Мекленбургская принцесса

Услышав такое безапелляционное заявление, молодые люди насупились. Если бы это сказал кто-то другой, его участь была бы решена, но Мария Агнесса была воспитанницей герцогини, и попытка вздуть ее запросто могла кончиться розгами. Не говоря уж о том, что мальчишкам не полагается драться с девчонками. Неизвестно, чем бы закончилось это дело, но совсем рядом раздался голос Марты, зовущей дочь.

– Мария, немедленно иди сюда! – приказала она, завидев девочку.

Пацаны немедленно скрылись в кустах, оставив ее одну разбираться с родительницей.

– Да, матушка, – отозвалась Шурка.

– Что с тобой происходит? – встревоженно спросила камеристка герцогини. – Скажи на милость, за что ты побила Хильду?

– Она знает, за что, – буркнула та в ответ.

– Ее мать теперь пожалуется господину управляющему, и у нас будут неприятности.

– Ну и пусть!

– Не говори так, девочка моя. Конечно, герр Кнорре не прогонит нас из замка, но у него есть масса возможностей испортить нам жизнь.

– Разве я не внучка госпожи герцогини? Если так, то какое нам дело до ее управляющего!

– Не все так просто, малышка. Да, ее высочество покровительствует нам, но она уже не молода. К тому же у нее слабое здоровье, не нужно огорчать ее по пустякам. Обещай мне, что не станешь ей жаловаться.

– А сколько ей лет? – неожиданно спросила Шурка.

Марта на секунду задумалась, покачав головой, грустно сказала:

– Уже сорок три.

– Всего-то!

– Это совсем немало для женщины, даже если она герцогиня. Болезни не смотрят, кто знатен, а кто нет, да и частые роды иссушают тело не хуже тяжкого труда.

– Она много рожала?

– Ты все забыла, – сокрушенно покачала головой Марта. – Да, у нее было много детей, но все умерли в младенчестве. Все, кроме одного.

– Моего отца?

– Да, герцог Иоганн Альбрехт твой отец. Но тебе не следует часто упоминать об этом.

– Потому что я приблудная?

– Кто тебе это сказал? – взгляд матери на мгновение стал жестким.

– Никто!

– Теперь понятно, за что получила Хильда. Что же, я понимаю, почему ты так сделала, но все же впредь попытайся держать себя в руках. Все же ты дочь русского царя!

– Чья я дочь? – едва не задохнулась от удивления Шурка. – Какого еще царя?!

– Похоже, мы рано отпустили тебя гулять, – поджала губы Марта. – Есть вещи, которые следует помнить, несмотря ни на что!

Договорив это, она взяла девочку за руку и решительно увлекла за собой. Прятавшиеся в кустах мальчишки переглянулись, и Руфус недоуменно спросил приятеля:

– Что-то я не понял, Гюнтер, неужто эта пигалица решилась вздуть Хильду?

– И правильно сделала, – шмыгнув носом, отозвался тот. – Так и следует этой ябеде и доносчице!

– Верно, – кивнул головой здоровяк. – Похоже, что Мария – боевая девчонка!

– И очень красивая, – мечтательно вздохнул мальчик.

– Что бы ты в этом понимал, сопляк! – усмехнулся Руфус и дал приятелю подзатыльник.

Обычно с ним никто не решался спорить, но на сей раз нашла коса на камень. Гюнтер отскочил в сторону и, приняв горделивый вид, потребовал:

– Герр рыцарь, извольте немедленно признать, что Мария Агнесса Рашке самая красивая дама на свете, или примите мой вызов на смертный бой!

– Ты еще не рыцарь, а она не твоя дама сердца, – скептически посмотрел на него товарищ. – Но уж коли ты решил подраться, то я к твоим услугам!

Едва Шурка, точнее ее новое тело, немного окрепла, у нее немедленно начались, или скорее продолжились, занятия. Такой подлости от судьбы-злодейки она никак не ожидала, но делать было нечего. Высокородная бабушка желала своей внучке всяческого добра, а потому велела учить ее так, будто она была самой настоящей принцессой. Надо сказать, что набор знаний, необходимых для столь высокого звания, был просто огромен. Принадлежащая к аристократическому роду девица должна была в совершенстве знать: закон Божий, латынь, разбираться в геральдике и помнить поименно всех представителей царствующих родов в Европе, а их было просто огромное количество. Более того, через папашу-герцога девочка, в теле которой она оказалась, была с большинством из них в родстве. Судите сами: шведский, датский, польский и британский королевские дома. Померанский, брауншвейгский, бранденбургский – герцогские. И это только более-менее близкие родственники, а ведь были еще и дальние! Но оставался еще один необъяснимый для Александры вопрос – каким образом ее теперешний отец ухитрился стать русским царем?

История никогда не была ее любимым предметом, но все же некоторое представление она о ней имела. И затверженные еще в школе знания прямо и недву-смысленно свидетельствовали, что в Москве сейчас должен сидеть первый царь из династии Романовых. Кажется, его звали Михаилом.

Увы, как это случилось, для большинства ее учителей было абсолютной загадкой. То есть они знали, что сын герцогини Клары Марии, принц Иоганн Альбрехт Мекленбург-Стрелицкий был вынужден бежать из родного дома, преследуемый своими двоюродными братьями. (Во семейка!)

Поскитавшись по Европе, опальный молодой человек добрался до Швеции и сумел там понравиться покойному королю Карлу. Причем настолько, что тот выдал замуж за него свою дочь, несмотря на то, что последняя была на десять лет его старше! Папаша с радостью ухватился за это предложение и немедленно забыл про Марту с ребенком. (Козел!) Получив поддержку тестя, принц вернулся с войском домой и быстро вправил мозги своим кузенам, после чего те внезапно умерли. Никто, конечно же, прямо не обвинил сына госпожи герцогини в этом преступлении, но из контекста повествования это следовало – совершенно ясно. (Отморозок!) В результате этой трагедии принц-изгнанник превратился в полновластного герцога с приставкой «Великий», которой у его предков никогда не было.

После чего шведы, убедившись, какой ценный кадр прибило волной к их берегу, не нашли ничего лучшего, как отправить его в Россию, с тем чтобы посадить на Московский престол младшего сына короля – принца Карла Филиппа. Самое удивительное, что его миссия увенчалась полным успехом, и ушлый папенька почти уговорил бородатых русских бояр на эту авантюру. Но тут, к несчастью (хотя это для кого как), малолетний шведский принц простудился и умер, а на его место уселся муж старшей сестры. То есть великий герцог Иоганн Альбрехт или, как стали называть его новые подданные, Иоанн Федорович! (Дурдом!)

Спрашивается, куда смотрели Минин с Пожарским? Если они вообще в этом варианте истории были!

Ситуацию, наверное, мог бы прояснить русский посол – думный дьяк Бестужев-Рюмин, приезжавший к бабушке-герцогине с подарками от непутевого сыночка, но он уехал еще до того, как маленькая Мария Агнесса заболела и в ее тушке появилась Шурка. Кстати, на подарки папаша не поскупился, и теперь зимой весь двор герцогини щеголяет в роскошных мехах. Не забыл и про алименты для брошенной Марты с дочкой. На их долю тоже достались соболя, лисы и бобры. Правда, маменька, не будь дурой, большую часть их тут же продала, а денежки припрятала на черный день.

Ну да ладно, что-то она отвлеклась. Помимо вышеперечисленных наук, Марию немного обучали письму и счету, но самое главное – этикету! Раньше Шурка и представить себе не могла, что есть столько видов разных поклонов и реверансов! Для низших – можно просто наклонить голову в знак приветствия. Для равных слегка присесть, взявшись кончиками пальцев за платье, а для высших… Вообще-то для незаконнорожденной дочери – все высшие! Но приветствуя герцогов или маркграфов, полагается делать один поклон, королей – другой, а если, паче чаяния, придется столкнуться с императором Священной Римской империи, то надо вообще раскорячиться так, что жить потом не захочется. (Кстати, откуда взялась Римская империя?)

А еще танцы. Так уж сложилось, что в своем времени ей не приходилось танцевать даже вальс или польку-бабочку. А вот тут за нее взялись всерьез! Впрочем, вальса еще не изобрели, но была куча других со странными названиями: аллеманда, сарабанда, павана… заключались они по большей части в том, что дамы и кавалеры должны были чинно ходить вокруг друг дружки и кланяться. Для Шурки, верхом хореографического искусства которой было подрыгаться под ритмичную музыку после пары банок пива, это было пыткой! А ведь за нее еще по малолетству толком и не брались. Это ей учитель танцев – итальянец из Вероны – сразу объяснил, снисходительно улыбаясь при этом.

– Вам, синьорита, еще только предстоит освоить азы высокого искусства Терпсихоры[2], которому я имею честь служить.

– Скука смертная эти ваши сарабанды с паванами, – пробурчала в ответ девочка.

– Если синьорите будет угодно, я научу ее гальярде. Это очень веселый и энергичный танец. Но случится это не прежде, чем вы проявите усердие в более простых упражнениях!

В процессе обучения выявилась интересная особенность. Некоторые науки, скажем – латынь, в изучении которой маленькая Мария Агнесса продвинулась достаточно далеко, давались ей сравнительно легко. То есть учитель принимался объяснять, и Александра быстро вспоминала, что ей преподавали прежде. С немецкой грамматикой проблем также не возникло.

Про счет и говорить нечего, имея в средней школе слабую четверку, здесь она оказалась едва ли не более сведущей, нежели ее преподаватель. Слава богу, хватило ума не демонстрировать ему всю глубину своих знаний. Также кое-как удалось восстановить память по венценосной родне, но вот закон Божий, этикет и танцы являли собой столь вопиющий пробел, что у учителей руки опускались. Как кланяться, в какую позицию становиться и кому и в каком случае молиться, вспомнить решительно не удавалось. Тело девочки деревенело, способность соображать начисто утрачивалась, а речь становилась настолько косноязычной, что даже видавшие виды преподаватели разводили руками. Кстати, телесные наказания не только применялись, но и считались обязательными. Получить за нерадивость указкой по пальцам – было делом само собой разумеющимся. Розог пока еще в ход не пускали, но весьма внушительная связка, стоящая в рассоле, красноречиво намекала, что терпение местных предтечей Песталоцци не беспредельно!

Единственной поблажкой прекрасному полу было то, что пороть их полагалось через рубашку. А вот, к примеру, мальчишек, ходивших учиться к местному пастору, охаживали по голым задницам без малейшего сострадания. И жалобные крики наказанных разносились по гулким коридорам, прилегающим к церкви.

Иногда, устав от занятий, она сбегала и пряталась от надоевших учителей то в саду, то в каком-нибудь отдаленном уголке замка. Еще она любила наблюдать за учениями солдат местного гарнизона. В Брауншвейге не было большой армии, лишь небольшой наемный регимент личной стражи герцога охранял его от возможных неприятностей. Тем не менее учили солдат на совесть. Трижды в неделю у них были занятия, во время которых они маршировали, рубили алебардами чучела или обучались владению пиками. Офицеры и состоявшие на службе герцога молодые дворяне тренировались отдельно, оттачивая мастерство владения шпагой.

Особенно ей нравилось наблюдать за учебными поединками двух молодых дворян, всегда проходившими отдельно от прочих, в одной из дальних галерей. Шурка случайно наткнулась на них и с тех пор старалась не пропускать их занятий. Одним из них был мсье Бопре, безуспешно учивший ее французскому языку, а лицо второго всегда скрывала фехтовальная маска.

Было заметно, что беглый гугенот куда искуснее владеет клинком, нежели его соперник, однако и тот иной раз заставлял своего визави попотеть. Легкие шпаги мелькали в их руках как молнии, и внимательно наблюдавшей за ними девочке казалось, что это умение было бы куда полезнее для нее, чем все эти танцы, поклоны и прочие глупости. Однажды она потеряла бдительность, и ее заметили.

Галантный француз изобразил в сторону Шурки легкий поклон и с улыбкой указал на нее своему товарищу. Тот обернулся и на мгновение застыл в нерешительности. Затем сбросил маску, и девочка с удивлением узнала свою мать.

– Что ты здесь делаешь, Мария? – строго спросила она, пытаясь одновременно выровнять дыхание.

– Очевидно, учит псалмы, – не удержался от остроты учитель французского. – Я слышал, как здешний кюре неодобрительно отзывался о стараниях мадемуазель.

Прогульщице ничего не оставалось, как повиниться во всех грехах и смиренно просить прощения. Матушка, судя по всему, не имела ни малейшей склонности спустить подобную леность, но неожиданно за свою ученицу вступился мсье Бопре.

– Простите мою вольность, мадемуазель, но вы, право же, чрезмерно строги к своей девочке. Она и без того образованна куда лучше большинства своих сверстниц, а если и не преуспевает в какой-либо науке, то лишь по малолетству.

– Боюсь, что не смогу согласиться с вашей снисходительностью, – возразила ему Марта.

– Но, скажите мне ради всего святого, зачем мадемуазель столько знаний в самых разных областях? Уж не хотите ли вы, в самом деле, вырастить из нее профессора для Сорбонны! Воля ваша, но умение танцевать или шить для хорошенькой девушки куда важнее, чем способность разбираться в теологических выкладках и тонкостях геральдики.

– Увы, мсье, с шитьем и танцами у нее тоже не все хорошо!

– Бог мой, да ей же всего девятый год, – засмеялся француз. – Вот увидите, через пять-семь лет она станет прелестнейшей из здешних девиц и у нее появится и необходимая грация, и легкость шага. Дайте только срок!

– Вы думаете?

– Я знаю, ведь предо мной ее мать!

Услышав эти слова, Шурка насторожилась. Похоже, что ее преподаватель распушил перышки и пытается сразить одну из своих учениц галантностью. Девочке на его комплименты было фиолетово, но вот Марта, похоже, не часто слышала их в последнее время. Лицо ее мило порозовело, на губах появилась улыбка, а на щеках ямочки. С одной стороны, ее можно понять. Папаша пропал еще до рождения маленькой Марии Агнессы, а при дворе его матери хочешь не хочешь, а будешь соблюдать нравственность. И то, что ей приятно мужское внимание, вполне естественно. Но ведь есть и другая сторона. Француз хоть и утверждает, что покинул родину из-за религиозных преследований, на самом деле тот еще прохиндей. Вон как глаза зыркают, всех служанок ими перетрахал, и не только, кстати, глазами! Денег у него нет и не предвидится, а жить любит на широкую ногу. Камзол штопаный, но с золотым шитьем. Нет, такой хоккей нам не нужен!

– Мамочка, а может, ты и меня научишь фехтованию? – заискивающе спросила девочка и посмотрела на мать умоляющими глазами.

– О, мадемуазель нужно еще подрасти! – развязно воскликнул Бопре, но младшая ученица его подчеркнуто проигнорировала.

– Хорошо, – кивнула мать. – Но только если ты будешь усердна и в других науках!

– Хорошо, мамочка, обещаю! – сложила губки бантиком Шурка.

К сожалению, у Марты не было возможности уделять дочке слишком много внимания. Обязанности камеристки отнимали большую часть ее времени, да к тому же она вела всю переписку своей госпожи. Хотя здоровье герцогини оставляло желать лучшего, разум ее был ясен и тверд. Она всегда была в курсе последних событий, а глубокий аналитический ум позволял ей многие из них предугадывать. Ее муж, герцог Август, знал это и относился к суждениям своей высокородной супруги с полным доверием.

В последнее время ее особенно привлекали события в Чехии. После того, как представители чешских сословий выкинули из окна Пражского града королевских чиновников, ситуация там все более накалялась. Император Матвей был уже совсем дряхл и предпочитал бездействовать, а его преемник Фердинанд пока еще не накопил достаточно сил для наступления на протестантов. С другой стороны, чешские протестанты тоже не горели желанием развязать межрелигиозную войну и надеялись решить все разногласия с Габсбургами в ходе переговоров. Мир, казавшийся таким незыблемым, висел на тоненькой ниточке, готовой оборваться в любую минуту.

В тот день герцогиня почувствовала себя лучше и захотела выйти в сад. Присев на свою любимую скамеечку, она с легкой грустью посмотрела на сопровождающую ее Марту и тихонько спросила:

– Трудно тебе, наверное, со мной?

– Вовсе нет, ваше высочество!

– Не лги мне. Это я разлучила вас с Иоганном, я увезла тебя подальше от него, я…

– Я не лгу… матушка.

– Ты раньше никогда не называла меня так.

– Я знаю свое место и никогда не претендовала на что-то иное. Но ведь именно вы приняли меня в своем доме и заменили мне родителей. Даже они не сделали бы для меня больше.

– Это самое малое, что я могла для тебя сделать. Однако время идет, я старею, и тебе необходимо подумать о будущем, ведь я скоро умру.

– Не говорите так.

– Не успокаивай меня, моя девочка. Смерть – такая же естественная вещь, как и рождение, и я готова уйти. Хочу лишь не оставлять незаконченных дел. Скажи мне, отчего ты не захотела больше выходить замуж?

– Зачем? Репутацию мне бы это не вернуло, а вот дочери могло повредить. Кроме того…

– Ты до сих пор его любишь?

– Что?!

– Бедная девочка, влюбившаяся в заезжего принца, да так и не сумевшая забыть это чувство.

– Не просто в принца…

– Вот как?

– Да, ваше высочество. Когда я узнала вашего сына получше, я полюбила его еще больше. О, он оказался совсем не тем блестящим аристократом, поразившим воображение неопытной девушки, какой была я. Нет, он оказался смелым, ловким и хитрым парнем!

– Хитрым?

– Да. Не было ситуации, которую бы он не смог повернуть в свою пользу, ловушки, из какой не нашел бы выход. Я думаю, если бы Иоганну Альбрехту это понадобилось, он сумел бы обвести вокруг пальца любого менялу, победить в диспуте профессора риторики и донага обобрать разбойника.

– Лестная характеристика, ничего не скажешь.

– Прошу прощения, но я говорю о том, что видела своими глазами. Он находил общий язык с аристократами, наемниками, уличными комедиантами…

– Даже так?

– Именно. И есть еще одна вещь, в которой я совершенно уверена.

– В какой же?

– Тот принц, в которого я влюбилась, забыл бы о своей любовнице и ее ребенке на другой день, но тот человек, с которым я сбежала из родного дома, никогда бы так не поступил.

Герцогиня с удивлением взглянула на свою камеристку, но затем кивнула, будто соглашаясь с ее словами. Затем, немного помолчав, спросила:

– Как чувствует себя моя внучка?

– С ней все хорошо, ваше высочество.

– Усердна ли она в науках?

– Ей не все одинаково дается, – дипломатично ответила мать. – Однако учителя хвалят ее.

– Вероятно, не все?

– Не все, – не стала запираться камеристка.

– Это не страшно, – скупо улыбнулась Клара Мария. – Девочка еще очень юна. Ей наверняка трудно придется в жизни, так пусть хоть сейчас немного побудет беззаботна.

– Почему вы так говорите? – насторожилась Марта.

– Ты прекрасно знаешь почему, моя милая. Даже принцессы иногда орошают свои подушки горькими слезами, а ведь им все достается по праву рождения.

– У моей дочери, вашей милостью, есть всё, что необходимо…

– Увы, далеко не всё…

Неизвестно, что хотела добавить старая герцогиня, но тут ее самым бесцеремонным образом прервали бегущие по аллее мальчишки, внезапно оказавшиеся перед повелительницей здешних земель.

– Что вы себе позволяете! – прикрикнула на них Марта, но Клара Мария мягко остановила ее.

– Просим прощения у вашего высочества и вашей милости, – начал Гюнтер, язык у которого был подвешен лучше других, – мы вовсе не хотели никого оскорбить!

– Я не сержусь на вас, дети, – скупо улыбнулась герцогиня, – однако от какой ужасной напасти вы так поспешно бежали?

Тут выяснился пикантный момент: напастью, от которой спасались молодые люди, была дочь Марты. Дело в том, что они имели неосторожность принять ее в свою компанию и играли теперь вместе. Игра, судя по всему, называлась «догонялки», и именно от Марии Агнессы сейчас и улепетывали Руфус с Гюнтером, а та, растрепанная как фурия, неслась за ними, обещая расправиться, как только мальчишки попадутся ей в руки. Прятаться было поздно, и девочка предстала перед лицом матери и бабушки.

– Что это значит? – ахнула Марта и опасливо обернулась на герцогиню.

– Мы играли, – вздохнула Шурка.

– Какой ужас!

– Не ругай ее, – зашлась от смеха ее высочество. – Право, я давно не видела ничего более забавного!

– Как прикажете, – присела в книксене камеристка, бросив многообещающий взгляд на дочку.

– Что-то стало прохладно, – поежилась герцогиня. – Давайте вернемся в замок. Кстати, молодую фройляйн приглашение тоже касается.

Александра, бросив напоследок уничтожающий взгляд на мальчишек, покорно поплелась вслед за матерью и бабушкой. Девочка никогда прежде не бывала в кабинете герцогини и потому осматривалась с большим любопытством. В отличие от других покоев, обставленных с несколько холодной роскошью, в нем было уютно. Мебель была проста, но добротна, стены покрывали ковры и гобелены, а на столе лежали бумаги. Еще отчетливо пахло валерианой и мятой от снадобий, которые принимала хозяйка. Но главным украшением комнаты было висящее на стене зеркало в массивной золоченой раме.

Шурка с любопытством уставилась на свое отражение, пытаясь хорошенько разглядеть тело, в которое занесло ее разум и душу. До сих пор ей удавалось полюбоваться на себя лишь в маленькое зеркальце матери, что было не слишком удобно. Надо сказать, вид у нее был еще тот. Чепец сбился набок, волосы растрепаны, подол платья подран, а физиономия испачкана землей. Но тем не менее оценить себя можно было и так. Что же, руки-ноги не кривые, худа, конечно, до неприличия, но это дело наживное. Лицо чистое, а черты его правильны и, пожалуй, даже приятны. Прическа в ее времени называлась – «я у мамы дурочка», но это легко исправить. Тем паче что волосы были густыми и здоровыми, темно-каштанового цвета, как у матери.

– Видишь теперь, на кого ты похожа? – не преминула укорить ее мать.

– Чучело! – охотно согласилась с ней дочь, вызвав признанием еще одну улыбку у бабушки.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – мягко заметила она, устроившись поудобнее в большом кресле. – Видишь ли, голубушка, твой вид не слишком приличен даже для дворовой девчонки, что уж тут говорить о маленькой принцессе!

– А разве я принцесса?

– Пока нет, но будешь ею. Во всяком случае, я не собираюсь оставлять этот мир, пока не добьюсь соблюдения твоих прав.

– Зачем вам вообще его оставлять? – удивилась Шурка. – Вы еще совсем не старая!

– Подумать только, ты еще такая маленькая, но уже умеешь столь бессовестно льстить. Видит бог, из тебя получится прекрасная принцесса!

– Но, ваше высочество, – попыталась возразить ей Марта, – маленькая Мария Агнесса права, вам еще рано думать о смерти!

– Увы, мои дорогие, о ней думать никогда не рано. Впрочем, речь сейчас не об этом. Я бы хотела поговорить с вами об очень важных вещах и именно поэтому позвала сюда. Слушайте меня внимательно и постарайтесь запомнить, особенно ты, малышка. Пока я жива, я могу защитить вас от любой напасти, но это может скоро измениться. Если со мной что-то случится, вы должны будете немедленно уехать из Брауншвейга.

– Но куда?

– Лучше всего – в Москву, но туда вы вряд ли доберетесь без посторонней помощи. К тому же, насколько я сумела узнать тамошние обычаи, в тех краях не слишком жалуют незаконнорожденных детей, как, впрочем, и везде.

– Зачем же нам туда ехать?

– Затем, что здесь скоро начнутся страшные дела. Ты ведь читала письма Иоганна Альбрехта, в которых он предупреждал о том, что скоро начнется большая война?

– Вы все-таки полагаете, что эти ужасные предсказания верны?

– Видишь ли, девочка моя, император Матвей уже стар, но он всю жизнь заготовлял дрова для большого костра, который вспыхнет вскоре после его смерти и опалит своим дыханием все вокруг. Его преемник Фердинанд не имеет и сотой доли талантов своего кузена, но у него в избытке решимости, которой у того не водилось. И уж будьте уверены, он не моргнув глазом развяжет бойню и зальет эту многострадальную землю кровью несчастных.

– Но Евангелическая лига не позволит ему, – с тревогой воскликнула Марта, но герцогиня тут же прервала свою камеристку:

– Не говори глупостей, дитя мое, по крайней мере, при мне. У лидеров Лиги нет и никогда не будет вождя, да они и не хотят его. Каждый из них больше всего боится, что в случае победы усилится его сосед, а потому они никогда не смогут договориться.

– А Фридрих Пфальцский?

– Говорят, чехи хотят выбрать его королем, но это будет началом конца. Император, кто бы им ни стал, не потерпит подобного, а уж тем более Фердинанд Габсбург. Виттельсбах[3] сначала потеряет Чехию, а затем и Пфальц, и, помяни мое слово, никто из Евангелической лиги палец о палец не ударит, чтобы ему помочь.

– Но что же делать?

– Ничего. Если бы мой сын правил в Мекленбурге, то, возможно, ему бы удалось создать армию и стать на пути войск императора. Но он в России и ему хватает своих дел.