Мечтатели Бродвея. Том 2. Танец с Фредом Астером

– Если тайна, покрытая мраком, красивее и лучше танцует, оставь его себе, Шик. А Пробку отдай Эчике. Что у тебя с голосом?

– Я сменила зубную пасту.

– Не нужен мне Пробка, хоть обмажьте его кремом шантильи, – фыркнула Эчика. – О черт, эти волосы! Кто бы оплатил мне перманент «У Анри-Жана»?

– Не волнуйся. Незнакомец не будет смотреть на твои волосы.

– Пробка стоит полмиллиона долларов, – мечтательно произнесла Шик. – Ну, то есть его отец. Хорошие деньги – это те деньги, о которых не помнишь, так всегда говорила моя мама. А денег надо много, много, очень много, чтобы забыть об их существовании.

– Продаваться, что ли? – процедила сквозь зубы Урсула, вытаскивая из кармана свитера фляжку.

– Не знаю, о чём ты, но звучит неаппетитно. А ты знаешь, Урсула, что в этом почтенном пансионе до сих пор действует сухой закон?

– Это только для чистки зубов. Потрясающе отбеливает эмаль.

– Деньги, миллионы, состояние… – вздохнула Эчика. – Я-то думала, что эти слова встречаются только в кроссвордах по вертикали и по горизонтали.

– Но все эти богачи, убежденные, что могут купить всё на свете…

– …совершенно правы, Урсула!

Шик отвинтила крышку хрустального флакона размером не больше половины ее мизинца.

– Понюхай-ка. Это называется духи. Двенадцать долларов за вдох. Подарок Эрни. Всего лишь за то, что он обожает меня в красном платье.

– Наша девушка любит яркие цвета, – весело подхватила Эчика. – Ручаюсь, когда Шик выйдет замуж за президента Соединенных Штатов, она первым делом перекрасит Белый дом.

– Кто здесь говорит о замужестве? – ощетинилась Урсула. – Меня увольте.

– В этом, по крайней мере, мы согласны, – заметила Шик. – Замуж? Когда толпы мужчин рвут на себе волосы, надеясь на мой звонок?

Урсула хихикнула.

– Чего же ты ждешь? Перезвони им.

– А ты стала бы перезванивать лысым? Нет уж, мне – Рокфеллера! А себе оставь интеллектуалов, подписчиков газетенок, которые никто не читает… кроме ФБР.

Урсула лишь улыбнулась в ответ какой-то очень личной, мало кому понятной улыбкой, адресованной только себе самой. Улыбнулась и похлопала по карману свитера, в котором лежала фляжка.

– Пойду продолжу отбеливать зубы в обществе хорошей книги, – заключила она и направилась в свою комнату.

* * *

В дверь позвонили. Черити поспешно поставила на стол тарелку с рубленой телятиной, сполоснула пальцы, к которым прилипли кусочки мяса, пригладила торчащий клок волос и кинулась в прихожую. Бросив взгляд в зеркало у вешалки и глубоко вдохнув, она открыла.

– А, это вы.

На пороге стоял рассыльный из «Федерал Раш» с коробкой цветов под мышкой.

– Принимаю это за комплимент, – проворковал он, окинув ее зазывным взглядом и одарив приветливой улыбкой.

– Обычно приходит Билл. Вы новенький?

– Выхожу на замену с Рождества. Меня не гонят, из чего делаю вывод, что ценят. А вы?

– Я?

– Вы меня оценили?

Черити попыталась осадить его надменно поднятой бровью на манер Джоан Кроуфорд в «Милдред Пирс» вкупе с колкостью Бетт Дэвис в «Иезавели».

– Да вы нахал! – фыркнула она.

– Хо-хо-хо. Мисс Айсберг, не иначе? Отлично. Мое любимое занятие – колоть лед.

– Растопить его вам не удастся. Извините, у меня нет сдачи.

– Оставьте себе, – сказал очарованный молодой человек. – Купите штат Массачусетс.

Она хотела взять коробку с цветами. Рассыльный быстро спрятал ее за спину.

– У меня безупречная наследственность, – сказал он. – Мама наполовину шотландка, папа стопроцентный полицейский с 87-й улицы.

– А у меня есть голова на плечах.

– Прислоните ее к моей. Вот увидите, это не больно и даже приятно.

Она оскорбленно повела плечами (движение, почерпнутое у Оливии де Хэвиленд в любом фильме с Эрролом Флинном).

– Это приглашение потанцевать, – самоуверенно добавил, увы, отнюдь не Эррол Флинн, зато записной дамский угодник. – Ужин подразумевается. Я не скряга, боже упаси. Что вы делаете сегодня вечером?

– Не знаю, что я буду делать, но уж точно не с вами.

У него было круглое, до смешного юное лицо и буйная шевелюра, торчавшая щеткой из-под пилотки рассыльного.

Еще вчера могло быть иначе. Вчера Черити, пожалуй, приняла бы приглашение. Но вчера было вчера, а сегодня всё изменилось. Был утренний звонок в дверь. И красавец с ножами.

Она высоко вздернула подбородок, словно заглядывала через невидимую стену, надежно отделявшую ее от молоденького рассыльного.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– А по мне, не такая уж плохая. Ну же, скажите «да».

Он всё еще держал букет за спиной и приплясывал, уворачиваясь от нее.

– С какой стати?

– С такой, что мне нравится, как вы дышите, как грызете стебли сельдерея, как…

– Позвольте! Когда это вы видели, как я грызу стебли сельдерея?

– Я часто вижу сны.

– Вам снится сельдерей?

– Мне снитесь вы.

– Ну вы скажете! Мы с вами даже никогда не говорили до сегодняшнего дня.

– Во сне я не раз говорил с вами задолго до сегодняшнего дня. Так, значит, да?

– Так, значит, нет! – отрезала девушка, наконец выхватив у него цветы. – Не в моих привычках встречаться с малознакомыми людьми.

– Вот именно! – крикнул он, когда она уже скрылась за дверью. – Как раз для этого люди вместе ужинают и танцуют. Чтобы познакомиться!

Слоан Кросетти – так его звали – улыбался двери, которую Черити захлопнула перед его носом. Улыбался он довольно долго.

– Ты об этом еще не знаешь, – тихо сказал он, – но я на тебе женюсь.

* * *

Черити принесла коробку наверх, где царила привычная суета в ванной и вокруг нее, и отколола карточку.

– Это вам, мисс Фелисити.

– Пф-ф, букет для бабуси. Пробка как он есть. Сплавлю его миссис Мерл или Дракону.

– Ты этим обидишь и своего воздыхателя, и наших уважаемых хозяек, – укорила ее Эчика.

– Но камелии! Не правда ли, это чудовищно мелодраматично для вечера вторника?

– Простите, мисс Фелисити, – робко вмешалась Черити, – вы случайно не сохранили каталог «Сирс» прошлого сезона? Помните, с красивым голубым платьем на обложке, вы даже подумывали его купить?

На шум из своей комнаты вышла Пейдж, чтобы тоже поучаствовать в разговоре.

– Какой странный у тебя голос, Шик. Злоупотребила нецензурными словами?

– Только произнесла твое имя. Я никогда…

– Простите, мисс Фелисити. Насчет каталога «Сирс»…

– Он где-то валяется, я поищу, Черити. Я никогда не держала в руках банкноту в тысячу долларов. Пробка восполнит этот пробел. Полмиллиона… Ну, то есть его отец, конечно.

– Когда ты рассказываешь про свои вечера с этим парнем, чем-то заслужившим столь изысканную кличку, хочется спросить, как ты сможешь провести еще хоть один в его обществе! – не без ехидства заметила Пейдж.

Под ровной челкой Шик что-то дрогнуло. Решительно, сегодня не ее день. Урсула уже прочла ей нотацию, теперь вот Пейдж. Какая муха их всех укусила?

– Я девушка серьезная, – сухо ответила она. – Амбициозная и целеустремленная.

– Так вы уж поищите каталог, мисс Фелисити, – тихо напомнила ей Черити и ретировалась.

Шик рассматривала свой маникюр, толком его не видя. Себе-то хоть не ври. Прекрати думать о… Дура набитая. Он тебе так и не перезвонил. И… вообще, у него ни гроша. Простой осветитель на Си-би-эс.

– О… Мистер Джо! – раздался на лестнице голос Черити.

Шик вздернула подбородок.

– Джо! Подойди сюда, пожалуйста.

Джослин не заставил себя долго просить. Он пришел за мылом, забытым после утреннего душа. По крайней мере, такое алиби сгодится на случай, если миссис Мерл…

– У тебя найдется минутка? – пропела Шик не в меру сладко. – Нам нужен мужской взгляд.

Две кокетки покружились, взметнув складки платьев вокруг бедер.

– Как мы выглядим? Молчи, Пейдж.

– Так, будто нарушили уже восемь заповедей, – вставила Пейдж. – И смело идете на штурм двух оставшихся.

Джослин задумался, потирая пальцем уголок рта.

– Выглядите… как все девушки в вечерних платьях, – сказал он наконец.

– Как это понимать?

– Как мы выглядим, Джо? Молчи, Пейдж.

– С надеждой и обещанием.

– У кого-нибудь найдется килограмм аспирина? – простонала Пейдж. – У меня чудовищная мигрень.

Она ушла в свою комнату и заперлась наедине с Мортимером.

Джослин с усилием отвел глаза от ноги Эчики, которую та вытянула, положив на табурет, чтобы хорошенько разгладить чулок.

– Вы куда-то идете?

– Не сегодня. Через несколько дней.

– О! Так боитесь опоздать?

– Вот именно, – хихикнула Эчика. – Собираемся спать одетыми и накрашенными до следующей недели.

– Что же такое важное будет на следующей неделе? – полюбопытствовал Джослин.

– Blind date! – выпалили девушки хором.

– Наполовину blind, – уточнила Шик. – Я-то знаю Проб… моего кавалера.

Тут Джослину Бруйяру, неполных семнадцати лет, французу, from Paree[23], пришлось разъяснять всё про этот диковинный американский обычай: у него в голове не укладывалось, что можно назначить свидание и пригласить на ужин девушку, которую никогда не видел.

– То есть ты не знаешь, как выглядит твой кавалер, Эчика? – ошеломленно спросил он.

– Понятия не имею. Он, заметь, тоже. Не волнуйся, мы сразу друг другу представимся. Это полезно, чтобы завязать разговор.

– А представь, что это окажется… ну, не знаю… Борис Карлофф из фильма про Франкенштейна?

– Очень просто: мы больше не увидимся. Зато я бесплатно поужинаю. А может быть, даже получу подарочек на память.

– По идее, это против ее принципов, – подколола Шик, – но принципов у этой девушки нет.

– Борис Карлофф – утонченный английский джентльмен, – не осталась в долгу Эчика.

Джослин смотрел на них восхищенно и немного растерянно. Ох уж эта Америка, сплошные парадоксы! С одной стороны, здесь запрещается поцелуй в кино продолжительностью больше десяти секунд, с другой, девушка может принять приглашение на ужин и даже подарки от совершенно незнакомого мужчины без ущерба для своей респектабельности.

– Франция поражена целомудренно-распутными нравами Америки, кто бы мог подумать?

Джослин вспомнил про мыло и забрал его.

– А где все остальные?

– Пейдж зубрит Шекспира, а может, Граучо. Урсула отбеливает зубы пивом. Хэдли скоро приведет Огдена от новой няни и убежит на работу. А где Манхэттен… тайна.

3. Happy feet (I’ve got those happy feet)[24]

Знала бы миссис Мерл, в который раз подумала Манхэттен, что она встречается в баре с юношей, о котором практически ничего не знает, точно погнала бы ее из своего респектабельного пансиона поганой метлой.

Через свои очки – и стекло витрины «Миднайт сан» – она разглядела упомянутого юношу. Они условились встретиться в этой кофейне, «чтобы успеть поговорить» перед работой в театре. Девушка не спеша повесила пальто и шляпку и подошла к столику, за которым он ее ждал.

– Добрый вечер, – поздоровалась она суховатым тоном, которым, повинуясь инстинкту, всегда говорила с ним. – Я не слишком опоздала?

– Я только что пришел.

Вежливая ложь: его стакан с имбирным элем был изрядно почат. Она села рядом – он очень удачно выбрал угловой столик. Рубен, как и она, носил очки. Маленькие, круглые. И за ними, как у нее, крылись черные отцовские глаза.

– Ну и туман сегодня.

Она кивнула и заказала вишневую кока-колу.

Со своей бесплотной фигурой, в неизменном черном костюме страхового агента, Рубен Олсон, если встретить его в этом тумане, запросто мог напомнить Джека-Потрошителя. От этой мысли улыбка тронула губы Манхэттен. Видимо, сочтя ее за поощрение, он сразу приступил к сути:

– Вот. Прочти.

Это была статья за подписью знаменитого хроникера Уолтера Уинчелла.

Пьеса «Доброй ночи, Бассингтон» попала в блестящую струю самых успешных бродвейских спектаклей во многом благодаря великолепному Ули Стайнеру в заглавной роли. Автор, Томас Чамберс, находится в настоящее время в Голливуде. Нам хотелось бы верить, что привела его туда одна лишь слава большого писателя, если бы он не позорил свое имя, открыто оказывая поддержку Десяти Ренегатам[25], коммунистам, решение по делу которых будет вынесено в ближайшее время. Можно только удивляться, если мистер Ули Стайнер не последует за ним по этому пути! Известно ли вам, что во время войны этот гений и великий соблазнитель нью-йоркской сцены был близко (даже очень близко) знаком с некой Влаской Чергиной, русской балериной, известной не только своими антраша, но и горячей симпатией к мистеру Сталину?..

Манхэттен выронила газету.

– Это только начало, – сказал Рубен.

– Что насчет вызова Ули в комиссию?

– Сесил, его адвокат, добился отсрочки. Но когда назначат новую дату, деваться будет некуда.

– Чем он рискует? Хотя бы тюрьма ему не грозит?

– Еще как грозит. За инакомыслие или государственную измену.

– Ули вызвали как свидетеля. Он не обвиняемый.

Рубен хрюкнул – похоже, это был смех. Явление редкое и очень… готичное, на взгляд Манхэттен. Ситуация не располагала, и она скрыла вновь просившуюся улыбку.

– Для Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, – пояснил он, – свидетели делятся на две категории: дружественные и недружественные.

– Сторонники или предатели.

– Всё будет как всегда в таких случаях. Комиссия потребует от Ули список коммунистов, с которыми он знаком. Если он откажется, его запишут в недружественные, а значит… Welcome[26], крах, разорение и безработица. В лучшем случае он попадет в черный список в профессии. А в худшем…

– Тюрьма? – выдохнула она.

– В худшем то и другое, darling[27]. Волчий билет и тюремная камера.

Принесли кока-колу, но Манхэттен этого не заметила. Она наклонилась к Рубену, и их разговор стал заметно тише.

– Невозможно представить Ули коммунистом. А та… русская, та балерина, кто она?

Он со вздохом закатил глаза.

– Родилась в Огайо. Такая же американка, как ты и я. Их связь продолжалась пять с половиной недель. Вот и весь коммунизм Ули. Никаких политических убеждений там и в помине не было. Он ходил на собрания, потому что ему «хотелось развлечься и позабавиться». Это его слова.

Она медленно глотнула и отставила стакан.

– Значит, сам нарывался.

Рубен пожал плечами, темными, острыми.

– Мы должны ему помочь. Пусть он безбашенный, так и не повзрослевший эгоист, неважно, мы всё-таки… Всё-таки мы…

– …его дети. Увы.

Манхэттен горько рассмеялась. Сняла очки и снова надела их, достала сигареты, «Фатима» без фильтра.

– Как ты снисходителен к человеку, который не желает признать тебя своим сыном и помыкает, как слугой.

– Не так уж плохо он со мной обращается. Даже делает для меня всё, что может. По-своему. Уверяю тебя, он не такое чудовище, как тебе кажется.

– Если ты так говоришь, значит, он хорошо тебе платит.

– Ты права. Так он на свой лад… проявляет чувства.

Девушка закурила сигарету, чувствуя, что закипает, и злясь на себя за это.

– А ты? – вдруг спросил он в лоб. – Зачем ты изображаешь из себя костюмершу? Почему скрываешь, кто ты на самом деле?

Она задумалась. Стекла очков запотели.

– Чтобы посмотреть на монстра Стайнера в его разных жизнях и семьях. Чтобы понять, кто уморил Джину Балестреро, мою мать, надеждой и отчаянием; кто этот человек, наплодивший детей, которые даже не знакомы между собой?

– Мы с тобой знакомы, – мягко напомнил он. – Мы знаем, кто мы друг другу. Пусть даже он об этом ни сном ни духом.

– Не вздумай ему сказать.

– Я и не собирался.

– Я буду счастлива, когда однажды выскажу ему всё это, швырну в лицо. И этот момент я хочу выбрать сама.

– Ты не будешь счастлива, это я тебе говорю.

Он откинулся на спинку стула.

– Я был настроен так же, когда приехал два года назад, чтобы открыть ему, кто я. Обида. Горечь. Злость. А потом…

Рубен махнул рукой:

– …На самом деле это большой ребенок. При всех своих замашках примадонны он до того наивен, что оторопь берет. Ну кто, кроме скверного мальчишки, вздумал бы «развлечься и позабавиться», якшаясь с комми?

– Человек без убеждений и политической сознательности. Толстокожее животное, которому плевать на всё, что не касается его персоны.

Он вдруг наклонился вперед, почти лег тощей грудью на стол и прошептал:

– Манхэттен… Ты-то хоть не коммунистка?

Она тихо засмеялась.

– Нет. Но я подумаю над этим вопросом.

Они помолчали. За соседним столиком девушка сплетничала с подругами, рассказывая, что ее начальник носит накладные волосы. Все покатывались со смеху.

– Если бы ему в самом деле было плевать на всё, он бы не заморачивался, – снова заговорил Рубен. – Всё было бы куда проще. Такое толстокожее животное сдало бы своих бывших товарищей, объявив во всеуслышание, как ненавидит коммунизм, и комиссия оставила бы его в покое. Но Ули никогда этого не сделает.

– Почему? В нем много намешано, но порядочным я бы его не назвала. Даже наоборот, он совершенно непорядочен.

– В театре трус не бывает героем. Презрению Ули предпочитает ненависть. В сущности, роль гонимого ему, по-моему, где-то даже нравится.

Манхэттен допила кока-колу.

– Ты позвал меня, чтобы вместе посочувствовать горестям великого человека?

– Не только, – признался Рубен, отпив глоток имбирного эля.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

«Золотоискательница» (англ. gold digger), здесь: охотница за деньгами. (Здесь и далее примеч. перев.)

2

Такси-гёрл (англ. taxi-girl) – профессиональная партнерша по танцам в дансинге, клубе, ресторане.

3

Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, созданная при Палате представителей Конгресса США, занималась расследованиями, в частности политическими. Ее охоту на коммунистов в послевоенные годы называют «охотой на ведьм». (Примеч. авт.)

4

Бобби-соксерами (от bobby socks – короткие белые носочки, элемент школьной формы) в США в 1940-е годы называли девочек-подростков или юных девушек, в особенности фанаток поп-музыки. (Примеч. ред.)

5

«Еще раз» (англ.) – популярная песня 1931 года, вокальную партию исполнял Бинг Кросби. Здесь, как и в первом томе, все заглавия взяты из музыкальных произведений, популярных в то время. Подробнее об этих и других упоминаемых в тексте композициях см. в приложении. (Примеч. ред.)

6

Сражение у атолла Мидуэй – крупное морское сражение Второй мировой войны на Тихом океане, произошедшее в июне 1942 года. Решительная победа флота США над Объединенным флотом Японии стала поворотной точкой в войне на Тихом океане.

7

Добро пожаловать (англ.).

8

Моего сердца (исп.). Имя Рой созвучно испанскому слову rey, «король».

9

Brouillard – туман (фр.).

10

Fog – густой туман (англ.).

11

См. том 1 «Ужин с Кэри Грантом». (Примеч. авт.)

12

Популярные во Франции леденцы от кашля и для освежения полости рта.

13

Наверное, ты была красоткой еще в пеленках, наверное, ты была чудесным ребенком… (англ.).

14

Месье, месье, вы забыли вашу лошадь, не оставляйте здесь это животное, ему будет очень плохо… (фр.).

15

Бабушка, это Нью-Йорк, это Нью-Йорк, я вижу буксирные суда… Чайки здороваются со мной, в небе я вижу прекрасных чаек и чувствую долгий любовный трепет в глубине души… (фр.).

16

Мы не дураки, у нас даже есть образование в лицее Ба-ба, в лицее Ба-бо, в лицее Бабочек (фр.).

17

Если тайны жизни приводят вас к нулю, не думайте об этом слишком много! Если ночью вам хочется пить и нет воды-ы… Почему у коров есть блохи, а у блох нет теля-ат? Почему шурина называют «beau-frère», если он вовсе не красив? И почему червяк называется солитером, разве он одинок, когда у него столько колец? Ба, это неприятно. Не думайте об этом, ба-ба… (фр.).

18

Добрый вечер, очаровательная мадам, я пришел сказать вам «добрый вечер»… Возвращайтесь скорее, на дворе весна… (фр.).

19

Со мной будет нелегко (англ.).

20

Панчо Вилья – псевдоним Хосе Доротео Аранго Арамбулы, одного из предводителей мексиканской революции 1910 года. (Примеч. ред.)

21

Вот в чем вопрос (англ.).

22

Свидание вслепую (англ.).

23

Из Пари-и (англ.).

24

Беспокойные ноги (У меня такие беспокойные ноги) (англ.).

25

Имеется в виду группа видных деятелей Голливуда, известная как «голливудская десятка». В октябре 1947 года Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности начала слушания о коммунистическом влиянии в американской киноиндустрии, для участия в которых из Голливуда в Вашингтон вызвали по повестке 43 режиссера, сценариста и актера. Десять из них, ссылаясь на Первую поправку к Конституции США о свободе слова, категорически отказались отвечать на вопросы комиссии. Палата представителей предъявила членам десятки обвинений в неуважении к Конгрессу, что являлось уже подсудным делом. После двух с половиной лет судебных процессов и апелляций в начале июня 1950 года все они получили от 10 месяцев до года тюремного заключения.

26

Добро пожаловать (англ.).

27

Дорогая (англ.).