Империя мечты

И было ей от чего. Но стоило ли? На них смотрел суровый воин, лицо которого украшал во всю длину правой щеки багровый шрам, и без того подчёркивавший такой разбойничий, пиратский вид, да и только, от которого так и веяло войной, и ещё раз войной, но не каким-нибудь миролюбием, а этикет удалился подавно, дабы не отяготить себя присутствием.

Опять же искоса он взглянул на свою старшую дочь. Какова же её реакция на всё это? Но опять, же, на прекрасный лик её не легла даже и тень какого-либо впечатления, эмоции. Всё та же бесстрастность и спокойствие царили там бал.

«Молодец, доченька!Ну, настоящая королева!» – в душе восхитился старшей дочерью Дуи Второй. Но, не мог он, не обратить внимание и на старого философа, учёного в одном лице. «Вот тебе и внук», – какое-то злорадство посетило его думы. Было отчего, было, потому как учёный этот, так и смотрел ошарашенно на этого воина (само воплощение отменной грубости подбавленного наглостью, и ещё раз наглостью), на котором не было какого-либо налёта просвещённости, и просто элементарной культуры. Ох, дикарь с Востока!

Тем временем нангольский воин-переводчик неспешно, также самым наглывм видом принялся исполнять свою работу. Этот хан, стоящий впереди делегации, вид ореолом разбойника, уже начинал без всякого на то этикета (да и не было его никогда, давно убежал) говорить громко и отчётливо на своём грубом языке (далеко не кранцозский язык, так ласкающий слух) своё выступление, которое оказалось коротким и, конечно же, лишённым всякой речевой величавости. А воин-переводчик переводил, приводя всех в какое-то замешательство:

– Я командир чёрной гвардии Джэндэ!

Вот как! Но не преминул заметить Дуи Второй лёгкое движение кардинала Шелье, но особенно герцога Ронтанского. Ох-хо!

Лишь недавно, с появлением порохового оружия, в данном случае мушкета, он, король, создавал свою личную структуру, которую выделил из всей армии. То ли в ответ, то ли ещё зачем, но кардинал, персона священного круга, создал свою команду, которую так и назвал «гвардия кардинала». Но ему-то это зачем? Хотя, кроется за всем этим грязная рука герцога Ронтанского. И вот теперь, перед ним, этот, по всему видать, очень наглый нангол объявляет себя командиром «чёрной гвардии».

– А где же он сам, этот молодой хан? – прорезал тишину голос короля, смешанный любопытством, но и непреклонной твёрдостью одновременно.

Тем временем этот наглый нангол повернулся вполоборота, указывая на дверь. Воин-переводчик переводил его слова, отдававшиеся каменным, но глухим звуком в тишине:

– Мой хан Аурик – властелин мастерства!

Ох-хо! И всё. Больше ничего. Но тем временем вновь открывались двери, и входил человек…

4

Вздох женской половины в виде герцогинь, графинь, бароннес прокатился по тронному залу. И зачем он дал разрешение? Но и все остальные были в таком, же, состоянии, что и дражайшая прекрасная половина аристократии.

Он шёл медленно, и упругие шаги его подчёркивали уверенность и силу его. Развевался ли ветер в могучих плечах его? Рост его был высоким, а статность даже вызывающей. И не только это заставило так воздыхать без зазрения совести, без прикрытия стыдливости прекрасную половину аристократии…

На юном, но таком благородном лице и не было намёка на какую-либо наглость, а разбойничьи черты, украшавшие его лихого деда, и вовсе отсутствовали. Интеллект затмил всё остальное и разгуливался вовсю, но подчёркивался особенно точно в глазах его ясных, как и в обличье благородном. Скорее, нангольское было у него изнутри, ибо внешность его вобрала много чего прекрасного от кранцозского великолепия.

Всколыхнулось недобрым пламенем в душе у короля. И было от чего. Вздоху женской половины присоединился в первый же миг и искренний вздох младшей дочери принцессы Ламилии. Где же тот надменный вид, господствовавший совсем недавно? Вот это уж никак не устраивало его. И тут же он не преминул взглянуть на старшую дочь принцессу Алинию…

О свет мой! Он не слышал её вздоха. Нет. Всё, то же каменное лицо беспристрастности. Ни даже тихая рябь какого-либо волнения или ещё чего-либо не пробежалась по её прекрасному личику, ни даже тень какой-либо эмоции не легла, оставляя всё, как есть эту ровную гладь моря спокойствия.

«Молодчина!» – только и восхитился он. И тут же взгляд его незамедлительно перекинулся на этого учёного-философа. О-о! А где же былая ошарашенность? Её как не бывало. Уж чего, чего, а таким-то внуком всякий возгордится. И что-то такое отдалённо напоминающее отголосок зависти всколыхнулось в королевских тайниках души.

С тех пор, как он, по его разумению, потерял дочь, печаль и тоска, казалось, вселились навсегда в его душе. Правда, принесли ему однажды весть от неё, где сообщала она, что родила сына и дочь. И радость растопила тот холод сердца. Где-то вдали на чужбине росла, развивалась его кровь. Хоть есть чем жить в этом мире жестокости.

Находился он – учёный-философ в тронном зале согласно этикету. Но не только. Если у всех в душе господствовало такое праздное любопытство, то у него было всё же другое, далёкое от чувств всех пристуствующих здесь. И вот когда впереди всех шествовал этот воин, он всматривался внимательно в черты его и не находил в этом море суровости даже намёка на свою девочку, на свою истинную кровь. Но обрадовался он, когда все в тронном зале узнали, что этот суровый воин вовсе не хан. И опять же тревогой забилось сердце его в ожидании того лица, ради которого собрались даже те (в первую очередь касалось это вот этих чересчур болтливых аристократок), кому и не положено находиться здесь по этикету.

Была от дочери и такая весть, где сообщалось, что сын её – прямой наследник её мужа, то, бишь, отца своего, хана, но не такого уж бесшабашного как отец его, дед его внука, а хана, правителя всё же мудрого и осторожного. И вот там, где-то там за дверями находится он. И вот наконец-то он, так притомивший его сердце в ожидании, входит в тронный зал.

«Даннэт, моя маленькая Даннэт! Моя маленькая девочка, которую я всегда целовал в щёки, когда в тени персикового дерева она посапывала в своей колыбели…» – мысли воспоминанием ли завихрились в голове учёного-философа.

А он шёл медленным, упругим шагом, подчёркивающим его силу и значимость. Шёл – как само воплощение его дочери. Его кровь! Его внук! Никогда он не испытывал в жизни такой гордости как сейчас. И было от чего такому порыву яростного пожара в его душе. Было от чего.

Тишина была в данный миг властителем всей обстановки. Все ждали не только слов от него, скорее звучания голоса его, ибо воин его незадолго до этого выдал такой грубый тембр, что представилось всем скорее поле брани, а не блеск тронного зала. И вот когда заговорил он, то проявилось у всех совсем другое ощущение…

Конечно же, его истинный мужской голос звучал твёрдо, но всё же не так, как бывает перед какой-либо схваткой. То был голос зрелого и мудрого мужа, но не юнца. Говорил приветствие, глядя прямо в глаза королю. Но после немного обвёл взглядом тронный зал. «Ищешь своего деда? Не туда смотришь», – не преминула сквозануть такая мысль в голове короля.

Глаза в глаза. Не видел он в глазах короля какое-либо подобие радушного гостеприимства, скорее наоборот. То было выражение полного неприятия, готовое перейти в любой миг в такую лютую ненависть. Молодой хан всё же не отвёл взгляд, этим как бы не скрывая искренность своих намерений.

Да, он знал прошлое, знал историю того, что когда-то его дед по отцовской линии навёл на этого напыщенного короля такого страху, что тот постарался любыми подарками подмазать его и как можно отделаться от него, дабы он покинул его земли без всяких разорений.

Он здесь – непрошенный гость, как и дед его, но времена изменились, и король понимает, прекрасно понимает это. Аристократия Кранции собралась поглазеть на него, на внука того самого нангола, что когда-то навёл такого шороху, такого страха, что не забыть никогда. Может, где-то здесь, среди них и его дед по материнской линии, отец его драгоценной матери, к которой он всегда испытывал сыновнее благоговение и любовь.

Но видит он холод неприятия не только в глазах короля…, был он сведущ в том, что у короля две дочери…, определить их не составило труда, ибо сидели они по левую руку короля, тогда как сама королева, не снискавшая во взгляде своём какой-либо враждебности, восседала по правую руку. Одна из дочерей, скорее младшая, не сводила с него глаз, в которых так и искрилось само любопытство, но другая, старшая источала вот этот взгляд холода. Взгляд холода. И больше ничего. Но всё, же, красива бестия королевская!

Наступил черёд подарков, и это разогрело без того накалённое любопытство всех приспешников двора. И входили по кодексу церемониала четверо таких же грубых воинов со шкатулкой каждый в руке.

Тихий шёпот подчёркивал удивление, но прежде удивление тем, какой-же подарок преподнесёт этот молодой хан диких восточных земель, но не более того, ибо такой церемониал им приходилось видеть часто, который всегда доставлял вот это самое любопытство, как и есть. Ну что-ж, на то и устроен этот церемониал, чтобы удивлять да вызывать пересуды у аристократии, особенно касательно её прекрасной половины.

Трое из вошедших раскрыли шактулки, кроме четвёртого, который так и продолжал стоять как бы в ожидании…

Заблистали, словно россыпи звёзд, драгоценные украшения высочайшего ювелирного искусства, исполненные тонким изяществом поистине «золотых рук», блеском своим увлекающие куда-то в неведомое…

Тишина была всё же подтверждением тому, что дары эти заставляли себя уважать, хотя тронный зал и не такое видывал. Но мигом спустя прорезал тишину воглас восторга от одного лица, всегда всеми любимого. То был возглас Ламилии, выражавший не только восторг этому украшению, но и тому, от кого собирались преподносить его. Не могло не уловить это ближнее окружение, ибо молодой хан навёл неизгладимое впечатление на всех в этом тронном зале, но в особенности на прекрасную половину аристократии, что заставило ввергнуться в такое ревностное состояние другую сильную половину аристократии.

Конечно же, конечно же, подвески из изумительного горного хрусталя преподносили сначала ей, самой младшей из семьи короля, да и сам церемониал требовал этого.

Хан Аурик повернулся к Джэндэ и прошептал на языке нанголов: «Подарок старшей дочери преподнеси ты». У Джэндэ приподнялись нахмуренные, было брови в неподдельном удивлении таким приказом. «Представь – перед тобой отлично гарцующий мирабский скакун», – так же шёпотом молодой хан продолжил пояснять дальнейшее действие. Джэндэ едва кивнул. Он понял, отлично понял предстоящую тактику. Да он, Джэндэ, возрастом годящийся чуть ли не в отцы, так уважительно с почтением относится к молодому хану как к брату, младшему брату, но и как к другу, юному другу.

Джэндэ брал изумительный подвесок из горного хрусталя с серебряного подноса, будто желанную невесту вёл в свою юрту, оборачивался, словно важный павлин, распустивший изумительные крылья всевозможных цветов и оттенков.

Джэнде шёл таким же видом, что на лицах бывалых воинов чёрной гвардии, на этот раз исполнявших роль дипломатов, выразился, вовсю выразился такой уж лихой танец удивления, изумления. Разве, такое каждый день увидишь?

Никто из всей аристократии величественной Кранции не догадывался, не вникал в какой-либо смысл, кроме той, которой и преподносился этот подарок, второй по счёту. Суровое лицо Джэндэ расплывалось сейчас в такой умилительной улыбке, что на счастье всей нангольской делегации, он обращён был к ним спиной, а то воины чёрной гвардии, включая и самого хана Аурика, попадали бы со смеху в самом тронном зале, тем самым ввергнув в настоящий шок всю изысканную аристократию Кранции. Ох, как тяжело пришлось бы возвращать нагольским воинам, этаким дипломатам, всю дипломатическую сосредоточенность.

О, мудрость, сама мудрость! И не более того. Приняв всё это, взглянула в глаза тому, который вознамерился выразить таким способом вот такое к ней отношение, но затем ответила…

«О, дочь, Алиния?!» – может так выразился безмолвный крик души короля, отразивший данный миг. Но лишь миг. Да, такое стоило увидеть.

Старшая дочь, принцесса Алиния приложила правую ладонь к груди, совсем как благородный воин. Но где, же, великолепие дамского кранцозского этикета?! Едва склонила голову в поклоне, но, приподняв её и взглянув прекрасным взором своим на оппонента, она одарила такой улыбкой…, нет, не было в ней даже намёка на что-либо такое нежное, красивое, хотя бы благородное…

Она вникла в ситуацию, в этот юмор, вот в это отношение к себе и потому была у неё такая улыбка, от которой только и вспыхнули на миг искорки восхищения в глазах молодого хана. О, каков был её ответ?! Достойны друг друга негодники, оседлавшие мудрость!

Королеве Кранции подарок в виде золотого кольца, оправленного рубином густо-красного цвета, преподносил сам хан Аурик. В его движениях, во взгляде его, в словах его на неизвестном языке, но смысл которых были понятен в данный момент именно настоящим благородством хана и душевной искренностью, что невольно королева так и расплылась довольной, но доброй улыбкой.

Это был тоже ответ, если хотите, повторный удар, что она, вот эта принцесса Алиния, оценила по достоинству взглядом холодных глаз. Не было у неё в королевстве таких противников, да и не могло быть. Хану Аурику же это доставило удовольствие. «Ещё не так досажу тебе, принцесса, уж истинно королева всех чертей!» – молнией сверкнула вот эта шальная мысль и той же плутовкой умчалась прочь от ханской головы.

Младшая дочь – принцесса Ламилия не то, что удостаивала молодого хана каким-либо взглядом, а так и прилипла, вперилась глазами, в которых так и забушевали яркие огни неподдельного восхищения. И она в таком расположении духа была далеко не в одиночестве. Кажется, этот молодой хан диких восточных земель давал фору всем молодым отпрыскам аристократии, да и не только, что отдалось в тронном зале. Зрелые мужи почувствовали себя неуютно, потому как благоверные спутницы не преминули сделать лёгкий ли флирт глазами. Ох уж эти аристократические вертихвостки!

Четвёртая шкатулка предназначалась для самого короля. И она была не раскрыта, чем манила десятки пар глаз, так и настороженных в тисках любопытства.

О нём слышали, о нём знали, но не видели никогда. Он воспрянул из множества легенд и предстал во всей красе, которую невозможно было, и представить мысленно. Бриллиант «синяя звезда» – как чистый эталон высшего искусства огранки заиграл всеми цветами радуги, словно музыка самого волшебства, сводя с ума, преображая разум.

Такой тишины в тронном зале не помнил даже сам король. Но предварял её всеобщий вздох, так вырвавшийся помимо воли и застывший. Толпа аристократов подалась чуть вперёд, в надежде чуть соприкоснуться с таким чудом света. А «синяя звезда» переливалась всеми гранями изумительных цветов, маня звездой путеводной, будто в неведомые дали, царя, властвуя в неспокойных душах. Завитало безмолвное очарование.

Души нанголов смеялись безудержным смехом. Что был им – воинам вот этот беснующийся камень, преумножающий пороки своей красой всесильной колдовской, определяющей по разумению человеческому невероятное богатство материального достатка, но ввергающей суждение трезвое, что, ни на есть, в чёрную тьму безрассудства. Но разве знала, подозревала об этом утончённая вкусом восприятия вот такого бытия, вот эта изысканная аристократия.

Но был в этом тронном зале единственный человек с кранцозской стороны, которого неудержимый блеск и великолепие «синей звезды» обошли стороной, не задев, не коснувшись даже лёгким дуновением ветра цепких лап вожделения. И этим человеком была она, принцесса Алиния – олицетворение холодной крепости, казалось, да так оно и было, не удостоила вниманием своим столь необыкновенный подарок от хана, и взгляд её был устремлён туда, откуда, по думам её, исходило порождение этой незримой борьбы. И душа её вставала на сопротивление. Глаза чуть расширились от удивления, но источали укор. Сама непоколебимость устремилась на него.

Вот дьявольское наваждение! Сильна, и ничего не поделаешь…, но прекрасна в этом безмолвном гневе. Достойный противник!

Под лучезарным светом нового солнца не приметил никто вот это противоборство, что явилось несомненным украшением невидимых сил души. Но так ли это?

Взял рассудок верх над всякими разными порывами тайников души и тихий говор возобновился. Есть о чём судачить прекрасной половине аристократии. Казалось, «синяя звезда» всё же утихомирила старую боль короля, что так теснила грудь от нежданного появления в пределах земли его вот этих нанголов, вот этого внука того самого, взнуздавшего коня сатаны. Но что за дело привело его?

Вот так благодушно, но с большим оттенком трепетных волнений завершался этот дипломатический церемониал. Согласно протоколу оставалось поклониться и достойно уйти. Но в продолжение борьбы, восставшей неожиданно, казалось, из небытия, но порождённой всё, же, из сложившейся ситуации, решил он взглянуть на противника, которого не смог добить даже ярчайший бриллиант «синяя звезда». Но, несмотря на это, он чувствовал как-то опережение в этой незримой гонке строптивых душ. Всё же он был впереди, немного, но впереди. По крайней мере, так ему казалось, принося ему хоть некоторую радость от этого.

Было ли это уготовано самой судьбой? Она – старшая дочь короля Кранции, прицесса Алиния предприняла последний ход в этой партии с пониманием того, что немного, да проигрывает, что обходит её вот этот молодой хан. И потому предпримет…

Подозревала ли она когда-нибудь об этом оружии, разящем определённо и верно?

В конце этого приёма, как бы на прощание, молодой хан, довольный в тайниках души, всё же решил, хоть мельком, да удостоить противника в лице этой холодной принцессы, будто победоносным взглядом, что она и приняла.

Но где, же, был сам нерастопляемый лёд? На том месте сильнее «синей звезды» давал свет ярким отблеском бушующего огня что ни на есть бриллиант. «Живой бриллиант!» То был блеск чарующий, увлекающий за собой, придавая таки волю то буйно беснующимся, то нежно мягким искрам кокетства, именно кокетства, источающимися от глубинной бездны, что так представили её глаза, истинное вместилище неведомой страсти.

О, силы небесные! Доводилось ли ему лицезреть такое? Ох-хо! В довершение всего сверкнула ярко, такой вершиной нежности, улыбка, едва различимая в проявлении своей, что сокрушила и обрекла на поражение. Они всё вместе так и сразили его силы, так и увели ту небольшую радость с тайников души. Последний ход за ней! Она впереди!

Уходя вместе со свитой, что представляли его воины, он поколебался на миг и оглянулся на миг, что совсем не приличествовало протоколу. Всё тот же блеск металла ли взглядом принцессы продолжал преследовать его, победоносный блеск. То была она – холодная дочь короля.

5

Потеряв рано сына, король уделил дочерям серьёзное воспитание, доверив их, как казалось ему, лучшим учителям. Всё же просвещённость ставил он на довольно таки высокую вершину, на которую должны были взобраться его дочери. Когда это было уделом женщин? Но жизнь расставила позиции так, что пришлось ему сделать на этом сильный акцент.

Любимая всеми принцесса Ламилия не проявляла такого уж должного внимания учению, тогда как старшая дочь, принцесса Алиния так и вгрызалась в этот твёрдый таки гранит разных наук. Вот на неё-то и делал ставку Дуи Второй, в надежде оставить королевство в весьма надёжных руках. Знал он из истории, что бывали и такие времена, когда приходилось править каким-нибудь королевством и женщинам, которые справлялись довольно таки успешно с такой, казалось бы для них, непосильной ношей. И принцесса Алиния справится. Смотря на неё, на рост её и в буквальном и в переносном смысле, он всё крепче и крепче уверовал в правильности своего выбора. А иначе и быть не могло.

Вот это и твердили ей с самого малолетства. Хорошее изучение предметов естественных наук, логики и, конечно же, истории, прежде всего, касательно родного отечества, а также истории всего мирового хода, выковало определённые наклонности у старшей дочери короля, превращая её в довольно таки крепкую, самодостаточную личность.

Знала она историю родного отечества и историю мирового хода, и потому восседала она в тронном зале в некотором ожидании лёгкого любопытства. Про тот дерзкий набег деда вот этого молодого хана (молодого, потому что только и ходил слух о его молодости) доводилось читать из летописей, что составили серьёзные учёные мужи королевства, и потому нанголы представлялись ей самими порождениями исчадия ада. Вот так и сейчас, когда вошёл вот этот кривоногий хан, молодость которого оставляла желать лучшего.

Всё так, как и есть в летописи. Наглость такой рожи она и представляла, когда читала про нанголов, этих братьев дьявола, как и было, написано в толстых учебниках по ходу мировой истории. Багровый шрам перекинулся через всю правую щеку. Да быть ему капитаном пиратской каравеллы или предводителем шайки лесных разбойников, чем ханом неведомых земель. Но как сейчас он ловко изображает из себя высокого носителя дипломатического этикета? Возомнил, так возомнил. Богато воображение у дикаря. Легче станцевать на гвоздях или на куриных яйцах. Не будь такой разбойничьей рожи, то быть бы ему придворным шутом, да и только. Но нет, не то, всё же не то…

– А что, они, вот эти узкоглазые нанголы, все как до одного уроды? – вот только накануне бойко спросила Ламилия.

Лень было ей читать вот этот толстый учебник по ходу мировой истории. Ей они отнюдь не представились каким-то уродами. Узкоглазость. Не похожи на них. Совершенно верно, но… Зная историю, она невольно испытывала к этим врождённым воинам уважение, исходящее непроизвольно изнутри, из сердца её. И это было совсем не под стать тому воспитанию ненависти к этим воинственным нанголам. Но почему?

– Да как сказать. Конечно, ничего такого хорошего нету, – как-то уж очень задумчиво отвечал Ламилии отец.

В чём выражалась его задумчивость?

– Да уж ничего хорошего, – фыркнула в рукав Ламилия, пряча свой безудержный смех, что ей не очень-то удавалось.

На полной серьёзности скосила она глаза на младшую сестру. Этот кривоногий хан, по сметливому глазу её, представился ей прежде искусным воином, на счету которого, возможно, немало душ, вознесённых на небеса или ушедших в бездну ада. Как-то не до смеха, хотя и кружит он рядом.

– Я командир чёрной гвардии Джэндэ! – объявил предполагаемый хан зычно через воина-переводчика.

Так он не хан?

– А где же он сам, этот молодой хан? – удивлённо, но твёрдо спросил отец.

Этот вопрос занимал сейчас и её. Не лыком шит этот молодой хан. Что ж, нанголы очень хитры в своих замысловатых кружевах дипломатической игры. Да, ещё Восток. Опять же знала она об этом из толстых книг по мировой истории. Но ведь и её обучают разным хитросплетениям изысканного дипломатического искусства. Отец так и следит за этим.

– Мой хан Аурик – властелин мастерства! – вот так и передал переводчик, зычный по грубости, окрик этого командира чёрной гвардии.

Не больше, не меньше. Готово было её сердце выскочить из груди и сплясать такой удалой танец безудержного смеха. Нанголы, так нанголы. И каким же мастерством овладел ваш уважаемый хан?

Но тем временем вновь открывались двери, и входил человек…

Вздох женской половины в виде герцогинь, графинь, баронесс прокатился по тронному залу.

Он был ещё далеко от трона, у самого входа, когда она попыталась определить вот такие проявления неудержимых эмоций, выражеными уж столь драгоценной половиной аристократии. Вдруг такую же солидарность выказала и Ламилия. Вот где неукротимость духа, взбалмошность и избалованность, нашедшие приют под единым флагом! Но по мере приближения этого человека, становилась очевидна ей такая неожиданная невоздержанность её младшей сестры и всей остальной прекрасной половины тронного зала, к которой принадлежала и она сама, но которую воспитывали в другом, совершенно другом духе.

Он шёл медленно, и упругие шаги его подчёркивали уверенность и силу его. Развевался ли ветер в могучих плечах его?

Нет, он не был похож на верных воинов своих, узкоглазости как не бывало. Но понимала она – в этом человеке выплеснулось наружу смешение кровей, и от того, наверное, выказалось оно в таком обличье, что доставляет тихое страдание множествам девиц, неважно какого происхождения, юные души которых, будто чашу, так и переполняет сама сентиментальность. Вот продукт эпохи!

Наглость, столь присущая нанголам, или отсутствовала вовсе, или же прикинулась такой невинной овечкой, укрывшись далеко, далеко в засаде, что и не видать, но готовой, если надо, превратиться в неистовую собаку, рвущую железные цепи. Но в данный момент было другое… интеллект облагораживал и без того благородное лицо и выражался острыми огненными бликами в его глубоких, но ясных глазах.