающиеся, даже стенам. Словно здание представляло из себя не двух этажное крепкое строение, а худую хибару, сплетённую из веток. Всё ходило ходуном, сейчас пол провалится, земля разверзнется и дом отправится в преисподнюю, вместе со всеми его обитателями. Внизу от лестницы раздался мужской голос:

– Внученька моя, это я.

Через секунду топот участился, меняя темп с шага на бег. Юная Олеся изобразив всем своим видом панический страх, едва успела втиснуть голову обратно в комнату. Я прижался к стене, когда мимо меня на скорости, с воем, проскочил неизвестный объект. Он остановился у Олесеной комнаты, пытаясь попасть внутрь. Но дверь не поддавалась, хотя габаритный с виду мужчина, с лёгкой сединой, мог спокойно выбить её ногой. По крайней мере, мне так показалось. Вместо этого, он завяз в мышиной возне у дверной ручки. Это напоминало соревнование по перетягиванию каната из стороны в сторону. Только тут мужчина давил ручку вниз, пытаясь открыть дверь. На другом конце её отчаянно тянули вверх. Слава Богу или может быть самой Олесе, но у него ничего не вышло. Всё хорошо, что хорошо кончается. Не тут то было. «Неизвестный» немного отошёл назад, склонил голову и замер. Не знаю, что он сделал, но это оказалось крайне эффективно. Ручка сама наклонилась под невидимой силой, послышался щелчок, дверца распахнулась. Мужчина уверенно ступил вперёд, но дальше порога не продвинулся. Вместо этого, развернулся и начал удаляться обратно к лестнице, пройдя в нескольких сантиметрах от меня. С видом, будто я не стою его драгоценного внимания. Провожая «Неизвестного» взглядом, мне вспомнился отрывок из отцовского стихотворника:

«Идёт палач и взгляд его неотвратим,

Он не питает нужд казнить всех на своем пути».

«Незнакомец» скрылся в клубах тумана мертвенной тьмы, помиловав мою бренную душу. Но почему он не пошёл дальше? Что его остановило? Ответы не заставили себя долго ждать. Аккуратно я приблизился к комнате. На пороге спальни, перегораживая вход, закрывая собой путь к Олесе, стоял я. Тот же самый я, не живой и не мёртвый, с пепельно-серым оттенком кожи, совсем недавно находившейся в обеденной. Что он тут делает? Моя могильная копия отошла в сторону, негласно уступая дорогу и приглашая войти. В другом конце спальни, у стены, поджимая под себя колени и закрывая лицо ладонями, сидела юная Олеся. Я не торопясь вошёл, оценивая обстановку. Олеся сидела на полу в цветастой пижаме, дрожа и трясясь от нестерпимого страха в предвкушении ужаса. Я медленно не отрывая взгляда от маленького Ангела, приблизился в попытке успокоить девчонку. Инстинктивно, осторожно коснулся её руки, но тут же отдёрнул ладонь, сжимая в кулак, разминая пальцы. Вся конечность опять потемнела. Это более не пугало, приносило дискомфорт, но не пугало. Пугало другое. Я точно осознал, где нахожусь.

Несколько дней назад Олеся рассказывала мне сон. В нём она упоминала топот и скрип половиц, только в её сне он не был настолько явным. Вместо «Незнакомца» с сединой на висках, там была бабушка Клава, а не мужчина. По крайней мере с лестницы доносился голос Клавдии Семёновны. И в её рассказе, точно не было пепельно-серого меня, но было ощущение присутствия человека из угла комнаты. Я закрутил головой в поисках своей копии, у двери уже никого не было, но искать его долго не пришлось. Он оказался там, где я и предполагал. Моя копия стояла в дальнем углу комнаты.

– Понятно. Так ты и есть ночной ужас маленькой девочки. Главный страх детства, её кошмар и как оказывается – оберег. Ты и есть человек из угла комнаты. – Обратился я к своей копии, зная, что он не выйдет на контакт.

Я мог дать голову на отсечение, он не опасен. Ведь если Олеся чувствует Безликого и фигуру из угла комнаты одинаково, то значит он часть меня, а вместе, мы половины одного целого. А я, в каком бы не был состоянии, в телесном или нет, никогда не причиню вред Ангелу.

– Как же тебя сюда занесло дружок, и откуда ты такой взялся? – Спросил я риторически копию.

Затем подошел ближе, положил руку ему на плечо, заглянул в бесплотные глаза.

– В любом случае, спасибо тебе за то, что присматриваешь за ней все эти годы.

Я немного повеселел. Ведь получается, пусть даже неосознанно, все эти долгие годы, с самого детства я был рядом с Олесей. Присматривал за ней из недр тёмного угла. Охранял и проводил каждую секунду. Вздохнув, я присел на мягкую кровать, вернувшись к предыдущим размышлениям. В принципе всё что рассказала мне Ангел о том сне, почти в достоверной точности случилось. Только с погрешностью на её личное восприятие и с поправкой на то, что скорее всего это не сон. Что-то другое. Возможно потусторонний или загробный мир, астрал, другое измерение, а может ещё какой-то его эквивалент. А раз так, то я точно не уснул и не схожу с ума, а вместо этого переместился сначала на день, а затем на несколько лет назад.

Я в последний раз посмотрел на юную Олесю, перед тем как отправиться дальше в неизвестность. Мне можно спокойно оставлять Ангела. Во-первых, с ней надёжный защитник, во-вторых скоро она очнётся и подумает, о происходящем как о правдоподобном кошмаре. Куда теперь? Ответ находился прямо передо мной. Из Олесиной комнаты маршрут больше не пролегал в дебри запутанного дома, он выводил совсем в другое место. Коридор, стены, пол с ковром, исчезли, стёрлись, открывая вместо себя иной вид. Там за чертой, вне Олесеной комнаты, виднелся широченный, бескрайний природный простор. Снаружи свистел ветер, утаскивая за собой сухие осенние листья. Он проносил их мимо распахнутой настежь двери и затягивал внутрь комнаты свежий вечерний воздух. И даже стоя в спальне, мне удалось разглядеть, голые деревья, синхронно наклоняющие ветви под напором стихии.