Тёмные воды

Вытерев руки, я доставал из сумки пакет с пивом, бутербродами и ещё какой- нибудь едой, а главное пластиковый пакет со ста граммами собственной крови, которую я скачивал специальным шприцем дома – порадовать любимую, чтобы ей в таких, мягко говоря негигиенических условиях не прокусывать мне вену, и не занести какую- нибудь инфекцию. Выпив содержимое пакета моя вампирелла еще более оживлялась, у нее начинали сильнее блестеть глаза, и я открыв бутылку предлагал ей вместе с бутербродом, если она после дозы крови испытывала потребность в простом напитке и еде, и мы, болтая, попивали пиво и закусывали, сидя близко друг к другу.

– Долго мне ещё лежать? – каждый раз, как я приходил, спрашивала она меня.

– Надоело? – отвечал я вопросом на вопрос. – Можем хоть сейчас поехать ко мне и будем опять жить как обыкновенные люди. Но дело в том, что именно в этот отрезок времени идет усиленный отлов превышающих норму, красивых эффектных девчонок, в интернете я даже такую инфу нашёл, что их отправляют в мегаполис обнулённым куклоидам для поддержания престижа, а ты даже не зарегистрирована в электронном справочнике нашего города. К тому же соседи – эти жалкие обжоры и алкоголики – завистники, у которых как на подбор жены и дочери одна толще другой, сразу тебя «сольют» – говоря на арго папуасов Новой Дзе-ландии, и часа не пройдет, как приедут из соответствующей силовой организации грубые парни, а у меня даже нет паршивого револьвера чтобы от них отстреливаться! К тому же тебе для баланса кровяных телец в организме и хорошего самочувствия необходима – сама знаешь чего! Кровь любимого человека то есть меня! Не будешь же ты питаться всякой кровяной шнягой из чужих, пропитанных ядом еды и напитков из сетевых магазинов, вен зажиревших, зашлакованных человеческих туловищ с начальным уровнем интеллекта в голове у большинства наших сограждан. Конечно, мы можем пойти в центральный ЗАГС и расписаться, но потом придется встать на усиленный паек жиро-холестериновой синтетической пищи, чтобы ты за три месяца разъелась до нужного веса, когда пойдем в муниципалитет на контрольное взвешивание.

Она тяжело вздыхает.

– Вот, – говорю я, – доставая из рюкзачка с широкими лямками пластмассовый пузырёк, – мазь из жира подарктического тюлепля, из Якутании прислали, мажь места, которые по твоему мнению будут загнивать от долгого лежания, отличное говорят средство, они там в Якутании, их продвинутые в подземной медитации шаманы по сотне лет лежат, через каждые десять лет их откапывают и полностью смазывают этим жиром, тела как новенькие, хоть на выставку в музей сохранившихся туловищ. И ещё вот что я придумал, доставая полиэтиленовую пленку, чтобы сырость тебя не доставала, ведь скоро начнется осень, давай обернем тебя ей два раза.

– А как же я тогда буду мазью мазаться? – спрашивает она, – ведь не смогу пошевелить ни рукой ни ногой!

– Верно, – соглашаюсь я. Подумав немного, говорю: – Тогда давай просто накроем тебя полиэтиленом а сверху засыплем землей. Тогда ты сможешь пользоваться руками, если возникнет такая необходимость! О, идея! В следующий раз я тебе принесу прибор по отпугиванию насекомых, работает на батарейке на низких частотах, правда он создан для закрытых помещений, но может и в земле покажет эффективность действия, положишь где тебе удобно, может жучки, червячки и землеройки с кротами перестанут тебя беспокоить.

– Хорошо, – соглашается она, доев бутерброд допив синтет- пиво, отряхнув руки и вставая; подстелив на землю первый слой биологически активного полиэтилена – новейшая разработка, по мере эксплуатации из него начинают расти тонкие ворсинки и всю площадь покрывают густым слоем, чтобы телу приходящему с ним в соприкосновение было тепло и комфортно, я ей говорю, чтобы ложилась, и она легла, увлекая меня за собой:

– Полежи со мной, перед тем как идти, а то я уже забыла, как пахнет мужчина.

– А как же, моя сладкая, я с тобой не полежу; кстати, в трехстах метрах от тебя под криптомерией тоже лежит какая-то дама, к ней приезжает угрюмый мужик на бронированном « хаммере» тринадцатой модели еще работающей на бензине – это сейчас такой дефицит. Видимо очень крутой мен в нашем городке.

– Я знаю милый, – отвечает она лежа на боку и прижимаясь ко мне горячим телом. Даже через платье я это чувствую и не перестаю удивляться, как ей удается поддерживать постоянную температуру своего красивого тела, находящегося в книге рекордов Гин-нес-совских на 115 месте по идеальным линиям и совершенству, – 37.5 градусов Цельсия, установленную для такой категории женщин на 29-ом Международном Медицинском Конгрессе. – Она с некоторых пор по ночам ко мне приходит, тоскливо бывает иногда лежать под землей, прислушиваясь в внешним звукам, мы с ней болтаем о том о сём.

Полежав так с часика полтора в жарких объятиях, что с меня аж начинает течь пот, нацеловавшись, наобнимавшись, потёршись друг о друга что наши тела начинают искрить, я встаю, закрываю её сверху полиэтиленом, но не туго, чтобы она могла освобождать руки, потом засыпаю землей, не так уж и глубоко я её прикопал, и землю не утрабовывал, не как покойников кладут на два метра, да ещё в деревянном ящике гвоздями родственники заколачивают для надежности, чтобы бывший чел не вылез через какое-то время, не шатался с мордой изъеденной червячками под окнами, не пугал прохожих, тем более панихиду с поминками справили, денег сколько затратили и на оркестр тоже, чтоб сыграл буги- вуги, – последний писк моды под какую хоронят усопших… А уж на памятник с позолоченными гранями и монументом героя асфальта в полный рост и вспоминать не хочется. Так что когда меня не будет, я уже не приду к моей девочке в чёрных носочках, эсэмэску пошлю с берега реки, дескать, прощай моя любовь теперь уже на века, откопаешься без проблем, жить можешь в моей квартире и не поминай меня лихом… С другой стороны дуба в ямке пластиковая коробка с её пластиковой картой идентификации личности (вместо паспортов придумали 50 лет назад), украшениями из золота, туфлями от Лабердена, платьями и комплектом белья. А айфон у неё с собой, когда я звоню, договариваемся о встрече.

Слез я с автобуса. Потный как шимпанзе в тропиках. Еще бы – такая духота. Кинотеатр с ортопедическим названием « Прогресс» выглядел как всегда скучно и паршиво, даже в солнечный день: вся в облезлой зелёной краске, старая физиономия фасада этого трехэтажного, вышедшего из моды лет 180 назад, здания с такими же облезлыми полинявшими от дождей, колоннами, где на каждой висели сверху гроздья синтетических ананасов в качестве приманки на дневной сеанс, напомнила мне время когда мы с Алисой – после знакомства я её повел смотреть какой-то фильм в голографическом изображении и, как по заказу, это был фильм про вампиров; моя девочка, как у неё заблестели глаза и участилось дыхание, когда она увидела первую сцену пития крови на экране, который можно назвать условно ведь это происходило как наяву, герои фильма разыгрывали киношную трагедию, а я, расценив её реакцию неправильно, подумав, что она такая впечатлительная, сжал ей руку, обнял и даже осмелился поцеловать, сказав перед этим: « Не бойся, это всего лишь кино!» – « А я и не боюсь, – ответила она, изогнувшись как кошка прильнула ко мне, и жадно впилась мягкими губами в мои, и это было так неожиданно и волшебно, что у меня закружилась голова, и внутри всё затрепетало, готовое оторваться нахрен. Она после весьма долгого поцелуя, что у меня не только звенело в голове и вибрировала во всем теле какая-то сладковато- изнурительная волна, и сказала, как-то странно усмехнулась, таким жутковатым смехом, и от её улыбки мне стало не по себе: « А что ты скажешь, если я как и эта героиня из фильма попрошу тебя подставить мне вену… И тут же добавила: – Не бойся, тебе понравится! Я всего лишь чуть- чуть! « – « Без проблем, моя дорогая! – ответил я тогда не задумываясь, – да пей хоть всю, для такой потрясной девчонки крови не жалко после такого восхитительного поцелуя.

«Ты не пожалеешь!» – подбодрила она и мягко и нежно впилась зубами в мою шею. Я так реально прибалдел: всё оставшееся время сеанса просидел как в тумане. Эти вампирские клыки я тоже тогда увидел в первый раз, она мне показала, прежде чем погрузиться в расслабляющую душу и тело нирвану.

И всё началось – наши головокружительные отношения в этом кинотеатре на просмотре глупого, если разобраться по существу, фильма, но чувство к девушке в моей душе уже начало зарождаться, ещё когда мы на вертолете пролетели почти над самым жерлом вулкана в тот момент, когда вместе с пеплом этот грозный природный исполин выплюнул груду массивных камней, и один чуть не попал в хвост вертолета, и я инстинктивно, тогда в первый раз сжал её руку, привлёк к себе и прошептал на ушко, чтобы она не волновалась, всё будет о'кей, хотя один нервный господин заместитель продюсера, как мне потом сказала Амалия, не выдержал, психанул, заметив, что огромный булыжник, выброшенный вулканом, летит прямо в верто-крылую машину, с криком « караул!» выпрыгнул из вертолёта.

Все эти фрагменты пронеслись в голове, когда я сошёл у этого кинотеатра.

Помню, когда мы вышли после сеанса, уже было темно, и всё мне тогда казалось новым, ярким и преувеличенным; чувства обострились, я словно был под утончённым, неизвестным доселе медицине кайфом: и ночь, словно сгустившийся бархат наброшенный на плечи, осторожно прикасаясь ко мне, казалась загадочной и томительно – нежной, и звёзды в небе крупнее и гуще, и даже я видел новые без всякого телескопа, и не только отдельные звезды, но и целые галактические образования, разноцветные и разнообразных форм, как на увеличенной голографической карточке. Усилились ночные запахи и ароматы. Помню, когда пересекли улицу наискосок и не по зебре, проехал автомобиль и пахнул бензином, и этот запах мне так понравился, что я чуть не крикнул водителю какой он классный чувак, развернись, прокатись обратно, я еще нюхну бензинового кайфа, а моя девчонка, которую я обнимал за талию, прижав к себе, засмеялась: « Милый, люби меня и ты будешь счастлив!» Таких уверенных аннотаций я ещё ни от одной до этого более- менее знакомой женщины – мне не доводилось – чтобы так уверенно говорили, все только и ждали, чтобы я сам сказал чего- нибудь в этом ракурсе (плане). Но ещё больше ждали, чтобы дал в денежных знаках хотя их уже успешно перевели в виртуально- биткоиновую программу… И когда мы шли по улице, освещенной фонарями и рекламными неоновыми огнями из стеклянных витрин магазинов – на улице не было ни души – и мне начало казаться что уж больно мне стало хорошо, так в реальности не бывает, я её спросил: " Ты много у меня крови-то выпила? Что-то я себя чувствую как-то необычно! Прямо как крылья у меня растут, сейчас взмахну ими, улечу в ночное небо навстречу звездам!»

Она засмеялась:

«Это кино, что ли на тебя так повлияло?»

«Нет, моя радость, это ты так на меня влияешь! У меня такое чувство что я тебя знаю 150 тысяч лет! Сейчас, если чего захочешь, я могу для тебя сделать! Звёзд стрясу с неба, прыгну с крыши вот того небоскрёба!»

«Да здесь нет никаких небоскребов, милый!»

«Всё равно спрыгну!» Вот в каком я был тогда экстазе, а сейчас моя девочка томилась в земле, а меня не было рядом! Хуже того, я собирался поступить как малодушный мозгляк, бросив её решать самой свои недетские проблемы!

Все эти грустные картинки из прошлого, какие нам любит подсовывать наше подсознание иногда совсем не к месту, пришли мне когда я уже шагал через стеклянно – компьютерный диснейленд, созданный на месте бывшего парка отдыха. Вокруг, прямо в пространстве, происходили виртуально- компьютерные битвы, какими управляли из кабинок юные и, не очень чтобы, носители пластмассовых матриц под черепом. Вышел к террасе, выложенной терракотовыми тёмно-серыми плитами, нависшей прямо над крутым склоном, спускающимся к пляжу из мелкозернистого светлого песка, местами заросшего кустами ивняка и растениями с широкими мягкими листьями, кучкующимися густыми пятнами по всей полосе пляжа, растянувшегося на километр с гаком от моста до заброшенной трикотажной фабрики имени Гваделупа фон Бишопа, основанной бельгийским фабрикантом ещё в позапрошлом веке, на которой работала мотальщицей нервов ещё моя прабабушка. Они – работницы, наматывали эти нервы с обритых голов супервайзеров на автоматические катушки, расставленные по всему цеху в шахматном порядке. Спустился справа по едва заметной тропинке, – кто про неё не знает тот вообще не заметит, – и пройдя метров двести, нырнув в просвет между кустами, оказался на пляжном пятачке, закрытом с трех сторон густой, буйной, высокой, прибрежной растительностью: это был наш с Антуанеттой пляжный уголок, где мы, укрытые от посторонних взглядов, купались, загорали и занимались любовью, если была к тому охота, а она чаще всего и была при условии, конечно когда это местечко было свободно, и из воды, прямо с самой середины реки, где была самая глубокая глубина, не торчали перископы подводных лодок, наблюдающие за загорающими- купающимися, в основном за девушками и женщинами, которые постройнее и посимпатичнее, когда такие присутствовали на пляже, особенно в укромных, как этот, местечках, и загорали голышом: перископы прямо все торчали в сторону таких дам… Кстати, моя малышка тоже любила нежиться на песке в неглиже, в тени ивовых кустарников (на солнце-то ей нельзя было загорать; слишком её бледно-молочная кожа болезненно реагировала на солнечный перманент – сразу могла сгореть, даже солнцезащитный крем не помогал, а я её предупреждал, что зря мы его купили, если ты – вампирелла, то любой крем от солнца для таких изысканных девушек, как ты, всё равно что мертвому компресс из верблюжьей шерсти на пятки…

Разделся. Аккуратно сложил одежду под огромным типа как у лопуха, листом, закрывающим как зонтиком такую площадь, что два человека без проблем могли укрыться под ним от жестких палящих солнечных лучей. Кстати, под этим растением мы частенько с любимой лежали в обнимку, – она по той причине, о какой я сообщил двумя предложениями выше, а я за компанию – погладить её по гладкой молочного цвета коже, чтобы и ей было хорошо и мне приятно. Тогда перископы из воды наблюдали особенно пристально. Потому что мы не только гладились и целовались но и сами понимаете чего ещё делали. Поэтому « лопух» уже знал нас и приветливо качался от радости, когда мы появлялись на «пятачке». Обычно раздевшись сразу бросались в воду, смеясь и плеская друг на друга пригоршнями теплой хорошо процеженной донными фильтр-генераторами, светлой воды. Девушка моя визжала и смеялась от восторга, потому что любила воду и плавала как русалка, могла под водой находиться до получаса, что меня всегда поражало, а один раз, когда за нами наблюдал особенно наглый перископ, точнее люди смотревшие в него, она нырнула… Долго её не было – минут сорок, что я уж начал беспокоиться, а когда вынырнула в руке держала какую-то штуковину; теперь, сказала, больше не будут за нами подсматривать. Её это раздражало, несмотря на то, что ей нравилось, особенно когда она лежала под лопухом голая на спине. Меня её реактивность внутреннего турбогенератора, не очень-то волновала, я не ревнивый, только беспокоило, как бы не выплыли аквалангисты с того или иного подводного корабля не похитили мою принцессу, либо умыкнули насильно: я слышал у них на подлодках напряжёнка с представительницами прекрасного пола, иногда по полгода и больше не видят вживую прекрасных дам, если только на фотографии в смартфоне и по интернету, правда, я не в курсах там под водой на глубине сотен и тысяч метров интернет показывает ли… К тому же, наверное, командир со старшим помощником запрещают, служба есть служба – тут уж ничего не поделаешь, либо смотри за врагами, где они плавают – за каким кораллом прячется их подлодка, либо на обнаженных красивых девиц в компьютере… Потом сел на горячий песок в одних трусах, достал из кармана брюк портсигар, вынул последнюю контрольную папиросу с легким кайфом в табаке, чтобы обезопасить себя от вполне вероятных физических и нравственных мучений, когда уже не хватит сил работать руками стилем баттерфляй на воде, или каким другим, и уставшее тело начнет погружение, и закурил… С непривычки что не курю, закружилась голова, а от специфического содержания папиросы ещё накатил легкий дурман. И солнце уже не так жгло спину, и затылок, и в теле появилась обманчивая легкость, и мысли прояснились… Однако… Однако, надо было послать эсэмэску девушке, что я и сделал, докурив папиросу.

«Прощай, любимая! Ухожу легко и свободно! Не от тебя, а вообще ухожу из этой помойной жизни. Прости, что поступаю трусливо и легкомысленно, бросив тебя одну. Но уже нет сил терпеть этих тупых, трусливых кривляк – бандерлогов новой волны, мешающих нам жить спокойно и смотреть, как твоя красота начинает угасать под воздействием вредной среды, а не потому что ты сейчас вынуждена лежать в земле, типа там прописалась основательно. Надеюсь, ты понимаешь… Если задумаешь сразу откопаться, можешь жить в моей квартире, ключ у попугая в зобу, не забудь сказать ключевое слово, чтобы он его открыл; в холодильнике еда на несколько суток и несколько пластиковых пакетов с кровью: три с моей, остальные с хирургического отделения, купил у работающего там санитара, даже группа как раз тебе подходит. На несколько месяцев тебе должно хватить, а там сама чего- нибудь придумаешь. Люблю и целую на прощание! Ещё раз прости!»

Минуты через три, когда я уже зашёл в воду по грудь, телефон начал разрываться от звонков и гудков – как быстро она прочитала мою эсэмэску. Я знал, что это она мне написала и догадывался, какого содержания это сообщение. Надо было сразу телефон закинуть в воду – да ну и в пасть голодному гиппопотаму 1399 жирных туристок на сафари!

Оттолкнулся от песчаного дна и поплыл. Все ещё нерешительно, словно чего-то ожидая. Телефон продолжал сыпать тревожные сигналы. Не оглядываясь, чтобы не было искушения повернуть обратно, заработал руками энергичнее. Мощно, брасом, как можно резче выкидывая тело на поверхность и широкими взмахами, что с них стекала вода, загребая руками. Чтобы отвлечься, не слышать отчаянного писка телефона как можно быстрее выплыть на опасную глубину, устать и пойти ко дну. Но я был хорошим пловцом. Особенно после того, когда мы с моей малышкой стали ходить на реку. Она то вообще плавала как я уже написал выше. Как русалка, как ихтиандр женского вида, как существо рожденное водой, живущее в воде, и разговаривающее с водой на «ты». Я до этого и не представлял что моя красавица- вампирелла обладает еще и таким необычным природным талантом. Может она до того момента как вышла на подиум в жизни была русалкой, а потом от загрязненной окружающей среди мутировала, хвост отвалился, чешуя сползла с кожи, как снег мартовским утром с железной крыши рефрижератора, сразу шагнув под софиты подав своё совершенное тело на обзор жадной завистливой публики. Мне так казалось… Когда мы с ней заходили в воду, она сразу ныряла в глубину и выныривала метров через пятьдесят и, махнув мне рукой: « Давай, милый, ко мне!» – повернувшись спиной плыла кролем легко и свободно, словно скользила над водой, а я ещё стоял по колено в воде в нерешительности с глупым лицом, наблюдая как она через какие-то три-четыре минуты была уже далеко от меня – метров за двести. Вроде рядом со мной была, и, раз – машет рукой издали, я не могу рассмотреть лица. Но ничего не оставалось делать как плыть к ней, чтобы не ударить в грязь лицом перед девушкой. Тем более если эта девушка была твоей любимой. Но этим дело не заканчивалось: подождав меня чуть ли не на середине реки где самые опасные глубоководные места, кишащие подводными аппаратами, а так же хищными рыбами, как своими, расплодившимися за последние сто лет, так и заплывающими к нам из моря, даже встречались акулы, кальмары и осьминоги, она затевала игру в догонялки, где надо было нырять и плавать под водой. Пять раз я тонул, три раза меня чуть не сожрали какие-то морские твари во время таких игр. Но малышка моя, когда я выбившись из сил и нахлебавшись воды шел ко дну, всегда вытаскивала меня, и на песке, если была необходимость, делала искусственное дыхание рот в рот, а когда я приходил в сознание, склонившись надо мной, спрашивала:» Ну, как ты, в порядке!» – «Всё – чук и банфлайер!» – отвечал я, а перед глазами стояла огромная пасть какой- нибудь хищной рыбины, чуть не заглотившей меня несколько минут назад. « Люблю тебя!» – она смеялась и целовала меня. Фрейдом буду парни, не вру, – всё так и было. Так что после таких водных забав я тоже как пловец был натренирован, могу быть на коротке с любой полномасштабной акваторией, воды не боялся и утонуть, даже по собственной воле мне теперь было сложновато. Зачем я вообще избрал такой способ суицида сейчас мне было непонятно: может, перед тем как пойти ко дну, захотелось напоследок насладиться солнцем, водой и её текучей, мягкой, загадочной, обволакивающей тело обманчивой приятностью и иллюзией единения с окружающей природой. Надо было, подумал я, перед тем как плыть выпить ещё бутылку какого- нибудь крепко-градусного суррогата; не догадался купить по дороге.

Первые сотню метров я плыл легко, даже с какой-то радостью удаляясь от берега и звуков смартфона, которые становились все тише, а потом и вовсе телеф перестал их посылать. Плыл кролем, легко выбрасывая руки из воды и погружая обратно. Чёткие отточенные движения.

Где-то метров через двести, внизу под собой увидел скользящую тень: какая-то водная тварь уже заметила меня и сопровождала с явно нехорошими намерениями. Ещё этого не хватало; если я настроился утонуть, но быть съеденным какой-то не очень крупной подводной гадиной – такая мысль почему мне сразу не пришла, а сейчас, когда пришла – была отвратительна. На живого-то, расплодившиеся в нашей реке с изменённой молекулой воды,  хищницы – мелкие тварюшки, напасть бы не осмелилась: меня удивляло, как их гоняла Августа, когда мы играли под водой. Набрав воздуха в легкие я нырнул и издал в воде звук, отпугивающий таких плотоядных но трусливых обитателей, – меня ему научила Андреа, – тень сразу ушла в глубину, вильнув длинным тонким хвостом. Вынырнув, рефлексируя, лег на спину чтобы отдохнуть, сразу забыв, что сначала хотел плыть до упора, пока не устану, не выдохнусь. Лежать на спине на поверхности теплой воды, было чертовски приятно: как назло, словно сама природа давала мне понять, как много я потеряю если с-суицидальничаю; было необыкновенным наслаждением чувствовать чуть холодноватую воду на мокрой груди сразу согреваемую солнцем; в этом месте и моменте противоположности удачно сходились, – и лицо грело солнце, и воздух после душных городских улиц был приятно освежающий. К тому же, куда меня относило течением, река расширялась и была очень глубока, и теперь я точно знал, что не доплыву до берега, если вдруг смалодушничаю довести дело до конца. В голубом небе приятного мягко-нежного, как кисель, оттенка, на которое, когда гниёшь в городской промышленно- индустриальной помойке, не обращаешь внимания, плыли редкие белесые облачка, как отбившиеся от стада барашки, кричали чайки и бакланы – эти тоже что-то орали и даже местами нецензурное… Кстати, о бакланах: тут ещё ко мне пришло одно воспоминание. Однажды, поздно уже было, шли мы с моей возлюбленной с танцев из парка, сбоку из кустов вынырнули три пьяных баклана, а у тебя, маршан, красивая девчонка, как конфетка, сказал один из них самый здоровый, накачанный анаболиками, и даже перекачанный, и не очень пьяный, но агрессивный и наглый социопатер*, поигрывая чудовищно раздутыми мышцами. Одет в спортивную майку, лосиные трико и разноцветные кроссовки; я заметил что большинство городской мутант-молодежи с лёгкой формой кретинизма, поставленной школьным слесарем- психотерапевтом, летом носят шорты, бриджы или тренировочные как вот эти плунгеры*: остальные двое были под стать ему. Может она нам исполнит песенку про девочку, любящую сосать леденцы, у нас как раз есть что ей предложить по этой теме! И захохотал довольный своей пошлой остротой. Я только собрался ему что-то ответить, заслонив Ангелину, но в этот момент какая-то крылатая гарпия свалилась из-за спины, из темноты, или прыгнула с верхушки дерева – я не понял, всё произошло внезапно. Сейчас ты у меня будешь сосать леденцы, прошипела она опустившись на грудь амбала, свалила его с ног, забила крыльями и начала рвать рельефную, от дутой мускулатуры, грудь, которой этот недоносок гордился сверх меры – острыми длинными когтями; кореша ублюдка сразу растворились в темноте, а накачанный поц заревел как резаный:

«Помогите, помогите!» Но в пустынной аллейке кто тут кому поможет? У меня всё поплыло перед глазами, и к горлу подступила тошнота, когда фантастическая полуженщина- полу-не-поймешь как определить – впилась зубами в глотку своей жертве и вырвала прямо зубами кусок мяса от этого дегенерата.

«Милый, что с тобой, милый!» – услышал я над собой тревожный голос, когда открыл глаза; я сидел прислонившись к дереву в парке и увидел её склонившееся надо мной встревоженное лицо. Никаких бакланов- мутантов здешнего мира не было, может мне это приснилось, ведь на танцах на виртуально- компьютерной площадке где танцевали реальные пары, перемешанные с парами нереальными то есть из матрично- обсцессионной псевдореальности, причем неясно кого было больше, но глядя на некоторые идеальные пары парней и девушек можно было догадаться, если конечно ты не был пьян или под кайфом, что пар из виртуального мира тоже было достаточно… вообще с изобретением компьютерных технологий в конце прошлого века мир теперешний становился все более расплывчатым, нереальным с размытыми краями.