Дети Бафомета

– Дров я там, если что, подложила, – пробормотала Острозубка, – а можно мне тоже?

– Чего? – спросила Ушка.

– Выпить, – опустив глаза, ответила мышка.

Зайчиха удивлённо посмотрела на неё.

– Пей.

Мышка взяла бутылку, выдохнула, поморщилась, чихнула, прикрыла рот лапой, прослезилась и протянула водку Ушке:

– На.

Зайчиха хмыкнула, взяла бутылку, зачем-то понюхала содержимое и, пошевелив усами, сделала большой глоток, опустошив бутылку на треть.

– Третий раз в жизни пью, – сказала она, передавая бутылку Красноклыку.

– Что-то не верится, – пьяным голосом сказал лис, – ты пьёшь с таким выражением, будто делаешь это каждый день.

– Я просто стойкая, – усмехнулась зайчиха и закурила, – слушай, а ведь и в самом деле хорошо!

– А я что говорил? – самодовольно сказал Красноклык, глотнул из бутылки и тоже закурил.

Не прошло и получаса, как они допили первую бутылку и открыли вторую. Лис, который начал пить раньше всех, уже не мог нормально ходить и, когда он встал, чтобы сходить за хижину помочиться, чуть не упал.

– Осторожней! – сказала Ушка, успев его подхватить.

– С-с-с-пасибо! – кивнул Красноклык.

– Дойдёшь?

– Да.

Зайчиха отпустила лиса и тот, покачиваясь, скрылся за хижиной.

– Надо идти в хижину, пока мы тут не заснули, – сказала Ушка.

– Да, – кивнула Острозубка, не поднимая головы.

Мышка, по всей видимости, была уже пьяна. Они, конечно, были привычны к алкоголю, ведь водка, наряду с белковым порошком и сигаретами, входила в паёк, но то, что они пили сейчас, было настоящей водкой, а не той тридцатиградусной бормотухой, которую им выдавали, да и качеством эти напитки явно отличались: то, что они пили сейчас, не отдавало ацетоном.

Острозубка хотела ещё что-то сказать и даже открыла было рот, но лишь зевнула и, махнув лапой, закурила сигарету.

– У-у-у-у-у-у! – раздался низкий, протяжный вой.

Ушка повернулась к сараю и увидела, что из-за угла прямо на них смотрит череп с длинными рогами.

– У-у-у-у-у-у! – череп пошевелился.

– Красноклык, хватит прикалываться! – сказала зайчиха.

Лис, с надетым на лапу черепом козла, вышел из-за хижины.

– А я думал, что вы испугаетесь, – сказал он, подойдя к ним.

Ушка взглянула на череп и спросила:

– Где ты его нашёл?

– Там, за хижиной. Стою, ссу, смотрю – череп валяется. Ну, я его подобрал, чтобы вас попугать, а вы непугливые. Девчонки, а почему вы такие непугливые?

– Потому что мы уже много чего насмотрелись, чтобы после этого бояться каких-то там черепушек, – ответила Ушка, – да выкинь ты его нахрен!

– Не, не выкину, – ответил Красноклык, усаживаясь рядом с Острозубкой, – он прикольный.

Мышка погладила череп по рогам и, улыбнувшись, нежно сказала:

– Рожки, рожки бодучие…

– На, подержи! Я кое-что придумал!

Лис сунул череп мышке в лапы, вскочил, упал, поднялся и скрылся за хижиной. Меньше, чем через минуту, он выкатил из-за хижины обрубок толстого бревна, подкатил его к мышке и, забрав у неё череп козла, положил его сверху.

– И зачем ты это сделал? – спросила Ушка.

– Сейчас узнаешь, – улыбнувшись, ответил лис.

– Прямо интрига, – усмехнулась зайчиха.

Красноклык ничего не ответил, глотнул водки и снова убежал за хижину.

– Куда он? – с трудом ворочая языком, спросила Острозубка.

– Не знаю.

– А я тут этих вспомнила, которые меня трахнули, – всхлипнув, сказала мышка, – так противно. Мне тогда было так больно и противно. Знаешь, я хочу их убить, но как-нибудь долго, чтобы они страдали…

Она хотела ещё что-то сказать, но её прервал Красноклык. Лис, с поднятыми вверх лапами медленно вышел из-за хижины и торжественно пропел:

– Кровь тебе приносим! Жизнь тебе мы дарим! Будь к нам щедр и милостив! Будь к нам мил и добр!

Он подошёл к черепу и, продолжая напевать, вытер об него измазанные кровью лапы.

– Совсем рехнулся, – сказала зайчиха, – зачем ты это делаешь?

Лис посмотрел на неё мутными глазами и ответил:

– Так надо.

Обтерев череп, он опустился перед ним на колени.

– Великий! – Красноклык поклонился, взял бутылку водки и облил череп.

Водка смешалась с кровью и с черепа на обрубок бревна побежали розовые струйки.

– Ты совсем больной, что ли? – спросила Ушка.

Лис посмотрел на зайчиху и у той пробежал холодок по спине – его взгляд был холодным и пугающим.

– Нет, я не больной, – ответил Красноклык и отхлебнул водки, – я свободный и могу делать всё, что захочу.

– И что ты хочешь?

Красноклык облизал клыки розовым языком и ответил:

– Я буду почитать козлиный череп.

– Зачем?

– Не знаю.

Он поднялся и, не глядя на зайчиху, прошептал:

– Мне пришла одна интересная мысль. Я должен кое-что сделать.

Взяв топор, лис ушёл за хижину. Раздалось несколько глухих ударов, а когда Красноклык вышел из-за угла, зайчиха с ужасом увидела, что он несёт отрубленную лапу одного из охотников.

– Что ты собираешься с ней делать?

Красноклык хищно улыбнулся и прищурил глаза:

– Я собираюсь её попробовать.

Зайчиха от этих слов оторопела и почувствовала, как шерсть на спине пошевелилась. То, что хотел сделать лис, было немыслимо, отвратительно, пугающе и неправильно.

– Ты что?

– Я в порядке, – спокойно ответил лис со странным блеском в глазах, – я не Чешуйка.

Поклонившись, он зашёл в хижину, и вскоре Ушка почувствовала манящий аромат жареного мяса. От запаха у неё заурчало в животе, а рот наполнился слюной, и лишь осознание того, что именно жарит Красноклык, удерживало от того, чтобы пойти к нему в хижину и разделить трапезу.

Лис, впрочем, вскоре вышел, неся длинный вертел с нанизанной на него лапой. С жареного мяса капал сок и исходил манящий, чарующий запах, самый аппетитный из всех, которые они знали.

– Чем это так вкусно пахнет? – приподняв голову, спросила Острозубка.

Красноклык положил вертел перед черепом и ответил:

– Это то, чего вкуснее мы в жизни не ели.

Ушка взяла бутылку водки, сделала большой глоток и спросила:

– Ты что, уже пробовал?

– Нет, но я знаю.

Мышка, выронив истлевшую сигарету, протянула лапу к жареному мясу.

– А можно попробовать? – кокетливо спросила она.

Красноклык мягко отстранил её лапу в сторону, встал перед черепом на колени и сказал:

– Подожди, надо сначала спросить. О, великий козлиный череп! Позволь нам насладиться пищей!

Мышка хихикнула, а лис, шикнув на неё, продолжил:

– Мы никогда не ели ничего подобного, и вот настал этот день! Чтобы ещё сказать? А, ладно! И так сойдёт!

Он взял вертел в лапы, поднёс его ко рту и оторвал клыками большой кусок жареной плоти. Глаза лиса зажмурились от удовольствия.

– М-м-м, как же вкусно, – простонал он, работая челюстями, – никогда не ел ничего вкуснее!

– Дай и мне попробовать! – попросила Острозубка.

Лис протянул ей вертел, и мышка осторожно откусила небольшой кусочек, тщательно его проживала и кивнула:

– Это очень вкусно! Ушка, хочешь попробовать?

Зайчиха отхлебнула водки и отрицательно покачала головой:

– Нет, спасибо.

– Ну и зря, – сказал Красноклык и, взяв у неё бутылку, сделал большой глоток.

Он поперхнулся и закашлялся, изо рта полетели брызги водки вперемешку с мелкими кусочками пережёванного мяса. Ушка хлопнула лиса по спине, и тот упал вперёд, выронив пустую бутылку.

– Спасибо, – отдышавшись, поблагодарил Красноклык, – не в то горло попало.

Лис взглянул на пустую бутылку из-под водки и удивился:

– Это мы уже две штуки выпили? Ничего себе, мы молодцы! Надо добавить!

Взяв из ящика ещё одну бутылку, он открыл её и протянул мышке:

– Будешь?

Острозубка увлечённо грызла мясо. Не отрываясь от процесса, она посмотрела на лиса безумными глазами и мотнула головой.

– Значит, не будешь, – сказал Красноклык, – а ты?

Ушка, глянув на Острозубку, в первый раз в жизни захотела как следует напиться и забыться. Она кивнула и протянула лапу к бутылке.

– Нет, – быстро убрав бутылку за спину, сказал лис, – сначала попробуй!

Зайчиха снова посмотрела на мышку, потом на Красноклыка и внутри неё что-то вздрогнуло. Они уже никогда не будут прежними независимо от того, попробует она это мясо или нет. Изменить уже было ничего нельзя, и Ушка решилась.

– Давай.

Красноклык хитро улыбнулся, словно достиг какой-то ему одному известной цели, выхватил из лап Острозубки вертел и протянул его зайчихе. Та осторожно взяла вертел двумя лапами и погрузила зубы в мягкую плоть, от которой исходил сильный запах дыма. Её рот моментально наполнился мясным соком, голова слегка закружилась от неизведанных, но приятных вкусовых ощущений, в висках застучало, а сердце бешено заколотилось.

Ушка медленно прожевала кусок мяса, сглотнула слюну и протянулась за бутылкой.

– Здорово, что мы всегда вместе, – сказал Красноклык, отдавая бутылку, – надо за это выпить.

Ушка подняла бутылку вверх.

– За нас!

Лис глубоко вздохнул и пронзительно рассмеялся, повалившись на спину и задрав лапы вверх. Он катался по земле, задыхаясь от смеха, хватал себя за грудь и не мог остановиться. Шерсть на рыжем лице стала мокрой от слёз.

– Что с тобой? – с тревогой спросила Ушка, а Острозубка, улучив момент, схватила вертел и принялась с жадностью грызть мясо.

– А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! – визжал лис, захлёбываясь.

– УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! – раздалось сверху.

Ушка вскинула голову и увидела, как с дерева, хлопая огромными серыми крыльями, взлетела птица. Она кружила над ними и громко смеялась:

– УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!

– Кто ты? – схватив тесак, проорала зайчиха.

Взмахнув крыльями, птица шумно опустилась в нескольких метрах от них и уставилась на Ушку чёрными глазами.

– Кто ты?

Птица склонила голову набок и щёлкнула клювом.

КЛАЦ!!!

КЛАЦ!!!

КЛАЦ!!!

– Ты давно за нами наблюдаешь?

– А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! – продолжал смеяться Красноклык.

Птица указала на лиса и моргнула. Ушка шагнула к ней, но птица, взмахнув крыльями, взлетела на крышу хижины и прислонилась к трубе, из которой тонкой струйкой шёл дым. Она снова склонила набок голову и зацокала.

ТАКА-ТАКА-ЦАК!

ТАКА-ТАКА-ЦАК!

КЛАЦ!

КЛАЦ!

ТК-ТК-ТК-ТК-ТК!

ЦАК!

ЦАК!

– Ты хочешь что-то сказать?

Наблюдая за птицей, Ушка не заметила, что Красноклык перестал смеяться и, взяв бутылку, подошёл к ней. Зайчиха даже вздрогнула, когда лис неожиданно вышел вперёд и протянул водку.

– Будешь? – спросил он у птицы.

Птица отошла от трубы, подпрыгнула и, расправив крылья, приземлилась рядом с ним. Красноклык налил водки в широко открытый клюв и птица, задрав вверх голову, с наслаждением её проглотила.

– Зачем ты дал ей водки? – спросила Ушка.

– Гостей надо уважать.

Птица внимательно посмотрела на зайчиху и неожиданно прокаркала:

– Он прав – гостей нужно уважать!

Если бы Ушка не была пьяной, она бы точно испугалась, а так просто дёрнулась назад и, глубоко вздохнув, спросила:

– Ты умеешь разговаривать?

– А то! – дерзким голосом ответила птица.

– Зачем тогда ты цокала и квакала?

– Цокают жуки, а квакают лягушки! – сказав это, птица выхватила у Красноклыка бутылку, и вылили остатки себе в клюв.

Красноклык дождался, пока она проглотит водку, после чего спросил:

– А ты откуда?

– Живу я здесь.

– В лесу? – спросила Ушка.

Птица издала странный хрипящий звук, моргнула и, указав крылом вверх, ответила:

– Везде.

– Как это?

– А у вас подружка сдохла, – щёлкнув клювом, сказала птица.

Зайчиха обернулась и увидела, что Острозубка, свернувшись клубком около бревна с черепом, крепко спит. Рядом с мышкой лежал вертел с недоеденным мясом.

– Она спит.

– Жаль, – сказала птица.

– Почему?

– Больше мёртвых – больше еды, – весело ответила птица.

– Ты ешь мёртвых?

– А вы разве нет?

– Это… это вышло случайно, – как бы оправдываясь, сказала Ушка, отворачиваясь в сторону, чтобы не видеть чёрных глаз птицы.

– Да? Ну, тогда я тоже случайно.

Если бы у птицы был нормальный рот, она на этих словах точно бы улыбнулась.

Красноклык положил лапу Ушке на плечо и, мотнув головой, спросил заплетающимся голосом:

– Слушай, это, ну, это самое… что я там хотел спросить? А, вот оно, да! Ты, это, ну, сказала, что живёшь везде, так ведь?

– Угу.

– А ты была за стеной?

КЛАЦ!

КЛАЦ!

КЛАЦ!

Прощёлкав клювом, птица подскочила вверх и, кувырнувшись в воздухе, приземлилась обратно.

– Нет, не была, – ответила она с лёгкой долей грусти.

– Почему?

– Они там думают, что мы разносим заразу и всех птиц из Межречки отлавливают, сажают в клетки и колют уколы до смерти. Я что, дурочка, чтобы туда лететь?

– Но ты хотя бы видела, что там? – спросила Ушка.

– Здесь лучше, – ответила птица.

– Чем?

– Всем. Слушайте, а те двое, которых вы убили, вам нужны?

Она явно говорила о двух незнакомцах, тела которых валялись за хижиной.

– Нет, а тебе они нужны?

– Еда, – просто ответила птица.

– Ты знала их?

– Ага, – кивнула птица, – я сюда иногда по ночам залетала, чтобы поклевать объедки. Днём нельзя было, а то бы они меня саму сожрали, а по ночам они обычно куда-то уходили.

Ушка, вспомнив, как в лесу на них пытались напасть, сказала:

– На охоту они ходили.

– Значит, отохотились, – сделала вывод птица, – и теперь я из съем. Знаете, что самое вкусное? Глаза!

Она обошла Ушку и Красноклыка, подошла к обрубку бревна и, склонив голову, посмотрела на череп.

– А вот это хорошо, очень хорошо! – прокаркала птица.

Зайчиха и лис подошли к ней, и Ушка спросила:

– Что хорошо?

– Надо чтить, надо почитать, надо уважать! Я почитаю Первоворона и поэтому никогда не остаюсь голодной, ну а вы ведь не вороны, поэтому должны почитать этого! Не знаю, как его зовут, но это очень хорошо и правильно!

– Вот видишь! Я был прав! – с жаром воскликнул Красноклык.

– С тобой никто и не спорил, – сказала Ушка.

– Мы возьмём его с собой.

– Бери.

Прикоснувшись к черепу кончиком крыла, птица развернулась и пошла за хижину. Перед тем, как зайти за угол, она повернулась к ребятам и, пристально глядя на них, сказала:

– Если один из вас помрёт, то, пожалуйста, не закапывайте его.

КЛАЦ!

КЛАЦ!

КЛАЦ!

Из-за хижины раздались первые глухие удары, а Красноклык, опустившись на колени перед черепом козла, благоговейно прошептал:

– Я нарекаю тебя – Безымянный Козёл!

– Подходящее имя, – усмехнулась Ушка, – как раз для неизвестного черепа. Слушай, надо в хижину идти, а то скоро стемнеет.

За распитием водки, поеданием мяса и разговором с птицей они и не заметили, что наступил вечер, готовый в самое ближайшее время перейти в ночь. Оставаться под открытым небом, когда имелась возможность переночевать под крышей, было глупо.

Поднявшись с колен, Красноклык, взял череп и, подняв его над головой, торжественно отнёс в хижину, где водрузил Безымянного Козла над очагом, повесив на вбитый в стену крюк.

Ушка, осторожно подхватив Острозубку, зашла внутрь и, осмотрев помещение, положила мышку на грязный комбинезон одного из прежних хозяев жилища, после чего вышла и забрала рюкзаки, которые поставила у входа. Красноклык в это время взял из ящика ещё две бутылки водки.

За стеной по-прежнему раздавались глухие удары. Зайчиха выглянула в окно и увидела, как птица, встав над здоровяком, у которого недоставало одной лапы, методично и размеренно клюет безглазое лицо, разбрызгивая в стороны мелкие кусочки плоти.

Никогда ещё Ушка не была настолько равнодушна к происходящему, как сейчас. В этом, возможно, был виноват алкоголь, ведь она впервые в жизни выпила достаточное его количество, чтобы опьянеть. Зайчиху не шатало из стороны в сторону, у неё не заплетался язык, ей просто было на всё насрать. От водки Ушке стало легко и спокойно и, может именно из-за накатившего равнодушия она решилась попробовать жареное мясо.

Хмыкнув, Ушка отвернулась от окна и, обращаясь к Красноклыку, который как раз открывал бутылку водки, сказала:

– Да, ещё водки нам не помешает.

Сказав это, зайчиха улыбнулась, от чего Красноклык, не смотря на то, что был сильно пьян, удивился:

– Странная ты какая-то.

Ушка взяла хвороста и, подкинув его в очаг, села напротив и уставилась остекленевшими глазами на заплясавшее пламя.

– Я ни о чём не жалею, – медленно сказала она.

И она действительно ни о чём не жалела: родители, которых она бросила, были ей равнодушны, на то, что произошло в пещере, ей было абсолютно наплевать, а воспоминания о том, как она надвое рассекла Чешуйку, не вызывали никаких эмоций. Она поначалу даже удивилась этому, но удивление тут же сменилось абсолютным, полнейшим равнодушием и это Ушке даже понравилось, ведь лишние переживания означали лишние проблемы, а их и так было достаточно. И ещё она поняла Красноклыка и то, почему он назвал себя свободным – они все стали свободными. Свободными от самих себя прежних, свободными от условностей, в которых жили раньше.

Они стали теми, кто они есть на самом деле.

Снаружи послышался глухой, протяжный рокот, а через несколько секунд раздались раскаты грома. Ушка вскочила, подбежала к выходу и выглянула наружу: на них медленно двигалась огромная чёрная туча, с которой вниз срывались ослепительные голубые молнии. Птица, бесшумно хлопая крыльями, пролетела над хижиной и скрылась в лесу, ловко облетая мёртвые деревья. В когтистых лапах она держала ногу здоровяка.

– Гроза, – прошептала Ушка.

– Слышу, – отозвался Красноклык, – ну, выпьем?

Ушка закрыла болтающуюся на одной петле дверь, подошла к лису и села рядом с ним.

– Давай, – сказала она, взяла бутылку и сделала большой глоток.

Красноклык, с улыбкой взглянув на Острозубку, спросил:

– Будить будем?

– Не надо, пусть спит.

– Хорошо. Слушай, а здорово я Безымянного Козла над огнём повесил?

Повернувшись к очагу, зайчиха взглянула на череп, оценила то, как он смотрится над пламенем и согласно кивнула:

– Выглядит, как надо. В этом есть что-то завораживающее.

– В чём? – спросил лис, протянувшись к бутылке.

– Череп над огнём.

– Это больше не череп, это – Безымянный Козёл, – ответил Красноклык и выпил.

– Как хочешь, – равнодушно сказала Ушка, отвернулась к очагу и закурила.

Лис подсел к ней и тоже достал сигарету.

– Теперь у нас есть курево, – сказал он, – много курева.

– Это точно.

– Знаешь, – затянувшись, сказал лис, – а я бы хотел с этой птицей подружиться. Она правильная птица, весёлая. Она даже похвалила меня за то, что я начал почитать Безымянного Козла.

Он поднял лицо вверх и благоговейно взглянул на череп.

– Эта птица сожрала бы тебя, если бы ты ослаб, – ехидно сказала Ушка.

– А ты разве нет?

– Что?

– А ты разве не сожрала бы меня, если бы умирала от голода? – глядя на зайчиху пьяными глазами, спросил Красноклык.

– Ты совсем дурак? – Ушка щёлкнула указательным пальцем лиса по лбу. – У тебя в голове что, вместо мозгов дерьмо?

Красноклык нежно, с любовью посмотрел на зайчиху и блаженно улыбнулся:

– А я бы вас сожрал. Честно-честно.

– Точно свихнулся, – прошептала зайчиха.

– Нет, – ответил лис, – я просто честен.

Ушка вспомнила, как несколько лет назад в школе ходили слухи, что в северных районах Межречки на месяц задержали поставки белкового порошка, и звери стали есть друг друга. Тогда в это верилось с трудом, ведь эти россказни больше походили на страшные сказки, но сейчас, глядя на Красноклыка, зайчиха поняла, что это вполне могло быть правдой. Что-то внутри неё подсказывало, что голод может довести вполне благопристойных и добрых зверей до безумия, и они станут способны на ужасные поступки.

Чёрт! Да ведь она сама сегодня ела лапу одного из обитателей этой самой хижины, а ведь им было, что есть!

Значит, не в голоде дело, а в ней самой.

На крышу упали первые капли, а вскоре ливень забарабанил с такой силой, что перекрыл треск хвороста в очаге, а потолок местами начал намокать. Несколько крупных капель упало на лицо Острозубке и мышка, пробормотав что-то непонятное, пошевелилась во сне.

– Надо отнести её туда, где не капает, – сказала Ушка.

– А ты боишься грозы? – неожиданно спросил лис, вслушиваясь в раскаты грома, которые, кажется, грохотали прямо за дверью.

– Боялась, когда была маленькая, – ответила зайчиха, взяв Острозубку в лапы и перенеся в сухое место.

– А я никогда не боялся, – икнув, сказал Красноклык, – мне всегда казалось, что гроза это здорово. Гром, молния! Кайф!

– Ещё скажи, что ты был бы рад, если бы мы сейчас ночевали в лесу, – ехидно сказала Ушка.

Красноклык поднялся и, повернувшись к ней, спросил:

– Чё, думаешь, я боюсь переночевать в лесу в грозу?

Лис стоял, пошатываясь, упираясь одной лапой в стену. Его глаза были мутными, язык сильно заплетался, а ноги подгибались, но он всеми силами старался придать себе дерзкий вид, что выглядело довольно смешно.

– Я не говорила, что ты боишься, – сдерживая улыбку, ответила Ушка.

– Но ты подумала, – не унимался лис.

– Нет.

– Подумала! – взвизгнул Красноклык, взмахнув лапой и обрызгав зайчиху водкой.

– Да говорю же тебе, что нет, – примирительным тоном сказала зайчиха, – успокойся.

Лис запрокинул голову и, в несколько глотков допив водку, швырнул пустую бутылку на пол. Бутылка гулко стукнулась о трухлявые доски и откатилась к ногам Ушки.

– А я пойду!

– Иди, – равнодушно сказала Ушка.

«Да и пускай идёт, – подумала зайчиха, – промокнет, протрезвеет и придёт в себя. Придурок сраный».

Красноклык, пошатываясь и упираясь в стену, вышел из хижины и, не оглядываясь, скрылся за плотной стеной ливня. Ушка поправила распахнутую настежь дверь, подкинула хвороста в очаг и легла рядом с Острозубкой.

Ни шороха, ни дуновения ветра…

В мёртвом лесу было так тихо, что Ушка слышала собственное дыхание. Она стояла среди облезлых деревьев и смотрела на небольшой холмик.

– Могила Чешуйки, – прошептала Ушка.

Сама не зная, зачем, она подошла к холмику и опустилась перед ним на корточки.

– Раскопай его для меня, – раздался сверху знакомый голос.

Ушка подняла голову и увидела птицу – та сидела, крепко вцепившись когтями в ветку, и смотрела сверху маленькими чёрными глазами. Смотрела прямо на неё.

– Что? – спросила зайчиха.

– Раскопай. Для меня, – прокаркала птица.

Ушка кивнула и стала раскапывать могилу. Она рыла, раскидывая землю вокруг, но тела Чешуйки так и не было. Птица спустилась с дерева и, встав на краю ямы, внимательно следила за процессом.

– Глубже, глубже, – говорила птица, – он там, я знаю.

Зайчиха рыла, рыла, а когда решила проверить, насколько глубокой получилась яма, посмотрела наверх и увидела, что птица далеко-далеко наверху, а сама она стоит на дне глубокого колодца.

– Эй! – крикнула Ушка.

– Чего тебе? – спросила птица.

– Помоги мне отсюда выбраться!

– Нет.

– А как я тогда вылезу?

– А тебе и не надо вылезать.

Взмахнув крыльями, птица стала скидывать вниз комья земли. Поначалу Ушка пыталась отбиваться от них, но комья становились всё больше и тяжелее, и вскоре она уже не могла пошевелить лапами. Земля постепенно накрывала её, но в самый последний момент Ушка почувствовала, что начинает куда-то проваливаться.

Зайчиха медленно прошла сквозь землю и упала в знакомое место.

Чернота, тьма без начала и конца окружала её. Тьма шевелилась, медленно расползалась в стороны, и в то же время оставалась на месте. Она как будто перетекала в саму себя. Ушка знала, что, в какую бы сторону она сейчас не пошла, везде будет одно и то же – тьма без начала и конца.

Она села, вытянув ноги вперёд, и опустила голову вниз. Ушке не было страшно, жутко или противно, ей было безразлично.

Когда-нибудь эта тьма закончится – она либо поглотит её, либо Ушка найдёт из неё выход. Зайчиха верила, что это не будет продолжаться вечно – ничто не бывает вечным.

Неожиданно Ушка услышала музыку. Подняв уши вверх, она прислушалась и узнала ту самую мелодию, которую играл старый козёл, когда приезжал к ним в школу.

Как там говорил Чешуйка, реквием?

Ушка встала и пошла на звук, который становился всё громче и казался продолжением окружавшей её тьмы.

Козёл с виолончелью показался внезапно, словно выскочил из-под земли: Ушка моргнула, а, когда открыла глаза, тот уже сидел перед ней, опустив голову с длинными рогами вниз и водил смычком по струнам, извлекая из инструмента самые тоскливые звуки в мире.