Оглянись и увидишь дым. Сборник

Оглянись и увидишь дым

Сборник

Илья Лебедев

© Илья Лебедев, 2021

ISBN 978-5-0053-7725-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглянись и увидишь дым

Пролог

«Бегемот» преодолел поваленное бревно, проломился сквозь кусты и выкатился на опушку. Впереди виднелся лес, а прямо под большими колёсами начиналась очень ровная лужайка. Шавкат убрал руки с рычагов и неодобрительно оглядел пейзаж.

– Сможем добраться до вон того леса? – спросил его Марк.

– Мы умеем плавать, – ответил Шавкат. – А ты уверен, что нам туда?

Марк посмотрел на экран. Чтобы добраться до зелёной точки, им нужно было пересечь болото, доехать до просеки, повернуть по ней налево и там уже внимательно смотреть по сторонам. Прежде чем у пенсионера сел телефон, он успел сказать, что не может идти. Значит, он где-то там и сидит. Или лежит.

– Уверен, – сказал Марк. – Отдать швартовы.

Вездеход утробно рыкнул и пошёл вперёд. Сперва казалось, что он поедет по сплавине, но она, чуть покачавшись, прорвалась, и машина оказалась в воде. «Бегемот» плавал неуклюже и медленно даже в пожарном бассейне – а тут ему приходилось прорывать мордой плотный пласт корней, глины и черт его знает чего ещё.

Яна глядела через небольшое окошко, как громадное колесо размётывает грязь, воду и зелень.

– Мы как ледокол, – сказала она, – прокладываем путь.

Напротив неё на лавочке сидел лейтенант лесной полиции Вундт. Он тоже глядел в окно, только в заднее, и тосковал. «Бегемот» оставлял за собой широкий и страшный, на взгляд лейтенанта, след. Ему казалось, что перед ним рана, а открывшаяся тёмная вода – кровь земли.

– Вообще-то это вандализм. Невесть сколько сплавина будет срастаться. Надо было объехать стороной.

Марк оглянулся и тоже посмотрел на след.

– Когда я был маленький, мы часто бегали в лес к воде. Бабушки с дедушками говорили, что там озеро, потому что раньше там было озеро. А мы, дети, уже считали, что бегаем на болото. Сплавина начала затягивать озеро задолго до моего рождения. И вы знаете, Вундт, это совершенно никого не радовало. Напротив: все ужасно тосковали по чистой водной глади. Был даже проект по очистке. Так что, может быть, здешней воде даже приятно подышать воздухом.

Вундт насупился и ничего не ответил. Ему не нравилась эта поездка и он жалел, что увязался за поисковиками.

Через четверть часа вездеход встал на колёса.

– Теперь прямо, – Марк зачем-то показал рукой вперёд. – Когда выберемся на просеку, там налево. Вундт, передайте мне, пожалуйста, миллиметровку. Она лежит в сумке, что у вас под боком. Это секретная просека, поэтому электронный навигатор её не видит.

– А почему секретная? – спросила Яна.

– В порядке идиотизма. Или, если угодно, по традиции.

Он взял карту и стал сличать её со схемой на экране.

Ещё через двадцать минут они оказались примерно в той точке, откуда телефон пенсионера отправил последний сигнал. «Бегемот» остановился неподалёку от угрюмой электрической башни, упёршейся четырьмя ногами в бетонные площадки. В обе стороны от башни расходились тяжёлые косицы толстых проводов.

Марк включил приёмник. Эфир шуршал и похрюкивал.

– Птенец, – позвал он. – Птенец, ты где?

– Я лечу-лечу, Маркуша! – немедленно отозвался Альфред. – Я через десять минуточек уже и буду. Устраивает тебя? Маркуш, а вы уже там?

– Мы уже тут.

– Вам, наверное, ничего не видно в лесу-то? Сейчас я прилечу, Маркуш. У меня точка-то есть, вот она точка.

Оставалось ждать. Вундт забеспокоился и завертелся. Яна объяснила ему, что к чему, чтобы он не волновался. Тогда лейтенант попросился наружу.

– Конечно, можно, – разрешил Марк. – Мы же не в южной Африке.

– В южной Африке вы бы меня не выпустили?

– В южную Африку я бы вас не взял.

Лейтенант смешно обиделся и через заднюю дверь полез наружу. Он ходил вокруг вездехода и размышлял о том, как хорошо было бы лесничеству закупить эдаких «Бегемотов» штук несколько. Больно хорошая машина. Но «Бегемот» стоил пять миллионов в базовой комплектации и семь в комплектации интересной. Откуда у поисковиков семь миллионов? Тут он увидел на бегемотьем боку надпись: «Поисковому отряду от DXF». Обидно, что филантропы любят неприятных людей типа Марка и не любят лейтенантов.

Издалека донёсся стрекот и вскоре на горизонте показался маленький вертолёт.

– Маркуш, я вас вижу! – радостно сказал в эфир Альфред.

– Себя мы тоже видим. Пенсионера ищи.

– Пенсионера не вижу. Я покружусь тут и поищу. Покружусь и поищу. Устроит тебя? Солнышко, и ты тоже смотри, – обратился он к кому-то, сидящему в вертолёте.

Вертолётный стрекот то отдалялся, то приближался. Марк сложил миллиметровку и полез упаковывать её обратно в сумку. Неловко оступившись, он навалился на Яну и заизвинялся. Она чуть улыбнулась и потёрлась носом о его руку.

– Вижу деревья, – говорил Альфред в эфир, – вижу линию электрических передач. Не вижу единорогов, кентавров и говорящих дубов. Вижу помойку. Вундт! Вы там? Вы слышите? Я нашёл помойку во вверенном вам лесу.

Лейтенант сделал вид, что не слышит.

– Так, – голос в эфире как-то чуть изменился, и Марк подобрался. – Так-так-так. Живой. Точно живой. Рукой махнул, живой. Нашли. Только мы Маркуш, далеко от вас. Километр тут до вас или даже все полтора.

– Можешь сесть?

– Ох, Маркуш. Тут справа деревья – хвост я там отрежу себе и взорвусь. Это вряд ли тебя устроит, Маркуш. А слева площадочка, ровная. Болото то есть, Маркуш. Провалимся. Тебя ж и это не устроит, Маркуш.

Сообразительный лейтенант уже устроился на своём месте и закрыл дверь. «Бегемот» заворчал, развернулся на месте и напористо пошёл к новой зелёной метке – на этот раз точной.

– Можешь ему воду спустить?

– Очень он слабый, Маркуш. Не возьмёт. Давайте-ка вот что. Попробуем всё-таки на болото опуститься. Солнышко, побеги-ка к нему. Я сейчас опущусь, а ты беги. Помнишь, как спускаться?

«Бегемот» упёрся в наполовину упавшее дерево – пришлось, тормозить, откатываться назад и объезжать. Марк слушал, как Альфред курирует высадку из вертолёта на болото.

– Так, солнышко, давай. Помнишь же? Всё медленно. Сперва на лыжу, потом на землю. Идёшь сразу вперёд, чтобы я тебя видел. Давай. Умница. Маркуш, мы сейчас его напоим, а вы подъезжайте. Прямо на «тр-тр-тр» идите. Где «тр-тр-тр» – там я.

***

Марк вышел из ванной и стал ходить туда-сюда, чтобы обсохнуть, прежде чем сесть в кресло. Вытираться гостиничным полотенцем ему не хотелось – оно неприятно пахло каким-то хозяйственным порошком.

– Звонили из штаб-квартиры, – сказала Яна. – Нас ждут через три дня.

Марк сглотнул. После душа горло болело почти незаметно, но отчётливо обещало в ближайшие дни основательно измучить. Очень неприятно чувствовать себя ещё пока относительно неплохо, но точно знать, что в ближайшие дни будет куда хуже.

– А почему они ждут именно нас? – спросил он. – Почему не Альфреда? Почему не его солнышко, которое прыгает в болото из зависшего вертолёта? Почему не ревнителя этого самого болота лейтенанта Вундта?

– Лейтенанта награждают по другой линии, – сказала Яна. – А Альфреда по нашей, но он не приедет на церемонию. Он не фотогеничный и совсем не похож на спасателя.

– Серьёзно?

– Да. Типа толстый. Я хочу по этому поводу кому-нибудь позвонить.

– Отвратительно.

Марк подошёл к окну и увидел, что на щупе электронной метеостанции сидит ужасно симпатичная птичка.

– Кто это? – спросил он у Яны. Она подошла сзади и приложила ухо к его спине – словно слушала.

– А? Где? Синица. Длиннохвостая.

– Я придумал. Давай в знак протеста не поедем на награждение. Типа мы тоже не фотогеничные. Все мы не фотогеничные.

Она развернула его к себе и улыбнулась. Конечно, не нашлось бы никого, кто счёл бы её не фотогеничной.

– Заразишься, я простыл.

– У меня надёжный иммунитет, – отозвалась она.

Наутро с горлом, конечно, сделалось ухудшение. Марк выпил две кружки кофе – вернее сказать, странного кофейного напитка, который Яна делала с помощью кипятильника. Напиток не помог, и он кутался в шерстяной шарф.

– Даже не думай, Маркуша, – говорил ему Альфред, – это ж представительское мероприятие! Там все наши филантропы-питекантропы! Всякие высшие руководства! Там всё должно быть секси. А вы мне медальку привезёте. Я и не хотел ехать вовсе, Маркуша. Ты не думай, что я обижен или что я расстраиваюсь, Маркушенька. Я же понимаю. Вот давай Янушку спросим. Янушка, я гожусь в украшенья сцены?

Яна не успела ответить – из-за ворот отеля раздался автомобильный гудок. Шавкат сдал «Бегемота» в местный штаб и пересел на фургон. Этот фургон должен был доставить Марка и Яну в столицу для награждения государственной наградой за заслуги третьей степени. Альфред замахал пухлыми руками и почти что принялся пихаться.

Они погрузили чемоданы, расселись по местам и Шавкат, кивнув Альфреду, тронул машину.

– Шавкат, – спросила Яна, – а вас награждают?

Раскосые глаза посмотрели на неё через прямоугольное зеркальце.

– Нет, – сказал Шавкат. – не награждают. Я внештатный.

– А что это значит?

– Это значит, что всех награждают, а меня нет.

Они миновали два перекрёстка-бублика с круговым движением и выехали на трассу. Яна стала глядеть на синие и зелёные указатели – ей нравилось, что вся дорога аккуратно подписана и водителям ясно, куда ехать. Её телефон пиликнул и показал сообщение.

– Марк! Отменяй бронь гостиницы. Мы сможем жить у моих родителей. Они решили поехать на дачу как раз на эти дни.

– Они что, не пойдут на награждение?

– Что ты, они и не собирались. Там же президент. Папа вначале даже не хотел, чтобы я шла. А теперь говорит, что я пойти всё же могу, но моё рукопожатие президента нисколько не извинит, даже если президент на это рассчитывает.

Марк побаивался её отца. Он никогда не знал своего собственного, а потому вообще побаивался взрослых мужчин. Жить в доме её родителей ему не нравилось – там приходилось ходить на цыпочках, чтобы что-нибудь не задеть. Они были милейшие люди, но слишком масштабные, чтобы находиться рядом с ними.

Они с Яной одновременно заметили промелькнувший на обочине указатель.

– Слуш, – сказал Марк, – я что подумал. У нас же до награждения куча времени, так? Неделя с лишним.

– Я работать буду. Мне статью отправить нужно.

– Давай сейчас прямо не поедем, а повернём?

Они давно хотели вместе заглянуть в его родной город. Он не был там с самой юности и много раз хотел поехать, но боялся почувствовать себя глупо. А с Яной не страшно. Поворот приближался, и надо было решать.

– А жить-то где?

– Я сейчас забронирую же. Шавкат, вы отвезёте нас? – он сообразил, что как-то совершенно не учёл Шавката в своих планах. Шавкат был водителем отряда и должен был доставить их двоих на церемонию награждения в столицу. А больше он ничего никому не был должен.

– Отвезу, – отозвался Шавкат. – Мне всё равно. Вам придётся поселить меня в гостинице.

– Конечно. Яна, ну что, согласна?

Они съехали с трассы, скатились по крутой дуге развязки и поехали в город.

– Тут недалеко, – говорил Марк, – меньше получаса ехать. Номера я забронировал, в гостинице всегда свободно. Сюда мы доезжали на велосипедах, хотя разрешали нам только до холма. Но мы ездили, где хотели. Давай в деревню съездим, где я жил. Найдём лечебную траву, которой меня поила бабушка. От горла как раз. Я выпью и пройдёт. Впрочем, как её найдёшь-то? Никак, я же помню уже, где. Ну без деревни, значит, посмотрим город. А горло само пройдёт.

Яна улыбалась. Фургон миновал несколько автобусных остановок с ларьками, переехал небольшую речку и стал взбираться на большой холм.

– Дорогу проложили прямо по холму, потому что по бокам участки принадлежат несговорчивым людям. Как въедем – откроется вид на город. Сейчас интересно, ты смотри вперёд, – он оглянулся, будто чтобы убедиться, что Яна готова смотреть вперёд, – я не знаю, стоят ещё или нет. Реклама DXF.

– Это который покупает нам вездеходы с вертолётами?

– Он самый. Сам Ксандер же отсюда. Он и живёт здесь. На награждение по одной дороге поедем, – он сглатывал от боли, но говорил энергично. – Ксандер когда-то давно водрузил тут три рекламных щита огромных, на каждом по букве. То ли заплатил вперёд что-то такое на сто лет типа, то ли ещё что-то. Короче, на веки вечные. Но интересно, стоят ли? Стоят!

Яна с удивлением смотрела на три огромные буквы, расставленные вдоль дороги на солидном расстоянии друг от друга.

Фургон миновал одну, другую, третью и покатился к городу.

1

Волнительное предвкушение охватило всех домочадцев без исключения. Даже сам господин Ксандер велел секретарю не беспокоить его ни по каким надобностям, связанным с фондом, – он желал быть совершенно поглощённым подготовкой к торжеству. Он ходил уже разодетый по всему большому дому и всех словно бы всех проверял, хотя в действительности только путался под ногами и мешался – подготовкой от начала и до конца ведала супруга.

Из всего множества бурлящих в доме хлопот более всего господина Ксандера интересовало одно – сегодня он собирался представить на празднике своего наследника, маленького Тобиаса Ксандера. Он придумал одеть сына в точную, хоть и крохотную, копию своего парадного костюма. Точно такие же брюки, точно такой же жилет, точно такой же смокинг, точно такая же бабочка с мягкой искрой. Только большой городской орден у старшего Ксандера уже был, а у младшего – пока нет.

Когда костюмчик заказывали, портной Видревич, расслышав заказ, сперва долго мял и вертел седенькую бородку, а потом вдруг принялся отговаривать – дескать, пропорции будут смешные, а ребёнку одно неудобство. Но господин Ксандер твёрдо знал, почему так нужно. И теперь, в день окончательной подготовки, он стоял перед зеркалом вместе с ребёнком и торжествовал: Ксандер и сын. Один большой, а другой маленький. Тобиас немножко маялся: у него чесались ноги, и ему хотелось побегать туда-сюда по любимому маршруту от спальни до маленькой гостиной, воображая себя поездом. Но он, конечно, был счастлив и горд: одет как отец, рядом с отцом, сияет как отец. Господин Ксандер хотел его солидно поцеловать в макушку, но не удержался и по-медвежьи потёрся носом, распушив причёсанные детские волосы.

– Вы нам причёску испортили, – немедленно возникла тихоголосая гувернантка. Господин Ксандер отпрянул и заизвинялся.

Через открытую дверь в комнату глядели девочки – старшие сёстры, Мария и Катарина. С привычки жены господина Ксандера девочек в семье называли на русский манер: Маша и Катя.

– Что смотрите, красавицы? – спросил господин Ксандер девочек. – Красивые мы с Тоби, а? Ну идите ко мне.

И он сам вперевалку пошёл к ним, растопыривши большие руки.

– Папа, осторожно! – вскрикнула Маша, опасаясь, видимо, за судьбу и своей причёски тоже. Но отец ухватил их обеих очень деликатно – и уж конечно, со всем почтением отнёсся ко всем изысканным и хрупким украшеньям.

– Что ж, всё почти готово?

– Было готово, пока ты не испортил Тоби причёску, – отозвалась Катя. – Теперь опоздаем.

Маша с пол-оборота ощерилась.

– Ты дура что ли? Ещё уйма времени.

Они принялись привычно цапаться, называя друг друга так и эдак. Сёстры то и дело переходили от взаимной нежности и любовной дружественности к детским склокам и обратно, так что господин Ксандер поусмехался и пошёл инспектировать торт. Он пообещал мэру города привести на праздник большой – на всех гостей – торт.

На кухне, однако, от главы семейства было ещё меньше проку, чем наверху перед зеркалом.

– Что торт? – спросил он повара, флегматично орудовавшего кремовым пистолетом. Всё было практически готово, и повар высматривал, не надо ли ещё куда-нибудь посадить розочку или куполок.

– Вот, – повар сделал широкий жест.

Торт был очень большой – на самом деле он состоял из нескольких отдельно выпеченных коржей, но эту составность виртуозно замаскировали. Чтобы вынести десерт к столу, его уложили на специальные носилки.

– Выглядит восхитительно, – сказал господин Ксандер, – и, уверен, необыкновенно вкусно. У вас тут есть, кому донести до машины, или нужно позвать кого-нибудь? Мэр пришлёт за тортом специальную машину.

– Отнесём, – сказал повар. – Вы не беспокойтесь.

Для выездов всем семейством у Ксандеров имелся специальный автомобиль-автобус, в который все умещались. Он обыкновенно стоял в дальнем гараже и при надобности водитель отправлялся за ним на велосипеде.

Сам господин Ксандер вышел к машине первым, чтобы с удовольствием пронаблюдать за посадкой всего своего семейства:

Во-первых, Маши – уже не девочки даже, а девушки, делающей большие успехи в точных науках. Он иногда – редко, конечно, – любил вдруг взяться за её обучение и приходил помогать ей решать домашние задания по алгебре, геометрии и статистике. Маша всякий раз удивлялась, но всегда легко допускала его, и они замечательно проводили время. Он иногда думал даже, что Маша могла бы быть вполне способна занять его место, – но не наденешь же на девушку брюки, пиджак и бабочку с мягкой искрой. Что уж говорить о большом городском ордене.

Во-вторых, Кати – совершенной ещё девочки, причем исключительно вредной. Катю господин Ксандер не понимал, отчего расстраивался и в конце концов совершенно передал её в ведение жены, время от времени требуя отчёта: что ей надо? Кем она хочет стать? Куда отправим её учиться? Светлана слушала, как он, тревожась, бурчит, гладила его по лысеющей голове и мягко улыбалась чему-то будущему. Много лет назад господин Ксандер приехал в монастырь на святой земле и увидел среди деревьев каменную женщину. Он глядел на неё, задрав голову, а она глядела на него сверху вниз, чуть-чуть улыбаясь. Потом господин Ксандер встретил эту женщину, но уже не каменную, и сразу узнал улыбку.

В-третьих, Тоби – наследника обоих фондов – инвестиционного и благотворительного. Тоби притёрся к костюму и топал к машине, мило стараясь не запылить чёрные туфельки и брюки. Топал он по-особенному – стремясь, видимо, походить на отца. Девочки совершенно веселились, глядя на него из машины, так что отец даже повернулся к ним с неудовольствием.

Сразу за Тоби шла госпожа Ксандер – и господин Ксандер вдруг прошёл несколько шагов навстречу только затем, чтобы подержать её за руку. Маленький Тоби, увлекшись походкой, споткнулся, и родители с двух сторон бросились хватать его под локти. Однако будущий магнат удержал равновесие и пошёл дальше с таким видом, словно ничего не случилось.

– У него сработал мозжечок, – сказала Маша, потому что только вчера прочитала о мозжечке в книжке.

– Точно! У него вместо мозга мозжечок, – отозвалась немедленно вредная сестра, и Маша обозвала её дурой.

Девочки глядели на маленького и красивого Тоби из машины, отец и мать – сзади, повар, гувернантка и другие работники – из окон. А он топал себе и и гордился, что одет в точности как отец.

Водитель вёл автобус с семейством неторопливо и аккуратно. Одновременно с автобусом со двора выехала машина, в которую погрузили торт, – мэр прислал за ним одного из своих шофёров. Шофёр вырулил на дорогу перед носом другой машины, зачем-то гуднул, вильнул и умчался в сторону ратуши. Степенный водитель господина Ксандера после этого целых несколько минут качал головой и ворчал что-то себе под нос.

Перед пешеходным переходом он затормозил, чтобы пропустить группу старушек, столпившихся у придорожного столбика и не решавшихся ступить на проезжую часть. Увидев автобус, они заулыбались и зарадовались, стали махать пассажирам и что-то промеж себя живо обсуждать. Водитель нетерпеливо показал им рукой – идите, что же вы – и старушки гурьбой посеменили через дорогу, по пути вглядываясь в автобусное лобовое стекло.

– Это они смотрят, какой ты красивый, – сказал господин Ксандер Тоби, и девочки обиделись.

Автобус дважды свернул и выкатился на центральный проспект. Дежурный полицейский отдал честь, хотя, конечно, ничего такого совершенно не полагалось. Усатый продавец газет с рябой физиономией и майорскими усами под косым носом помахал автобусу газетой. Автомобиль был довольно приметный – наверное, один такой в целом городе.

По тротуарам проспекта в сторону ратуши шли празднично одетые люди – конечно, не настолько празднично, как семейство господина Ксандера, но всё равно очень красиво. Они показывали друг другу на автобус – мол, смотри, они едут туда же, куда идём мы. Пригласительные билеты на праздник не стоили ничего – малую их часть распределил мэр, а все остальные разыграли между всеми желающими.

Некоторых из тех, кто шёл по тротуару, господин Ксандер узнал: вот хозяин хлебной лавки с ребятами-близнецами. Они идут с двух сторон от отца и вдруг, перемигнувшись, ухватывают его с боков и пытаются пихнуть в сторону, чтобы так получилось, будто ведут его пьяного. Но батя-хлебник большой, его так просто не сдвинешь – он самодовольно улыбается в бороду, топает себе прямо, а потом вдруг хватает ребят и несёт их под мышками, как две трубы.

Вон почтальон, который приносит в офис фонда корреспонденцию, – он ведёт на праздник дочку. Впрочем, кто тут кого ведёт – девушка, кажется, чувствует себя увереннее отца. Несколько месяцев назад почтальон с гордостью показывал всем номер модного журнала – с нею на обложке. Посмотрел обложку и господин Ксандер. Журнальный визажист расстарался: вместо красивого подростка на обложке было существо неопределённого возраста – красивое, но совершенно безжизненное. Почтальон, впрочем, был в восторге. Он не выиграл билета и специально писал к мэру, чтобы получить приглашение. И мэр выписал, конечно.

Вон катится на коляске скрипач Иван. Раньше у Ивана была коляска скверная, с испорченной осью и продавленным сидением. Его катала бабушка с испорченными коленями и продавленной головой. Однажды к господину Ксандеру пришёл профессор городского музыкального училища Рихтер. Этот Рихтер уселся на стул, наставил на господина Ксандера блестящий огромный лоб и некоторое время молча неприязненно сопел. А потом спросил, почему подростки от шестнадцати лет не входят в программу фонда. У подростка Ивана старая коляска, об которую он портит свои ценные скрипичные руки. Господин Ксандер привычно высказался в том смысле, что людей много, а программа не резиновая. Тогда профессор объяснил, что есть люди, а есть Иван – он играет на скрипке. Они ещё несколько времени спорили как по нотам в зубах навязший спор, пока Рихтер не ругнулся, плюнул и пошёл, нахлобучивая на ходу шапку. Он вообще был изрядный грубиян и мизантроп, этот лобастый Рихтер. Коляску Ивану господин Ксандер всё-таки купил, но на свои деньги. У него было очень много денег. Теперь Иван мог кататься без бабушки и даже не вот не взял её на праздник в городской ратуше.

Автобус осторожно подкатился к самому крыльцу. По случаю исключительных гостей сам господин мэр вышел на лестницу и теперь стоял, лоснясь округлостями и складками. Десять минут назад привезли торт, а теперь вот прибыли дорогие гости – всё очень хорошо и очень празднично.

– Выплыл нас встречать, – сказала Светлана вполголоса, и господин Ксандер посмотрел на неё укоризненно.

Очень просто было не любить господина мэра. Поначалу господин Ксандер даже завидовал тем, кто легко может себе это позволить: посмотреть на мэра, послушать его и без малейшей задержки невзлюбить, будто поставивши в голове формальную как решение суда галочку. Сам же господин Ксандер так не мог и вынужден был присмотреться к Вителлию Тусу, прислушаться к нему и даже – бывало – целоваться с ним. Поначалу ему трудно было поверить, что их дружба с мэром действительная, но за несколько лет он научился находить в мэре многое достойное дружбы. Спроси его кто-то, что именно, чем таким хорош мэр, – господин Ксандер не смог бы ответить. Дружба с мэром просто отчётливо следовала из многих часов, проведённых бок о бок с сигарами на балконе ратуши, с которого открывался вид на исторический центр, реку и дальние кварталы.

– Приветствуем, приветствуем, – когда мэр говорил, слова поднимались как пузыри в кипящем тяжёлом масле. – Самые наши дорогие гости пожаловали. Приветствуем. Здравствуй, Дон.

– Привет. Торт приехал? – господин Ксандер спросил так, чтобы сказать что-нибудь конкретное.

– Конечно. Очень вкусный!

– Ну откуда ж ты знаешь, что вкусный?

Из мэра полезла улыбка.

– А знаешь, откуда? Я тебе скажу, откуда. Я его уже весь съел! Ха-ха. Уже весь его съел. Что, дети, довольны? Мне торт-то привезли. Дай, думаю, съем, пока никто не видит. И весь съел! Ха-ха-ха!

Мэр расхохотался, лоснясь, и стоящие у него за спиной бесцветные помощники в очень опрятных костюмах тоже стали смеяться.