Портрет

– Куда делся художник, что нарисовал Жоржа? – с нехорошим предчувствием спросила я.

– А как сама думаешь?

Значит, он уже начал убивать.

– Я, когда жила в картине, все видела и чувствовала, – смогу ли я достучаться до него? Или разум Моро полностью поглотило безумие? – и боль, и страх, и холод. Маленький Жорж, я уверена, тоже это чувствует.

Моро насмешливо фыркнул.

– Нет, я не прошу вас отказаться от своей мечты, – торопливо заговорила я, – но, может быть, вы придумаете другой способ его оживить?

– Я уже говорил тебе, – старик начал злиться. Это было заметно по дрожащим побелевшим губам, – у меня нет пятисот лет. Моя болезнь прогрессирует. Я хочу увидеть своего брата до своей смерти.

Что-то подобное я и предполагала. У Моро был вид явно нездорового человека. Я пока не разбиралась в человеческих недугах, но думаю, если бы дело было в деньгах, то Моро бы не готовился к похоронам. Значит, болезнь неизлечима.

Я молча рассматривала картину. Мир лишился еще одного талантливого человека. Жорж выглядел, как живой. Неизвестный художник мастерски изобразил одинокого испуганного ребенка, сжимающего в руке, вероятно, его единственную игрушку – грязно-белого, безногого медвежонка. Он даже оставил ему его потрепанную рваную одежду, стараясь сделать образ полным.

– Ты видишь нас? – ласково произнесла я, подходя ближе к картине, касаясь рамы. – Не бойся. Тебя зовут Жорж и тебе пять лет. Ты красивый смышленый мальчик. Мы любим тебя. Мы всегда будем заботится о тебе, приходить в гости, чтобы ты не чувствовал себя одиноким.

Я говорила и говорила. Именно те слова, которые я хотела бы услышать, будучи сама запертой внутри. Смогу ли я достучаться до маленькой новорожденной души, запертой в рамке? Позади тяжело сопел Моро, но не прерывал меня.

– Можно вам дать несколько советов? – я обернулась к старику.

– Ну-ну. Послушаю, – на мгновенье мне стало его жаль. Он сам никогда не знал любви и не умел выражать свои чувства.

– Когда я была картиной, я лучше себя чувствовала в красивых помещениях. Мне нравилось, когда было можно смотреть в окошко, видеть мир, людей. Если вы будете кормить его только одними отрицательными эмоциями – болью, смертью, страданиями – он не оживет. А если и оживет… – Я запнулась. – Страшно подумать, кем он станет… – тихо, почти шепотом добавила я.

– Ожить мне помогли именно положительные эмоции. Я становилась сильнее, когда в меня влюблялись, восхищались мной, желали меня.

– Давай ты не будешь меня учить, – рявкнул раздраженно старик. – Ты точно не знаешь, что оживило тебя. Смерть или любовь. И того, и другого было немало. Я буду действовать по-своему. Но если хочешь…

Моро резко замолчал и уставился на картину. О чем он думал, что происходило в его голове? Иногда мне казалось, что я понимаю его, а иногда… Он так далеко ушел по своей дороге безумия, что вряд ли станет когда-нибудь нормальным.

– Если хочешь, – опять повторил он, – можешь приходить сюда и использовать свои методы.

Казалось, он был смущен. Что стоило этому жестокому и грозному старику попросить моей помощи? Наверное, он действительно в отчаянии. Действительно хочет оживить брата больше всего на свете.

– Вы скажете охранникам, что я могу посещать эту комнату? – я не верила, что так легко получила разрешение.

– Да, скажу. А сейчас закодирую замок, чтобы ты смогла открыть его отпечатком пальца.

Я развернулась к выходу.

– И еще одно…

Сердце пропустило удар. Рука так и осталась протянутой к ручке двери.

– Ты вчера общалась с Олдриджем…

Я, наверное, сильно глупа, если подумала, что он может забыть такое незначительное событие. Моро ничего не забывает. Какая бы болезнь не донимала мужчину, его память она не поразила.

– Я не виновата. Он заговорил первым, – что еще я могла сказать?

– Знаю… – ответил Моро, подходя ближе, – а еще знаю, что каждый день он караулит тебя на выходе из Эскрибы и ищет встреч.

Я наигранно фыркнула и пожала плечами.

– Ну и что?

– Я тебя предупреждал, что пока ты живешь со мной, ты моя женщина. Пусть мы не спим вместе, мой статус не должен пострадать. Ты не знаешь, но в наших кругах, – он особенно выделил слово «наших», и я перевела его, как бандитских, – это очень важно. Если кто-нибудь заподозрит…

Я сглотнула. В горле вдруг пересохло.

– Тобой многие интересовались. Я получил достаточно неплохие предложения на твой счет. Мне отдавали несколько провинций. Был бы я моложе, согласился бы, не раздумывая. Что такое женщина, пусть даже безумно красивая, против огромных денег?

Он замолчал, словно давая понять, от чего отказался ради меня. Я почему-то не прониклась.

– Так же они спрашивали, почему я позволяю тебе работать. Я ответил, чтобы все видели твою красоту и завидовали…

Моро немного помолчал. Я что, предмет для торга? Может быть, стоит рассказать ему о том, что картина держит меня? Надавить на жалость? Поможет ли?

– Так вот… – старик провел пальцем по моей руке, обхватил ладонью плечо. Мне показалось, что его рука весит никак не меньше тонны. – Мне плевать, будешь ты работать или нет. Плевать, станешь жить как пленница в моем доме или красоваться перед телекамерами и обедать с друзьями. Но не плевать, если пойдут слухи и том, что ты встречаешься с другим мужчиной.

– Я не встречаюсь… – начала я, но тут в голову пришла дельная мыль, – а то, что Лоран донимает меня, вас не тревожит? Он тоже был на показе, и я с ним так же разговаривала.

– С ним я разберусь, – отмахнулся Моро. – Он не страшен. Ведь у тебя нет к нему никаких чувств. А вот к писаке…

Я понуро опустила голову. Глупо было бы доказывать обратное. Он меня видит насквозь.

– Я обещаю, что больше никогда не стану общаться с Олдриджем. Только разрешите мне работать.

Если он лишит меня этого, я опять превращусь в пленницу, запертую в рамке. Я не вынесу этого.

– Договорились, – Моро выглядел довольным, – а теперь давай свой указательный пальчик.

Вечером я составила план. Конечно, переместить картину наверх, в комнату с окном, Моро вряд ли разрешит. Значит, для получения положительных радостных впечатлений нужно будет использовать телевизор. Я прошлась по гостиной и остановилась напротив своего. Легкий, вполне смогу дотащить сама. Мне нравились мелодрамы и детективы, но ребенку, скорее всего они будут непонятны. Значит, начнем с мультиков и сказок. Да. Музыка, игрушки, цветы. Я превращу холодный и мрачный подвал в прелестную светлую игровую комнату.

Мы с Моро распределили время. Весь день его, мой – вечер и утро перед уходом на работу. Однажды я пришла раньше и увидела, как он стоит на коленях перед картиной и плачет, умоляя Жоржа ожить. Мне стало не по себе, и я тихонько вышла. Я словно приоткрыла наглухо запертую дверь в жуткую темную обитель, в которой живет страшное чудовище с разбитым сердцем. Стало и больно, и грустно за одинокого больного старика.

Количество народу, охраняющих особняк, заметно возросло. Раньше я проезжала один пост охраны на въезде на территорию и автоматические ворота в непосредственной близости от дома. Сейчас нам приходилось пробираться через несколько дополнительных постов и заграждений.

Людей привозили ночами в фургонах или просто в багажниках джипов. Выгружали, как какой-то скот, и вели на убой. Кто они были? Конкуренты, преступники или бомжи, которых он приказывал подбирать на улицах Парижа? Это было жутко. Для Моро жизнь не представляла никакой ценности. Особенно жизнь незнакомцев. Я старалась не думать об этом. Что могла изменить, чем помочь бедолагам? Только еще более стараться влить в картину больше энергии, чтобы быстрее оживить Жоржа.

Я читала ему сказки на ночь, показывала мультики. Мы играли в угадайки и рисовали цветными карандашами. Я словно впала в детство, которого у меня не было, и изо всех сил наслаждалась этим. Мне казалось, он реагирует. Или мне так хотелось? Или игра света и тени на его лице вводила меня в заблуждение? С одной стороны, я точно знала, что картина живая. Сама же смотрела когда-то с холста на этот мир. С другой… В голову иногда приходили недостойные мыслишки. А вдруг он не оживет? Вдруг он другой? И все, что я делаю, бесполезно?

Я оставила в детском мире целое состояние. Мягкие игрушки, заводные роботы, железная дорога, пазлы, конструкторы. У Жоржа было все. Свет никогда не выключался в его комнате. И не умолкал телевизор, показывая бесконечные истории. Но этого было мало. Я понимала, что впечатления это одно, а настоящие чувства – другое. Я изо всех старалась полюбить этого малыша. И сама не заметила, как он стал для меня моим собственным ребенком.

– Привет! – я впархивала в его комнату, стараясь не думать, что здесь происходило до меня. – Сегодня на улице идет дождь. Это вода, льющаяся с неба. Мы с тобой обязательно погуляем в резиновых сапогах и с зонтиками. Смотри, какой клевый я тебе купила!

Я показывала зонтик с ушками, приносила торт с зажженными пятью свечками, обещая, как он вскоре задует их, когда родится. Садила рядом с картиной огромного белоснежного медведя, приказывая ему охранять и защищать Жоржа от кошмаров. Я рассказывала о своей работе, о прекрасных украшениях, которые рекламировала, об огромном мире, который ждал его за пределами этого подвала. Обидно, что никто не рассказывал этого мне. Тогда я бы не была столь беспомощна после рождения…

Теперь я начала обращать внимание на припаркованные авто у Эскрибы. И вскоре заметила, что один и тот же серый мерседес каждый вечер караулит напротив выхода. И пусть я не искала встреч с Джорджем, опасаясь Моро, знание, что он рядом и смотрит на меня, грело душу. Каждый раз, когда я видела этот автомобиль с затемненными стеклами, мне становилось тепло и спокойно.

***

Вчера ему опять не удалось поговорить с Лаурой. Он встал рядом с толпой журналистов, ожидающих моделей у входа. Даже взял с собой фотоаппарат, с которым ранее работал. И бейдж нацепил. Идиот. Она и не взглянула в его сторону.

Джордж не понимал, что он чувствует к Лауре. Какая-то невообразимая смесь восхищения, преклонения, нежности. Есть ли у них будущее? И какое? Но одно он знал точно – ему нужно постоянно видеть ее. Его тянуло к ней со страшной силой. Даже то, что она живет с этим бандитом, ничего не меняло.

У него был миллион вопросов. Как она ожила, что видела, сколько веков живет на свете. А главное – как относится к нему. Что чувствует. В его доме десятки ее фотографий и постеров, его телефон заполнен видео ее рекламных роликов. Наваждение какое-то.

А сегодня он первым ринулся к ней, расталкивая бывших коллег по цеху. Желание увидеть ее вблизи, поговорить с ней, заглянуть в глаза было сильнее гордости или скромности.

– Привет! – выкрикнул он и улыбнулся, протягивая вперед диктофон. – Можно задать вам несколько вопросов?

Джордж надеялся, что они вместе посмеются над ситуацией, что она поймет и ответит ему. Пусть пару слов, ему достаточно. Но Лаура лишь холодно посмотрела и отвернулась… Отвернулась?! Словно они незнакомцы!

Джордж опешил от неожиданности. Его толкали и теснили в сторону, а он стоял и не мог прийти в себя. Для него словно погасло солнце. Лаура села в машину вместе с телохранителями и укатила, журналисты вскоре разошлись, а он стоял на опустевшем тротуаре уставившись вслед давно исчезнувшему с горизонта автомобилю.

Нет! Так не пойдет! Он стремительно сел в мерседес и отправился следом. Джордж действовал не думая, импульсивно, бессознательно. Он давно выучил маршрут, по которому ехал джип Лауры, и ему не составило труда нагнать их автомобиль. То ли потому, что он ехал далеко за ними, то ли по другой причине, но Олдридж сразу заметил несколько неприметных машин, кружащих на расстоянии.

Кто они? Еще одна охрана? Но почему тогда они прячутся, меняются, перестраиваются? Или у него уже развилась паранойя? Он забыл о том, что Лаура его отшила, ум поглотила другая проблема. Уж очень подозрительно выглядели бюджетные машинки с затемненными стеклами и грязными номерами на которых нельзя было разобрать ни одной цифры. Вскоре они выехали за город. Джордж держался на большом расстоянии, поэтому вскоре потерял джип из виду. Тот повернул за рощу и скрылся. Исчезли и преследователи, растворившись на проселочных дорогах. Олдридж прибавил газу, стараясь не отстать, но быстро потерялся в лесных развилках.

Когда он увидел джип, все уже было кончено. Вдалеке оседала пыль от удаляющейся вереницы машин. Распотрошенный автомобиль с раскрытыми, почти оторванными дверями, криво стоял на обочине. Джордж выскочил из машины и подбежал к нему. Лауры внутри не было. Телохранители и водитель валялись на сидениях в бессознательном состоянии. Он потрогал шеи мужчин. Вроде живы, только в отключке. Что это было? Электрошокер или газ? Ладно, сейчас не время раздумывать и гадать.

Джордж огляделся. Темнело. Солнце почти скрылось за деревьями. Еще десять минут, и будет поздно. Вызвать полицию? Пока она прибудет, пока разберутся со всем… И поверят ли ему? Время уходило. Джордж полез в карман одного из телохранителей и достал телефон. «Шеф» был забит под единицей. Он единственный, кто сможет оперативно помочь, и кто поверит сразу.

– Что случилось, Лукас? – из трубки донесся усталый голос.

– Это Олдридж, – произнес быстро Джордж, – Лауру похитили. Ваши телохранители и водитель без сознания. Я ехал сзади и все видел. Прошло не более нескольких минут. Мы сейчас в районе поселка Монблан, в пятидесяти километрах от Парижа.

– Ясно, – ответил шеф. – Можете быть свободны. Дальше моя забота.

– Вы ее найдете? – не умолкал Джордж. – Я поеду следом, возможно, мне удастся их нагнать.

Он слышал, как в трубке старик отдает приказания своим людям. Странно, что он еще не разъединился. Сам же сел в мерседес и рванул в сторону, где скрылись похитители.

– Ничего не нужно, мистер Олдридж, – сейчас в голосе Моро не было ни капли усталости или апатии, – вы думаете, я отпускаю свою девочку просто так? Устройства слежения в ее одежде, сумке, туфлях. Я уже знаю, где она.

Телефон разъединился. Даже «пока» не сказал. Джордж поднял голову, услышав смутно знакомый пугающий шум. Низко, почти касаясь верхушек деревьев, пролетели два военных тупоносых вертолета и направились на север. Ничего себе! Кто же такой этот старик, если у него есть подобная техника?

Есть ли смысл ехать за ними? Что там сейчас происходит? Он остановился и вышел из машины. Страшно хотелось закурить. Он начал курить в колледже. Еще один акт неповиновения отцу. Бросил лишь после знакомства с Изабеллой. Она сказала, что это уже не модно. Да и смысла что-то доказывать папаше уже не было.

Кто это сделал? Еще один бандит или… Олдридж вспомнил взгляд Лорана. Неужели, он? Нет, не может быть. Сейчас не каменный век, когда понравившуюся самку силой тащат в пещеру. А Лоран всегда производил впечатление интеллигентного и умного человека. «До последнего времени», – добавил мысленно Олдридж, решительно сел в машину и рванул в сторону, куда полетели вертолеты.

Первое, что он сделал, подъехав к странному импровизированному лагерю, это вышел из мерседеса с высоко поднятыми руками. Пахло порохом, гарью и кровью. Кругом стояли машины, некоторые были страшно покорежены. Вертолеты уже улетели. Джорджа сразу же окружили жуткие субъекты с оружием в камуфляже. Он безостановочно повторял:

– Приведите меня к Моро. Я безоружен.

Сам Моро стоял с пистолетом в руке над лежащим мужчиной. Тот не двигался. В темноте было не разглядеть, но Джордж был стопроцентно уверен, что мужчина мертв.

– Где Лаура? Что с ней? – произнес он, не зная получит ли он ответ на свой вопрос или выстрел в грудь.

– Она в безопасности, – хрипло ответил старик, – уже улетела. А вы что здесь делаете?

Джордж стоял с растерянным видом, не имея представления, что говорить. Глупо вышло. В спину легонько уткнулось дуло автомата. Его сейчас убьют?

– А вы смелый, мистер Олдридж, – тяжело прокаркал Моро, бросил пистолет стоящему рядом бандиту и вытер руки о пиджак.

– Езжайте домой, – старик развернулся и, прихрамывая, направился к огромному джипу, – не переживайте, я не буду вас убивать. Возможно, вы мне еще понадобитесь…

****

Если до этого момента я жила более-менее сносно, то после похищения стало совсем плохо. Моро категорически запретил мне работать. Сказал, что оплатит штрафы по контракту, убытки и неустойки. Деньги меня не волновали, у меня их и так было более, чем достаточно. Единственное, за что я переживала, так это за то, что я снова превратилась в пленницу. Пусть тюрьма была роскошной, со всеми удобствами, я рвалась на волю. Как же быстро я привыкла к свободе. Совсем забыла, как пятьсот лет смотрела на мир из рамки картины.

Каждое утро, весь вечер и часть ночи я просиживала в подвале у маленького Жоржа. Не знаю, чем там занимался Моро (да и не хотела знать), но мы прекрасно проводили время. Рисовали, лепили из глины, раскрашивали вазы и надували шарики. А однажды мне показалось, что Жорж улыбнулся. Сердце замерло от восхищения. Улыбка была мимолетной, нормальному человеку показалось бы, что он обманулся, что глаза подвели. Но я-то знаю, что улыбка была настоящей. Значит, он оживает.

Я похвалилась улыбкой Жоржа за ужином. Моро лишь слабо усмехнулся. В последнее время он совсем ничего не ел. За те месяцы, что я его знаю, из худощавого жилистого старика он превратился в скелет. На бледном осунувшемся лице лишь глаза мерцали странным нездоровым блеском. Болезнь прогрессирует?

– С вами все хорошо? – поинтересовалась я обеспокоенно. – Вы неважно выглядите.

Моро передернул плечами и криво ухмыльнулся.

– Единственное, чего я боюсь, так это того, что не успею увидеть Жоржа. Остальное неважно.

– А вы узнали, кто меня собирался похитить? – я перевела тему разговора.

– Да. – слова упали словно камни, – это был Лоран. Я поговорил с ним и объяснил, как он был неправ.

Страшно представить, о чем они говорили. Даже не хочу знать. Надеюсь, миллионер остался жив.

Тогда, в фургоне, увозящем меня прочь, Лорана с нами не было.Меня окружали мужчины в камуфляже, в масках, с непонятным пугающим оружием. Такие вещи я видела лишь в фильмах. Мужчины почти не разговаривали, общаясь между собой какими-то странными знаками, но потрудились все-же сказать, что мое благополучие и здоровье – их главный приоритет. Было жутковато, особенно я переживала за Альберто и парней, оставшихся в джипе. Мы проехали совсем немного, может минут десять, как сверху послышался ужасный гул и прямо на фургон (или перед ним) сел вертолет. Дальше я слабо помню. Грохот, крики, выстрелы. Мне казалось, началась война. Меня запихнули под сиденье и накрыли бронежилетом.

А когда все затихло, первым, кто протянул мне руку, был Моро. Я обрадовалась ему, как родному человеку. В его глазах виднелся страх и растерянность. Он действительно может быть таким заботливым? Он переживал за меня? За меня лично или за дорогую красивую игрушку?

Хотелось думать, что он изменился. Стал добрее, человечнее. Ведь люди меняются на пороге смерти.

Сейчас у меня появилось много свободного времени. И все это время я тратила на Жоржа. После первой улыбки, я приободрилась, и моя уверенность в успехе нашего дела возросла стократ. Может быть, мне потребовалось так много времени, потому что меня частенько запирали на чердаке или в запасниках, и я теряла драгоценную энергию, накопленную ранее. Может быть, если бы я все время висела в зале или в каком-то доме, я бы ожила раньше?

Сегодня я принесла Жоржу гору пирожных, мороженое в рожке и два огромных леденца на палочке. Утром, в своей комнате, мне пришла в голову интересная мысль. Пока не встретила Джорджа, я в действительности не хотела выходить из картины. Зачем мне было это делать? Причина появилась вместе с приходом любви. Не знаю, чем можно соблазнить пятилетнего ребенка, чтобы он захотел ожить, так как захотела я.

Мороженое растаяло, парочку пирожных я съела, больше не влезло. Леденцы остались красиво лежать на столике перед картиной вместе с раскрасками. Лакомства я заказывала кухарке. Прислуга в доме была нелюбопытная, и меня не спрашивали, для кого эти сладости.

– Нам нужно поговорить, – в подвал заглянул Моро, – пойдем в кабинет.

Мы, как и в первый наш вечер, разместились друг напротив друга. Он – за столом, я – в кресле. Два бокала с коньяком, конфеты ручной работы, горящий камин. Дежавю.

– Не буду ходить вокруг да около, – начал Моро, – мне осталось немного. Врачи давали меньше месяца еще перед тем, как мы встретились. Но благодаря тебе я прожил дольше, чем планировал.

Я подумала: «Не благодаря мне, а благодаря картине. Целью была именно она».

– За что я тебя люблю, так это за твою бесстрастность и не любопытство, – усмехнулся Моро, – ты единственный человек, по лицу которого я ничего не могу прочитать. Единственный, чьи эмоции для меня закрыты.

Я криво улыбнулась. Комплимент или порицание? Внутри был разлад. С одной стороны, мне было жаль Моро. Всю свою жизнь он потратил на поиски картины. А когда нашел… Так скоро умереть… Верх невезучести. С другой… Я снова стану свободной. Во всех смыслах.

– Странно, – произнес Моро горько, – в конце жизни, подводя итоги, я ничем не могу похвастаться. Ни детей, ни друзей, ни жены… Никого, кто бы горевал по мне.

– Вы можете называть меня своим другом, – совершенно серьезно сказала я, внимательно смотря ему в лицо. – Ко мне вы были всегда добры и внимательны. Я действительно привязалась к вам.

– Мне повезло, что ты плохо знаешь людей, потому что мало живешь на свете. Я не добрый человек, – Моро устало потер лоб, – но я приму твою дружбу, потому что в безвыходном положении, и мне нужна помощь. Как только я умру, – продолжал старик, – сюда слетится весь воровской сброд. Мои конкуренты только и ждут, когда я откину концы. Недавно мне пришлось пожертвовать некоторыми ценными активами… Отдать несколько районов Парижа и Лувр, чтобы отцепились. Но боюсь, этого мало. Я стал слишком мягок. Наверное, старость…

Моро пригубил коньяк и судорожно закашлялся. Брызги разлетелись вокруг, попали на лежащие на столе бумаги, ноут, но старик не обратил на это внимания. Утер губы и налил еще.

– Они налетят, как стая стервятников. У нас у каждого есть шпионы в домах конкурентов, и у меня здесь, думаю, тоже сидит какая-то мразь. Тебе нельзя оставаться. Ты тоже можешь превратиться в добычу, за которой будут охотиться. У меня есть несколько верных людей, они прикроют вас, если понадобится…

«Вас?» – удивленно подумала я.

– Да, – подтвердил мою догадку Моро, – обещай мне, что заберешь картину с собой и продолжишь оживлять Жоржа.

Моро тяжело выдохнул и прикрыл глаза. С лица исчезли все краски, сейчас передо мной сидел живой труп.

– Уже ясно, что я не доживу до момента, чтобы увидеть это событие.

– Обещаю, – произнесла я без колебаний. Это единственное, что я могла для него сделать.

– Я звонил Олдриджу. Он кажется надежным человеком, хоть и не слишком серьезным. Он очень помог тогда, когда тебя похитили. Если бы он не сообщил так быстро, мы могли бы потерять твой след. Лоран переодел бы тебя и от жучков не было бы толку. Я благодарен ему. Увы, других вариантов нет. Возьми картину и уезжай с ним из Франции. Новые документы лежат в сейфе, в моей спальне. Он открывается отпечатком твоего пальца и сканом сетчатки. Там же лежит и мой кусок полотна. Если хочешь, можешь его сжечь. Я тайно, через подставных лиц положил на твой счет приличную сумму. Вы не будете бедствовать. Извини, все отдать не могу. Если мои узнают, что деньги у тебя, они не оставят вас в покое никогда.

Моро замолчал. Я никак не могла проглотить комок, вставший в горле. Неожиданно защипало глаза. Его маниакальная преданность своему брату и пугала, и восхищала одновременно.

– Иди, – слабо прохрипел Моро, – я хочу отдохнуть.

– Спасибо вам за все, – произнесла я и встала.

Моро удивленно поднял глаза, но ничего не ответил. Мои слова явно застали его врасплох. Он считал себя монстром? Не заслуживающим снисхождения и благодарности? Откуда ему было знать, что на свете существовали люди гораздо хуже его. И я встречалась с ними. Жила в их доме. Смотрела на зверства, которые происходили на моих глазах. По сравнению с ними, Моро добродушный дедушка.

Я поднялась в свои апартаменты. С недавнего времени стала замечать, что со мной творилось что-то странное. Я перестала ощущать картину так остро как раньше, меня уже не тянуло в подвал со страшной силой. Я могла бы попробовать уехать дальше, чем на сто километров, но меня не выпускали из особняка. Как странно. Неужели я теряю связь с картиной?

Утром, как обычно, я поспешила к Жоржу. Мы частенько завтракали вместе, я – с чашкой кофе в одной руке и красивым пирожным в другой, а у него пока с едой были проблемы – он довольствовался сугубо духовной пищей – моими рассказами. Надеюсь, пока…