Тысяча и одна ночь. Том VIII

Тысяча и одна ночь. Том VIII

Рассказ о старухе и паломнике (ночи 434–436)

Рассказывают, – продолжала Шахразада, – что один человек из паломников заснул долгим сном, а когда он проснулся, то не увидел даже следов своих спутников. И он поднялся и пошёл и сбился с дороги и, пройдя немного, нашёл палатку. И у входа в палатку он увидал старую женщину, а подле неё заметил спящую собаку. И человек приблизился к палатке и приветствовал старуху и попросил у неё поесть, и старуха сказала: «Пойди в ту долину и налови змей, сколько будет тебе нужно, а я их изжарю и накормлю тебя». – «Я не осмеливаюсь ловить змей, и я никогда не ел их», – сказал человек. И старуха молвила: «Я пойду с тобой и наловлю их, не бойся же!»

И она отправилась с ним (а собака следовала за нею) и наловила змей, сколько было нужно, и стала их жарить, и паломник не знал, как избежать такого угощения, и испугался голода и поел этих змей. А потом ему захотелось пить, и он попросил у старухи воды. И старуха сказала ему: «Вон перед тобою ручей, пей из него».

И человек пошёл к ручью и увидел, что вода в нем горькая, но он вынужден был пить эту воду, несмотря на сильную её горечь, так как его поразила жажда страшная.

И он напился, а затем вернулся к старухе и сказал ей: «Я дивлюсь на тебя, старуха, и на то, что ты пребываешь здесь и остаёшься в таком месте…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать пятая ночь

Когда же настала четыреста тридцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что человек-паломник напился из ручья горькой воды, так как его поразила великая жажда, а потом он вернулся к старухе и сказал ей: «Дивлюсь я на тебя, о старуха, и на то, что ты пребываешь в этом месте и питаешься такой пищей я пьёшь такую воду».

«А каковы ваши страны?» – спросила его старуха, и паломник ответил: «В наших странах дома поместительные, просторные, и плоды спелые, сладкие, и воды обильные, вкусные, и кушанья прекрасные, и мясо жирное, и овцы многочисленные, и всякие хорошие вещи и прекрасные блага, подобные каким бывают только в раю, который описал Аллах великий своим праведным рабам».

«Я слышала все это, – молвила старуха. – Скажи мне, бывают ли у вас султаны, которые судят вас и притесняют своим приговором, когда вы под их властью.

А если кто-нибудь из вас согрешит, они берут ваше имущество и расточают его, а когда захотят, выгоняют вас из ваших домов и искореняют ваш род?» – «Это бывает», – ответил человек.

И старуха сказала: «Тогда, клянусь Аллахом, эти тонкие кушанья, и прекрасная жизнь, и сладостные блага при притеснениях и несправедливости будут проникающим ядом, а наши кушанья при безопасности окажутся полезным лекарством. Не слышал ты разве, что величайшие блага, после посвящения себя Аллаху, – здоровье и безопасность, а это бывает только, если султан, преемник Аллаха на земле, справедлив, если он хорошо умеет управлять. Прежде султану надлежало обладать даже незначительной важностью, так как подданные, видя его, уже боялись. А султану нынешнего времени должно обладать совершеннейшим искусством управления и полнейшею важностью, ибо подданные теперь не таковы, как прежде, и наше нынешнее время – время людей с непохвальными качествами и странными делами, и им приписывают глупость и жестокосердие, и они таят в себе ненависть и вражду. И если султан (прибегаю к Аллаху великому!) окажется среди них слабым или не умеющим управлять и не внушающим почтения, это несомненно будет причиной запустения страны. Говорится в поговорках: «Лучше притеснение от султана на сто лет, чем притеснение подданными друг друга хоть на один год». И когда притесняют друг друга подданные, Аллах даёт над ними власть султану-притеснителю или царю-угнетателю.

Дошло до нас в преданиях, что аль-Хаджжаджу ибн Юсуфу[1] подали однажды просьбу, в которой было написано: «Бойся Аллаха и не притесняй рабов Аллаха всякими притеснениями». И когда аль-Хаджжадж прочитал эту просьбу, он поднялся на мимбар[2] (а он был красноречив) и сказал: «О люди, Аллах великий дал мне над вами власть за ваши деяния…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать шестая ночь

Когда же настала четыреста тридцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, тогда аль-Хаджжадж ибн Юсуф прочитал эту просьбу, он поднялся на мимбар и сказал: «О люди, Аллах великий дал мне над вами власть за ваши деяния, и если бы я умер, вы не освободились бы от притеснения при столь дурных поступках, ибо Аллах великий сотворил подобных мне во множестве, и если буду не я, будет тот, кто ещё более меня злобен, сильнее притесняет и злее в ярости, как оказал поэт в этом смысле:

Над всякой десницею – десница всевышнего,И всякий злодей всегда злодеем испытан был.Притеснения бояться и справедливость – правильнее всего.Просите Аллаха, чтобы исправил он ваши обстоятельства!

Рассказ о Таваддуд (ночи 436–462)

Рассказывают также, что жил в Багдаде один человек, сановитый, богатый деньгами и землями, и был он из больших купцов. И Аллах расширял над ним земные блага, но не принял его к желаемому и не дал ему потомства. И прошёл над ним долгий срок времени, и не было у него детей, ни девочек, ни мальчиков, и стали года его велики, и размякли у него кости, и согнулась его спина, и увеличилась его слабость и забота, и устрашился он, что пропадут его имущество и состояние, если не окажется у него сына наследника, из-за которого его будут вспоминать.

И купец стал молить Аллаха великого, и постился днём, и простаивал ночи, и приносил обеты Аллаху, вечному, живому, неизменно сущему, и посещал праведников, и умножил он мольбы к Аллаху великому. И внял ему Аллах, и принял его молитву, и умилосердился из-за его молений и сетований. И прошло лишь немного дней, и познал купец одну из своих жён, и понесла она от него этой же ночью, в тот же час и минуту, и завершила она свои месяцы, и сложила бремя, и принесла мальчика, подобного обрезку луны.

И тогда купец исполнил обеты, благодаря Аллаха, великого, славного, и выдал милостыню и одел вдов и сирот, а в вечер седьмой после рождения назвал он сына Абу-альХусном. И кормили его кормилицы, и нянчили его няньки, и носили его невольники и евнухи, пока мальчик не стал большой. И подрос он, и вырос, и сделался взрослым. И он выучил великий Коран и предписания ислама, и дела правой веры, и письмо, и поэзию, и счёт и научился метать стрелы; и стал он единственным в своё время и прекраснейшим из людей того века и столетия – красивый лицом, красноречивый языком. И он ходил, покачиваясь от гибкости и стройности, и кичился, и жеманился, гордясь – румянощекий, с блестящим лбом и зелёным пушком, как сказал про него один из поэтов:

Явился пушок весенний зрачкам моим,И как удержаться розам с концом весны?Не видишь ли ты: взрастила щека егоФиалки, что вырастают меж листьями.

И он провёл с отцом долгое время, и его отец радовался ему и был весел. И достиг юноша зрелости мужчины, и тогда отец посадил его в один из дней перед собою и сказал ему: «О дитя моё, приблизился срок и наступило время моей кончины, осталось лишь встретить Аллаха, великого, славного. Я оставлю тебе твёрдого имущества, и деревень, и владений, и садов достаточно для детей твоих детей; страшись же Аллаха великого, о дитя моё, распоряжаясь тем, что я тебе оставил, и следуй лишь за теми, кто оказал тебе помощь».

И прошло лишь немного времени, и заболел этот человек и умер. И сын обрядил его наилучшим образом и похоронил его, и вернулся в своё жилище и сидел, принимая соболезнования, дам я ночи, и вдруг вошли к нему его друзья и сказали: «Кто оставил подобного тебе, тот не умер, и все, что миновало, – миновало, а принимать соболезнования годится лишь девушкам да женщинам, скрытым за завесой».

И они не оставляли Абу-ль-Хусна до тех пор, пока тот не сходил в баню, и тогда они вошли к нему и рассеяли его печаль…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двадцать седьмая ночь

Когда же настала четыреста тридцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-ль-Хусн, сын купца, когда его друзья вошли к нему в баню и рассеяли его печаль, забыл завещание своего отца и одурел от множества денег.

И думал он, что судьба его останется все такой же и что нет деньгам прекращения.

И стал он есть и пить, и наслаждаться и веселиться, и награждать и одарять, и был щедр на золото, и постоянно ел куриц и ломал печати на сосудах и булькающих кувшинах, и слушал песни, и делал он так до тех пор, пока деньги не ушли и положение его не опустилось.

И исчезло все, что было перед ним, и раскаялся он и смутился и растерялся. И когда сгубил он то, что сгубил, не осталось у него ничего, кроме невольницы, которую оставил ему его отец среди того, что оставил.

А этой невольнице не было подобных по красоте, прелести, блеску и совершенству и стройности стана, и была она обладательницей знаний и качеств и достоинств, находимых приятными. Она превзошла людей своего века и столетия, став выше прекрасных по знаниям и поступкам, по гибкости и склонению стана. И при этом она была в пять пядей ростом, подруга счастья, и обе половины её лба походили на молодую луну в месяц шабан; брови у неё были тонкие и длинные, а глаза – как глаза газелей. Её нос походил на острие меча, щеки – на анемоны, а рот – на печать Сулеймана; зубы её были точно нанизанные жемчужины, а пупок вмещал унцию орехового масла. Её стан был тоньше, чем тело изнурённого любовью и недужного от скрытых страстей, а бедра были тяжелей куч песку, и в общем по красоте и прелести была она достойна слов того, кто сказал:

Обратясь лицом, всех прельстит она красотой своей,Обратясь спиной, всех убьёт она расставанием.Луноликая, солнцу равная, точно ивы ветвь,Ни суровый вид, аи разлука, знай, ей несвойственны.Сад эдема скрыт под одеждою её тонкою,А над воротом в небесах луна возвышается.

Её кожа была чиста, и веяло от неё благоуханием, и казалось, что сотворена она из света и создана из хрусталя. Её щеки розовели, и строен был её рост и стан, как сказал про неё красноречивый и искусный поэт:

Она чванится и в серебряном и в сафлоровом,И в сандаловом, что на розовом, шитом золотом.Как цветок она, что в саду цветёт, иль жемчужинаВ украшении, или девы лик в алтаре она.Как стройна она! Если скажет ей её стройность: «Встань!»Скажут бедра ей: «Посиди пока, будь медлительна!»И когда просить буду близости, и краса шепнёт:«Будь же щедрою!», а ей изнеженность: «Погоди!» – шепнёт.Восхвалю того, кто красою всей наделил её,А влюблённому речь хулителей дал в удел одну.

Она похищала того, кто её видел, прелестью своей красоты и влагой своей улыбки и метала в него свои острые стрелы из глаз; и при всем том она была красноречива в словах и хорошо нанизывала стихи.

И когда пропало все имущество Абу-ль-Хусна и стало явным его дурное положение, он провёл три дня, не пробуя вкуса пищи и не отдыхая во сне, и невольница сказала ему: «О господин, доставь меня к повелителю правоверных Харуну ар-Рашиду…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать восьмая ночь

Когда же настала четыреста тридцать восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница сказала своему господину: «о господин, доставь меня к Харуну ар-Рашиду, пятому из сынов аль-Аббаса, и потребуй от него в уплату за меня десять тысяч динаров, а если он найдёт эту цену слишком дорогой, скажи ему: «О повелитель правоверных, моя невольница стоит больше этого. Испытай её, и её цена станет великой в твоих глазах, так как этой девушке нет подобных, и она годится только для тебя». И берегись, господин мой, продать меня за меньшую цену, чем я тебе сказала, – прибавила невольница, – её мало за такую, как я».

А господин этой невольницы не знал ей цены, и не ведал он, что ей нет подобной в её время. И он доставил девушку к повелителю правоверных Харуну ар-Рашиду и предложил её ему и упомянул о том, что говорила невольница. И тогда халиф спросил: «Как твоё имя?» – «Моё имя Таваддуд», – отвечала невольница. «О Таваддуд, какие науки ты хорошо знаешь?» – спросил халиф. И девушка отвечала: «О господин, я знаю грамматику, поэзию, законоведение, толкование Корана и лексику, и знакома с музыкой и наукой о долях наследства, и счётом, и делением, и землемерием, и сказаниями первых людей[3]. Я знаю великий Коран и читала его согласно семи, десяти и четырнадцати чтениям, и я знаю число его сур и стихов, и его частей и половин, и четвертей и восьмых, и десятых, и число, падений ниц. Я знаю количество букв в Коране и стихи, отменяющие и отменённые, и суры мекканские и мединские, и причины их ниспослания; я знаю священные предания, по изучению и по передаче, подкреплённые и неподкрепленные;[4] я изучала науки точные, и геометрию, и философию, и врачевание, и логику, и риторику, и изъяснение и запомнила многое из богословия. Я была привержена к поэзии и играла на лютне, узнала, где на ней места звуков, и знаю, как ударять по струнам, чтобы были они в движении или в покое; и когда я пою и пляшу, то искушаю, а если приукрашусь и надушусь, то убиваю. Говоря кратко, я дошла до того, что знают лишь люди, утвердившиеся в науке».

И когда халиф Харун ар-Рашид услышал от девушки такие слова при юных её годах, он изумился красноречию её языка и, обратившись к владельцу девушки, сказал ему: «Я призову людей, которые вступят с ней в прения обо всем, что она себе приписала, и, если она им ответит, я дам тебе плату за неё с прибавкой; если же она не ответит, ты более достоин её». «О повелитель правоверных, с любовью и удовольствием!» – отвечал владелец девушки.

И повелитель правоверных написал правителю Басры, чтобы тот прислал к ему Ибрахима ибн Сайяра-ан-Назама[5] (а это был величайший из людей своего времени в искусстве спорить, красноречии, поэзии и логике) и велел ему привести чтецов Корана, законоведов, врачей, звездочётов, мудрецов, зодчих и философов.

И прошло лишь малое время, и явились они во дворец халифата, не зная, в чем дело, и халиф призвал их в свою приёмную залу и велел им сесть, и они сели; и тогда халиф приказал привести невольницу Таваддуд. И девушка явилась и дала увидеть себя (а она была точно яркая звезда), и ей поставили скамеечку из золота, и тогда Таваддуд произнесла приветствие и заговорила красноречивым языком и сказала: «О повелитель правоверных, прикажи тем, кто присутствует из законоведов, чтецов, врачей, звездочётов, мудрецов, зодчих и философов, вступить со мной в прения».

И повелитель правоверных сказал им: «Я хочу от вас, чтобы вы вступили в прения с этой девушкой о её вере и опровергали бы её доказательства обо всем, что она себе приписала». И собравшиеся ответили: «Внимание и повиновение Аллаху и тебе, о повелитель правоверных!» И тогда девушка опустила голову и сказала: «Кто из вас факих[6] знающий, чтец, сведущий в преданиях?» И один из присутствовавших ответил: «Я тот человек, которого ты ищешь». – «Спрашивай о чем хочешь», – сказала тогда невольница.

И факих спросил: «Ты читала великую книгу Аллаха и знаешь в ней отменяющее и отменённое и размышляла о её стихах и буквах?» – «Да», – ответила девушка. И факих сказал: «Я спрошу тебя об обязательных правилах и твёрдо стоящих установлениях. Расскажи мне, о девушка, об этом и скажи, кто твой господь, кто твой пророк, кто твой наставник, что для тебя кыбла, кто твои братья, каков твой путь и какова твоя стезя».

И девушка отвечала: «Аллах – мой господь, Мухаммед (да благословит его Аллах и да приветствует!) – мой пророк, Коран – мой наставник, Каба моя кыбла, правоверные – мои братья, добро – мой путь и сунна – моя стезя»[7]. И халиф удивился тому, что она сказала, и красноречию её языка при её малых годах.

«О девушка, – сказал затем факих, – расскажи мне, чем ты познала Аллаха великого!» – «Разумом, – ответила девушка». – «А что такое разум?» опросил факих, и девушка отвечала: «Разумов два: разум дарованный и разум приобретённый…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать девятая ночь

Когда же настала четыреста тридцать девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка отвечала: «Разумов два: дарованный и приобретённый. Дарованный разум – это тот, который сотворил Аллах, великий и славный, чтобы направлять им на правый путь, кого он желает из рабов своих; а разум приобретённый – это тот, который приобретает муж образованием и хорошими познаниями».

«Ты хорошо сказала! – молвил факих и затем спросил: – Где находится разум?» – «Аллах бросает его в сердце, – сказала девушка, – и лучи его поднимаются в мозг и утверждаются там».

«Хорошо! – молвил факих. – Скажи мне, через что ты узнала о пророке (да благословит его Аллах и да приветствует!)». И девушка отвечала: «Через чтение книги Аллаха великого, через знамения, указания, доказательства и чудеса».

«Хорошо! – молвил факих. – Расскажи мне об обязательных правилах и твёрдо стоящих установлениях»[8]. – «Что касается обязательных правил, ответила девушка, – то их пять: свидетельство, что нет бога, кроме Аллаха, единого, не имеющего товарищей, и что Мухаммед – его раб и посланник; совершение молитвы; раздача милостыни; пост в Рамадан и паломничество к священному храму Аллаха для тех, кто в состоянии его совершить. Что же до твёрдо стоящих установлении, то их четыре ночь, день, солнце и луна; на них строится жизнь и надежда, и не знает сын Адама, будут ли они уничтожены с последним сроком».

«Хорошо! – сказал факих. – Расскажи мне, каковы обряды веры?» – «Обряды веры, – ответила девушка, – молитва, милостыня, пост, паломничество, война за веру и воздержание от запретного».

«Хорошо! – молвил факих. – Расскажи мне, с чем ты встаёшь на молитву?» – сказал он. И девушка ответила: «С намерением благочестия, признавая власть господа». – «Расскажи мне, – сказал факих, – сколько правил предписал тебе Аллах выполнить перед тем, как ты встанешь на молитву». И девушка отвечала: «Совершить очищение, прикрыть срамоту, удалить загрязнившиеся одежды, встать на чистом месте, обратиться к кыбле, утвердиться прямо, иметь благочестивое намерение и произнести возглас запрета: «Аллах велик!»

«Хорошо! – сказал факих. – Расскажи мне, как ты выходишь из дома твоего на молитву?» – «С намерением благочестия», – ответила девушка. «А с каким намерением ты входишь в мечеть?» – спросил факих, и девушка ответила: «С намерением служить Аллаху». – «А как ты обращаешься к кыбле?» – спросил факих. «Исполняя три правила и одно установление», – отвечала девушка.

«Хорошо! – сказал факих. – Скажи мне, каково начало молитвы, что в ней разрешает от запрета и что налагает запрет?» – «Начало молитвы, – отвечала девушка, – очищение; налагает запрет возглас запрета: «Аллах велик!», а разрешает от него пожелание мира после молитвы». – «А что лежит на том, кто оставит молитву?» – спросил факих, и девушка отвечала:

«Говорится в «АсСахыхе:[9] кто оставит молитву нарочно и умышленно, без оправдания, нет для того доли в исламе…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до четырехсот сорока

Когда же настала ночь, дополняющая до четырехсот сорока, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда девушка произнесла слова священного предания, факих сказал: «Хорошо! Расскажи мне о молитве – что это такое?»

И девушка ответила: «Молитва – связь между рабом и господином его, и в ней десять качеств: она освящает сердце, озаряет лицо, умилостивляет милосердого, гневит сатану, отвращает беду, избавляет от зла врагов, умножает милость, отвращает кару, приближает раба к его владыке и удерживает от мерзости и порицаемого. Молитва – одно из необходимых, обязательных и предписанных правил, и она – столп веры».

«Хорошо! – сказал факих. – Расскажи мне, что есть ключ молитвы?» – «Малое омовение», – отвечала девушка. «А что есть ключ малого омовения?»

«Произнесение имени Аллаха». – «А что есть ключ произнесения имени Аллаха?» – «Твёрдая вера». – «А что есть ключ твёрдой веры?» – «Упование на Аллаха», – «А что есть ключ упования на Аллаха?» – «Надежда». – «А что есть ключ надежды?» – «Повиновение». – «А что есть ключ повиновения?» – «Исповедание единственности Аллаха великого и признание за ним высшей власти».

«Хорошо! – сказал факих. – Расскажи мне о правилах малого омовения». И девушка отвечала: «Их шесть, по учению имама аш-Шафии, Мухаммеда ибн Идриса[10] (да будет доволен им Аллах!): благочестивое намерение при омовении лица, омовение рук и локтей, обтирание части головы, омовение ног и пяток и должный порядок при омовении. А установлении о нем десять: произнесение имени Аллаха, обмывание рук, прежде чем опустить их в сосуд, полоскание рта, втягивание воды носом, обтирание всей головы, обтирание ушей снаружи и внутри новою водой, промывание густой бороды, промывание пальцев на руках и ногах, обмывание правой стороны раньше левой, очищение тела трижды и непрерывность в омовении. А окончив омовение, должно сказать: «Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, единого, не имеющего товарищей, и что Мухаммед – его раб и посланник! Боже мой, причисли меня к кающимся, причисли меня к очищающимся. Слава тебе, боже мой! Хвалою тебе свидетельствую, что нет господа, кроме тебя, прошу у тебя прощения и каюсь перед тобою». Приводится в священных преданиях о пророке (да благословит его Аллах и да приветствует!), что он сказал: «Кто будет произносить это после каждого омовения, для того откроются восемь ворот рая, и войдёт он через которые хочет».

«Хорошо! – сказал факих. – А если захочет человек совершить омовение, какие будут подле него ангелы и дьяволы?» И девушка отвечала: «Когда приготовился человек к омовению и когда он поминает Аллаха великого в начале омовения, дьяволы убегают от него и получают над ним власти ангелы с палаткою из света, у которой четыре верёвки, и возле каждой верёвки ангел, прославляющий Аллаха великого и просящий прощения за человека, пока тот молчит или поминает Аллаха. Если же он не поминает Аллаха, великого, славного, при начале омовения и не молчит, над ним получают власть дьяволы, и уходят от него ангелы, и сатана нашёптывает ему до тех пор, пока не овладеет им сомнение и не станет омовение его недействительным. Говорил пророк (да благословит его Аллах и да приветствует!): «Правильное омовение прогоняет шайтана и оберегает от несправедливости султана», и говорил также: «На кого снизойдёт беда, а он не совершил омовения, тот пусть упрекает только самого себя».

«Хорошо! – сказал факих. – Расскажи мне, что должен сделать человек, когда пробудился он от сна?» – «Когда пробудился человек от сна, – отвечала девушка, – пусть вымоет себе руки трижды, прежде чем опустить их в сосуд».

«Хорошо! – сказал факих. – Расскажи мне о правилах большого омовения и об установлениях о нем». – «Правила большого омовения, – ответила девушка, – благочестивое намерение и покрытие водой всего тела, то есть доведение воды до всех волос и всей кожи; что же касается установления о нем, то прежде него должно совершить малое омовение и растереться и промыть волосы, я по словам некоторых, следует отложить мытьё ног до конца омовения». – «Хорошо!» – сказал факих…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста сорок первая ночь

Когда же настала четыреста сорок первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда девушка рассказала факиху о правилах большого омовения и установления о нем, факих оказал: «Хорошо! Расскажи мне о причинах омовения песком, о его правилах и установлениях о нем». – «Что касается причин, – ответила девушка, – то их семь: отсутствие воды, опасение этого, нужда в воде, потеря дороги в пути, болезнь, лубки и рана. А правил его четыре: благочестивое намерение, употребление чистого песка, обтирание лица и обтирание обеих рук. Что же касается установлении, вот они: произнесение имени Аллаха и омовение правой руки прежде левой».

«Хорошо! – сказал факих. – Расскажи мне об условиях молитвы, её столпах и установлениях о ней». – «Что касается условий молитвы, – отвечала девушка, – то их пять: чистота членов, прикрытие срамоты, наступление должного времени, известное наверно или предполагаемое обращение в сторону кыблы, стояние на чистом месте. А столпы молитвы: благочестивое намерение, возглас запрета: «Аллах велик!», пребывание стоя, если возможно, и произнесение «Фатихи»[11] (во имя Аллаха, милостивого, милосердого! – один из её стихов, по учению имама аш-Шафии). Затем следует совершить поясной поклон, помедлить, выпрямиться, помедлить, пасть ниц, помедлить, присесть между двумя падениями ниц, помедлить, произнести последнее исповедание веры, присев для него и произнося при этом моление о пророке (да благословит его Аллах и да приветствует!), и возгласить первое приветствие, и, по словам некоторых, иметь благочестивое намерение о выходе с молитвы. Что же касается установлении о молитве, то к ним относятся: азаи, икама[12], поднятие рук при возгласе запрета: «Аллах велик!», вступительное моление, охранительный возглас и возглас: «Аминь!», чтение какой-нибудь суры после «Фатихи», возгласы: «Аллах велик!» при переменах положения, слова: «Да услышит Аллах тех, кто его хвалит! Господи наш, хвала тебе!» и громкая речь в своём месте, и тихая речь в своём месте, и первое исповедание, для которого следует сесть, и включение в него молитвы о пророке (да благословит его Аллах и да приветствует!), и молитва о семействе его при последнем исповедании и второе приветствие».